Потерявшие имя

Тогда я в первый раз в моей жизни не смог помочь хоть чем-то человеку. И сейчас мне нужна была помощь самому, так как с каждым новым глотком во мне росла уверенность, что это только цветочки.

Ягодка появилась в виде полной бутылки виски на моём столе. Тед придвинул стул и сел напротив меня.

– Дженнифер исчезла. – Тед нервничал, краснел, наливая по полной рюмке.

– Как? – мой пьяный язык не поспевал за моментально трезвеющим мозгом.

– Никто не видел её последние три дня. В квартире пусто, на работе она не отпрашивалась. ФБР молчит. – Тед выпил залпом, упёрся взглядом в мои глаза. – Тебе предстоит сделать выбор. Время твоего друга истекает.

– Стоп. – мысли в моей голове создавали такую воронку смерча, что весь Мир начинал кружиться. – При чём здесь Сид?

– А ты думаешь, из-за твоей славной персоны заварилась вся эта каша? Считаешь Тёмных слабыми игроками? Или что Светлые дадут тебе карт-бланш? – Глаза Теда стрельнули по моей полной рюмке.

– Требую объяснений, – хлопнув рюмашку, я выдохнул более тихо, – хоть от кого-нибудь.

– Ну что же. Ты уже не мальчик, играть в одни лишь «хотелки» время прошло. -Теперь узнай новое правило взрослой жизни – слово «Должен». – Виски налит и выпит (без закуски, что странно для Теда-трезвенника). – Тёмные упустили тебя и двадцать восемь инициаций на этой земле, что очень их разозлило. Светлые упустили Ночь (или он на стороне другого Игрока, это Они нам пояснять не будут), и согласились на двадцать восемь мучеников, пусть и низшего ранга. Их карта в «рукаве» – Ты. Уже чувствуешь, как плавиться твоя личность?

Я требовательно стукнул рюмкой по столу, мотая головой в знак того, что у меня недостаточно информации.

– Хорошо. – рюмки наполнены, а в голове не становится спокойней – Солнышко ещё не выглянуло. – Тёмные и Светлые наняли Охотника из Организации для устранения твоего Друга. Интерес Тёмных – убрать Ночь до указанного Времени, чтобы получить хоть две «фигуры» в этой партии. Светлым нужно не позволить передать Тебя и Ночь в руки других Игроков, а значит, ты должен принять «правильное» решение. Организация в любом случае в выигрыше, при любом раскладе они получают дух Ночи, плюс оплату от других сторон (если поторопятся, то Тёмные им заплатят больше).

– А мы на какой стороне? – Тут в моей голове появилась точка опоры, соломинка, за которую следовало хвататься. – На чьей стороне играешь ты, Тед?

– Я играю на твоей стороне, Мальчик. – Тед посмотрел в мои глаза, подвинул свою полную рюмку к моей, добавил к ним бутылку. – Ты не сможешь выпить одновременно из двух рюмок и бутылки. Поэтому тебе предстоит сделать выбор.

В общем, я попытался. Облил себя и разлил содержимое бутылки на стол. Хотелось злиться, смеяться, плакать – хоть что-то чувствовать.

– Как я могу стать Тёмным?

– Устрани Ночь до окончания его миссии.

– Светлым?

– Отдай друга на «Суд Божий».

– А если не тем и не другим? Сдать его ФБР?

– Если раньше срока, то поможешь Тёмным, а после уже будет зависеть, в какие руки попадёт его Дух.

– Какой из вариантов возвращает мне Дженнифер?

Тед молча разлил остатки виски по рюмкам, тяжело вздохнул.

– Сам, как думаешь?

– Светлые мне не дадут жить жизнью простого человека. Тёмные на время разрешат с ней поиграться. А по человеческим меркам от меня мало что зависит. – С каждым сделанным выводом я мрачнел всё больше. – Каково же правильное решение?

– Спроси своего друга. По-моему, он знает ответ.

– Что ж, будем ждать вечера. А время быстрее пролетает за выпивкой. Только последний вопрос: на чьей стороне Организация и как её найти?

– У неё свои интересы и она их отстаивает очень жёстко, невзирая на стороны. – Тед поднялся из-за стола, забрал пустые бутылки, собираясь уходить.

