Игра в четыре руки

Текст
0
Отзывы
Читать фрагмент
Отметить прочитанной
Как читать книгу после покупки
Нет времени читать книгу?
Слушать фрагмент
Игра в четыре руки
Игра в четыре руки
− 20%
Купите электронную и аудиокнигу со скидкой 20%
Купить комплект за 498  398,40 
Игра в четыре руки
Игра в четыре руки
Аудиокнига
Читает Александр Чайцын
319 
Подробнее
Шрифт:Меньше АаБольше Аа

Я остановился, чтобы перевести дух. В классе повисло молчание. Челюсти по меньшей мере половины пребывали где-то в районе узла пионерского галстука. То ли еще будет, птенчики…

– Итак, на город Шушу, – я повернулся к висящей на доске карте и ткнул куда-то в район Закавказья, – где стояли гарнизоном шесть рот егерей майора Лисаневича, двинулись двадцать тысяч персидского войска под началом принца Аббаса-Мирзы. Думаю, он, как Ксеркс, тащил за собой позолоченную платформу с кучей уродов и наложниц. Узнав об этом, князь Цицианов выслал всю подмогу, которую только смог. Все четыреста девяносто три солдата и офицера семнадцатого егерского полка при двух орудиях.

Тишина была – можно услышать пролетевшую муху. Геша и тот замер, стиснув в побелевших пальцах деревянную указку.

– Их перехватили у реки Шах-Булах. Персидский авангард. Скромные четыре тысячи сабель. В то время на Кавказе сражения с менее чем десятикратным превосходством противника не считались за сражения и официально проходили в рапортах как «учения в условиях, приближенных к боевым». Так что Карягин комплексовать не стал – построил егерей в каре, отбил персидскую кавалерию и встал укрепленным лагерем-вагенбургом. Персы атаковали их до ночи, после чего взяли тайм-аут на расчистку груд персиянских трупов и похоронные стенания. К утру, прочитав в присланном из ставки Баба-хана наставлении… – Я запнулся, чуть не сказав «мануал», как было в оригинале той интернет-истории. Фу ты черт… – …так вот, прочитав в наставлении: «Если враг укрепился, и этот враг – русские, не стоит переть на него в лоб, даже если вас двадцать тысяч, а их четыреста человек», – персы принялись палить по вагенбургу из пушек. Наши в ответ сделали вылазку, пробились к персидской батарее и повзрывали все, сбросив в реку обломки пушечных лафетов с похабными надписями и картинками.

Кто-то хихикнул. Геша свирепо выпучил глаза, но промолчал.

– …но положения это не спасло. Провоевав еще день, Карягин заподозрил, что трем сотням егерей перебить целую армию все же не под силу. Жажда, опять же. Зной. Пули. И двадцать тысяч персов вокруг. Неуютно, знаете ли…

Снова смешок, и сразу – шиканье, адресованное весельчаку. Значит, хотят дослушать? Что ж, пойдем навстречу народу…

– На офицерском совете были предложены два варианта: или остаемся здесь и умираем. Кто за? Никого. Или прорываем кольцо, пока персы пытаются нас догнать, штурмуем ближайшую крепость и сидим за ее стенами. Там тепло. Хорошо. И мухи не кусают. Правда, нас уже не три сотни, а две, а персов по-прежнему десятки тысяч, и все это будет похоже на голливудский боевик…

Легкий гул, тут же сошедший на нет. Ну да, здесь о голливудских боевиках лишь читали разгромные статьи в газете «Советская культура»…

– …итак, решено было прорываться. Ночью. Перерезав персидских часовых и стараясь не дышать, участники шоу «Остаться в живых, когда остаться в живых нельзя» вышли из окружения. Потом была погоня, перестрелка, наши оторвались в лесу от махмудов и вышли к крепости. К тому моменту вокруг уцелевших – а ведь шел четвертый день непрерывных боев, штыковых схваток и игр в прятки по ночам – уже сияла золотистая аура…

Галка Блюмина, сидящая на второй парте, ахнула и зажала губы ладошками. Я не отреагировал – Остапа понесло.

– …поэтому Карягин велел разбить ворота крепости ядром, после чего устало спросил у гарнизона: «Ребята, посмотрите на нас. Вы правда хотите попробовать? Вот правда?» – Я сделал паузу, давая слушателям переварить сказанное. – Ребята намек поняли и разбежались, прирезав по дороге двух своих ханов. Но это был еще не конец. Выяснилось, что еды в крепости нет. Совсем. Нисколько. И Карягин вновь обратился к егерям.

Что-то сухо треснуло. Я скосил глаза – в руках у Геши две половинки указки.

– «Я знаю, что это даже не безумие, – сказал Карягин, – что для этого вообще нет человеческих слов. Нас нет и ста восьмидесяти, почти все ранены, истощены, вымотаны. Провианта нет.

