Звезды смотрят вниз

Дэвида вдруг поразила ужасная мысль, что каждый человек в этом мощном стремительном потоке жизни живёт своими собственными интересами, своей личной радостью, личным благополучием. Каждый думает только о себе, и жизнь других людей для него — лишь дополнительные аксессуары его собственного существования, не имеющие значения: важно лишь всё, что касается его самого. Жизнь других людей значила для каждого кое-что лишь постольку, поскольку от неё зависело его счастье, и каждый готов был принести в жертву счастье и жизнь других, готов был надувать, мошенничать, истреблять, уничтожать во имя своего личного блага, личных выгод, во имя себя самого.

— Вы на меня всё ещё сердитесь, Лаура? — спросил он смиренно.

— Я о вас просто не думаю.

Грэйс промолчала. Она придерживалась простого правила: ничего не говорить там, где молчание - лучший ответ.

Бешеный бег автомобилей был как бы символом человеческой жизни, этого движения в одном направлении. Всё вперёд да вперёд, вперёд да вперёд. Всегда в одном направлении. И каждый сам по себе.

— У вас добрые намерения, Лаура, — сказал он хрипло и пошатнулся. — И у меня тоже всегда были добрые намерения. Мы оба люди добрых намерений. — Он рассмеялся. — Но сделать мы ничего не можем.

Я всегда вопил о справедливости. Вот я ее и дождался! У нас прижимали рабочих, и затопляли копи и губили людей. А теперь, когда я стараюсь все для них сделать, рабочие встали на меня, и затопили копи, и разорили меня.

Он размышлял: "Отчего я здесь? Оттого, что отказался убивать, отказался пойти и воткнуть штык в тело другого человека где-то на пустынной полосе земли во Франции". Его сюда посадили не за убийство, а за то, что он отказался совершать убийства.

Тишина. Лязгнул запор. Снова тишина. Отдаленный звонок. Люди стояли в клети, сбившись в кучу, теснясь в молчании при тусклом свете зари. Над ними высились копры, царя над городом, гаванью и морем. Под ними могилой зиял подземный мрак. Клеть тронулась и стала внезапно быстро падать в этот скрытый мрак. И звук ее падения донесся наверх из-под земли, как глубокий стон, достигающий самых дальних звезд.

– Послушайте, – обратился он теперь к Артуру. – Вы ведь христианин, не так ли? Христианская религия не запрещает законного убиения на пользу своей родине.

– Законного убийства не существует.

Его преподобие склонил набок голову:

– Что вы хотите этим сказать?

Артур торопливо принялся объяснять:

– Я больше не признаю религии, религии в вашем смысле слова. Но вы говорите о христианстве, об учении Христа. Ну, так вот, я не могу себе представить, чтобы Иисус Христос мог взять в руки штык и воткнуть его в живот германскому солдату или английскому, всё равно. Я не могу себе представить Иисуса Христа, который стоит у английской или германской пушки и десятками уничтожает ни в чём не повинных людей.

Чистота побуждений - вот единственное мерило, подлинное выражение души. Остальное не имеет значения.