Пират ее величества. Как Фрэнсис Дрейк помог Елизавете I создать Британскую империю

В свои сорок с небольшим лет Филипп II решил подчинить себе протестантскую Англию. Он приказал герцогу Альбе вторгнуться в островное государство, взяв для этого армию численностью всего в 6000 человек. Герцог, лучший полководец Испании, считал, что эта затея – чистое безумие, но Филипп заявил, что Бог своей волей дарует Испании победу. Филипп считал, что Елизавета правит в Англии посредством тирании, а «истинной и законной наследницей» английского престола должна стать Мария Стюарт, католичка и королева Шотландии. Но Мария была и неудачлива, и неразумна. Единственное дитя короля Шотландии Якова V, она наследовала ему после его смерти, когда ей было всего шесть дней от роду. Она трижды выходила замуж – в первый раз за французского короля Франциска в возрасте пятнадцати лет. В 1566 г. от лорда Дарнли у нее родился один ребенок, который позже стал Яковом VI Шотландским (и Яковом I Английским). Опрометчивые брачные союзы Марии позволили Елизавете, свободной от подобных затруднений, держать соперницу на расстоянии. На время, пока они выясняли отношения, Филипп отложил неизбежную конфронтацию между двумя государствами. Однако Испания и Англия продолжали опосредованно воевать друг с другом чужими руками на континенте и в Южной Америке. Годы шли, Испанская империя, оставаясь сказочно богатой, постепенно погружалась в стагнацию. Филипп правил не как монарх, а скорее как осторожный смотритель. Бледный и меланхоличный, он проводил свои дни в уединении маленького кабинета за массивными стенами монастыря Эль-Эскориал, принимая решения – или чаще откладывая их – в соответствии с письменными рекомендациями своих министров.

Тем временем святая инквизиция, призванная бороться с ересью, успешно лишила Испанию ряда наиболее образованных и состоятельных граждан. В последний раз нечто подобное происходило в XII в., когда влиятельный папа Иннокентий III провозгласил: «Всякого, кто пытается на свой лад толковать о Боге, противореча догматам церкви, следует без всякой жалости предавать огню». Инквизиционные процессы, особенно аутодафе, представляли собой безжалостную пародию на настоящие судебные разбирательства и отличались расчетливой жестокостью, снискавшей Испании дурную славу в Европе и позднее в Южной Америке. Аутодафе должно было внушать страх, и оно отлично справлялось с поставленной целью.

Церемония обычно начиналась с шествия монахов в сопровождении чиновников, за которыми следовали те, кто был приговорен к публичному покаянию или, что еще хуже, к сожжению на костре. Действо начиналось на рассвете и продолжалось в течение всего дня – воздух постепенно наполнялся зловонием горящей плоти и криками истязаемых.

Заключенные, которых приговорили к костру, шли с зелеными свечами и в колпаках с нарисованными языками пламени, с веревкой или петлей на шее. Многие были одеты в наводящие ужас санбенито – полотняные рубахи, украшенные изображениями пламени или чертей, несущих еретиков в ад.

К смерти приговаривали не всех. Некоторые кающиеся, одетые в желтые накидки с двумя красными полосами в виде креста святого Андрея, преклоняли колени, читали наизусть катехизис и в ответ на каждую строчку Символа веры говорили: «Да, верую». Затем их ожидали разные виды покаяния – в числе прочего их могли отправить солдатами на отдаленные заставы или гребцами на галеры, что было почти равносильно смертному приговору. Осужденные за ересь, но оставшиеся в живых не могли занимать должности, а также заниматься ремеслом врача, аптекаря, хирурга, торговца, адвоката и даже бакалейщика. На них распространялись суровые законы о роскоши, им запрещалось носить серебро, золото, жемчуг и драгоценные камни, шелк и другие роскошные ткани. Им запрещалось ездить верхом и носить оружие. Запреты распространялись на второе и даже третье поколение – внуки этих людей, возможно еще даже не родившиеся, несли на себе то же клеймо иррациональной жестокости, что и их предки.

В Мексике, где инквизиция действовала особенно активно, эта гротескная практика распространялась и на английских моряков – «лютеран» и протестантских еретиков, которых испанцы презирали. В 1569 г. кузен Дрейка Джон Хокинс чудом спасся от солдат инквизиции в Веракрусе. Если бы он попал в плен, Англия сыграла бы в эпоху Великих географических открытий гораздо менее заметную роль.