– Ты не ответил на вопрос. – я попытался схватить его за руку.

– А как ты нашёл остальных? – Тед посмотрел на меня сверху, как взрослый смотрит на разыгравшегося в песочнице малыша. – Они пришли к тебе сами.

Давно я столько не пил. Внутри меня что-то клокотало, хлюпало, болело. У людей это называлось сердцем. Оно должно быть очень большим, чтобы вместить в себя Дженнифер, Сида, Теда, Отца, Маму, Сестру. На меня уже не оставалось места. Вот и маялся неприкаянный я между воспоминаниями, упущенными возможностями и надеждами. Мечты как мусор, поднятый ветром, кружили вокруг.

Когда в пабе появился Сид, я уже потерял счёт своим состояниям озарения и падениям в омут отчаяния.

– Скажи мне друг. – мой язык заплетался, мысли путались, в голове лишь одна надежда на ответ Сида. Он большой, добрый, восстал против решения Светлых и деяний Тёмных.

– Время. Завтра получишь ответ. – Сид опустился на стул, недовольно попробовал носом запах свежего перегара, как облако окружавшего меня.

– Нет, ты скажи сегодня. – Пытаясь налить ему виски, я благополучно разлил содержимое бутылки по столу. Хорошая получилась лужа, большая. Она быстро приближалась к краю стола, за которым был Сид.

– Поедешь, сам увидишь. – Сид отодвинулся, поднял правую руку вверх. Показал два пальца.

– Завтра? – Я «икнул», выпустив наружу часть паров из содержимого моего желудка. Вспомнив, что за целый день «кушал» только виски, тихо рассмеялся и выключился.

Проснулся я ближе к вечеру. Голова хоть и болела, но мысль, что сегодня мне не удастся предать друга, приносила облегчение. Холодный душ и вид косметики, оставленной в ванной Дженнифер, вернул ясность ума и мрачное настроение. Мне казалось, я начал понимать Сида, потерявшего дорогих его сердцу людей. Призрачная надежда вернуть, только сильнее колола в груди.

Зазвонил телефон. Наскоро вытершись, я успел поднять трубку.

– Он ждёт на старом месте. – Голос Теда, приглушенный телефонными проводами, тоже не сулил ничего хорошего.

– Так, ещё солнце не село. – говорить в трубку и пытаться вытереть волосы ускользающим полотенцем, та ещё задача.

– Поведёшь ты. Он звонил из автомата.

Посмотрев на внезапно замолкшую трубку, мне показалось, что нас пасут или ФБР, или Тёмные. Что же у меня был припасён один трюк. Достав из шкафа пыльную коробку, я извлёк из неё парик с длинными светлыми волосами, солнечные очки в пол лица и пару банок грима. На грим времени не было. Чувствуя себя заговорщиком, быстро перевоплотился по молодёжной моде (15-летней давности). Тихонько выскользнул к чёрному ходу, пошарил в шкафу. Сюрпризом для меня стало то, что шкаф был пуст. Тед ничего не приготовил! Что это могло значить? Если я выйду через дверь чёрного хода, то Они за мной увяжутся. Возьмут Сида с поличным на месте, если успеют, то с живой девушкой. Или? Старый наряд для проказ, когда я сбегал от себя, от Теда через подвал. Подвал!

Приняв решение главное, было – не останавливаться. Не оглядываться и не паниковать. Когда я добрался до фургона, то увидел, что Сид сидит на пассажирском месте. Быстро метнувшись, я занял место водителя, завёл двигатель. Когда Сид назвал Место, ответил «хорошо» и смутился мысли, что он знает про нашу с Тедом слежку за ним. Возможно, с самого начала.

Когда мы приехали на место, то оказались на очень большой парковке. Куда ни брось взгляд был один асфальт. Неужели Сид решил изменить своим принципам? Только спросить было уже не у кого – Сид вышел из машины. Заглушив двигатель, поставил фургон на ручной тормоз. Инстинктивно потянулся к бардачку, там лежала бутылка воды и пара шоколадных батончиков. Мурашки от мысли, что я сегодня буду пустой, так и сновали по моему телу. Без прибора ночного видения, без тепловизора, что я мог разглядеть. Оставался вариант – подойти вплотную и самому приставить нож к горлу Жертвы.

