Власть и война. Принципы управления государством

© Перевод с французского

© ООО «Издательство Родина», 2023

* * *

Вступление

Письмо от кардинала герцога де Ришелье королю Людовику XIII

Всемилостивейший Государь!

Когда Вы вознамерились дать мне вдруг доступ в советы Ваши и великое участие в ведении Ваших дел, то я могу сказать по истине, что вельможи вели себя, как если бы они не были Вашими подданными, а наиболее могущественные губернаторы провинций вели себя так, как будто они были государями в чинах своих.

Я могу сказать, что худой пример тех и других так был предосудителен королевству, что самые порядочные люди их невоздержанием соблазнялись. Могут сказать, что всяк достоинство свое измерял своею наглостью. Я могу еще сказать, что иностранные союзы находились в пренебрежении: интересы частные предпочитались государственным; одним словом, достоинство Вашего Величества было столь унижено и столь отличалось от того, каким бы оно должно было быть, по вине тех, кто имел тогда главное управление Вашими делами, что почти невозможно было признать его.

Уже нельзя было сносить более поступки тех, коим Ваше Величество правление своего государства вверили, не потеряв всего; с другой же стороны невозможно переменить всего вдруг, не нарушая законов мудрости, которые не дозволяют переходить от одного до другого края, миновав середину.

Лучшие умы не думали, что можно без крушения обойти все подводные камни, которые появились в столь мало надежное время; двор был полон людей, которые уже порицали безрассудство тех, кто желал взяться за это; и так как все знали, что государи легко приписывают тем, кто находится при них, плохие успехи дел, относительно которых они получили хорошие советы, то столь немного людей надеялось на хороший исход перемены, которую, как объявили, я хотел произвести, что многие считали мое падение обеспеченным ранее, чем Ваше Величество возвысили меня.

Я Вам обещал употребить все свое искусство и всю власть, которую мне дать изволили на сражение гордости знатных вельмож, на приведение в должность всех Ваших подданных и на возвышение Вашего имени в чужих народах на такую степень, на какой ему быть надлежит.

И такие успехи, кои следовали за добрыми намерениями, которые Бог дать мне изволил для приведения в порядок сего государства, оправдают в будущие времена твердость мою, с которою я постоянно производил мое предприятие.

Ежели тень моя, которая в сих записках явится, возможет по смерти моей несколько способствовать в учреждение сего великого государства, в правлении которого изволили Вы меня учинить участником свыше моего достоинства, то я почту себя счастливым.

Сие писание учинено будет по рассуждению верных свидетелей истории Вашего времени, с такой искренностью, что всему свету подаст причину верить, что данные от меня советы Вашему Величеству не имеют другого основания, кроме пользы государства и преимущества особы Вашей, которой вечно пребуду.

Моей первой целью было величие короля, моей второй целью было могущество королевства.

Нижайший, вернейший, покорнейший, усерднейший подданный и слуга

Арман дю Плесси.

Раздел I
О государстве

О следовании велениям разума в управлении государствами

Природная просвещенность учит каждого, что человек, будучи сотворен разумным, должен всегда поступать лишь согласно велениям разума, иначе он пойдет наперекор своей природе и, следовательно, наперекор тому, кто ее создал.

Еще она учит, что, чем знатнее человек и чем выше он стоит, тем больше внимания он должен обращать на этот принцип и тем реже превратно употреблять свой рассудок, который составляет его суть, потому что превосходство над другими людьми принуждает его сохранять данное ему от природы сообразно замыслу, который имел в виду тот, кто его возвысил.

Из этих двух принципов явственно вытекает, что человек должен давать разуму властвовать безраздельно, а сие требует не только ничего не предпринимать без его совета, но и, более того, обязывает человека сделать так, чтобы все находящиеся под его властью чтили разум и неукоснительно ему следовали.

Этот вывод является посылкой для другого, который учит нас, что как не следует желать ничего неразумного и несправедливого, так не следует желать и ничего такого, чего нельзя будет добиться и при осуществлении чего повеления не сопровождаются повиновением; в противном случае разум не будет царствовать безраздельно.

