Из рассказов охотника

© Арнольд Буров, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

* * *

От автора

Писать эти рассказы я начал, когда понял вкус измены, измены любимой женщины, и не просто женщины, а жены. И именно вкус, когда разрывает душу на части, и кажется, что кровь бежит по открытой, постоянно свежей ране.

С этих пор я люблю их всех. А любил одну. После неё я пошёл вразнос, и не все побудили меня к тому, чтобы писать о них. Но очень много тех, о которых писать стоит.

Самое главное – вам не надо искать кого – то. Всё это – рассказы, и совпадения случайны.

«Окуньки»

Лето девяносто какого-то года выдалось жарким. Отдых на кораблях по каналам Москва-реки с цыганами и шашлыками осточертел, и я придумывал, чем бы ещё разбавить его.

Месяц полной свободы от службы, от тупых похотливых офицерских жён, сладостно стонавших под моими восемьюдесятью килограммами, пока их мужья несли вахту, дал мне отличный стимул для новых подвигов в объятиях красавиц, и я готов был днём и ночью исполнять свой долг по отношению к ним.

И как я уже уточнил выше, мне надо было чем-то разбавить себя.

Москва была как беспокойный улей. Кругом пестрели палатки кооператоров, мелкие и крупные рынки с бойкими торговками, кричащими и зазывающими покупателей. Здесь же крутились крутые бритоголовые парни с толстыми шеями и такими же толстыми золотыми цепями. Иерархия у них была такая: чем тяжелее цепь, тем ты круче. Рэкет процветал. Убийства средь бела дня мало кого удивляли, скорее, настораживало, когда какой-то день был прожит без них. Шло время больших перемен. Коммунизму приходил конец.

То, что не смогли уничтожить полчища фашистов, уничтожили изнутри продажные коммунисты-либералы во главе с Горбачёвым, которого проклянёт на века не только советский народ, но и народ России в том числе.

Я обратил внимание на афишу: «В Москву приезжает Патрисия Каас».

Отличная мысль. И вот я уже беру билеты за 300 баксов, за одним столом со звёздами эстрады и Патрисией. Взяв четыре билета, я звоню другу в Казахстан.

– Срочно прилетай, самолёт я оплачу. Есть четыре билета. Два – нам, и два сбагрим каким-нибудь красоткам, желающим попасть на концерт, в то время как их мужья будут работать во благо семьи.

Но ответ друга поразил меня. Он, как доблестный провинциал, знавший только военную службу в диких степях, заявил мне, что ему не хочется куда-то срываться, и лучше бы я прилетел к нему, чтобы уже оттуда мы сорвались компанией в Окуньки (озеро в Казахстане).

– Не пожалеешь! – заверил он.

Я расстроился, ведь так хотелось и повидать друга, и сходить на концерт Патрисии, после чего оттрахать блудливую жёнушку какого-нибудь чинуши. В реальности всего этого я был уверен.

Желание увидеть друга всё же пересилило, и впоследствии я был благодарен судьбе, что она направила меня именно по этому пути.

Казахстан встретил меня объятиями обжигающего солнца, крепкими рукопожатиями моего друга и улыбками местных красоток военного городка. Я был здесь много раз, и если кого я здесь и не оттрахал ещё (имея в виду красивых и замужних), так это жену моего друга. Друг и его семья – это святое.

Мы не стали долго копошиться и на его новом «жигулёнке» поехали в город купить съестного в дорогу. Рынок ничем не отличался от русского, Казахстан, хоть уже отделялся тогда, но ещё был, по понятиям людским, частью России, так как жили там и делали его процветающим русские и немцы. Даже въезжая в Казахстан в сторону Усть-Каменогорска, понимаешь: это Восточный Казахстан, бывшая часть Алтайского края, с границами, определёнными простой ручкой, наверное, золотой, очередного генсека СССР, а точнее, Хрущёва, вероятно, по причине веры в нерушимость этого государства, а поэтому какая разница, где будут границы. История распорядилась по-другому, и благодаря первому президенту, алкашу и заядлому танцору, Россия оголила все свои границы, всё руководство союзных республик захотело власти и денег за счёт, конечно, нищеты народа. И в дальнейшем получило то, что есть.