Потерянный я смотрел из тёмной кабины на Сида, идущего прочь от фургона. Свет сопровождал удаляющегося Сида. Он, что святой? А, нет, простой человек. Сид, перейдя под другую группу фонарей, оказался в новом потоке света. Фонари, горевшие до этого, погасли.

Сняв дурацкий парик и очки, накинув капюшон спортивной ветровки, я вышел из машины. Решив обмануть умную технику, выверил середину между рядами столбов освещения. Изображая ниндзя (надо было до конца соответствовать образу юнца), пригнув туловище к земле, я крался в темноте. Заметив, что свет впереди меня потух, решил поэкспериментировать: махал руками, выпрыгивал то в сторону одних фонарей, то в сторону фонарей другого ряда.

Случайно впрыгнув в область света, обнаружил сидящего на перевёрнутой мусорке Сида. Глаза его были закрыты (он никак не отреагировал на свет), руки чистили очередное яблоко. Решив больше не изображать юность (возраст не тот, устал), я прилёг метрах в пяти от Сида, прямо на газон. Узкая полоска газона, ограничивалась бордюрами и столбами освежения с каждой его стороны. Когда я успокоился, свет через минуты две потух, стали видны звёзды. Всё-таки дух озорства во мне не успокоился, утопая в видимой части Вселенной, шум проезжавших по далёкой трассе грузовиков, казался мне звуками космических кораблей. Возможно, не все они были торговыми, часть точно была пиратскими, замаскированными под обычных торговцев. Конечно, просто так торговцы сдаваться не будут, начнутся баталии из орудий. Выстрел каждого даёт вспышку света. Вспышки сливаются в световое пятно. Бой приближается ко мне, так как свет становится всё интенсивнее. Свет!

Я резко поднялся на ноги. Сид сидел в столбе света от двух фонарей. Метрах в десяти, за его спиной застыла девушка. Её тело представляло для меня размытое пятно, так как всё моё сознание занимал Ужас в глазах девушки. По её белому, как чистый лист бумаги, лицу бежали слёзы. Глаза, устремлённые в Великое Ничто, уже не молили, они готовы были перестать быть частью Живого, чтобы перестать быть частью, видимого только им, Кошмара.

Что-то тёмное нарастало между мной и девушкой. Это Сид медленно преодолевал невидимое «силовое поле». В каком-то фильме я уже видел подобное. Отойдя от оцепенения, я решил больше не попадать в ловушку Ужаса, источаемого глазами девушки. Аккуратно перемещаясь, я старался всё время оказываться за широкой спиной Сида. Вот он остановился. Но девушка его не видит. Может, она выплакала все глаза? Смещаясь одновременно с медленно опускающимся капюшоном Сида, я вновь увидел лицо девушки. На нём выражение уходящего страха. Узнавание, Доверие, Любовь.

Девушка кинулась в объятия Сида. Его плечо закрыло от меня её лицо. Я как маньяк кинулся в обход, остановился, лишь когда полные Любви глаза девушки нашли моё лицо. Она улыбалась, прижавшись к широкой груди Сида. Кто эта девушка? Я её знаю? Где я видел это выражение лица? Её глаза говорят мне об обещании, что этот Ужас больше не повторится. Разве я могу предать её – Дженнифер? Моя рука судорожно тянется к несуществующему ножу. Ножа нет! Девушка отворачивается от меня!

Ночь перерезает горло девушке. Вскипевшая во мне ревность не находит такого простого выхода, какой находит кровь девушки. Ревность, яркой вспышкой, выжигает моё нутро. Всё становится чётким и ясным. Медленно разворачиваясь, я иду к фургону. В каждой моей руке по тонне печали и скорби. Они вдавливают мои ноги в асфальт, но Память о Дженнифер даёт им силы на каждый новый шаг.

Когда Ночь открывает дверь кабины фургона, я уже завёл двигатели и готов ехать.

– Ночь иди отдохни. – Я смотрю на край его капюшона, больше не ища его взгляда. – Ты хорошо поработал.

