Америго

Саймон не сдержал улыбки.

– Ма-ма… я вижу что-то чудесное… – простонал он вслух. Он, правда, был уверен, что сказал это про себя, но над ним тут же появились возбужденные глаза матери – он увидел их так же отчетливо, – и тяжелые руки вдавили его в перину.

– Миленький мой, что ты видишь? Это Создатели?.. Нет, ты увидел Америго! Скажи мне! Ведь это так?

Саймон пожалел о том, что поступил так глупо. Но он все же был рад тому, что человек в зеленом, который явно намеревался уходить, не захотел осмотреть его еще раз, а продолжал копошиться в тамбуре апартамента. Миссис Спарклз этого, конечно, не оценила.

– Подождите, постойте, во имя Создателей и всех Благ! – запротестовал доктор, поняв, что собственница с угрожающим видом движется прямо на него. – Почитайте мой труд! У меня еще два срочных вызова! Дождитесь следующего визита!

После этих слов он недолго думая убрался восвояси. Миссис Спарклз разочарованно вернулась к сыновьей кровати.

– Мы сообразим что-то… – пообещала она. – Сегодня. Или завтра. Расскажи мне, что видишь, дорогой! – стала она упрашивать его снова. Саймон пробормотал что-то неразборчиво и прикрыл глаза.

Где-то глубоко – насколько хватало глубины – внутри Фелиции Спарклз возникла полубезумная надежда на то, что вместо болезни в ее сына каким-то образом вселился один из незримых Создателей или, по меньшей мере, его бесконечная мудрость – и это непременно принесет ей и другим пассажирам какое-нибудь большое благое откровение. Такое, что позволило бы ей попасть на первую страницу «Предвестника» и быть значительной фигурой на любом приеме. Такое, что привело бы ее дело к новому благополучию и ее семью к новой, исключительной судьбе на острове высших Благ. Такое, что в конце концов объяснило бы не только праздные задумчивости и забывчивости сына, но и злосчастного «индивидуалиста» и непонятных гостей, о которых раньше заикался Саймон и о которых теперь так некстати вспомнила она сама.

– Сынок! – еще раз попыталась она, чуть не плача.

Но Саймон сам уже был так расстроен, что просто-напросто уснул. Мать осталась сидеть у его изголовья. Когда вернулся Альберт, она безотлагательно передала ему слова доктора, и родители некоторое время совещались в гостиной.

На следующее утро – в первый день Праздника Америго – в дверях апартамента семьи Спарклз появился учитель, сменивший черную блузу на голубую. Он не считал, что пассажира, столь глубоко заблудшего в праздных видениях, нужно приводить в сознание, напоминая о Школе; важнее было напомнить ему о том, где он находится, и жизненном пути, предстоящем ему на Корабле. С собой учитель привел миниатюрную просветительницу, которая сама походила на ребенка; они предполагали, что за воспитание Саймона придется браться если не с самого начала, то уж наверняка с давно пройденного этапа. Миссис Спарклз, вся бледная и вспухшая (она же не спала всю ночь, глотая усердие), со всклочившимися кудрями, в измятом халате, пахнущем склянками и по́том, выскочила им навстречу.

– Где я могу его увидеть? – с места спросил учитель. Из-за его блузы глянуло внутрь взволнованно-пунцовое личико просветительницы.

– Я проведу вас, Господин… то есть учитель, простите… и вас, мисс… ваше имя? сейчас проведу! Только, прошу вас, тише, не тревожьте его своим голосом, – слезно попросила его Фелиция Спарклз. – Мой маленький Саймон… он так ужасно болен…

РАССУДОК

VII

На другой день хладорожденный волшебник Крионис вошел в пустыню. Пустыня была самой большой, самой одинокой и самой жестокой страной острова высших Благ; о горе тому, кто приходил сюда с праздными намерениями! К счастью, юный Крионис не сомневался в своей цели. Он должен был пересечь эту пустыню во что бы то ни стало и теперь поклонился ей.

– О великая, – сказал он. – Во имя твоего жаркого солнца, не мучь меня и позволь покинуть тебя как можно скорее.