Применить этот принцип на практике тем легче, если учесть, что любовь – сильнейшая побудительная причина, заставляющая покоряться, а подданные не могут не любить государя, ежели знают, что всеми его действиями руководит разум.

Власть принуждает к повиновению силой, разум же склоняет к нему убеждением, и гораздо целесообразнее руководить людьми при помощи способов, позволяющих незаметно подчинить себе их волю, нежели таких, которые чаще всего заставляют их действовать лишь покуда их к этому вынуждают.

Если правда, что разум должен быть факелом, освещающим путь государям в их собственном поведении и управлении государствами, то также истинно и то, что нет на свете ничего менее совместимого с разумом, чем страсть, которая так ослепляет, что иногда заставляет принимать тень за отбрасывающий ее предмет, а посему государь должен всячески избегать следования подобной напасти, из-за которой он может вызвать к себе ненависть, – ибо это прямо противоречит тому, как надо вести себя человеку, чтобы отличаться от скотов.

На досуге к людям нередко приходит сожаление по поводу поступков, совершенных второпях под воздействием страсти, но у них никогда не возникает желания каяться в том, что было продиктовано соображениями разума.

По указанным причинам надобно сильно хотеть исполнения того, что было решено, поскольку это единственный способ добиться повиновения; и как смирение есть первооснова для совершенствования христианина, так и повиновение есть наиболее крепкое основание совершенного подчинения, столь необходимого для существования государств, что ежели оно недостаточно, то они не могут процветать.

Есть множество дел такого рода, в отношении которых между желанием и его воплощением не существует никакой разницы в силу той легкости, с какой их можно исполнить, однако желание должно быть действенным, то есть настолько неколебимым, чтобы оно оставалось неизменным и чтобы после отдачи распоряжения о его выполнении те, кто не повиновался, подлежали суровому наказанию.

Дела, которые кажутся наитруднейшими, видятся такими лишь из-за безразличия, с коим, судя по всему, их желают и повелевают осуществлять; бесспорно, подданные станут всегда неукоснительно повиноваться, когда государи тверды и настойчивы в своих указаниях, из чего вытекает неопровержимая истина: если в государствах отсутствует порядок, то правители сами в том виноваты, ибо, без сомнения, причиной тому является их собственное безразличие и слабоволие.

Одним словом, если сильно желать и добиваться желаемого – это одно и то же для правителя, самовластно распоряжающегося в своем государстве, то слабое желание и отсутствие желания от этого столь сильно отличаются, что приводят к одному исходу.

Управление государством требует мужественности и непоколебимой твердости, которая противоположна мягкотелости, подставляющей тех, в ком она проявляется, под удары врагов.

Во всех делах надлежит действовать решительно, в особенности учитывая тот факт, что даже если успеха в предпринятом деле добиться и не удастся, то по меньшей мере можно будет получить возможность, не упустив ничего для достижения цели, избежать позора, пусть даже не избежав неблагоприятного развития событий.

И пусть человек упадет от изнеможения при исполнении своего долга, невзгоды принесут ему счастье, тогда как, напротив, любой успех, который он может снискать, отступив от того, что обязан сделать по чести и совести, должен считаться провалом, ибо никакая выгода не сможет сравниться с потерями, случающимися из-за выбора средства, с помощью которых эта выгода получена.

В прошлом большинство великих замыслов во Франции рассыпались во прах, так как первое же затруднение, возникавшее при их осуществлении, сразу останавливало тех, кто по велению разума должен был бы, наоборот, двигаться дальше; и если в царствование Вашего Величества было иначе, то причиной тому лишь настойчивость, с которой неизменно действовали.

Если один раз не удается исполнить благого намерения, то следует подождать другого раза, а когда принимаются за дело и сталкиваются с трудностями, принуждающими к некоторой отсрочке, то разум требует вернуться на прежний путь, как только время и случай окажутся подходящими.

Одним словом, ничто не должно отвращать от хорошего замысла, разве что какая-нибудь неожиданность сделает его совершенно неосуществимым; и не следует упускать из виду ничего из того, что может ускорить выполнение разумно принятых решений.