Последние вечера я коротаю в ожидании Охотника. Пару дней назад у Теда образовались неотложные дела. Переложив обязанности на своего помощника (Давида), он уехал. Ночь по традиции заваливает на огонёк на два три часа. Я ездил к дому его жены и детей. Видел, как она укладывает их спать, как долго горит свет в окнах после этого. Я могу рассказать об этом Ночи. Я могу рассказать ему о своём решение.

Но я не могу рассказать о своей зависти (у него есть дети!). Не могу рассказать о той Любви, которой у меня не было, а у него была. Не могу рассказать о том секрете, что узнал в глазах той, последней девушки. Как и не могу сказать, во что она была одета в тот вечер.

Возможно мне приятно думать, спасться за мыслями, что Дженнифер исчезла из-за Ночи. Но холод разливается по моему телу, когда я закрываю глаза и вижу взгляд улыбающейся девушки, прижимающей своё лицо к широкой груди Ночи. Я искал ответы, но нашёл лишь подсказки. Ответы всплывали постепенно из моего прошлого, освобождённые яркой вспышкой прозрения.

Ночь пришёл чуть раньше, чем обычно. Сел напротив меня, посмотрел на пустую барную стойку. Мне было не до разговоров. Я устал ждать. Боялся, что усталость не даст мне следовать принятому решению.

– Время. Сегодня.

– Я не поеду. Пусть хранят тебя… – я запнулся, пытаясь вспомнить чужие слова.

– Прощай. – Ночь достал из кармана куртки сложенный клочок бумаги, придвинул по столешнице ко мне. – Береги своего друга.

На его лице проступило то самое детское выражение, которое я видел на лице последней Жертвы, которое я узнал на записи видеокассеты. Там была запись моей первой поездки на мотоцикле. Отец берёт меня пятилетнего за руку, а я с Безоговорочным Доверием вкладываю свою маленькую ручку в его большую, сильную ладонь.

– Прощай. – выдавливаю я из себя. Боясь поднять глаза от клочка бумаги на столе, чтобы не выдать своё предательство взглядом.

Сегодня днём Давид (помощник Теда) отпросился. Его место занял я. Через несколько минут на стул перед стойкой опустился светловолосый парень. Его английский был слишком правильный. Взгляд слишком чистый и ясный для простого смертного. А мой карман так обжигал кожу клочок бумаги с координатами последнего Места, что, было разумным, поскорее от него избавиться – избежать ожога. Я быстрым движением пришлёпнул ладонью, обжигающий мою кожу, бумажный клочок. С трудом оторвав взгляд от лежащего на поверхности барной стойки «ключа» к судьбе Ночи, я увидел в руках Охотника два странных клочка бумаги. Незнакомец что-то говорил, но мой мозг отказывался переводить звуки в слова. Мой взгляд выхватил в руках незнакомца две бумажных полоски. Широко улыбаясь, он присоединил к ним «судьбу Ночи», потом протянул мне жёлтый от времени клочок тетрадного листа в клеточку. Сказал «спасибо», сделал прощальный жест рукой (словно приподнял шляпу) и ушёл.

Как он представился? Мне пришлось сделать усилие, чтобы составить из звуков слово – Мартин.

Под утро появился Тед с крепким темноволосым мужчиной. Взгляд у гостя был оценивающе-убийственный. По выправке и поведению угадывался кадровый военный или агент ЦРУ. Он бы один съел всех сотрудников ФБР, обрабатывавших меня, и не подавился. Сила и уверенность быстро наполнили помещения паба. Когда они подходили к моему столику, даже мне захотелось встать по стойке смирно и отдать честь.

– Ким, разреши представить тебе моего старого друга. – по виду красного как рак, Теда, можно сказать, что он чувствовал себя не в своей тарелке. Это заведении, в котором он царь и бог! – Микош. Микош, это мой друг Ким.

Когда Гость потянулся пожать мою руку, я скинул капюшон с головы, ожидая реакции нормального человека. Но старого волка не испугаешь чучелом собаки. На лице Микоша лишь появилась ухмылка, а глаза засветились пониманием. Охотник.

Тут до меня дошло. Визиты Тёмных, Светлых. Опека Ночи, меня. Тед был сотрудником Организации. А наш Гость очень большой шишкой в ней. Моё тело начало трястись от хохота.

