Читать книгу: «Работа над ошибками», страница 5
В субботу, когда она возвращалась с прогулки, ее остановила соседка, которая жила этажом ниже со стареньким мужем и таким же стареньким кокер-спаниелем. Когда кто-то из них шел с собакой гулять, то ехать с ними в одном лифте было практически невозможно от жуткой, режущей глаза вони. Но они так любили своего пса, что Вере и в голову не приходило осуждать их за этот дискомфорт. Если деваться было некуда, она стоически терпела, стараясь не дышать носом и поддерживая при этом светскую беседу, а если была возможность задержаться у почтовых ящиков, она предлагала отправляться наверх без нее, лишь бы не погружаться в эти удушливые любезности.
– Верочка, добрый день! Вы извините меня, пожалуйста, но наш Рольфик на вашу кошечку реагирует. Вы, наверно, хотите ее куда-то пристроить? Если можно, поскорее, пожалуйста. Я слышала, бывают приюты…
– Да, действительно! Про приюты я и забыла. Спасибо!
И Вера Викторовна поспешила домой, чтобы спрятавшись от Кошкиных просительных глаз и поискать для нее приют. Правда, само слово «приют» ей ужасно не нравилось: в нем было столько сиротского, что трудно было решиться собственноручно отправить туда живое существо. «Но трудно – не значит невозможно», – напомнила себе Вера и взялась за поиски.
В Интернете было очень много приютов – как поблизости, так и в других районах Москвы. Но начав обзванивать, Вера столкнулась с тем, что по указанным телефонам она слышала либо равнодушную капель коротких гудков, либо странное правило: животных можно только забрать себе, и в обратную сторону система не работает. В общем, часа через два безостановочного и совершенно безрезультатного обзвона, Вера поняла, что эта затея тоже провалилась.
«Ну и хорошо, – подумала она, почти не отдавая себе отчет в собственных мыслях, – неизвестно еще, сколько в этом приюте Кошке пришлось бы провести. И вдруг она бы не поладила с другими его обитателями…» А потом сразу же спохватилась: «Но куда-то ее все равно надо пристроить! Пускать в свою квартиру ни в коем случае нельзя: после этого выставить ее будет еще труднее».
Но в воскресенье утром в дверь позвонила еще одна соседка – из квартиры напротив. Та уже не была столь же интеллигентна, как хозяйка Рольфика, а просто и прямо поставила условие, что если Вера не уберет бездомную кошку с общей площадки, то она просто выбросит ее на улицу. Вера Викторовна поспешила заверить, что до вечера что-то решит, закрыла за ней дверь, едва не прищемив Кошку, которая была, конечно, тут как тут, и в глубоких раздумьях уселась прямо в прихожей, не понимая, что ей теперь делать.
Кошку было очень жалко: все свои пять месяцев жизни она явно скиталась по холодным дворам, питалась чем бог пошлет, расточительно расходовала свое щуплое обаяние в поисках тепла, а может быть, даже была жестоко изгнана из человеческого дома (ведь где-то она узнала, что такое туалет!). И даже теперь, когда она наелась, обсохла и немного разгладилась, она по-прежнему никому – совершенно никому! – не нужна. И в первую очередь, конечно, Вере.
Она вспомнила душераздирающий крик Бродского о том, что кто-то должен любить некрасивых, и глаза ее наполнились слезами. Нужно было что-то решать прямо сейчас. И Вера чувствовала, что какое бы решение она ни приняла, она в любом случае о нем пожалеет. Выбросить Кошку снова на улицу она не сможет, оставлять ее и дальше на площадке ей не позволят соседи, отдать ее в приют не получается, по объявлениям не звонят, и никто из знакомых на ее предложение взять чудесную ласковую кошечку себе домой не отреагировал. Остается только одно: взять ее себе. Но это будет таким опрометчивым шагом! Как же чистота, порядок, симпатичные вазочки на комоде, цветы на столе?.. Как же поездки в отпуск? Возможность посвящать свое время только себе?! Нет, кошка в ее доме – это недопустимо!
Она вдруг заметила, что горько плачет. То ли от жалости к Кошке, которая никому не нужна, то ли от собственной беспомощности перед беспощадными обстоятельствами. Она сидела на низкой галошнице в своей чистенькой уютной прихожей, опершись локтями о колени и съежившись, как от холода, и крупные слезы капали из ее глаз на пол каждый раз, когда она моргала. Поза, как и вообще ситуация, были ей настолько несвойственны, что она как будто со стороны смотрела на эти капли, которые, несмотря на абсолютную неподвижность Веры, падали почему-то не точно одна на другую, а каждый раз с небольшим смещением, поэтому уже казалось, что на полу образовались две небольшие лужицы.
Вера Викторовна как будто уже прощалась с прежней жизнью, переходила в новый ее этап, и этот переход, как рождение, был болезненным.