О том, что государственные интересы должны быть единственной целью для правителей государств, или, по крайней мере, этим интересам должно отдаваться предпочтение перед интересами частными

Государственные интересы должны быть единственной целью государей и их советников или, по меньшей мере, те и другие обязаны уделять им такое пристальное внимание, чтобы ставить их выше всех частных интересов.

Невозможно представить то благо, какое государь и те, чьими услугами он пользуется в своих делах, могут сотворить, ежели станут неуклонно соблюдать этот принцип, и невозможно вообразить то зло, которое терпит государство, где государственные интересы стоят ниже частных и находятся в зависимости от них.

Истинная философия, христианский закон и политика столь ясно учат этой правде, что советники любого государя должны неустанно обращать его внимание на сей необходимый принцип, а государь – достаточно строго наказывать тех из них, кто окажется настолько презренен, что не будет ему следовать.

Не могу не сказать в связи с этим, что благополучие, неизменно сопровождавшее Испанию на протяжении нескольких столетий, объясняется лишь одной причиной: тамошний Совет тщательно следит за тем, чтобы интересам государства оказывалось предпочтение перед всеми прочими, а большая часть бед, случившихся с Францией, была вызвана слишком тесной приверженностью многих занятых управлением собственным интересам в ущерб интересам государственным.

Одни всегда следовали интересам общества, которые самим своим характером обращали их взор к тому, что оказывалось выгоднее всего для государства.

Другие же подчиняли все своей корысти или прихоти, при этом зачастую теряя из виду истинную цель, но устремляясь к тем, которые представлялись более приятными или сулящими большую прибыль.

Смерть или замещение министров никогда не вызывали существенных перемен в испанском Совете. Не так обстоят дела во французском королевстве, где государственная политика не только менялась со сменой советников, но и приобретала столь различные формы при одних и тех же под влиянием различия в их советах, что такое положение вещей наверняка довело бы государство до гибели, если бы Господь по своей милости не извлек из несовершенств нашей нации средство от бед, причиной которых они были.

Хотя разнообразие наших интересов и наше природное непостоянство часто ввергают нас в ужасные пропасти, однако само легкомыслие наше не позволяет нам оставаться твердыми и непоколебимыми в том, что служит нашей же пользе, и так внезапно нас от оного отвлекает, что при столь частых переменах наши враги не успевают принять должные меры и поэтому не получают возможности воспользоваться нашими ошибками.

Когда Ваш Совет изменил образ действий некоторое время назад, то и политика Ваша также изменилась – к большому благу для государства. И ежели впредь царствование Вашего Величества будет взято за образец для подражания, то наши соседи утратят преимущества, коими располагали в прошлом. Вкусив с ними вместе от мудрости, французское королевство наверняка познает и удачу, ибо, хотя быть мудрым и удачливым – это не всегда одно и то же, все же лучший способ избежать несчастий – выбрать путь, который подсказывают осторожность и разум, а не безалаберность, весьма свойственная людям, а в особенности французам.

Если те, кому Ваше Величество доверит попечение о Ваших делах, обладают способностями и порядочностью, о которых говорилось выше, то Вам более не надо будет остерегаться чего-либо при следовании данному принципу, да и само по себе это не будет Вам затруднительно, ибо заинтересованность в сохранении доброго имени государя и интересы общества преследуют одну и ту же цель.

Обычно правители весьма легко одобряют общие правила, устанавливающие распорядок в их государствах, поскольку, создавая их, они руководствуются только разумом и справедливостью, которые люди охотно приемлют, когда не находится препятствий, сбивающих с пути истинного. Но когда представляется случай воплотить в жизнь изложенные самими государями прекрасные установления, то они не всегда выказывают ту же твердость, потому что интересы то того, то другого, жалость, сострадание, расположенность к кому-либо или настоятельные просьбы одолевают их и препятствуют благим намерениям, а нередко у них не хватает сил побороть самих себя и отбросить приватные соображения, которые не должны иметь никакого веса по сравнению с государственными.