– Один убивает из Любви, второй предаёт ради Любви. – смог выдавить я из, с трудом поднимающейся, груди. – Корпорация Монстров.

Я – монстр, Ночь – монстр. Гость – Монстрище. Тед? Тед, наверное, вампир, раз по ночам работает. Слёзы, накатывавшие на мои глаза, искажали лица сидевших напротив меня людей.

– О чём ты? – Тед протягивал мне полный стакан воды.

– Скорее, Организация Уродцев. – Гость настойчиво протягивал руку.

Я снял перчатку и пожал терпеливо протянутую руку:

– Вы уже в курсе, что опоздали?

Микош спокойно устроился на учтиво подвинутом Тедом стуле. Он перестал изображать из себя большую шишку. Сейчас передо мной сидел обычный деревенский работяга, не гнушавшийся и навоз за коровой убрать, и корову подоить. Моргая (мой мозг пытался понять, как он это делает), глаза говорили, что, наверное, кто-то ошибся в оценке.

– Ты дашь мне координаты (следы оставляют все)?

– А что я получу взамен? – Раз я встал на путь предательства, то надо учиться торговаться.

– Членство или покровительство Организации, Целитель.

Целитель? Это моё новое имя или должность? Его слова весили больше, чем стол, но по моим наблюдениям выдыхал он всё-таки воздух. Я посмотрел на Теда, требуя пояснений.

– Членство надо заслужить. Целителей у нас хватает. Что ты умеешь ещё, Мальчик?

«Предавать» – хотел сказать я, но передумал. Достал из стопки бумаги, оставленной на столе для Ночи, листок. Взял в руки карандаш. К моему крайнему удивлению в памяти всплыли координаты, которые я передал Мартину. Быстро написав комбинацию цифр, сложил листок пополам, но оставил его под своей рукой.

– Имя «Мартин» Вам что-то говорит? – вспомнив про бумажку, которую мне не хотелось разворачивать ни тогда, ни сейчас, вытащил её из кармана и протянул Микошу.

Мне удалось успеть прочитать все быстро сменившие эмоции на лице Гостя: удивление, сомнение, радость и смех человека, которого обыграл старый друг. На той стороне тетрадного листа, что был обращён ко мне, был химическим карандашом написан адрес нашего паба и стояло моё полное имя (которым меня назвали при крещении).

– Ну тогда нам спешить не куда. – Микош вытер слёзы из уголков глаз. – Красавчик (это он обращался не ко мне, а к Теду), организуй нам что-нибудь на длительный перекус. Вы тут комнаты сдаёте (это уже ко мне)?

– Могу предоставить вам свою кровать, а сам перебьюсь диваном.

– Там разберёмся. Красавчик научил тебя пить, не пьянея? – Когда я кивнул, Гость наклонился ко мне и доверительно прошептал. – Именно поэтому мы взяли его под своё крыло. Куда он годен с такой сверхспособностью?

За длительным «пиршеством» Гость выслушал мою историю, то, что я знал о Ночи. Он был хороший слушатель, а Тед расторопен в перемене блюд и замене опустевших бутылок. Бумажка с координатами так и лежала возле меня, придавленная бутылкой с водой.

– Значит, говоришь «предавать ради любви»? Это не самый страшный грех, Ким. Покажешь мне зоопарк?

– Так, он уже закрыт. – видя, что Гость трезвеет на глазах, я тоже отпустил контроль над «пьянством».

– Так интереснее и нам никто не помешает.

– Почти полтора года прошло, Микош. – Недоверчиво сказал Тед. – Может договориться с ФБР и съездить на место?

– Я Охотник, или погулять вышел? Смотри облажаюсь, как будешь смотреть в глаза молодому поколению. – Микош собирался встать из-за стола, когда я вспомнил:

– Если вам не нужны координаты, зачем…

– Мальчик, ты задаёшь ненужные вопросы в неудобное время. – Микош поднялся, осмотрел наполняющийся зал. – тут много ушей, на живых головах. Как потом Красавчику объяснять человеческие головы без ушей в витрине его заведения. И потом, будет столько кровищи, что сам он не управится, а я давно не смывал кровь с деревянного пола.

– Если вы не хотите смотреть на мой кусочек бумаги, могу я взглянуть на ваш?