Пустыня безмолвствовала, и тогда он отправился в дальнейший путь. Сначала Крионис был полон сил и шел легко и проворно. Одну за другой одолевал он высокие дюны. Он смеялся над коварными зыбунами и смахивал c лица москитов. Он сражался с громадными скорпионами и ядовитыми змеями, а те отступали перед его храбростью и зарывались в пески. Он не уводил взгляда от горизонта, не останавливался на ночлег.

Но все же пустыня сурово испытывала его, и несколько дней спустя он замедлил шаг. На солнце Крионис все время таял, с пол его белого плаща в песок стекали длинные струйки мутной воды, его голубые волосы потеряли привычную пышность и прилипли к щекам и шее, а его лицо сделалось таким безвольным и мягким, что он не мог лишний раз коснуться платком лба. Но стоило чертам его заметно исказиться, как подвижный ледяной слой сковывал все его тело и тут же возвращал ему прежний сияющий вид.

Вскоре он снова начинал расплавляться, но продолжал идти, согнувши спину и не разгибая коленей, и подвертывал ноги, и падал на четвереньки, утопая в песке. Крионис был очень хорош собой, и пустыня словно стремилась забрать его в свое лоно, чтобы он не превратился в пар и не предпочел ее сестру солнце с ее воздушно-голубыми объятиями. И обе стороны были бессильны – волшебник не мог достаться ни той, ни другой; изнывая от беспрестанной борьбы между похотливыми сестрами, юноша упорно шел вперед, выискивая среди барханов тенистые руины.

И вот наконец он увидел издалека большую глыбу, похожую на забытую хижину. Когда он подошел к ней вплотную, то укрылся от солнца под одним из ее выступов и перевел дух. «Не думал, что так страшно устану, – с досадой сказал себе волшебник. – Но теперь осталось совсем недолго». Затем он положил голову на самый удобный камень и задремал.

Проснулся он оттого, что солнце обогнуло выступы и заглянуло ему прямо в лицо, впиваясь всеми лучами в податливую кожу; но когда он протер глаза, солнце уже заслонил незнакомый образ. Перед ним стояла ледяная девушка с короткими человеческими волосами темного цвета. Одета она была в мешковатое прямоугольное платье с необыкновенно сложным рисунком, напоминающим разрезы редких минералов. Но платье было не так удивительно, как то, что на ее лице не было ни одной капли.

– Отец просит тебя зайти к нам, – сказала она и улыбнулась.

– Так, стало быть, я у цели, – ответил сам себе Крионис и как следует потянулся. – Странное дело, я думал, что найду эту пещеру в горах за пустыней.

Девушка помогла ему встать, и когда он ухватился за ее запястья, то ахнул: казалось, она была еще холоднее, чем он сам. Она засмеялась и сказала:

– Зови меня – Эрика из хрустальной пещеры. Или просто Эрика. Как будет угодно страннику!

Она повернулась, прошептала несколько слов, и в стене глыбы, позолоченной песком, медленно раскрылись небольшие ворота. Эрика шагнула во тьму, и Крионис последовал за ней с трепетом сердца.

Они долго спускались вместе по незримым ступеням. Их белые тела излучали здесь слабый свет, и благодаря этому юные волшебники могли худо-бедно видеть вокруг себя во мраке пещеры. Ступени уходили то в одну, то в другую сторону и завивались винтом, а спуск становился все круче.

Отовсюду раздавались жуткие звуки: кричали какие-то грызуны и глухо стонали древние стены. Кое-где из стен хлестали горячие фонтанчики, и юноша никак не мог привыкнуть к их задорным уколам. Эрика знала все эти шалости наизусть и не глядя увиливала от каждой струйки. Она объяснила, что стены стонут из-за того, что не умеют приветствовать гостей никак иначе, а местные мыши-крикуны кричат исключительно потому, что в этом состоит радость их жизни. Фонтанчики, по ее словам, были очень обижены на то, что им никак нельзя вырваться из каменной толщи, и завидовали всем проходящим мимо, но их выходки не следовало принимать всерьез. Крионис не был в большом восторге от таких объяснений и уже начинал скучать по верхнему пеклу, но Эрика, почуяв неладное, обдала его сногсшибательным морозным дыханием, и тогда он несколько взбодрился.