Именно в таких ситуациях правителям надлежит собрать все силы, чтобы превозмочь свою слабость, имея в виду, что те, кому Господь предначертал беречь других, должны обращать внимание только на то, что служит как обществу, так и спасению их самих.

О том, насколько в управлении государством необходима прозорливость

Ничто так необходимо для управления государством, как прозорливость, ибо с ее помощью можно легко предотвратить многие бедствия, избавиться от которых, когда они происходят, удается лишь с немалым трудом.

Врач, умеющий предупреждать болезни, вызывает больше уважения, чем тот, который лечит уже существующие. Так и государственные министры должны часто вспоминать сами и напоминать своим государям, что важнее предвидеть будущее, нежели учитывать настоящее, и с неприятностями надобно поступать, как с врагами государства: лучше выступить им навстречу, нежели изгонять, дождавшись их нашествия.

Тех, кто станет поступать по-другому, ожидает великий хаос, избавиться от коего будет потом весьма затруднительно.

Люди заурядные, впрочем, имеют обыкновение довольствоваться настоящим и предпочитают сохранять покой в течение целого месяца, чем отказаться от него на этот короткий срок, дабы на долгие годы обезопасить себя от беспокойства, о коем они не задумываются, так как видят лишь настоящее и не предвосхищают будущего с помощью мудрой прозорливости.

Живущие сегодняшним днем живут счастливо сами по себе, но жить под их руководством – это несчастье.

Кто смотрит далеко вперед, ничего не делает с поспешностью, ибо старается заблаговременно все предусмотреть, да и трудно совершить ошибку, если обдумать все заранее.

Бывают некоторые случаи, когда нет возможности долго размышлять, потому что этого не позволяет характер самих дел. Однако в ситуациях другого рода самое лучшее – отложить дела в сторонку и мудростью, проявленной при их осуществлении, восполнить паузу, взятую для того, чтобы обдумать, как лучше с ними справиться.

Было время, когда по соображениям осторожности в королевстве вообще не издавали указов. Когда же приходили неприятности, то с ними боролись полумерами, потому что было невозможно по-настоящему ими заняться, не нанеся урона чьим-либо частным интересам, которым тогда отдавался приоритет перед интересами государственными. Это приводило к тому, что довольствовались облегчением боли от ран, а не их исцелением, и сие принесло немалые беды королевству.

Вот уже несколько лет, как, благодарение Богу, стали придерживаться другого образа действий, и с таким поразительным успехом, что не только разум призывает нас и дальше следовать этой практике, но и великие успехи, достигнутые благодаря ей, к этому просто настойчиво вынуждают.

Отложив дела, спать нужно как спят львы, то есть не закрывая глаз; они всегда должны быть открыты, чтобы предвидеть малейшую неприятность, которая может произойти, – памятуя о том, что чахотка хоть и смертельная болезнь, но даже учащения пульса не вызывает; так и в государствах часто случается, что неприятности, незаметные при своем зарождении и менее всего ощутимые, оказываются наиболее опасными и приводят в конце концов к самым серьезным последствиям. Следует проявлять чрезвычайное старание, дабы не оказаться в таких случаях застигнутым врасплох.

И если государства, управляемые мудрецами, всегда считались вполне благополучными, то среди правителей самыми счастливыми называли как раз наименее мудрых.

Чем талантливее человек, тем больше он ощущает возложенное на него бремя государственного управления.

Руководство государством так занимает лучшие умы, что постоянные размышления, которым они вынуждены предаваться, чтобы предвидеть и предупреждать возможные неприятности, лишают их покоя и удовлетворенности, – на их долю остается лишь удовольствие видеть, как множество людей безмятежно почивают под сенью их забот и счастливо живут благодаря их терзаниям.

Поскольку необходимо заранее предугадать, елико возможно, насколько успешными могут быть предпринимаемые действия, дабы не ошибиться на этот счет, а мудрость и прозорливость человеческая всегда имеют свои пределы, за которыми ничего усмотреть не могут, ибо лишь Богу дано видеть конечную цель вещей, то часто достаточно знать, что задуманные планы справедливы и осуществимы, чтобы взяться за них с полным основанием.