Так вот, я продолжаю мысль, проезжая в эту сторону, ты наблюдаешь с одной стороны добротные белокаменные, ухоженные дома, а с другой: сделанные из коровьего говна и соломы домишки, в народе – саманки. И сразу определяешь, где живут немцы и русские, а где – казахи. Сейчас это, конечно, сгладилось по причине отсутствия в этих белокаменных ухоженных домах прежнего населения, и в эти дома вселились предприимчивые казахи и другие, приехавшие из диких степей Монголии и Китая, давно сбежавшие туда в старые далёкие времена по кличу президента Казахстана для налаживания демографии в стране, так как на огромных территориях до сих пор проживает очень мало народа. Живут только в городах, где есть заводы, где есть работа, при полном отсутствии защиты людей: все отработанные газы с заводов выбрасываются на улицы города, в некоторые дни, когда безветренно, смог стоит такой, что не видно соседних домов, люди прошмыгивают по улицам, прикрывая рты шарфами или воротниками одежды, но это редко и сейчас, а тогда всё стояло, заводы почти не работали, было прекрасное время, природа отдыхала от варварства людей.

Я уже приглядывал себе очередную жертву. Но ничего подходящего пока не обнаруживал. Торговавшие симпатичные казашки меня не устраивали по причине лёгкости добычи и мелкости мышления. Я любил добиваться умных и гордых, и с виду неприступных женщин, с которыми интересно было не только пообщаться, но и всё остальное, в конце обнаруживая, что они могут такое в постели, что даже матёрым проституткам не угнаться за ними. Читатель сразу задаст вопрос: откуда знаешь? Мы же знаем закон Ома, но сами же не изобрели его.

Так, пока ничего не обнаружив, мы закупили продуктов и вышли к остановке автобуса, где рядом был припаркован его «жигулёнок».

О моей страсти он знал и всегда не мог сдержать улыбки, когда я разговаривал с женщинами, осыпая их обильными комплиментами и обволакивая лучезарной улыбкой в два ряда белых крепких клыков.

И вот эти два ряда белоснежных крепких клыков вдруг обнажились из расплывшейся от удивления и восторга моей звериной пасти.

– О боже! Они проплывали мимо нас!

Эти два белоснежных лебедя. Льняные локоны спадали с их плеч, и видно было, что это не крашеные, а данные им самой природой густые волосы, вздёрнутые красивые носики показывали всем видом, что им наплевать на окружающих. Они горды, чисты и самолюбивы. Из-под коротеньких юбочек вышагивали такие ножки, что сердце моё просто замерло от предвкушения и сладости. Но самое главное, на безымянных пальчиках правых рук у обеих красовались золотые колечки. Они были замужем.

– Не может быть, – вырвалось у меня из груди каким-то рыком.

– Анастасия, это ты! – вскричал я и перегородил дорогу всем своим торсом этим двум красавицам.

Конечно, там не было никакой Анастасии, но это было начало. На моём лице было столько восторга и неподдельного радостного изумления от встречи со знакомой девушкой, что крайняя улыбнулась и ответила.

– Среди нас нет Анастасии, вы ошиблись, молодой человек.

Они сели на лавочку и стали ждать автобус. Юбочки их ещё сильней приподнялись.

– Вот это было видение! С чем сравнить? Задай каждый мужчина себе этот вопрос и почувствуй, и сравни.

– Да не может быть, – воскликнул я и присел на корточки напротив той, которую назвал Анастасией, бросив свои лапы бицепсами на колени, я был в борцовке, и загорелый мой мощный торс оказывал определённое впечатление на окружающих. От такой наглости у них расширились глаза, потому что я смотрел прямо туда, где виднелся беленький треугольник её трусиков.

Но я не дал им времени на возмущение и, вскинув глаза, расплывшись в улыбке, бросился в наступление.

– Прекрасный день, прекрасный город, но самое прекрасное, я не хочу сказать – в этом городе, потому что это будет неправда – я хочу сказать – на всей земле – это вы, девчонки. Я не пристаю к вам, и я не ошибся, ты на самом деле, – обратился я опять к той, у которой только что разглядывал трусики, – похожа на девушку моей мечты Анастасию. Я давно не был в родных краях (я уже врал им маленько), но в памяти моей всегда стоит её божественный образ. Раз уж так получилось, и раз уж волею судьбы суждено было нам встретиться на этой автобусной остановке, и вот-вот придётся расстаться, и навсегда. Я прошу вас, нет, я вас умоляю, скажите, как вас зовут.