Другим не так повезло, как Хокинсу. Группа английских моряков прожила в этом регионе шесть лет в относительном покое, пока инквизиция, обосновавшаяся в Мексике в 1571 г., не настигла их, не арестовала и не перевезла в Мехико, где они подверглись аутодафе в Страстную пятницу 1575 г. Один из выживших, Майлз Филипс, вернулся в Англию, где рассказал о мучениях, которые пережили он и его соотечественники. Всех их пытали на дыбе и заставляли отречься от протестантских убеждений. Но на этом их страдания не закончились. Инквизиция воздвигла эшафот «посреди рыночной площади в Мехико, прямо напротив главной церкви». В день казни еретиков одели в желтые санбенито с красными крестами и оставили ждать своей участи. Зажгли костры; воздух наполнился дымом и первобытным ожиданием бойни. Затем огласили приговоры. Часть английских пленников приговорили к многолетнему служению в испанских монастырях и постоянному ношению унизительных санбенито, а других «сожгли дотла» на том же месте.

68 выживших, в том числе Филипс, «в ту ночь были доставлены обратно в тюрьму». В Страстную пятницу 1575 г. пленников выпороли плетьми, затем усадили на лошадей, «обнажив по пояс», чтобы «весь народ мог поглазеть на них, когда их вели по главным улицам города», выставив напоказ рубцы от ударов плетьми, которые «самым жестоким образом наносили по их обнаженным телам длинными кнутами разные люди, назначенные палачами». По дороге 300 глашатаев объявляли: «Посмотрите-ка на этих английских собак – это лютеране, враги Господа!» Некоторые английские пленники – Джон Грей, Джон Браун, Джон Райдер, Джон Мун, Джеймс Колльер и Томас Браун – получили по 200 ударов плетьми и были приговорены к восьми годам службы на испанских галерах. «А потом вызвали меня, Майлза Филипса, и приговорили пять лет служить в монастыре и все время носить дурацкий кафтан, называемый санбенито». Филипсу повезло – он остался в живых, хотя это испытание нанесло ему глубокую психологическую травму.

Точно такая же участь постоянно угрожала Дрейку и всем остальным «лютеранам», отважившимся проникнуть в Центральную Америку или на другие территории, контролируемые Испанией. Только самые смелые и безрассудные не боялись попасть в капкан инквизиции.

В отличие от могущественной и набожной Испанской империи, Англия представляла собой всего лишь остров, запутавшийся в долгах и медленно погружающийся в нищету. В январе 1558 г. Франция вторглась в единственное территориальное владение Англии на материке, портовый город Кале, некогда бывший «самой яркой драгоценностью в английской короне», и вернула его себе. Без этой маленькой колонии древнее королевство оказалось еще более изолированным, чем раньше. Живущие в нужде английские подданные не могли договориться между собой в важных религиозных вопросах. Слабая экономика зависела в основном от экспорта шерсти, доходы от которого не могли поправить ужасные внутриэкономические условия. Отчаянные могильные воры раскапывали погребальные курганы в поисках зарытых сокровищ. Голод заставлял людей питаться желудями, слегка смоченной в молоке травой, опилками и кровью животных. По словам одного путешественника, голодающие люди напоминали «ходячие скелеты».

Казалось маловероятным, что Англия вскоре сможет обратить вспять свое движение по наклонной, однако при дворе Елизаветы I и во всей стране были люди, рисовавшие в помыслах славное и процветающее будущее нации, ключ к которому лежал за океанами.

2
Королева и мистик

В 1570 г. Роберт Дадли и Кристофер Хаттон, двое наперсников Елизаветы при дворе, поручили Джону Ди, математику и мистику, получившему образование в Кембридже, составить отчет о политическом, экономическом и социальном состоянии дел внутри государства. Джон Ди – человек, которого Елизавета называла «мой философ», – стал прототипом Просперо в пьесе Шекспира «Буря». Он был одним из родоначальников британской разведки. Для особой таинственности свои письма к Елизавете он подписывал парой букв «О», что обозначало пару бдительных глаз, и цифрой 7 (семь считалось счастливым числом). По некоторым сведениям, именно это сочетание (007) подсказало Яну Флемингу, бывшему офицеру британской разведки и автору шпионских романов, кодовый номер Джеймса Бонда. Абсолютная верность короне и рыцарское презрение к опасности, ставшие отличительными чертами Джеймса Бонда, явно были хорошо знакомы и Дрейку. Что касается Елизаветы, она вообще питала склонность к тайным кодам и шифрам и давала своим ближайшим соратникам иносказательные прозвища: Дрейка она называла «Вода», а Ди – «Глаза».