В конце концов они достигли последней ступени и продолжили идти в тесном коридоре, где гладкие стены, испещренные рисунками переливчатых минералов, отражали свет волшебных тел. Но вот закончился и этот коридор, и перед ними предстал огромных размеров зал – весь из хрусталя. Большие и малые, простые, сложные, бесформенные и удивительно прекрасные хрустальные наросты покрывали стены и свод, и даже пол здесь был выложен гладкой хрустальной плиткой, сделанной не чем иным, как волшебной силой. Зал освещали волшебные белые камни, нанизанные на прозрачные нити и подвешенные у свода стройными рядами – так много, что казалось, будто свет исходит снаружи. Подобно солнечным лучам под облаками, лучи белых камней упадали на одну сторону, и хрустальная поросль от этого сияла, как снег на горных вершинах.

Крионис замер на месте, во все глаза смотря то на блестящую стену, то на отражения в хрустальной глади, то на свод и столбы волшебного света. Он не хотел смутить ледяную Эрику лишними расспросами, и оставалось только догадываться, зачем подобное великолепие так глубоко сокрыто от внешнего мира.

Девушка прошла далеко вперед по пустому залу, а хладорожденный волшебник все еще стоял у входа неподвижно, как будто превратившись в хрусталь. Наконец она обернулась.

– Что ты колеблешься, странник?

Юноша посмотрел на нее, затем нерешительно поднял руку и раскрыл рот. Эрика добродушно рассмеялась.

– Пожалуйста, – сказала она. – Я не возражаю.

И тогда Крионис одними губами прошептал заклинание и взмахнул своим коротким белым плащом.

Одно за другим в хрустальной куще появились чудесные ледяные деревья с прозрачными кронами. Вдоль каждой стены становились они вереницей, распуская свои стеклянные ветви. Переплелись их мягкие тени и легли на зубастые тени пещерных кристаллов; и тут же, не страшась теней, взросли у подножий деревьев махровые цветы на хрупких стеблях. Только и листья, и ветви, и цветы уже были недвижны, и пещера по-прежнему выглядела безжизненной, несмотря на всю красоту; тогда волшебник повел другой полой, и в зале пошел мелкий снег – серебристые звездочки рождались вверху у свода, долго кружились, как настоящие, сверкая на волшебном свету, и растворялись над кронами и цветками, не оставляя следов, и исчезали над полом, едва не касаясь своих отражений, и снова возникали ниоткуда…

– Ах, этого я не ждала! – не сдержав восхищения, воскликнула Эрика. – Благодарю тебя! Как зовут тебя, странник? Не помню, чтобы ты назвал свое имя.

– Меня зовут Крионис, и я – хладорожденный волшебник, – рассеянно ответил юноша, и вдруг ноги его подкосились. – Нельзя ли мне устроиться здесь на ночлег?

Он хотел что-то добавить, но силы вновь покинули его, и он свалился на хрустальный пол и мгновенно заснул. Эрика заинтересованно хмыкнула и вернулась к нему. Недолго думая она подхватила его на руки и внесла в свою жилую каморку на другом конце зала. Там она уложила его на простую кровать, застланную простынкой из узорчатых тряпиц, а потом занялась хозяйством.

Прежде всего она взяла с каменной полочки красно-желтый самоцвет и опустила себе на ладонь. Сжав его в кулаке, шевельнула губами и уронила одну-единственную слезинку, раздвинув немного белые пальцы. Едва эта капля просочилась в кулак юной волшебницы, как уже сквозь пальчики пробились стрелы яркого света! Тогда она скорее закрыла его от лица спящего гостя и подвесила камень в углу большого квадратного углубления в стене у кровати. Сияние камня смягчилось, и он осветил нишу лучами настоящего вечернего солнца, обнаруживая волшебный рисунок горной долины.

Не давая этой картинке себя отвлечь, Эрика бесшумно вышла в большой зал, по-прежнему наполненный неуловимыми снежинками, и отыскала там несколько таких мест, где кристаллы образовывали меж собой холодные чаши. Она набрала из этих чаш в подол платья разной снеди, столько, чтобы хватило за глаза, и вернулась в каморку. Тут на кровати начались противные звуки: волшебник громко храпел, то и дело вздрагивая грудью и издавая больные стоны. Эрика выкатила свою добычу на ветхий маленький столик, затем подкралась к спящему, наклонилась, скрестив руки за спиной, и осторожно дохнула ему прямо в рот. Храп скоро перестал, и юноша заулыбался во сне, дыша глубоко и ровно.