Всё время, пока я говорил, с моего лица не сходила улыбка, а я знал её силу: когда я так разговаривал с женщинами, у них появлялось игривое, приподнятое настроение и веселье. Через минуты мы уже хохотали от придуманных на ходу небылиц о красоте женской и о счастье земном.

Прошло немало времени, а автобуса всё не было. Они меня уже спрашивали, откуда я, чем занимаюсь, почему долго не был в родных краях. Я врал как по-писаному.

Мы уже разговаривали так, как будто вместе учились в школе и сидели за одной партой. Одну звали Наташа, а ту, которая в беленьких трусиках, Рита. Ах, эти трусики, меня просто трясло, я всем своим существом чувствовал, что сегодня ночью я буду снимать их с неё.

Наконец-то подошёл автобус. В один миг решалось всё. Они встали, сказали «до свидания», и направились к двери. Но не тут-то было. Потратив 20 минут, а то и больше на обольщение, и отпустить девушек. О нет!!! Это не в моих правилах.

Мои лапы раскинулись в стороны.

И здесь же я просто рухнул перед ними на колени, распростёр руки, касаясь их бёдер и не давая им сделать ни шагу.

– Да покарает меня господь, – вскричал я, – да низвергнет меня рок в пучину огненную, если я не буду умолять вас остаться ещё со мной хотя бы на один миг.

Они пытались отстранить мои руки, но движения их были настолько слабы, что я понял: это лишь видимость желания добраться до автобуса, и они готовы остаться.

Вся остановка наблюдала за этим. Один дед так увлёкся, что проворонил автобус. Правда, невелика была потеря. Дед улыбался и подмигивал мне. Возможно, этот рассказ дед когда-нибудь прочтёт вместе с женой и узнает в нём себя в лихие годы.

Ну так вот к остановке подкатила беленькая семёрочка, чистенькая и тонированная, что придавало ей вполне солидный вид по тем временам.

– Прошу вас! – так как мы были уже, можно сказать, друзьями, они не церемонились и впорхнули в машину.

– Маленько не так, – воскликнул я и поправил их посадку: Наташу – на переднее сиденье, а с Ритой расположился сзади. Юбочки почти не было видно, так она задралась, шоколадные ножки, покрытые почти незаметным серебристым пушком, мутили мой разум. Я смотрел не отрываясь, и она видела это, почувствовала это и задышала волнующе, и не стала сильно смыкать ножки, и, как мне показалось, даже нарочно чуть раздвинула их, как бы для удобства.

Я взглянул в её глаза, она – в мои. Наши взгляды встретились, как во влажном поцелуе, сердца наши забились, и мы слышали это.

– Ну что, куда едем, – услышал я голос друга.

Наташа назвала адрес, и мы тронулись.

Я придвинулся ближе, глядя в глаза своей спутнице. Рука моя скользнула между спинкой сиденья и её оголённой талией. Мои пальцы ощутили нежную, горячую, бархатистую кожу. Она хотела отодвинуться, жар её дыхания защекотал моё ухо.

– Арнольдик! Что ты делаешь? Увидят же.

Но первой парочке до нас не было никакого дела, они весело щебетали, осматривая достопримечательности города.

– Риточка! У нас пятнадцать минут, – зашептал я ей на ушко, – скоро приедем. Я погибну, если потеряю тебя. Ты хочешь этого?

– Нет, – шептала она, – но я замужем, и муж скоро приедет.

– А где он?

– В деревне у матери, на сенокосе.

– Слушай, – зашептал я, – мы компанией едем на пикник, на Окуньки. Была там хоть раз?

– Нет. Но слышала, что обворожительное место.

– Ну вот машин будет очень много, и как только ты захочешь домой, сразу поедешь. Все будут с дамами, а я один как перст. И какое блаженство быть рядом с тобой, созерцать твой взгляд каждую минуту, любоваться твоими локонами, задыхаться от близости твоих манящих губ.

– Поехали, милая, – я уже называл её милая, и она не противилась.

Я видел, как вздымались её нежные груди под тоненькой блузкой, так мы близко сидели, и моя рука, обнимавшая её, почувствовала, тоненький поток влаги по её животику с того края, где касалась моя обвившая её талию рука.