– Пожалуйста, только не помни. – Гость протянул мне, а потом шутливо убрал в сторону руку с тетрадным листком. – Это послание от моего очень старого друга. Возможно, я его всё-таки найду и «обниму».

На обратной стороне листка было лишь одно имя «Вардан».

Я сидел спиной к залу, боясь увидеть, как он заходит в ореоле Света. Так его светлая улыбка не будет корить меня. Она будет полна Любви и прощения – это теперь его уровень, после моего предательства. На каждый звон колокольчика моё тело содрогается как от удара кнута, а голова всё глубже опускается в плечи. Мне кажется, что я чувствую спиной жар Света, источаемого его телом. На лбу моём выступает пот. Пытаясь судорожно найти платок в кармане куртки, я достаю на свет клочок бумаги с уже затёртыми буквами, написанными его рукой «Предайтесь всем грехам и придите ко мне, чтобы никогда больше не поддаваться им». Бумага жжёт мне пальцы, болью отдаваясь в моей голове. Микош просил Его адрес, перед отъездом. Значит, велика вероятность, что Он придёт за мной.

Жар от Его тела расплавляет одежду на моей спине. Я боялся пошевелиться, чтобы не сорваться в ещё более жаркий Ад. Чувствую, как Он склоняется ко мне. Его дыхание касается моего уха.

– Я соскучилась, – Голос! Запах Дженнифер! – прости меня за…

Ночь

Улыбки окружали его. Двойные: первая на милом молодом лице девушки, вторая – на её горле. Вот и всё, что осталось в его памяти о последнем годе жизни.

Чужие смерти жгли ему грудь. Их было ровно 28. Его тело больше не могло переносить эту боль. 28 принятых смертей и одна его, несостоявшаяся (до конца). 29 смертей плюс его собственная – итого 30. Кто умирал в этом мире столько раз за такой короткий промежуток времени, как год? И за что ему это наказание? Физическое тело ослабевало, и Ночь смотрел на холодные звёзды как в глаза единственного друга, постоянного свидетеля его деяний. Все 28 смертей он принял у них на виду. Остывающая земля леденила его зад, она так и не согрелась пролитой на неё кровью 28 девушек.

Сейчас, когда он умирал, перед его глазами были 28 двойных улыбок. Ему хотелось бы видеть только те, что на губах, адресованные ему, но злодейка память не желала редактировать сохранённые в ней образы.

У него не было сил встать и дойти до фургона, как он рассчитывал. Придётся семье того, в чьём теле он застрял, принять весь ужас осознания, что их отец и муж – серийный убийца. Может, он смог бы объяснить, но кто стал бы его слушать. Мало ли таких сумасшедших, что оправдывают свои деяния голосами в голове? А ему даже нельзя назвать того, кто направил его руку, потому что у него нет человеческого имени, только Ночь – прозвище, выбравшее его.

Улыбку на его искорёженных губах вызвала мысль, что когда умер тот, у кого были жена, дети, мать, перед его взором не пронеслась вся его счастливая жизнь. Он так и потерялся где-то в пути между человеком, семьянином, мужем, отцом, сыном и брошенным всеми «героем», взявшим себе имя Ночь.

Повернув голову, он посмотрел на последнюю девушку, к которой так долго шёл, 28-ю. Её звали Дрянь (другого имени, обращения к себе она не помнила) и с высоты своего опыта (убийцы?) он не стал бы дарить ей смерть. Та первая девушка, «соблазнившая» его пролить чужую кровь, Огненный Цветок, вот ради кого он готов был начинать этот путь снова и снова.

Он редко вставал из своего кресла, даже спал в нём. Когда всё кончилось или началось, ему сейчас было трудно вспомнить, как и своё прошлое имя. То, которым перестала пользоваться даже Она.

В простенке между окнами раньше висел Её портрет. Он почти год копил на их свадьбу. Денег хватило на приличное торжество и две недели в Париже. Там на Монмартре, куда она мечтала попасть, бородатый художник в потрёпанном берете нарисовал карандашом Её портрет. В его памяти это был самый прекрасный Её образ. Потом двое детей, хлопоты, заботы добавили к её красоте морщинок. Улыбка стала не такой солнечной. А сейчас в его памяти образ любимой из прошлого терял детали. Он прекрасно помнил, что рисунок простым карандашом был выполнен на ватмане, а перед глазами всплывали – бумага в клетку и линии разноцветных карандашей. Простой клетчатый листок (видимо, из тетради сына) висел теперь перед его внутренним взором. Внизу под рисунком обыкновенной синей ручкой было выведено дежурное «Прости».