Вооружившись туповатым ножом и потрепанной доской, Эрика не спеша кромсала дикую капусту и грибы, небольшие картофелины, перец, луковицы и морковь, покуда сердитый столик укоризненно скрипел.

Измельчив все нужное, она подняла со стола тяжелый кувшин с водой, наполнила ею котелок и поставила тот на треножник. Побросала в котел все вместе, приберегши до времени только лук, ядра миристики и кое-какие пахучие травки. Указала пальцем на обруч треножника, и под ним разгорелось странное белое пламя – волшебный огонь, который тут же взялся за котел. Этот огонь грел гораздо медленнее обычного, но Эрике было незачем торопиться, да она и не любила, чтобы еда готовилась быстро; ей куда больше нравилось садиться у очага, обняв себя за плечи, и смотреть пристально и долго, как легкие белые язычки плещутся о стенки котла и подбадривают его своим диковинным теплом, а он остается глух к этим плескам, – пока не устанешь терпеть его, и ледяные глаза совсем не застынут за ледяными веками, и веки не закроют их сами собой всего на минутку…

Волшебник проснулся спустя два часа. Котелок негромко бурчал, Эрика раскладывала на мятом подносе дольки апельсинов, яблок, груш и других свежих плодов. Она уже приправила суп травами, дробленой солью и тертой миристикой, так что дело шло к скорому ужину.

Крионису показался любопытным запах из котелка. Но он почти сразу забыл про него, из-за того что в растерянности разглядывал комнатку хозяйки. В этой комнате не было ничего хрустального, стены ее складывались из разноцветных пород, а утварь очень походила на ту, что можно было найти в людских поселениях, в самых их скромных домах.

– Ты удивлен? Хрусталь не приспособлен для житья. На нем невозможно ни спать, ни готовить пищу, и вообще пользы в нем, конечно, мало. Он годится разве только на то, чтобы хранить всякие припасы.

Крионис повернулся к волшебному окну и так и подпрыгнул на кровати.

– Мы уже пришли в горы? – спросил он, не веря своим глазам. – Сколько я спал?

– Это же просто рисунок, – откликнулась юная хозяйка. – Присмотрись. Я только перемешала между собой цветные узоры.

Крионис сел поближе к квадратной нише, облокотился на ее край и уставил взгляд прямо на картину. Он смотрел будто бы с высоты большого холма (жадеит), усеянного желтыми, фиолетовыми и розовыми цветами (циркон, аметист и падпараджа). Далеко за холмом стояли величавые горы (рутил). Вершины их были подернуты белизной (антарктицит и алмаз); пологие склоны, объятые молодыми лесами (перидот и сфалерит), спускались в долину. По самой низине вилась речка (фосфофиллит), и вдоль ее светлых берегов (сфен) были разбросаны черные валуны в пятнах (борт). В воздухе виднелись темные точки – верно, это птицы зависли над рекой; в сумеречном небосводе (лазурит) клубились легкие облака (эвклаз). Картина казалась незамысловатой, но чем дольше зритель всматривался в ее мнимую глубь, тем больше различал в ней тончайших деталей.

– Не отличить от взаправдашних гор, – заключил юноша. – Значит, ты была в тех местах?

– Нет. Я не выхожу надолго из пещеры, – призналась Эрика. – Эмин рассказывал мне про горы, леса, реки и все такое прочее. Я хотела показать ему свой рисунок, но ведь его так трудно удержать на месте, такая досада.

– А что это за Эмин?

– Эмин – это скороход, он иногда забегает ко мне в гости.

– Вот как, – сказал на это волшебник Крионис и потянулся. Девушка тем временем перенесла на кровать большой поднос.

– Угостись-ка, странник, – с нетерпением предложила она, опустившись на колени рядом с кроватью и вытянув руки поперек постели.

– О-о! – только и вымолвил юноша и с радостью приступил к еде.