В молодости в поисках более глубоких и сложных знаний Ди отправился в Лёвен в Бельгии, где познакомился с передовыми учеными, в том числе с выдающимся картографом Герардом Меркатором, который уже учитывал в своих работах открытия Колумба. Эдемский сад и Вавилонская башня больше не фигурировали на картах мира как реально существующие, хотя и неизвестно где расположенные объекты. На картах Меркатор точно передавал расположение реальных географических объектов. Ди и тридцатилетний Меркатор сблизились: «Таков был обычай нашей взаимной дружбы и приязни, что в течение целых трех лет ни один из нас добровольно не соглашался отказаться от общества другого более чем на три дня».

К этому времени Ди успел ответить отказом нескольким королям, предлагавшим ему покровительство. Он вернулся в Англию, постепенно приходившую в себя после сурового правления Генриха VIII, и занял видное место при дворе юного Эдуарда VI. В свои молодые годы он получал щедрую пенсию, обучал дворянских сыновей и прославился как «большой знаток астрономии». Но затем удача отвернулась от него – 28 мая 1555 г., в правление королевы Марии, Ди арестовали, а его книги изъяли в качестве улики. (До воцарения Елизаветы оставалось еще три года.) Ди когда-то был на аудиенции у Елизаветы и мог, по мнению властей, состоять в тайной группировке, поддерживающей ее притязания на престол. Однако его главное преступление заключалось в занятиях математикой – «подсчеты и вычисления» в то время считались разновидностью колдовства. Он был допрошен и сумел сохранить жизнь, но лишился средств к существованию и попал под подозрение в ереси. Со смертью Марии и воцарением Елизаветы положение Ди резко изменилось. Елизавета по-прежнему прислушивалась к нему, а он, будучи горячим поклонником астрологии, составил для ее царствования гороскоп и указал наиболее благоприятную дату для коронации – 15 января 1559 г.

Вскоре после этого знаменательного события Ди отбыл за границу. Он погрузился в изучение каббалы, которая в то время интересовала многих – полагали, что иврит в зашифрованном виде заключает в себе все тайны мироздания. Эти исследования привели Ди к более глубокому знакомству с нумерологией и еще одной областью эзотерики – разговорам с ангелами. Ди считал, что эти знания помогут ему преодолеть религиозные ограничения и познать универсальный язык творения. Он не забывал сообщать Елизавете о том, как продвигается его работа. По возвращении в Англию он дважды удостоился аудиенции у королевы, сразу после смерти своей второй жены и снова после смерти матери. Позднее королева регулярно вызывала его ко двору, чтобы посоветоваться по личным вопросам, в том числе о своих матримониальных планах.

В свободное от придворных поездок время Ди жил со своей третьей женой в скромном доме своей матери в Мортлейке, милой деревушке на южном берегу Темзы, примерно в восьми милях от Лондона. Там же он купил еще несколько домов, в одном из которых разместилась одна из крупнейших в то время библиотек в Европе. В ней были собраны произведения, посвященные магии, математике, зоологии, заключению брака, приливам, погоде и множеству других более или менее эзотерических предметов. Среди прочего на полках стояли труды Коперника, Птолемея и Боэция. Всего библиотека насчитывала 2670 текстов – для сравнения, в Кембридже тогда хранилось около 450 манускриптов, а в Оксфорде – 379.

Помимо этого Ди познакомил Англию с важными математическими символами – знаками сложения, вычитания и деления. Вместе с тем он все больше погружался в мистику. В 1581 г. Ди уверился, что может общаться с ангелами с помощью особого обсидианового зеркала для вызова духов – блестящего черного предмета, размером и формой похожего на женское карманное зеркальце. Сам Ди не мог видеть духов (что для такого увлеченного мистика, как он, оставалось источником вечного разочарования), поэтому ему приходилось прибегать к помощи профессиональных провидцев и медиумов. Они всматривались в зеркало вместо него в надежде уловить какие-нибудь видения или сообщения из великого запределья.