– Хорошо, – услышал я её шёпот. – Только тихо. Я скажу Наташе, что поеду пока домой, а потом к ней заеду, но только вечером мне надо домой.

У меня сердце вырывалось из груди, я понял, что это – победа.

И будет там, на Окуньках, пикник или не будет – это ничего уже не меняет. Я знал, как только Наташа покинет нас, мы уже не будем заезжать никуда, а прямо на Окуньки.

– И какой к чёрту вечером домой, – но вслух я это, конечно, не сказал.

Вот и дом Наташи. Она попрощалась, сказала, что муж её уже таращился из окна, так что остановите здесь, за домом. Насчёт её у нас никаких намерений не было. Рита вышла из машины, они о чём-то шептались, потом она попрощалась с Наташей. Сказала, что позвонит, и мы тронулись.

– А зачем тебе домой, Риточка? – спросил я её, всячески пытаясь отменить это её решение.

– Ну, я захвачу что-нибудь из тёплого.

Вечером может быть холодно.

Я знал, что багажник машины моего друга забит солдатскими одеялами и даже есть матрас, не говоря уж о солдатском полушубке, который лежал скрученный внизу, и одеял в пакетах с бельём у нас под ногами, что создавало какое-то неудобство на заднем сиденье. А самое главное – я знал, что любой случай может повернуть всё в обратную сторону. Уж что такое случай, и как он может влиять на судьбу человека, мне было известно.

– У нас есть тёплая одежда, есть всё, что нужно для благодатного отдыха, – ответил я и, уже не обращая внимания ни на какие робкие протесты с её стороны, дал своему другу команду:

– Больше никуда. Только на Окуньки!

Она не расстроилась, видно, любила жаркое мужское повеление.

За городом уже прильнула ко мне. И мы неслись по степной дороге, поднимая облако пыли за собой. Прошло минут двадцать, благодаря моей настойчивости и упорным объяснениям, что в этом ничего такого нет, что так удобнее, так как пол был заложен мешками с одеялами, я уговорил её лечь, сам вдавился в двери нашей отечественной машинки. Конечно, я уговорил, она сначала легла на спину, обнажив свои ноги, потом повернулась на бок. Я смотрел на её оголённые, согнутые в коленях ноги, а голова её лежала на моих коленях.

Я гладил её белоснежные космы, потом длинную девичью шею, переходя по ложбинке спины, кончиками пальцев дотронулся до резинки трусиков, этих белых трусиков, приподнял их, ведя свои пальцы дальше между мягкими, как облака, холмиками её попочки, и возвращался обратно, скользя уже по влажной и возбуждённой ложбинке её спины.

Моя плоть прорывалась сквозь ткань, пытаясь разорвать брюки, огромным бугром и упиралась ей в щёку, рядом с прелестным ротиком. Но она не отодвигала голову. И я понял, что это небесное создание будет моим, что у неё внутри – (это о душе) и прочее, меня не волновало.

Дорога опять пошла асфальтом, потом вновь ушла в степную, которая разветвлялась десятками таких же дорог по степи, но, даже не зная пути, всё равно невозможно было заблудиться, потому что они в конечном счёте сольются в одну, ту, которая тебе нужна.

Я был тоже первый раз на этих Окуньках и был поражён: вдруг как бы ниоткуда вдали выросли в поднебесье дикие скалы посреди степи, они упирались своими пиками чуть ли не в облака, такое было великолепное видение.

Моя спутница тоже приподнялась.

– Какая красота, я даже и не предполагала, что так недалеко такие божественные места.

– Это ещё не всё, – ответил мой друг.

И вот, петляя между огромными валунами, мы обогнули небольшое нагромождение скалистых выступов и оказались на песчаном берегу озера, со всех сторон обрамлённого дикими горами, может быть, я преувеличиваю, но нам казалось, что всё, что было там, было диким.

– Вот это сказка, – сказал я другу, – ты почему раньше об этом молчал, ты почему скрывал такую красоту?

Он засмеялся:

– Это на десерт я тебе припас, когда ты будешь в нужном состоянии.

– Ничего себе десерт! – воскликнул я. – А состояние ты сам определил. Он усмехнулся и кивнул на мою спутницу.

– Здесь и определять не надо. Мы оба заржали как кони.

– Русалочка моя подошла к воде. Песочек был крупный, золотистый, немаркий, не оставался на ногах. Она потрогала воду ногой. Какое блаженство, какая теплая и такая чистая вода!