О том, что наказание и вознаграждение – суть две вещи, совершенно необходимые для руководства государством

Существует банальное утверждение, – истинность коего подкрепляется тем фактом, что во все времена оно было на устах и в мыслях всех людей, – что наказание и награда – суть две самые важные вещи для руководства государством.

Бесспорно, что даже если бы при управлении государствами не придерживались никакого принципа, кроме того, чтобы быть непреклонным в наказании навредивших им и добросовестным в награждении принесших им сколько-нибудь значительную пользу, то государства управлялись бы надлежащим образом и в них не осталось бы человека, который не исполнял бы свой долг из страха или надежды.

Я отдаю приоритет наказанию перед наградой, ибо если бы пришлось отказаться от одного или другого, то лучше было бы обойтись без награды, чем без наказания.

Поскольку к добру надлежит стремиться из любви к самому себе, то, рассуждая со всей строгостью, не следует награждать того, кто к нему склоняется. Но поскольку нет такого преступления, которое бы не нарушало того, чему мы обязаны следовать, то нет и такого, которое бы не принуждало к достойному наказанию за неповиновение, и обязанность сия настолько непреложна, что во многих случаях нельзя оставить безнаказанным один проступок, не совершив тем самым нового.

Говорю о проступках, умышленно наносящих вред государству, а не о многих других, совершенных случайно или в результате неудачного стечения обстоятельств, и к поступкам второго рода государи могут и часто должны проявлять снисхождение.

Прощать в подобных случаях – дело похвальное, тогда как не наказывать за серьезные проступки, в каковом случае безнаказанность даст волю разнузданности, означает допускать преступное бездействие.

С этим согласны как богословы, так и политические философы, и все они придерживаются мнения, что в некоторых ситуациях, когда обычный человек поступил бы дурно, не даровав прощения, те, кому поручено осуществлять государственное управление, также совершили бы непростительную ошибку, если бы вместо сурового наказания выказали снисхождение.

Опыт учит тех, кто долго вращался в свете, что люди легко утрачивают память о благодеяниях, а когда они ими осыпаны, то желание иметь еще больше часто делает их и честолюбивыми, и неблагодарными; а еще он учит, что наказания – вернейшее средство удержать каждого в рамках своего долга: о них не забывают, поскольку они воздействуют на наши чувства, а оные у большинства людей сильнее, чем разум, который над многими совсем не властен.

Проявлять суровость к людям, выставляющим напоказ свое презрение к государственным законам и установлениям, означает действовать на благо общества, и нет худшего преступления против общественных интересов, чем проявление поблажки к тем, кто оные нарушает.

Наблюдая многочисленные заговоры, мятежи и бунты, происходившие в королевстве в мое время, я ни разу не видел, чтобы безнаказанность когда-либо побудила хоть кого-нибудь исправиться естественным путем, освободившись от дурных наклонностей. Напротив, все они принимались за старое и зачастую во второй раз с более ощутимыми последствиями, чем в первый, ибо набирались опыта.

Из-за снисходительности, которую до настоящего времени проявляли в королевстве, оно оказывалось подчас в весьма тяжелом и прискорбном положении.

Поскольку проступки не подвергались наказанию, каждый превратил свою должность в ремесло и, не заботясь о том, что был обязан делать, дабы надлежащим образом ее исполнять, прикидывал лишь, как бы извлечь из нее побольше выгоды.

Древние полагали, что опасно жить при государе, который всегда неумолимо применяет закон со всей строгостью, но они же замечали, что еще опаснее жить в государстве, где безнаказанность открывает дорогу всякого рода своевольствам.

Правитель или чиновник, который боится согрешить, выказав чрезмерную суровость, должен держать отчет перед Богом, да и от мудрых людей заслужит лишь порицание, ежели не проявит строгости, предписанной законами.