Однако Ди занимался и более рациональной деятельностью. В 1570 г. он составил Brytannica Republican Synopsis – «Краткий обзор Британской республики», в котором утверждал, что только благодаря морскому превосходству Англия сможет колонизировать недавно открытые земли, освоить их ресурсы и создать империю. Он отдельно указал на препятствовавшие успеху Англии экономические проблемы, в том числе безработицу. Излагая свое видение, он впервые использовал понятие «Британская империя». Смелый план Ди бросал вызов испанской и португальской гегемонии в Новом Свете, но Елизавета I понимала: если она даст этому проекту официальное благословение, это наверняка спровоцирует короля Филиппа II, чего в то время она не могла себе позволить.

Восполнить хронические недостатки английской экономики Ди предлагал за счет зарытых сокровищ. Многие в Англии в те дни закапывали свои богатства в землю – это был лучший способ обезопасить драгоценные камни и монеты. Ди обратил внимание на эту практику, когда его стали просить отыскать закопанные клады с помощью его необычных способностей. Однако это было незаконно и к тому же могло навлечь на него обвинение в колдовстве. Осужденным за подобные преступления в первый раз назначали год тюрьмы, а во второй – смертную казнь. Поэтому Ди отвечал на подобные просьбы отказом. Впрочем, идея обогащения за счет чужих сокровищ все равно пользовалась большой популярностью среди придворных королевы, продолжавших активно искать новые источники богатства за пределами Англии.

Долгое время Ди не только пропагандировал развитие науки, но и общался с духами усопших. Королева занимала важное место в системе его пророчеств. В конце ноября 1577 г. он посетил Елизавету в Виндзорском замке; Дрейк в это время только отправился из Плимута в свое таинственное путешествие. Ди встретился с королевой Елизаветой 25 ноября. Надо заметить, это был довольно напряженный момент.

Примерно в это время в небе над Европой появилась Большая комета 1577 г., и философы и прорицатели наперебой принялись предсказывать человечеству катаклизмы и гибель. Но Елизавета I, по словам Генри Говарда, графа Нортгемптона, лично присутствовавшего при аудиенции, истолковала ее появление иначе. «Вот женщина и королева, принадлежащая как раз к тому роду и состоянию, коему (если правду говорят астрологи) кометы обыкновенно приносят самый большой вред. А между тем она не только не поддалась всеобщим страхам, но и высмеяла всеобщую глупость», – писал он. Королева верила в Бога, а не в суеверия о кометах.

Под влиянием Елизаветы Ди постепенно начал высказывать революционные идеи о необходимости бросить вызов Испанской империи. Ее экспансия опиралась на поддержку папы Александра VI и Тордесильясский договор, согласно которому Испания и Португалия поделили между собой весь известный и неизвестный мир. 7 июня 1494 г. эти две державы договорились провести к западу от Кабо-Верде условную демаркационную линию, идущую по вертикали с севера на юг и опоясывающую весь земной шар (это произошло еще до того, как европейцы узнали, что лежит по ту сторону Американского континента). По условиям договора, подписанного в городе Тордесильяс на северо-западе Испании, все земли к востоку от этой воображаемой линии принадлежали Португалии, а все земли к западу – королевству Кастилия. Позднее в 1529 г. они заключили Сарагосский договор, аналогичным образом поделивший между ними противоположную сторону света. Оба договора подразумевали, что последнее слово в этом вопросе остается за католической церковью, и череда пап подтверждала существующую договоренность своим благословением. Протестантские страны, такие как Англия, официально игнорировали договор. Однако кораблям, заходившим в регионы, принадлежавшие к сфере влияния Испании или Португалии, следовало проявлять осторожность. Какое-то время поразительное количество государств соглашалось с этим самоуправным порядком.

Со временем договор возымел противоположный ожидаемому эффект. Вместо того чтобы удерживать Испанию и Португалию на расстоянии друг от друга, он спровоцировал борьбу между ними за контроль над миром. Все это время Ди недоумевал, почему в этом противостоянии участвуют только эти две державы. Почему из него исключены протестантские государства, такие как Англия? Он обсуждал этот вопрос со своим коллегой и другом Герардом Меркатором, и тот напомнил Ди о вторжении легендарного короля Артура в 537 г. По словам Меркатора, который считал Артура реальной исторической личностью, тысячи участников этого вторжения выжили и оставили потомство. На этом сомнительном основании Ди задумал распространить сферу английского влияния на весь мир.

