Полевая почта – Южный Урал. Фронтовые письма о любви. Часть 3

1. Что делать, если живёшь одиноким всё время в лесу и тоска порой и грусть такая, что спасу нет?

Люся, согласен с твоим анализом причин к этому и согласен с рецептами по борьбе с этой хворью. Мне бы только ещё хотелось знать: а ты то как разгоняешь тоску? Лес, конечно, тут – не фактор. Тоска и грусть могут иметь место и в Челябинске в больших советских домах. Но там у тебя есть мама, с которой ты всегда поделишься, если станет тяжело на душе. Есть подруги и ещё кто-нибудь. А что мне делать, куда прислонить голову? В письмах всего не выскажешь вам, да и не хорошо это делать, так как неблагоразумно удручать людей своими жалобами. В конце концов могут подумать, что ты пропащий человек, только и знаешь, что скулишь. Я бы ответил кратко на этот вопрос иначе: увлечься своей работой и тоску как рукой снимет. В работе основное лечение. Грустят и тоскуют тогда, когда бездельничают или «работа валится из рук».

2. Как бороться с бессонницей? А вот как: ложись точно в положенное время спать и ни о чем перед этим сильно не думай. И постепенно бессонница пройдёт. Спать можно привыкнуть и отвыкнуть. И никакие медработники тут не нужны со всеми их снадобьями.

3. Что делать, если милая девушка очень редко и мало пишет? Надо ругать и почту – слов нет – за недоставку писем. Ну а если всё-таки эта милая девушка, скажем для примера – хотя бы ты, милая Люся, на самом деле мало пишет, то что делать? На вопрос ты так и не ответила, а лишь сослалась на бедную почту. На бедного Макара все шишки сыплются. Хотя в другом письме ты выступила уже в роли защитника почты. Думаю так: милая девушка, мало пишущая, должна рано или поздно перестать быть милой за такую халатность. Нельзя рассчитывать оставаться долго односторонне милой. Это в порядке логики вещей.

4. Что такое любовь и условия её долголетия между влюбленными? Любовь суть высшая функция человеческих чувств в области продолжения самих себя. Всё живое на земле имеет в своей первооснове устремление продлить самое себя в виде потомства. Во имя этой первопричины сознательно и бессознательно люди достигли и создали то, что достигнуто «создано человечеством во всех отраслях и сферах жизни». Утвердить себя самих, как можно дольше сохранить себя и потом изродить самих себя в виде своих детей – на службу этому прямо или косвенное поставлено и делается решительно всё. Как бы оно отдаленным на первый взгляд не казалось. С момента когда у человеческой особи созревает сознание (а к этому времени – и всё остальное), с этого момента человек неизбежно начинает влюбляться, тянуться всеми фибрами своего сердца к противоположному полу. Это начинается уже в юности, а порой и раньше. Бывают, как и везде, разнообразные аномалии, но суть едина. Влюбляются, притягиваясь «+» к «– », подобно электрочастицам. Расцвет физической молодости слит расцветом чувств и духовной зарядки. Плоско, упрощенно говоря, всё обстоит так: я вырос и осознал так или иначе самого себя и окружающее: у меня ноет и кипит от избытка энергии и чувств всё внутри. Я живу; но я хочу жить и всегда-всегда так, как живу теперь; моя биология толкает меня неудержимо к утверждению самого себя в этом мире; для этого нужно хорошо кушать и жить всласть = поиски материальных благ; но я – временное явление на земле, так как рядом масса фактов смерти людей; жить хочется, но от любой случайности и меня может нестать; однако по своей природе хоть чистоту своего я возможно воплощать в моём потомстве «и потому…». Но все это последнее высоко гармонично и рационально уже обеспечивается тягощением полов с известного момента молодости. В основе это тягощение лежит здоровый биологический аспект размножения (=все к тому же размножению самого себя на земле). Но у любой биологическая основа обрастает социальными условностями морали, традициями и формами осуществления этого устремления.

Даже жизнь при этом так отшлифовала живых, что «у людей и остальных существ при взаимном положении полов выработался скрепно действующий закон выбора. Выживает только здоровое, а больное и чахлое гибнет. А потому каждый из нас – здоровый и больной, угловатый и стройный, безобразный и красивый – все стремятся иметь потомство желательно от здоровой и полносочной особи: только при этом гарантия наверняка, что потомство выживет, так как от больной особи будет и чахлое недолголетнее потомство. А здоровое всегда имеет симметричные и полные формы и окраску. Отсюда стремление влюбляться в красивых (=здоровых), т.е. цветущих и потому приятно от них иметь детей. Но мало хотеть здоровое, нужно чтобы и оно захотело тебя. Отсюда у людей бешеное устремление «показать себя», обратить на себя внимание, заставить избранную особь отдаться целиком в твою волю и распоряжение. Вот почему везде и самцы и самки (грубо говоря) стараются изо всех сил показать себя совершенными, здоровыми, цветущими, прекрасными, преданными друг другу. Для этого все средства хороши: и пестрые узоры красок нарядов, и умопомрачительные моды одежд, и весь арсенал парфюмерии, и изысканные манеры в обращении, и самые возвышенные формы языка (стиль), и все бесконечно разнообразные приемы ухаживания. Всё работает на то, чтобы обратить на себя внимание через органы чувств: на зрение, обоняние, слух, вкус и осязание. И обратить на себя внимание как можно большего числа особей, так как легче избрать себе того, кто нравится, из многих, чем из немногих. Отсюда пестрые краски и милое (у каждых по своему) формы у животных всех ступеней биологической лестницы, отсюда такой красивый хвост у павлина, песня у соловья, грива у льва, декольте у девиц, галстуки и прически, костюмы, мебель, картины, парки и т.д. и т.п. Иначе тебя не заметят и не захотят тебя!