Мне не раз приходилось говорить об этом Вашему Величеству, и я снова покорнейше прошу Вас тщательно об этом поразмыслить, ибо ежели многих правителей надобно отвратить от суровости, дабы избежать проявлений жестокости, к коей они склонны по своему характеру, то Вашему Величеству надобно отучиться от ложного милосердия, еще более опасного, чем сама жестокость, так как безнаказанность дает повод к проявлению еще большей жестокости, чего нельзя избежать ничем, кроме наказания.

Розга, являющаяся символом правосудия, никогда не должна оставаться в праздности. Я прекрасно понимаю и то, что ее применение не нужно сопровождать такой суровостью, чтобы быть вовсе лишенным милости, однако сие последнее качество не заключается в снисходительности, поощряющей беспорядок, который, каким бы незначительным ни был, часто причиняет государству такой вред, что может привести к его гибели.

Если найдется кто-нибудь настолько неразумный, что станет осуждать применение в королевстве строгих мер, необходимых каждому государству, по той причине, что до сих пор они не были в употреблении, то нужно будет всего-навсего открыть ему глаза, дабы он осознал, что существовавшая доныне безнаказанность, ставшая у нас чересчур обычным явлением, и есть единственная причина того, что порядок и закон здесь так и не закрепились, а потому для пресечения продолжающегося хаоса возникает настоятельная необходимость в крайних мерах.

В том, что касается государственных преступлений, следует затворить дверь перед жалостью и не обращать внимания на сетования заинтересованных сторон и пересуды невежественной толпы, которая порой осуждает самые полезные для нее, а зачастую и совершенно необходимые меры.

Христиане должны забывать о причиненных им лично обидах, но государственные чиновники обязаны помнить о преступлениях в отношении общества; и действительно, оставить оные безнаказанными скорее означает вновь совершить их, нежели извинить и простить.

Невежество многих людей доходит до таких крайних пределов, что они полагают, будто для исправления зла достаточно повторно его запретить, но на деле это отнюдь не так, и могу доподлинно заявить, что новые законы являются не столько средством наведения порядка в государстве, сколько свидетельством его недугов и достоверным доказательством слабости правительства, ибо если бы прежние законы исполнялись надлежащим образом, то не было бы нужды ни возобновлять их, ни составлять другие, дабы положить конец новому хаосу, поскольку едва бы он случился, как виновные тут же были бы наказаны по всей строгости.

Указы и законы оказываются совершенно бесполезны, ежели не исполняются; сие настолько необходимо, что хотя в делах обыкновенных правосудие требует достоверных доказательств, но с делами, касающимися государства, все обстоит по-другому, потому что в таком случае то, насчет чего существуют веские предположения, должно иной раз считаться достаточно ясным, ибо интриганы и заговорщики, затевающие покушение на общественное благо, обыкновенно действуют так хитро и скрытно, что получить очевидные доказательства их вины никогда не удается раньше, чем они приступают к исполнению задуманного, а тогда уже ничего поправить нельзя.

В подобных обстоятельствах следует начинать дело с исполнения, тогда как во всех других предварительно должно проводиться расследование с допросом свидетелей или с помощью неоспоримых улик.

Эти принципы кажутся опасными, да и на самом деле они в какой-то степени чреваты риском, однако наверняка сделаются безопасными, если, не применяя последних и крайних средств против дурных поступков, подтверждаемых одними подозрениями, лишь останавливать их совершение невинными мерами вроде изгнания подозреваемых или заключения их под стражу.

Чистая совесть и проницательность здравомыслящего ума, который, будучи осведомлен о течении дел, знает будущее почти так же определенно, как настоящее, да и посредственный рассудок – по внешнему виду самих вещей – не допустят превратного применения этих принципов. И даже в худшем случае возможные злоупотребления ими представляют опасность только для частных лиц, жизни которых, впрочем, ничто при этом не угрожает; поэтому данные принципы не перестают быть приемлемыми, ибо частные интересы не идут ни в какое сравнение с государственными.

Тройной портрет кардинала Ришелье.