И это тоже хранилось в его памяти. Свет давно перестал быть его другом, спутником, товарищем. Последние отрезки времени, когда он сидел в кресле с открытыми глазами, его касалась мягкая темнота, скрывающая пыль и беспорядок вокруг. Лишь изредка в окна врывалось сияние фар проезжающих мимо его дома автомобилей. Даже сквозь закрытые веки (то, что от них осталось), свет резал глаза. Сегодня он был слишком ярким, как от паркующийся возле его дома машины. Гости?

Тень пересекла сначала один проём, потом замешкалась, высматривая признаки жизни в тёмных глазах его дома, миновала и второе окно. Какая-то возня за порогом, звон пустых стеклянных бутылок. Стук в дверь.

– … – Его старое имя резануло по ушам, вскрывая нарыв памяти.

– Николаус? – Его горло хрипело и сипело, пересохшие губы не слушались, вытягиваясь в улыбку. – Старый знакомый.

Возвращаться к прошлому через воспоминания было так же болезненно, как проходить через тот белый клуб пара: прохлада, тепло, потом падешь в облако обжигающей боли. Он вынырнул из воспоминаний в реальность, держа в памяти образ Николауса (дядя Николай, друг семьи, отец Алекса). Почти на автомате он поднялся из кресла, подошёл к входной двери, остановился перед ней в раздумье. Теперь в его новой реальности была дверь и два дыхания, по разные стороны от неё.

– Ты дома? – Баритон за порогом совпадал с голосом Николауса из его памяти, но уже не так обжигал и колол. – Я привёз продукты, воду. Извини, что так поздно, но мы не смогли до тебя дозвониться.

Повернув ключ в замке, хозяин дома тихой тенью скользнул к своему месту. Кресло под ним негромко скрипнуло, слившись со звуком открывающейся двери. Яркий свет от уличного фонаря нахально ворвался в дом, заставляя прятать глаза под полупрозрачными веками. Заскрипели половицы, закрылась дверь. Гость постоял, привыкая к темноте, царящей в доме. Зашумел двигатель холодильника. Шаги гостя неуверенно направились на тихое гудение компрессора.

– Соседка, Элиза, обеспокоена твоим самочувствием, … – Свет из открытого холодильника резанул по глазам. Сморщившись от произнесённого имени, хозяин дома едва успел опустить веки, удерживая своё сознание от падения в воспоминания, смерчем картинок, закружившихся в его голове. Приняв его гримасу за физическую боль, Николаус закрыл холодильник. Зашуршали опускаемые на пол пакеты. – Если тебе так неприятно твоё имя, то как мне тебя называть?

В тишине раздался скрип стула, на который сел гость.

– Ночь… – пересохшее горло сковал спазм. Это всё, что ему удалось выдавить из себя вместо фразы: «Ночь придаёт знакомым предметам иной облик, порой пугающий».

– Пусть будет Ночь. – Раздалось шуршание пакета, звук открываемой бутылки пива. – Будешь?

Открыв глаза, Ночь взял бутылку левой рукой. Приятная прохлада стекла быстро сменилась обжигающим холодом. Под аккомпанемент второй открытой бутылки в пересохший рот хлынуло ледяное пиво. Пришлось откинуть голову назад, так как искалеченные ожогами губы плохо удерживали влагу во рту.

«Вот почему я не пил столько дней», – пронеслась мысль в голове. Второй глоток прошёл лучше, прояснив сознание и восприятие.

– Я не буду хозяйничать в твоём доме. – Николаус упёрся взглядом в полоску света под входной дверью. – Сам разберёшься, что выбрасывать из холодильника, а что оставить. Ты выглядишь лучше, чем в последний раз, когда я тебя видел.

– … – Чуть не захлебнувшись, Ночь проглотил большую порцию пива, обжёг пузырящейся свежестью пищевод, разбил застрявший в горле ком. – Честно?