Ну, Люся, это всё – объяснение первой (подчеркнутой) формулы любви, которую я написал сразу после вопроса. Её, если систематично и детально, не опишешь и в целом томе. А ты говорила – любовь это красивое, приятное! Вторая половина вопроса: условия долголетия любви у влюбленных. Твой ответ правильный: отсутствие нужды и знание и понимание друг друга. Отсутствие нужды обеспечивают материальные условия, не отрываться от блаженства любить и быть любимым, не отрывать силы и время на добывания хлеба насущного. А понимание друг друга у любимых необходимо потому, что идеалов не существует и новизна первой поры любви стирается, любимые познают друг друга до дна и не всегда находят друг в друге то, чего хотелось. Но чтобы «тянуть лямку» и терпеть друг друга до конца дней, надо заставить себя смириться со своим выбором и не переключиться на другой объект. Компромисс возможен в виде, в основном, дружной жизни при взаимных уступках, т.е. при взаимном понимании. В этом «ржавчина семейной жизни».

5. Что является внешним счастьем в нашей с тобой жизни? Абсолютно правильно. Любовь и её долголетие. Теперь первая половина у нас есть. Всё дальнейшее в наших руках. Любовь и взаимное понимание мы должны поставить на прочную основу материального благополучия, чтобы нужда не имела места в нашей жизни. Это решить будет не легко, но думаю, что при желании мы вдвоем честным трудом и известными нормами жизни обеспечить сможем себе средний прожиточный минимум. Будем избегать «финляндки аки пистов» и всё будет в порядке. Не так ли, Людмила, милая Людмила!

6 и 7 вопросы разрешены исчерпывающе.

8. Что такое красота и кого из мужчин и женщин можно назвать красивыми?

Об этом я сказал в комментариях к понятию любви. Кратко: красивый это прежде всего здоровый; красота больных призрачна. А здоровый имеет симметричные формы, гармонию линий и цветов. Носители этого красивы. Внутренне красивые люди выделяются умом, манерами, поступками, голосом, способностями, и т.д. Это всё – сущность полноценной особи, т.е. здоровой.

На 9 и 10 вопрос я ответил в прошлом (вернее, в прошлых письмах).

11. Как определить искренность друга и степень его лицемерия?

По его делам! Не на словах, а на деле видать, что за человек. В нашем случае с тобой – хотя бы по количеству и содержанию писем. Но об этом довольно с тебя. Иначе ты станешь мне чаще писать, но возможно, это окажется лишь вынужденной реакцией на мои приставания. Порой я даже задумываюсь: а не вынудил ли я у тебя, мой друг, согласие на дружбу, так как слишком много и настойчиво я напоминал и просил у тебя ответа, но ты подозрительно долго избегала дать ответ, пока как-то однажды не собралась с духом и не промолвила-таки то драгоценное, что я волнующе ждал.

Пока, Люся! Не сердись, если что не так написал. Некогда строго взвешивать всё и потому, возможно, где переборщил, пересолил, переусердствовал. Зато ты всё больше и больше узнаешь меня, хотя лишаешь меня такой же возможности своими лаконичными и редкими письмами.

Но! Опять про то же. Прости, Милая! Что у кого болит, тот о том и говорит. Дружеский привет родным и Лиде с М.Д.

Обнимаю тебя, мой дружок, и целую – Стива.

P.S. Теперь буду мало и редко писать, пока ты не начнешь часто и много писать, ей Богу!

Письмо от 6 октября 1944 года

6 октября 1944 года

«Ты молча меня провожала

Под песни холодных ветров

Ты мне ничего не сказала,

Но все было ясно без слов».

Здравствуй, Люся!