Ди изложил эту мысль в своем главном, как он считал, произведении под названием «Общие и частные замечания относительно совершенного искусства навигации» – мистическом четырехтомном сочинении, в котором развивал мощную новую концепцию «Британской империи». Титульный лист украшало изображение Елизаветы за штурвалом корабля, направляющей свое судно в сторону Госпожи Оказии (благоприятной возможности). В этой глубоко своеобразной работе, датируемой 1577 г., Ди размышлял о необходимости создания военно-морского флота для защиты английских берегов, издавна страдавших от вторжений иноземцев. В то время крохотный флот Англии насчитывал чуть больше 20 судов, в основном старых и ветхих, и не шел ни в какое сравнение с испанским флотом из 200 кораблей. Ди предупреждал: «Франция, Дания, Шотландия, Испания или какая-либо другая страна не должны иметь возможности беспрепятственно вторгаться, устраивать взаимные заговоры и оказывать друг другу помощь с тем, чтобы каким-либо образом нарушить наш благословенный покой». Существенную роль в обороне страны должен был сыграть Ла-Манш. Пролив длиной 560 км сегодня – один из самых оживленных судоходных путей в мире. Но во времена Елизаветы он оставался безымянным, малоизученным и не вызывал интереса ни у одной державы.

Чтобы усилить это естественное препятствие для вторжения, Ди предложил создать «Малый королевский флот» из 60 «высоких кораблей» (морских парусных судов) и 20 судов меньшего размера, что должно было «вызвать великое неудовольствие у ничтожного иноземного противника и уязвить его на море». Корабли, по его замыслу, должны быть «весьма сильными и воинственными». В команду потребуется более 6000 человек, включая пиратов. Ди напоминал читателям, что английские пираты «уже превосходно освоились на море». Они были отважны и свирепы. Необходимость в таком флоте и неизбежность его создания служили, по мнению Ди, «почти математически точным доказательством… целесообразности тех шагов, которые обеспечат победоносной британской монархии надежную безопасность». Он советовал королеве финансировать строительство этого флота из налогов, не вкладывая в него собственные средства, поскольку сильный флот должен был принести несомненную пользу всем жителям страны.

Во втором томе, ныне утерянном, были собраны навигационные карты. Третий том, о содержании которого ничего не известно, утрачен, как и большая часть уничтоженного четвертого тома. Кроме этого утерянного opus magnum (главного труда) Ди оставил еще одну, не столь объемную, но целиком дошедшую до нас работу, предназначенную ровно для одного читателя – самой королевы. Она называлась Brytanici Imperii Limites («Границы Британской империи»), и в ней Ди объяснял, почему Британия может по праву претендовать на земли, находящиеся далеко за пределами Британских островов. В своих доводах он опирался на истории о подвигах короля Артура и валлийского принца Мадока, переплывшего Атлантику в 1170 г., за много веков до Колумба. В восторженной интерпретации Ди тот факт, что Мадок исследовал восточное побережье Америки, означал, что эти земли принадлежат Британии. Несмотря на всю фантастичность, его теории отсылали к великому артурианскому прошлому и превращали создание Британской империи в современное продолжение этого мифа. Следующие несколько лет Ди продолжал общаться с королевой и разрабатывать имперские планы, которые должны были стать достойным ответом Англии на Тордесильясский договор.

Развивая идеи, поданные королевой, Ди постепенно отвлекся на занятия алхимией, и Елизавета решила проследить, чтобы ее гений не сворачивал с нужного ей пути. 17 сентября 1580 г. она прибыла в его дом в Мортлейке. «Она поманила меня к себе, – пишет он. – Я подошел сбоку к ее карете; Ее Величество быстро сняла перчатку и протянула мне руку для поцелуя; коротко говоря, она повелела, чтобы я прибыл ко двору». Что ж, у него не оставалось выбора. Через несколько дней воодушевленный Ди дописал обновленную версию Brytanici Imperii Limites и вручил свое произведение Елизавете, когда она прогуливалась в садах Ричмондского дворца, построенного ее дедом королем Генрихом VII. Елизавета особенно любила эту резиденцию (и именно там скончалась в 1603 г.). Следующие несколько дней Ди обсуждал свои мечты о «Британской империи» с королевой и двумя ее ближайшими советниками Робертом Дадли и Уильямом Сесилом, лордом Берли. Дадли соглашался с его выкладками, а осторожный Сесил не хотел участвовать в замысле, который наверняка вызовет гнев Испании. Обсуждение зашло в тупик – казалось, благоприятный для Ди момент прошел, и, по его расчетам, сами звезды сговорились против него.