– Эмин давно помогает мне, – рассказывала хозяйка, пока гость ел. – Он принес много посуды и других полезных вещей: например, вот этот ворчливый столик. Эмин говорил, что эти вещи больше не нужны людям. И он такой силач, хотя по его виду и не скажешь!

– Эрика, – с любопытством спросил Крионис, – я вижу, тебе нужно есть и пить, прямо как человеку?

– Без еды и питья я могу прожить, – ответила девушка, – но всякие лакомства мне нравятся. К тому же Эмин говорит, что этих плодов так много в лесах и долинах, что большую часть их никто не ест и все это пропадает зря. Мне их жалко.

– Понимаю, – кивнул юноша. – Я и сам могу ничего не есть, но это занятие доставляет мне величайшее удовольствие!

И правда, он жевал с таким аппетитом, что за ушами трещало.

 – Волшебники нуждаются в отдыхе, вот с чем не поспоришь, – сказал он, проглотив последнюю половинку ягоды. – Но про отдых я забыл на много дней… ведь я так стремился повидать твоего отца! Ах, меня определенно снова клонит в сон, и если ты позволишь, о великодушная Эрика, то я останусь на ночь в этой кровати, а утром ты представишь меня отцу.

– Как ты хорошо придумал, Крионис, – сказала ледяная девушка, притворно насупив брови. – Но где, по-твоему, придется лечь мне?

Если бы Крионис мог краснеть, он бы тут же весь залился краской, но вместо этого у него просто расплавилось лицо. Эрика хохотала так, что отвалилась от кровати и начала кататься по полу, еще больше смущая своего гостя: доселе ни волшебники, ни люди при нем себя так не вели.

– Ах, какая я глупая, – молвила она, все еще смеясь. – Ты же все время в дороге, а я потешаюсь над тобой вместо того, чтобы окружить тебя заботой.

– Эрика, – сказал волшебник, – тебе и в самом деле негде спать, а стеснять тебя и причинять тебе неудобства мне хочется меньше всего на свете.

– Не беспокойся, – отвечала девушка, – я сяду рядом с твоей постелью и буду смотреть на огонь.

Так они и сделали. Эрика забрала у него белые туфли и измятый белый плащ (он остался в белой рубахе и белых штанах в обтяжку); туфли она продула холодным духом и поставила на отдельную полку, а плащ отряхнула от песка и разложила в углу, подальше от очага. Она помочила ладони своей обжигающей слюной и в два счета разгладила его, да так хорошо, что он теперь выглядел как новый. Потом Крионис заснул безмятежным сном, а Эрика дремала, сидя возле кровати, положив голову у его ног. Волшебный камень источал лунный свет в нише, и тихая ночная долина спала вместе с ними. Белые камни погасли в большом зале, и только снежинки поблескивали среди хрусталя неусыпным блеском.

К утру в нарисованном небе в каморке занялась заря. Эрика спала чутко; она скоро вскочила на ноги и первым делом оглянулась на гостя. Она боялась того, что Крионис проснется раньше и увидит, в какой позе она провела всю ночь, но волшебник спал, приоткрыв синеватые губы и свесив с кровати тонкую ледяную руку, и голубые волосы разметались на соломенной подушке.

Спал он долго и пробудился на сей раз лишь к обеду. В этом, конечно, не было ничего удивительного. Воспользовавшись временем, Эрика сготовила новый суп, вкуснее прежнего, и когда волшебник окончательно взбодрился, то принялся за него с большой охотой.

– Ты, наверно, испробовал разных угощений там, наверху, – сказала Эрика несколько мрачно, – и думаешь теперь, что моя стряпня никуда не годится.

Юноша сделал круглые глаза и чуть-чуть не подавился.

– Что ты, о чем ты, о Эрика из хрустальной пещеры! Это угощение превосходно!

Девушка посмотрела на него недоверчиво, и тогда он добавил:

– Ты делаешь все очень просто и от чистого сердца, потому твоя еда столь привлекательна. Люди, у которых мне довелось побывать дома, изо всех сил старались угодить мне, отбирая лучшие яства и подавая их в самом неожиданном виде. При этом они нарочно затягивали готовку, надо думать, для того, чтобы кушанье показалось мне вкуснее. Хоть я не знаю голода, но когда меня так дразнят, во мне пробуждается ненасытная жадность. Мало того, все обставляли как большое празднество, будто в дом пожаловал принц или какая-нибудь столь же важная особа, а не волшебник, каких на острове полным-полно. Эти люди думали о моей похвале, а не обо мне.