– В больнице ты лежал как кусок варёного мяса, рычащий и пускающий пузыри из сочащейся слюны. Я приехал забрать Катрин на похороны твоей матери. Сказать честно, мне было жалко её, почти потерявшую мужа, дежурившую у его постели сутками напролёт. Дети, после смерти свекрови, перебиваются по соседям (разве кто осмелится отказать). И мужу не сообщишь, что дорогой ему человек покинул этот мир, и в себе всё держать… – На одном выдохе допив пиво, Николаус поставил опустевшую бутылку на пол, возле ножки стула. – Я скажу Лёхе, чтобы он завёз тебе этих… с капюшоном. Тебе будет проще, и люди смогут смотреть в твою сторону без страха встретиться с тобой взглядами.

– Лёхе? – Стул с облегчением вздохнул, когда гость поднялся.

– Алекс, вы с ним учились, потом работали. Забыл? – Голос Николауса стал затихать, вата воспоминаний начала окутывать сознание Ночи, переходя в удушливый жар окутывающего его пара. Сделав над собой усилие, он с трудом донёс бутылку до искажённых вечной болью губ. Глоток пива начал проявлять реальность. – Когда обнаружили падение давления в системе, Алекса с дежурными отправили разбираться. Если бы не ты, то они все втроём там бы и лежали. – Тень когда-то знакомого человека скользнула в сторону холодильника, звякнули бутылки, зашипело открытое пиво. Тень опустилась на стул, раздались звуки глотков утоляющего недельную жажду человека. – Это мой сын с товарищами срезали с тебя одежду вместе с остатками кожи. Это они сняли каску со ставшими ненужными, как старый парик, волосами. Потом, когда тебя увезла скорая, они устраняли аварию. Трое суток не спали. Тебе выписали хорошее вознаграждение и пожизненный пенсион. А их после реконструкции сократили.

Пока гость, допив пиво, ставил бутылку и собирался покидать неразговорчивого хозяина, Ночь сравнивал новые ощущения от реального мира. Та часть его жизни, которую он не помнил (после аварии), не причиняла ему боль. Она скорее холодила сознание, как его новая реальность без человеческой кожи – почти всегда холодно и нет тактильных ощущений. Просто постоянное давление холода, начавшееся на ледяном цементном полу, на который он выпал из облака пара с обожжёнными до костей ладонями и лопавшимися от усилий и жара мышцами рук.

– Почему? – снова хрип боли вместо голоса нормального человека.

– Почему? – Николаус остановился на полпути к входной двери.

– Почему я остался, жить?

– Этот вопрос не ко мне. Доктора назвали чудом то, что ты не умер от шока, что остались целыми глаза, и лёгкие не сварились. Мне есть кому сказать спасибо. А в остальном… – Николаус повернулся и посмотрел в глаза Ночи. Темнота скрадывала большую часть уродства, но свет от уличного фонаря не оставлял надежды принять видимое за живое лицо. – Знаешь, Её можно понять. Она живёт в доме твоей матери. Ты стал другим и не только внешне. Это Она попросила перед отъездом соседку напротив понаблюдать за тобой. Днём та не замечала движения в доме, а ночью, как всем нормальным людям, ей нужно спать. Вот Элиза и поделилась своим беспокойством с племянником, тот, насмотревшись фильмов про шпионов, набрал у соседей пустых молочных бутылок, составил их в пластиковый ящик, подпёр этим всем твою входную дверь (вот, откуда возня у двери и звон стекла). Почему он это сделал?

Не увидев со стороны хозяина дома какой-то заинтересованности в продолжение беседы, Николаус направился к двери, остановился, ища в темноте замок.

– Алекс теперь работает на меня. Развозит на одном из моих фургонов заказы для клиентов. Вечером подгонит фургон к дому, а утром заберёт. Заказы есть и на день, но тебя такой вариант не устроит. Деньги за товар ты можешь выписывать чеком или оставлять наличку в бардачке машины (большинство клиентов предпочитают делать так). Аренду машины я оплачу – это будет моя благодарность за твой подвиг. Телефон у тебя работает? Алекс должен был звонить сюда, но я не слышал звука вызова.