Ди снова уединился в своем доме в Мортлейке на берегу Темзы среди книг и рукописей. Вскоре после этого, 10 октября 1580 г., умерла его мать. Королева прибыла лично выразить соболезнования и заверила Ди, что продолжит изучать его предложения, хотя и не сказала прямо, что одобряет их. Тем не менее, не связывая явным образом развитие событий с трактатом Ди, Елизавета постепенно воплощала его рекомендации в жизнь.

Королева привыкла всегда самостоятельно выбирать свой путь. За несколько лет до этого, 25 февраля 1570 г., папа Пий V отлучил Елизавету I от церкви. Как ни парадоксально, это не ограничило ее, а наоборот, во многом освободило. Отлучение королевы положило конец всяким рассуждениям о том, что страна, которой она правит, представляет собой лишь английское ответвление римской церкви. Папа объявил ее «еретичкой и покровительницей еретиков». Изданная папой булла, по сути, означала объявление войны между двумя противниками, Елизаветой I и Филиппом II, наградой в которой было мировое господство. На первый взгляд, силы сторон – острова и империи – были явно неравными. Испания, как и вся остальная Европа, считала Англию отсталой страной, населенной крестьянами и рабочими. Это был, по их мнению, настоящий рассадник пиратов, а их безнравственная королева-еретичка не только поощряла их, но и сама охотно пользовалась плодами их грабежа. Ее придворные выглядели неотесанными грубиянами по сравнению с привыкшими к строгим формальностям испанцами. Кроме того, у Филиппа был наследник, а Елизавета оставалась бездетной и незамужней, и явно не собиралась это менять. Англия балансировала на грани войны, раздираемая противоречиями между протестантскими и католическими фракциями, – в Испании царило абсолютное религиозное единодушие. Смелый план Ди о создании Британской империи, которая положит конец испанской гегемонии в Новом Свете, при всей его привлекательности, мог спровоцировать короля Филиппа II на вторжение в Англию. Такой исход был бы катастрофой для Англии, и Елизавета не решалась открыто одобрить этот план. Между противоборствующими христианскими фракциями установилось непрочное, основанное на страхе равновесие. Сделав Дрейка посредником в необъявленной войне против короля Филиппа, Елизавета одновременно напряженно размышляла, как перехитрить испанцев и заложить фундамент английской империи.

Казалось, после смерти королевы Марии Елизавете вряд ли хватит сил остановить поднявшуюся католическую волну. Елизавета получила хорошее образование и принадлежала к роду Тюдоров, но в свои 25 лет была неопытна и неизвестна публике – не воительница и не религиозная подвижница, а просто молодая протестантка, обреченная сгинуть в безвестности замужем за католиком. Венецианский посол писал, что Елизавета I «обладает большим изяществом тела и ума, хотя ее лицо можно назвать скорее приятным, чем красивым». Она всеми способами «скрывала свою веру [протестантизм] и вела себя как добрая католичка». Но ей мешал не только вопрос религии – нарекания вызывал и ее пол. После опустошения, принесенного Кровавой Мэри, множество англичан отнюдь не горели желанием увидеть на престоле новую королеву. В 1558 г. Джон Нокс, основатель пресвитерианской церкви в Шотландии, писал: «Более чем чудовищно по своей природе, что женщина должна править и иметь власть над мужчиной». Он не мог заставить себя помыслить о том, что таких «чудовищ» может быть двое.

Но Елизавета I собиралась решительно посрамить скептиков. Она хотела, чтобы все они поверили в свою королеву – то есть в нее. Извилистый путь к трону, несомненно, повлиял на ее характер, научив обращать неприятности в свою пользу. Она не унаследовала тиранического темперамента отца, хотя при исполнении монарших обязанностей могла проявить безжалостность. В государственных делах она много колебалась и строила планы, всегда оставляя для себя возможность сменить курс. Она старалась соответствовать представлениям и ожиданиям людей: могла вести себя то благочестиво, то кощунственно, представать девственной и соблазнительной, участливой и жестокой. В своем правлении она словно шла по скользким камням, но всегда умудрялась сохранять равновесие и крайне редко спотыкалась. Может показаться, что ей просто везло, но это везение рождалось из неусыпной бдительности и умения предвидеть. Она обладала редкой способностью учиться на чужих ошибках и никогда не считала себя (и не позволяла другим считать себя) чем-то одним, как это делала Мария. Столь же решительно она отрицала для себя возможность выйти замуж и подчиниться супругу. Нередко казалось, что она не слишком охотно распоряжается своей властью, но она всегда сохраняла за собой превосходство, даже если для этого приходилось несколько раз изменить свое решение. Она черпала силу в гибкости и сдержанности и прекрасно понимала, что имел в виду Никколо Макиавелли, когда призывал правителей «воздерживаться от угроз и разных презрительных высказываний, ибо ни то ни другое не ослабляет врага – угрозы лишь делают его более осторожным, а все прочее возбуждает ненависть и жажду мести».