– Что ж, – сказала Эрика, пожав плечами. – Доешь и расскажи, для чего ты пришел сюда.

Покончив с супом и отодвинув тарелку, Крионис с волнением ответил:

– Я должен повидать твоего отца. Я искал его несколько лет… сказать по правде, годы я не считаю. Все, что мне нужно, – ответ на один вопрос, хоть я довольно пытлив и могу увлечься.

– И о чем ты хочешь спросить его?

– Боюсь, что ты не поймешь меня, – сказал осторожно юноша. – Посему я бы переговорил вначале с хозяином, а после того передал весь наш разговор тебе.

– Крионис, – уныло промолвила девушка. – Я – единственная хозяйка этой пещеры, так и знай.

– Постой, ведь ты говорила…

– Я знаю. Я изредка слышу его. Добрый отец наставляет меня, когда это нужно, и я обязана ему всем тем, что у меня есть. Но я никогда не видела его.

– И он сказал тебе, что я подошел к пещере?

– Я очень чувствительна, и должна благодарить за это отца, – ответила Эрика, качаясь на полу стиснув колени. – Отец не дал бы мне почуять твои шаги, если бы не хотел пустить тебя в хрустальную пещеру.

– Выходит, что мой путь еще не кончен, – с трудом скрывая разочарование, пробормотал волшебник.

– Если ты и вправду желаешь увидеть его, – сказала холодно девушка, – то я не могу помочь.

Воцарилось молчание, и Крионис, попавший в неловкое положение, напрягся и покрылся весь морщинистой коркой, собираясь с мыслями.

– О Эрика! Отчего ты так бледна? – спросил он. – Я не хочу обидеть тебя, но ты слишком бледна даже для хладорожденной, а твое платье не выглажено и пахнет несвежо.

– Должно быть, все это и впрямь заметно, – сказала она и отвернулась.

– Ведь ты сказала, что не выходишь отсюда надолго, – поспешил добавить волшебник.

– Я выхожу, когда нужно встречать гостей, – сказала Эрика.

– И часто ли здесь бывают гости?

Эрика задумалась.

– В конце концов, я живу в пустыне, – ответила она. – Здесь бывает чаще всех Эмин, но он не самый удобный собеседник, да и не самый требовательный. А ты теперь уйдешь и, видно, не вернешься. Поэтому ты прав, мне незачем следить за собой. Я могла бы делать это ради отца, но ему не особенно важно, как я выгляжу, хоть он и дал мне это грубое платье, чтобы я могла прикрыться.

– Эрика, пойдем со мной, – предложил Крионис и протянул ей руку. – Вместе мы найдем твоего родителя, и, кроме того, ты выберешься из этой скучной пустыни. Тебе не нужно портить твою красоту одиночеством и затхлостью, не нужно вечно смотреть на хрустальный свод вместо неба. Крикуны не пропадут без тебя в своих норах, и старые стены больше никто не потревожит. Волшебный снег и светлая долина сохранят о нас память в пещере.

Ледяная девушка вдруг словно потеплела.

– Если ты просишь моей руки, – сказала она, опустив глаза, – тебе придется говорить вначале с моим отцом, а это невозможно.

– Он не выпустит тебя из пещеры?

– Снаружи я растаю под палящим солнцем.

– Но Эрика! – вскричал в негодовании юноша. – Ты выходила ко мне наружу и закрыла собой солнце! Ни один луч не обжег твою холодную кожу!

– Отец не дал мне умереть, чтоб я могла впустить тебя к себе.

– Ты не пыталась выйти без его веления? Взгляни на меня, Эрика! Меня жгло солнце, но оно бессильно, и я невредим, перед тобой. Мы из одной материи, волшебной. Неужто ты слабей меня, о Эрика? Неужто ты не пробовала выйти?