Наконец, она взяла себя в руки, вытерла слезы со скользких от недавно нанесенного крема щек, промокнула лужи на полу и решительно пошла на площадку. Кошка как будто почувствовала: Вера увидела ее сразу же, как только открыла дверь. Она сидела прямо напротив, но почему-то не пыталась проникнуть через порог, словно понимала, что сейчас уже можно дождаться разрешения.
– Ну заходи, – сердито пригласила Вера Викторовна.
Ее раздражала эта безвыходность, это отсутствие вариантов, это неожиданное насилие со стороны мироздания.
Кошка вошла в прихожую и сразу навалилась всей своей костлявой взъерошенной спиной на уютную устойчивую ногу Веры, начала исступленно мурлыкать и нервно переминаться с ноги на ногу, стараясь всеми доступными ей средствами запоздало заслужить уже почти не жданную милость.
Вера Викторовна решила так: пусть Кошка живет своей жизнью, а она будет жить своей. В двухкомнатной квартире вполне хватит места для них обеих – Вера даже без сожалений решила пожертвовать целой комнатой. Двери у нее закрывались на защелку, поэтому нарушение границ было невозможно.
Пока она обустраивала новый быт и выходила за странными, не знакомыми ей покупками в зоомагазин, который (ну хоть это хорошо!) тоже оказался в ее же доме, дверь в дверь с ветклиникой, воздух налился осенними сумерками. Воскресенье, которое она всегда так любила за его тягучий ход и разреженность событий, с самого утра начало наполняться лишними разговорами, мыслями, делами, которые слишком быстро дошли до краев дня.
Вера Викторовна закрыла Кошку в отведенной для нее комнате и села первый раз за день поесть. Готовить, конечно, уже ничего не хотелось, поэтому она просто сделала себе бутерброд с колбасой, которую уже мысленно называла не иначе как «Кошкина». Впервые за много лет она не отдохнула за выходные. От непривычных слез у нее разболелась голова, а обилие непрошенных впечатлений создавало эффект пчелиного улья: воспоминания о них роились, жужжали и даже будто бы бились изнутри, заставляя руки немного подрагивать, когда Вера наливала себе чай.
Но спокойно поужинать тоже не удалось: Кошка сначала тоскливо завывала под закрытой дверью комнаты, а потом и вовсе начала отчаянно рваться наружу, царапая дверь своими тоненькими, но такими сильными от настырности лапами. Каждый ее вопль резал Вере привыкший к благозвучной тишине слух, а когти, казалось, царапали не дверь, а душу.
Но нельзя проявлять слабость! В животных надо воспитывать послушание. Вера Викторовна подробно подготовилась ко сну, решив во что бы то ни стало хотя бы в этом не нарушать своих традиций, улеглась и приготовилась к наслаждению засыпания. Но только она ощутила приятную отвлеченность мыслей и смыкание над головой ментоловой прохлады сна, как в сознание вонзились ядовитые шипы кошачьих воплей.
Так продолжалось довольно долго, но Верино здоровье в конце концов победило: под эту писклявую колыбельную она уснула. Кошка, по всей видимости, тоже утомилась и на какое-то время замолчала, потому что около четырех утра новая порция ее криков прозвучала в кромешной тишине, как сигнал о воздушной тревоге. Первой мыслью Веры Викторовны, не привыкшей к столь раннему и к тому же слишком стремительному пробуждению, было сожаление о принятом решении. Она стала корить себя за поспешность: все-таки животные в доме – слишком большая обуза.
Она попыталась еще поспать, но неприятное шевеление мыслей и громкие вопли не позволили забыться. Встала она злой и разбитой: Кошка украла у нее целых два часа сна!
Прошла неделя, потом вторая… Каждую ночь в Кошку будто вселялся дьявол: она до полуночи драла глотку, потом пару часов набиралась сил и задолго до рассвета принималась старательно проковыривать выход из своей темницы под звуковое сопровождение в самых высоких регистрах.
Как только первые звуки беспощадно резали своим острым скальпелем Верин слух, она уже не могла от них отвлечься. Они взбалтывали ее эмоции, создавая коктейль из жалости к себе и огненной ярости, которую она сначала сдержанно пыталась обуздать, но под конец начала выпускать на волю.
– Заткнись! – орала она, обращаясь к Кошке.
Но та почему-то не слушалась.
Вера изучала в Интернете поведение кошек и причины их беспокойства и даже носила Кошку к тому татуированному Айболиту в надежде на какую-нибудь волшебную таблетку, но единственное, что удалось выяснить, – что кошки не выносят закрытых дверей и, как неудачно пошутил ветеринар «кошачья болтливость не лечится». Однажды она даже поступилась своими границами и позволила Кошке бродить по дому, закрыв дверь только в собственную комнату (должен же остаться хоть островок ее личного пространства!). Но Кошка и не думала успокаиваться: она что-то разбила на кухне, сбросила с полочки в прихожей какой-то позвякивающий предмет (видимо, серьги), но даже это не отвлекло ее от главного. Она подошла теперь вплотную к двери Вериной комнаты и стала рваться уже сквозь нее, криками подтверждая серьезность своих намерений.