Теперь и ты убедишься, какой я нетвердый человек: обещал писать мало и редко тебе в предыдущем письме, а вот не выдержала душа и снова пишу. Чувствую, что уже привык к тебе и теперь никакими силами не удержать самого себя, чтобы помолчать хотя бы с недельку. В общем и целом, как видишь, я болтун: болтаю и болтаю тебе, милая, всякую всячину целыми страницами. Но к чему это всё, если ты молчишь, как воды в рот набрала? Людмила, неужели у тебя таки нет о чём рассказать мне, пошутить со мной, посмеяться и погрустить, поспорить? Какова же будет наша жизнь в дальнейшем, если ты уже с первых месяцев нашей дружбы такая молчаливая! И к тому же при этом, когда мы в разлуке. Нет, смотрю я, смотрю на тебя и мне становится неудобно перед собственной совестью: зачем я сердце себе ранил холодным взглядом этих глаз! (=перевод с родного белорусского). Зачем? И пусто всё кажется кругом. Так особенно больно ощущаешь пустоту, когда долго и настойчиво зовёшь, но ответа нет. Ты звал с глубоким волнением друга, но друг оказался далёким и глухим к твоим зовам… Недаром ты как-то советовала мне «разговаривать самому с собой», но для предлога выставила при этом якобы боязнь, что я разучусь говорить на родном языке. Нет, оказывается, недаром. Ну что ж, посмотрим, чья возьмёт.

Остальное здесь пишу не для тебя, а так, говорю сам с собой, чтобы не разучиться совсем говорить. У нас здесь тоже осень. Низкие тучи гонит ветер день и ночь. Дожди. Но холода еще нет, только свежо и прохладно. Самый основной враг, кроме немцев, это сырость. Однако в комнатах сидеть опасно и ночевать приходится спускаться в подвал. Там ординарцы натаскали мягких кроватей, перин, подушек, простыней, одеял, диванов, кресел, зеркал, ковров. Так можно еще воевать. Кушать есть всякой всячины. Есть вина разные, папиросы. Есть всё. Нет только ещё конца войны. Но он скоро будет. Мне кажется, что предстоящая зима должна принести нам окончательную победу над врагом. Еще один сильный удар, чтобы только тронулся драпать фриц. И уже потом мы безостановочно въедем на его шее в его проклятый фатерлянд. Там мы будем делать зону пустыни всем райхдойтным поголовно. Здесь мы бережно поступаем, желая сохранить хоть что-нибудь освобождаемым из-под «нового порядка». Но там ничто не вызовет у нас сожаления. За око два ока. За кровь – и кровь, и потроха. Время идёт и ярость снова конденсируется и нарастает у нас, как снежный ком. Чем дольше заминка, тем хуже для немцев.

Остался ровно 1 месяц до 7 ноября. Так как мои письма медленно доходят к тебе, Люся, то я уже в каком-то письме написал тебе поздравления свои по случаю 27-й годовщины Великого Октября. В силу моих здешних условий впервые мне не придётся отметить этот день в кругу друзей. Но мысленно я буду, как и всем сердцем, вместе с моим великим советским народом в этот день. В прошлом году я эту годовщину отмечал в Чебаркуле. Среди друзей и товарищей. Славно погуляли, повеселились, поплясали, попели, подурачились. И где-то теперь все они, с кем встречал я ту годовщину в прошлом году! Но кто бы где ни был, а меня они вспомнят, знаю. Тогда я ещё не знаком был с тобой, хотя и знал от Володи, что ты есть такая там, что Колька Карасев был немного связан с тобой, но что потом вы уже с ним почему-то не встречались и, кажется, почти не переписывались. Как-то вскоре после этого в один из шумных вечером после занятий в классе, когда наши толпой собрались у горящей печурки, в разговаривавшую и веселую компанию подошёл и я откуда-то с очередного совещания. Помню, как сейчас, Владимир резко обернулся и среди установившейся заминки в буйном веселых толпящихся у печки сказал: «Вот Степана надо связать с какой-нибудь бабой. А то он зачахнет от своих совещаний и зубрежки». Все дружно поддержали Володю. Он продолжал: «Эх, Степка, есть у меня девушка – ввво!!!! И хочет, чтобы я с кем-нибудь познакомился. Давай поедем на выходных, познакомлю». На миру таком товарищей и меня подмыло, я согласился. Мы приехали вскоре в Челябинск, остановились у Лиды. Утром пришла ты. Остальное ты сама знаешь, да и я в первых письмах из Чебаркуля к тебе дорассказывал. Конечно, при первой встрече мне, имея ввиду такие планы, даже было неловко разыгрывать заранее продуманное. Ты была, помню, тиха и незнакома. И в первые же минуты я решил пока что лишь присматриваться. Приехав домой, я сказал Володе, что зря ехал, ты неподходящая. Он горячо разубеждал меня, просил в следующий выходной поехать, но я отказался наотрез. Он поехал один и потом так разрисовал всё, что я согласился на второй визит. А после этого твоя записка, несколько взаимных писем, записок и ещё две или три встречи. И всё. Конечно, ни ты меня, ни я тебя в сущности так и не узнали. Я уехал на фронт, надеясь досказать тебе и дораспросить. Сколько я писал – не упомнить и не сосчитать. Но ты верна себе: в порядке любезности и приличия иногда мне присылаешь несколько слов. Благо у тебя уйма работы и забот там. А у меня их меньше…