– Ты помнишь те упрямые струйки, что били из стен? – спросила девушка. – Это тела растаявших волшебниц. Отец заключил их в стены пещеры, и теперь они изливаются из черных щелей от зависти к живым. Отец говорил, что все они хотели бежать и так погибли; а эти воды льются бесконечно, так сколько там несчастных, ты представь! И как можно думать, что я захочу совершить ту же ошибку и предать своего родителя! Сколь ты красив, столь же и глуп, юный Крионис!

Волшебник беспомощно открыл рот и взмахнул рукой, словно надеясь, что заклинание заставит девушку передумать.

– Наивности в тебе еще больше, – сказала Эрика с грустной улыбкой и прибавила: – Но я должна благодарить и тебя.

– Эрика, – вымолвил наконец юноша, – неужто в этой никчемной яме, в такой глуби, где из всех удобств одна спертая каморка, где нет утех и не растут плодовые деревья, могло жить столько волшебниц? Разве не приходила тебе за все время такая мысль?..

– Отец создавал нас одну за другой, – бесстрастно отвечала Эрика, – и испытывал нас и наши чувства к нему с начала времен. Я осталась жива потому, что верна его заветам. Моя любовь к отцу сильнее, чем любовь сестер, но мое терпение еще не доказано! И я склоняю голову перед ним – ведь он позволяет мне выходить на свет и принимать гостей в своем доме, хоть я не заслужила и этого.

– Но ради чего испытание?

И градины слез посыпались вдруг из ледяных глаз.

– Я увижу отца, – молвила девушка в ответ. – Он выйдет ко мне, самый близкий… нельзя желать ничего лучше! Быть может, в его объятьях я тотчас растаю, но он не даст меня в обиду и превратит во что-то другое… и я все равно буду счастлива.

Волшебник опустил руки, не решаясь более дерзить ей. Эрика дохнула себе на ладони и потерла глаза, намертво их заморозив. Затем она поднялась с пола, смела пальцами ног подтаявшие градинки, взяла со стола пустой кувшин и вручила его Крионису.

– Возьми это в награду за твои труды, – сказала она. – Возьми и уходи скорее. Иди, ты должен достигнуть своей цели.

Крионис на минуту забыл об огорчении и сжал в руках глиняный сосуд; на том он теперь увидел двух длинных резных скорпионов с полосатыми панцирями, вцепившихся друг в друга узкими клешнями в брачном танце; хвосты их скруглялись на толстых ручках. Невольно он вспомнил гигантских тварей пустыни. Нетрудно было угадать искусного мастера, и подарок этот был несомненно дорог хозяйке.

– О Эрика!

Но тут она хлопнула в ладоши – и Крионис моментально очутился снаружи, у каменной глыбы в пустыне.

«А это интересно, – подумал он. – Наоборот, должно быть, не действует?»

Он поднял кувшин, выскользнувший из его рук в мягкий песок, и оказалось, что тот снова наполнен. Он тронул глыбу в том месте, где раньше открылись ворота в пещеру, постучал по ней на прощанье и отправился в сторону гор быстрым шагом.

Путь до гор все еще оставался неблизкий, и скука, покинувшая его на то время, пока он гостевал у волшебницы, снова дала себя знать. Кувшин с ледяной водой, который он нес плотно прижатым к груди, не давал ему таять, но напоминал ему о том, какой удивительной компании он лишился, и еще труднее было думать о судьбе бедной Эрики. Чтобы помочь ей, Крионис непременно должен был увидеть ее отца… того, кого он искал годы странствий.

Заметив, что кувшин не нагрелся на солнце, Крионис опорожнил его и нес с собой дальше налегке. Когда хотелось освежиться, он ставил кувшин на песок и находил его снова наполненным чистейшей холодной водой.

Два часа спустя солнце растворилось в розовых облаках, и жара начала спадать. Крионис нашел дугу песчаных скал, у которых лежали ровные каменные площадки, и остановился на время там. Он облил водой одну из нагретых площадок (вверх столбом пошел туман) и расположился на ней, откинув назад свой плащ. Выплеснул остаток себе на голову и придавил кувшин бедрами к груди.