Коронация Елизаветы II 15 января 1559 г. продемонстрировала, что она умеет воодушевлять толпу. Церемония прошла под эгидой Римско-католической церкви и стала последней подобной церемонией на латыни. В честь коронации устроили пять пышных процессий – елизаветинцам очень нравились маскарады и всевозможные представления, и королева хотела сразу дать людям понять, чего ждать от ее правления. Елизавета подчеркнула, что она истинная англичанка, а не наполовину испанка, как ее сводная сестра Мария, и отстранила от участия в празднованиях всех иностранных купцов. И она вернула доброе имя своей опозоренной матери Анне Болейн. Это были не просто формальные церемонии – из них возникли те магия и мистика, которые всегда находили особый отклик у англичан. Елизавета оживила гибнущую монархию и сосредоточила ее силу в своих руках. Наблюдая за коронационными торжествами, живший в Англии итальянский дворянин отметил умение Елизаветы лично общаться со своими подданными: «Она охотно и с радостью оборачивалась к каждому с самой широкой улыбкой на лице и посылала им тысячу приветствий, чем, на мой взгляд, перешла все границы серьезности и приличия».

Поведение Елизаветы I объяснялось убежденностью в том, что устойчивость ее правления зависит не только от мнения церкви, но и от поддержки народа. Она намеревалась действовать заодно со своими подданными. Наблюдая этот всплеск английского патриотизма, испанский посол в Англии Гомес Суарес де Фигероа, граф де Фериа, предупреждал короля Филиппа II: «Она весьма тщеславная и умная женщина. Вероятно, ее хорошо обучили разбираться в том, как вел свои дела ее отец, и я очень опасаюсь, что она отнюдь не будет сговорчивой в религиозных вопросах, поскольку, как я вижу, она намеревается править через мужчин, которых считают еретиками, и все женщины из ее окружения, как мне сообщили, также явные еретички». Кроме того, Фериа нашел еще одну причину, по которой Филиппу следовало опасаться Елизаветы: «Она крайне возмущена тем, что ей пришлось претерпеть при жизни королевы. Она очень ценит простых людей, и я уверен, все они на ее стороне». Более того: «Она заявляет, что именно народ поставил ее в ее нынешнее положение, и не признает в этом заслуги ни Вашего Величества, ни знатных людей своего королевства, хотя все они, как она сама заявляла, прислали ей свои уверения в верности. В самом деле, во всем королевстве нет ни одного еретика или предателя, который с радостью не поднялся бы из могилы, чтобы встать на ее сторону». Из всего этого он делает вывод: «Она не позволит никому собой распоряжаться» – особенно церкви и королю Филиппу. С точки зрения Испании королева-отступница олицетворяла собой назревающую катастрофу.

Это было особенно верно еще и потому, что Елизавета I стала первой незамужней королевой Англии. Множество недоброжелателей в Англии и по всей Европе видели в ней прежде всего еретичку. Кроме того, она была узурпаторшей, и вдобавок незаконнорожденной. Наконец, она была, разумеется, женщиной. В свете всего этого ее притязания на английский престол выглядели довольно бледно. Если бы она вышла замуж и родила сына-преемника, престол мог вернуть себе некоторую степень легитимности, но в этом случае ей пришлось бы уступить гипотетическому супругу свою с трудом завоеванную независимость – возможно, вместе с независимостью Англии. Многие считали, что до тех пор, пока Елизавета I одинока, Англия будет оставаться слабой и продолжит страдать от ожесточенных религиозных распрей. Ситуация выглядела крайне неустойчиво. Но Елизавета смотрела на дело иначе.