Беатриса

Как только нация весьма неполитично упраздняет признанные социальные привилегии, она открывает шлюзы, куда устремляется целый легион мелких честолюбцев, из коих каждый хочет быть первым; аристократия, если верить демократам, являлась злом для нации, но, так сказать, злом определенным, строго очерченным. Эту аристократию нация сменила на десяток аристократий, соперничающих и воинственных, — худшее из возможных положений. Провозглашая равенство всех, тем самым как бы провозгласили «декларацию прав зависти». Ныне мы наблюдаем разгул честолюбия, порожденного революцией, но перенесенного в область внешне вполне мирную — в область умственных интересов, промышленности и политики, а поэтому известность, основанная на труде, на заслугах, на таланте, рассматривается как привилегия, полученная в ущерб остальным.

Женщина только тогда равна мужчине, когда жизнь ее — постоянная жертва, подобно тому как жизнь мужчины должна быть непрерывным действием.

Современное равенство, развившееся сверх меры в наши дни, вызвало в частной жизни, в соответствии с жизнью политической, гордыню, самолюбие, тщеславие — три великие составные части нынешнего социального «я». Глупец жаждет прослыть человеком умным, человек умный хочет быть талантом, талант тщится быть гением; а что касается самих гениев, то последние не так уж требовательны: они согласны считаться полубогами. Благодаря этому направлению нынешнего социального духа палата пополняется коммерсантами, завидующими государственным мужам, и правителями, завидующими славе поэтов; глупец хулит умного, умный поносит таланты, таланты поносят всякого, кто хоть на вершок выше их самих, а полубоги — те просто грозятся потрясти основы нашего государства, свергнуть трон и вообще уничтожить всякого, кто не согласен поклоняться им, полубогам, безоговорочно.

« – Почему любовь всегда бежала от меня? – произнесла Фелесите взволнованным голосом. – Скажите же, ведь вы все знаете.

– А потому, что у вас нет женской кротости, – ответил Клод, – потому что вы не сгибаетесь перед любовью, а хотите согнуть ее…»

Обычно женщина сначала живет чувством, затем наслаждениями и, наконец, рассудком: таким образом, в жизни женщины существуют как бы три различные эпохи, последняя из которых обычно совпадает с печальной порой увядания.

«Когда скупость ставит себе определенную цель, она уже перестает быть пороком, она становится почти добродетелью – а чрезмерные лишения – непрерывными жертвами; и настоящий скупец, в сущности, лишь вынашивает большие замыслы, скрытые под мелочными проявлениями скаредности…»

«Обычно женщина сначала живет чувством, затем наслаждениями и, наконец, рассудком…»

Своей системой Артур пользовался во всех случаях жизни; природа наградила его приятным даром подражать, однако без всякого обезьяньего кривлянья; он передразнивал, сохраняя серьезность. Лишенный вкуса, он все-таки первым ухитрялся воспринять новую моду и первым отказывался от нее. Его обвиняли в том, что он слишком много времени тратит на туалеты и чуть ли не носит корсет; и тем не менее маркиз являл собой образец человека, который всем в достаточной мере приятен, ибо умеет уловить выдумки и глупости всего Парижа и так к месту повторять их, что они не стареют. Такие люди — подлинные гении посредственности.