Художник Филипп де Шампань. Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье, происходил из старинного французского рода, известного с XIII века. Имя Ришелье они стали носить, когда получили поместье с этим названием по одному из брачных договоров. Арман был четвертым из пяти детей в своей семье. Его продвижение по карьерной лестнице началось, когда он получил сан епископа при короле Генрихе IV, а при Людовике XIII он стал кардиналом Франции. Кардинал Ришелье занимал посты государственных секретарей по военным и иностранным делам с 1616 по 1617 год и был главой правительства (главным министром короля) с 1624 года до своей смерти.

Однако необходимо в таких случаях проявлять чрезвычайную сдержанность, дабы тем самым не открыть дорогу тирании, от которой можно обезопасить себя наверняка, ежели, как я упомянул выше, в сомнительных случаях прибегать лишь к безобидным средствам.

Наказания настолько необходимы, когда речь идет о государственных интересах, что просто нельзя проявлять попустительство к проступкам такого рода, возмещая зло нынешнее прошлым добром, то есть оставляя преступление без наказания за то, что совершивший его хорошо служил в каких-то иных обстоятельствах.

Тем не менее именно это до сих пор имело место во французском королевстве, где не только мелкие проступки предавались забвению ввиду важности заслуг, но и самые тяжкие преступления прощались за заслуги ничтожного свойства, что совершенно недопустимо.

Добро и зло настолько отличаются друг от друга и имеют настолько противоположный характер, что их не следует даже сопоставлять. Это два непримиримых противника, между которыми не должно быть ни пощады, ни обмена, и если добро достойно вознаграждения, то зло – наказания, и с каждым из них надлежит поступать по заслугам.

И хотя совесть вполне может стерпеть, когда какое-либо выдающееся деяние остается без награды, а вопиющее преступление – без наказания, однако высшие государственные интересы этого не допускают.

Взыскание и благодеяние касаются скорее будущего, чем прошлого: в силу необходимости государю следует быть строгим, дабы отвести происки, на которые могут пойти из-за упования на прощение, ежели знают его как человека слишком снисходительного, и надлежит делать добро тем, кто более всех полезен обществу, с тем чтобы поощрить их к продолжению добрых дел, а всех остальных – к подражанию им и следованию их примеру.

Можно было бы получать удовлетворение от прощения за преступление, если бы безнаказанность не давала повода опасаться дурных последствий; и государственная необходимость иной раз предоставила бы законное основание не вознаграждать за услуги, если бы, лишая оказавшего их человека мзды, можно было бы не лишать себя наряду с этим и надежды на его службу в будущем.

Благородные души радуются добру в той же степени, в какой страдают от причинения зла. Я оставляю разговор о наказаниях и казнях, дабы закончить эту главу приятными рассуждениями о благодеяниях и наградах, по поводу каковых не могу не заметить, что между милостями, коими выражают признательность за службу, и теми, что не имеют никакой другой причины, кроме королевского благоволения, существует разница: если последние должны даваться весьма умеренно, то первым не следует ставить никаких пределов, кроме тех, что соответствуют самим услугам, оказанным обществу.

Благо государств непременно требует, чтобы их правители были людьми щедрыми, и, когда меня иной раз посещала мысль, что существуют люди, которые по своей природной склонности неспособны расточать милости, я всегда полагал, что сей порок, достойный порицания во всех людях, есть опасное несовершенство в монархах, которые, являясь более, чем кто-либо, подобием Создателя, по Своему естеству благотворящего всему миру, не могут не подражать Ему в этом, не неся перед Ним ответственности.

Причина в том, что Он велит государям с удовольствием следовать Его примеру и самим охотно расточать благодеяния. В противном случае, если они станут оказывать милости, не соблюдая этого условия, то уподобятся тем скрягам, которые подают на своих пирах изысканные кушанья, но так плохо приготовленные, что гости едят их безо всякого наслаждения и безо всякой благодарности к тем, кто на них потратился.

О том, что проводимые повсюду непрерывные переговоры немало способствуют успеху в государственных делах

Государства получают столь большие преимущества от непрерывных переговоров – при условии ведения их с осторожностью, – что тому, кто не узнал этого на своем опыте, трудно в сие поверить.