Одним движением скинула платье и осталась в этих беленьких трусиках, повернулась к нам полубоком, и прелестные грудки её с торчащими как пики сосками дали нам понять: быстрее к ней, быстрее в воду. Она точно была авантюристка.

Мы купались, орали как оголтелые рядом с этой полуобнажённой принцессой, и больше никакой мир не существовал для нас.

Нарезвившись вволю, поняли, что одним купанием сыт не будешь.

Она оказалась хорошей хозяйкой. За нами было только приготовление мяса. А всё остальное быстро появилось на раскинутой на песке скатерти.

Пикник выдался на славу. Мы отобедали и опять резвились: то прыгая по скалам, то ныряя со скал в озеро, которое обжигало тёплой свежестью.

Она поняла, что никакой компании не будет, и намекнула с хитрецой, что как же добираться будем. Но так как мы изрядно выпили уже вина, всем собранием решили, что никуда не поедем, и надо готовиться к ночлегу.

Возле большого валуна, прикрывавшего уже подувший лёгкий ветерок с озера, мы разложили костёр, и, так же прикрывшись этим же валуном, расстелили два спальных места.

Нам достался матрас с одеялом (это было в моих мыслях), а другу – солдатский полушубок и несколько одеял, замёрзнуть мы не боялись. Хотя ночи в степи бывают холодны и ветрены, но нас спасали скалы.

Она внимательно смотрела за нашими манипуляциями с приготовлением постельных мест.

Я предчувствовал вопрос, что где же будет её место. И поэтому опередил.

– Риточка, так как я уже безумно влюблён в тебя и, как доблестный рыцарь, должен охранять своё сокровище, я буду почивать у твоих ног. Умоляю вас, о прекрасная леди, принять это предложение.

Она засмеялась, смех её ручейком разнёсся по глади озера и отразился от гор. И так это было всё прелестно и сказочно, и мы вошли в это состояние, хотя понимали, что это ненадолго, но хоть ненадолго, но в сказке. И мы были счастливы, и нам было плевать, что сказка со временем исчезнет, но мы мечтали побыть в ней как можно дольше.

Мы выпили ещё вина, и она поднялась и пошла к месту ночлега.

Языки костра рыжими блёстками ложились на её изумительные линии, казалось, что она отлита из небесного камня, похожего на янтарь, только раскалённый. Столько энергетического жару исходило от неё.

Она легла, прикрывшись одеялом. Я не стал долго ждать. Нельзя дать женщине, чтобы сон начал одолевать её. Нырнул под одеяло. О боже! Она была совсем обнажённая. Горячее тело обожгло меня, и мои губы впились в её приоткрытый ротик, её губы полностью вошли в мой рот. Я чувствовал их влагу их запах, её язычок проник в меня, мы уже оба обвили друг друга. Не отрываясь от её губ, я сжимал эти колыхающиеся холмики, её груди, и только стоны вырывались из наших уст.

Она была уже моя. И без всякой уже осторожности и без церемоний я рукой раскинул её горячие ноги в стороны и перевалился на неё.

Не переставая целовать её, я взял своё хозяйство рукой. Он был как зверь, готовый вырваться из клетки на свободу. Около трёх десятков сантиметров горячей его плоти рычали на меня, что я так медлю.

И вот она! Тоже горячая и влажная, туда, куда он упёрся, раздвигая и расширяя себе проход, не разбирая ничего на своём пути, вошёл весь, без всякой подготовки.

Она дико вскрикнула, и тут же стоны её понеслись без удержу, разрывая ночную тишину казахских степей, прорываясь через ущелье этих несколько нависших гор над изумительным озером. Мы неслись в дикой пляске, рыча и царапая друг друга. Кто испытал такое, тот прекрасно понимает, что сердце готово покинуть твое тело в такие минуты и не покидает его только лишь по причине любви к своему хозяину, чтобы сохранить его, и чтобы его хозяин остался жив.

Пик блаженства наступил такой, что мы опомнились, когда на нас не было одеяла, мы наполовину валялись на траве, но ей было всё равно. Она совместила сразу двух животных, дышала, как буйволица, и, как удав, обвивая меня ногами, гладила по спине, не давала даже оторваться от неё.

Она что-то шептала. Я сначала не понял, но она шептала: