В тот вечер, когда солнце за панорамным окном ресторана, подобно художнику, раскрасило серые крыши и фасады домов гаммой желтых и розовых оттенков, она сказала свое «да», и мое сердце запело, а годы тут же стремительно унесло. Я снова стал студентом, ее ровесником, легкомысленным и свободным, считающим, что ему горы по колено. В тот момент я окончательно утратил способность понимать, что творится в моей жизни. В тот момент я задвинул весь свой горький опыт в самый дальний ящик сознания. И, словно слепой, одержимо побрел сквозь манящую темноту навстречу этому приключению.

А дальше, как это обычно бывает, были подарки, цветы, походы в кино, выставки художников, театры, рестораны, прогулки на лодке и долгие разговоры за чашкой кофе под звездами на капоте моего «Пежо». Рассуждать о «сложном» Лаванда не любила и откровенно скучала, когда мы предавались культурной программе. Она любила говорить только на бытовые темы, например, о том, какое смешное видео посмотрела «ха-ха», как располнела ее подруга «ха-ха», как она кому-то «слила» в онлайн игру или о том, какой лак лучше купить, чтобы подходил к теням. Еще она часто попрекала меня тем, что я говорю очень много сложных, непонятных слов. Я был ей интересен, как взрослый, начитанный дядька, такой временный аттракцион, удовлетворяющий ее женское любопытство.

Боясь все испортить, я поцеловал Лаванду только месяц спустя, после красивых, как мне казалось, ухаживаний, тихим, теплым вечером у многоэтажки, где она снимала квартиру. Девушка не оттолкнула меня и ответила взаимностью. Но, меньше чем через минуту отстранилась, заявила, что: «много целоваться не ветру вредно, потому-что может обветрить губы», и тут же завела какой-то немыслимо бытовой разговор о своем друге и о том, как он пил с друзьями на берегу Волги. Сказать, что я тогда растерялся, значит – ничего не сказать. Такое впечатление, как будто мы не поцеловались впервые, а разломили пополам шоколадный батончик за пустой болтовней. Да, для нее это было так легко и просто. Лаванда не любила заморачиваться в отношениях и, как она сама мне не раз повторяла, с хорошими, заботливыми мальчиками ей было скучно. Видимо, с заботливыми дядями – тем более…

И вот она лежит передо мной и спит – вся растрепанная, кое-как забравшаяся под одеяло. Я сижу на краю кровати, посреди полумрака ее съемной квартиры и наблюдаю эту безрадостную картину, вслушиваясь в громкое тиканье настольных часов. Она гуляла всю ночь. Сначала «смотрела» с лучшим другом фильм под чипсы, после «отправилась» с подружками курить кальян. Не знаю, какой они там фильм «смотрели», и была ли Лаванда в кальянной на самом деле, но я забрал ее ночью от автобусной остановки мертвецки пьяную. А историю ее «ночного приключения» услышал от «друга» девушки, который был не многим трезвее. Дотащить Лаванду до квартиры и уложить спать оказалось для меня настоящим подвигом. На пути от моей машины до двери она неуклюже вырывалась, царапалась и, точно, упала бы несколько раз, если бы я не поймал ее в последний момент. Не выспавшийся и злой, я смотрел на это прекрасное лицо, выражающее полную беззаботность и легкомыслие. Наконец, Лаванда зашевелилась и, сладко потянувшись, открыла глаза.

– О, привет, – сказала она с такой интонацией, словно встретила на улице не слишком приятного знакомого.

– Виделись,

– Уже вечер?

– Как видишь…

Лаванда устало потерла глаза рукой и широко зевнула.

– Как ты сюда зашел?

– У тебя пьяной ключи одолжил.

– М-м-м, – Лаванда рывком скинула с себя одеяло и поднялась с кровати.

– Знаешь, нам нужно поговорить.

– Нет настроения, – она принялась копаться в своей сумке, – может, как-нибудь, в другой раз…