Неудача приводила его в отчаяние. Пока цель казалась близка, он мог снести и печаль, и скуку, и любую невзгоду, а теперь серьезно размышлял о том, чтобы отступить и вернуться к пещерной деве. Но скоро он завидел вдалеке какое-то смутное пятно. Прищурился: пятно колебалось из стороны в сторону все с большим размахом и увеличивалось прямо-таки стремительно. Поставив кувшин кверху дном на площадку, Крионис вышел из-за скал.

Не прошло и минуты, как он разглядел живую фигурку. Фигурка во весь дух неслась навстречу ему, выписывая странную изломанную линию. Стоило только моргнуть – и вот уже вокруг него кружил маленький скороход в легкой одежде непонятного цвета. За ним летел короткий след – по-видимому, узкая накидка.

Крионис пытался рассмотреть его, что было затруднительно. Собственно говоря, он сообразил, что перед ним – вернее, кругом него – не кто иной, как Эмин, и все же его разбирало нетерпение. Скороход, однако, и не думал замедляться. Крионис так увлекся, что в конце концов у него закружилась голова, он упал на бок и начал сливаться с песком, но Эмин, в очередной раз промчавшись мимо, подбросил его в воздух, и волшебник с хлопком приземлился на мягкое место.

– Так не пойдет! – закричал он.

– Сейчас! – откликнулся Эмин издалека. Вскоре он подкатился ближе к волшебнику и начал бег на месте, перебирая ногами так быстро, что их и видно не было.

– Зачем ты бежишь по этой пустыне, Эмин? – спросил волшебник, не изменяющий своему любопытству.

– Затем, что я скороход, – ответил Эмин, задыхаясь и неистово работая ногами.

– Ты не удивлен тем, что я назвал твое имя?

– Я – скороход, и меня, верно, знают многие, – выговорил Эмин, подскакивая то на обеих ногах, то на каждой по очереди.

– Какая звезда привела тебя ко мне, Эмин?

– Я помогу тебе добраться до гор, – чуть слышно сказал скороход, стал на четвереньки и невольно зарылся по локоть в песок. – Скорее, садись ко мне на спину!

Крионис, поняв, что мешкать нельзя, вернулся за волшебным кувшином, а затем послушно забрался на спину скорохода. Тот сразу подпрыгнул вместе с ездоком, взметнув кругом них облако песка. «Этот Эмин и впрямь очень силен», – подумал юноша. Скороход отвел руки назад и вверх, как крылья, и молниеносно пустился в бег.

Крионис сначала взялся за край его легкой узорной накидки, но это оказалось не очень надежно, потом за поднятые плечи, но так было совсем неудобно, еще и кувшин мешал, поэтому он лег на спину скорохода и обхватил рукой его шею.

– Как ты не устаешь?.. – крикнул он куда-то в сторону, и ветер проглотил остальное.

– Я устаю, – ответил Эмин обычным тихим голосом, в то же время заглушая ветер. Казалось, чем большую он набирал скорость, тем проще ему было говорить. Ездок, напротив, чувствовал себя весьма неспокойно, временами его даже рвало снежной пылью, и он едва успевал отвернуть голову. Что и говорить, такой способ движения был Крионису в новинку, и он с большей охотой померился бы силами с десятком ядовитых скорпионов, нежели с песчаным ветром в таком полете! Тот все пытался сорвать его, но волшебник держался крепко; тогда ветер швырял ему в лицо хлесткие комья песка, и приходилось утыкаться носом в Эминову спину, и некоторое время скороход и его седок неслись совершенно беззвучно под розовым небом.

– Я бы хотел остановиться, – сказал наконец Эмин ясным голосом, догадываясь, что волшебник не может спросить его, но очень желает. – Замереть хоть на минуту и посмотреть вокруг несмутимым взглядом. Но этому не бывать. Я таков, каким был создан. Я способен обогнуть весь остров и вернуться до захода двенадцати солнц. Я мог бы пересечь дно Океана, когда б он не был бесконечным злом, и вознестись выше неба, когда б туда была проложена дорога. Меня зовут Сразителем пустынь, хотя пустыня – передо мной и позади меня, вот ее начало и вот же ей конец, и только ветер тщится задержать меня, продлить свидание, но это никому не суждено, даже прекрасной Эрике, хозяйке хрустальной пещеры.