Боеприпасы кончаются. Зато есть обоз с ранеными, тяжеленные телеги, которые придется тащить на себе, потому что лошади нужны для пушек. Перед воротами крепости – Аббас-Мирза. Слышите хрюканье его ручных уродов и хохот его наложниц? Это он ждет, когда голод сделает то, что не смогли сделать двадцать тысяч персов. Но ждет он зря, потому что ночью мы уйдем, прорвемся к другой крепости, которую снова возьмем штурмом, имея на плечах всю персидскую армию. А также уродов и наложниц. Это не боевик. И не эпос. Это русская история, птенчики, и вы – ее главные действующие лица…»

Я сделал паузу и обвел взглядом одноклассников. Поймал взгляд Милады. Она слабо улыбнулась. Мне. Нравится? Не поверишь, мне тоже…

– Говорят, на небесах был когда-то ангел, отвечавший за невозможное. Так вот, ночью, когда Карягин выступил из крепости, этот ангел умер от недоумения. Егеря – а они беспрерывно сражались уже две недели – выскользнули из крепости. Как ночные призраки, как нетопыри, как существа с Той, Запретной Стороны. Но пик безумия, отваги и силы духа был впереди. Продвигавшиеся сквозь тьму, морок, боль, голод и жажду егеря наткнулись на ров, через который нельзя было переправить пушки, а без них крепость было не взять. Леса, чтобы заполнить ров, рядом не было, а персы могли настигнуть их в любую минуту. Четыре солдата – одного звали Гаврила Сидоров – молча спрыгнули в ров.

И легли. Как бревна. Тяжеленные пушки поехали по ним. Под хруст костей, стоны боли. На пушечный лафет брызнуло красным. Изо рва поднялись только двое, и отряд двинулся дальше… Девчонка, сидящая в ближнем к двери ряду, громко всхлипнула и поднесла к глазам платок. Наташка Воронина, оторви да брось, заводила девичьей половины класса. Вот бы никогда не подумал…

– За три версты от крепости их атаковали несколько тысяч персидских всадников, сумевших пробиться к пушкам. Зря. Егеря не забыли, какой ценой им достались эти пушки. На лафеты вновь брызнуло красное, на это раз персидское – и брызгало, и лилось, и заливало лафеты и землю вокруг до тех пор, пока персы в панике не разбежались, так и не сломив сопротивление сотни наших. Крепость Мухрат взяли с ходу. На следующий день подошел князь Цицианов с двумя с половиной тысячами гренадер и десятью пушками, вдребезги разбил Аббас-Мирзу и соединился с остатками отряда Карягина.

Я сделал паузу. Класс потрясенно молчит. Как и Геша. Как и затаившийся в нашем общем сером веществе Женька.

– Все. – И не удержался: – Евгений Абашин доклад закончил.

Это сработало как спусковой крючок – заговорили все разом. Не вставая, не поднимая рук, не дожидаясь позволения историка.

– Что, правда такое было?

– Где ты это прочел?

– А почему в учебнике об этом нет?..

– Читал, Пикуля, «Баязет»? Там тоже…

Громкий стук – Геша постукивает обломком указки по столу, призывая класс к порядку.

– Кхм-м… – Он натужно откашлялся, и я заметил, что глаза у него покраснели. – Садись, Абашин. Отлично. – И, чуть помедлив: – В следующий раз, пожалуйста, предупреждай…

Математичку Клавдию Васильевну, средних лет даму с внешностью и манерами не успевшей состариться колдуньи Бастинды, мы недолюбливали. Да и не за что было ее любить, если честно: Клавдиша – смерть всему живому, и прежде всего самой математике. Алгебра всегда была для меня бичом божьим. Геометрия же если и шла полегче, то лишь самую малость. Так что этот год нам с Женькой придется как-то пережить, и тут надежда на жалкие ошметки моих институтских знаний. Все же Бауманка – это серьезно, особенно если родная бабуля когда-то преподавала там математику в ранге профессора. Увы, ее кровь во мне точно отдохнула… Ну да ладно, матанализ пойдет только в девятом классе, а там должна прийти другая учительница.

На этой мысли я себя осадил. Я что, собираюсь, подобно книжным попаданцам, взрослеть, готовя себя (и альтер эго, конечно) к великой цели – но когда-нибудь потом, в далеком будущем? Ох, сомнительно, что я тут ради такого именно расклада. Уж очень все… не то чтобы зыбко… Построено на своего рода динамическом равновесии. И наше с Женькой «соседство», подразумевающее нахождение какого-то компромисса, а вовсе не полное поглощение, а то и замещение его личности моей. И флешбэки эти… в смысле – этот. Потому как до сих пор случился только один. Но что-то подсказывает мне, что им дело не обойдется. Так что не стайер я, не стайер. Моя дистанция – в лучшем случае полторашка, да и то…

Урок тем временем шел своим чередом. Тема была не бей лежачего:

– В курсе седьмого класса вы начали изучать векторы и действия с ними. В этом году изучение будет продолжаться. Поэтому сначала вспомним основные сведения о векторах…

В общем, до конца урока я пребывал в медитативной дреме. Аст (на этот раз я устроился подальше от учительского престола) поначалу толкал меня локтем, но быстро понял бессмысленность этого занятия и отстал. Я же лениво наблюдал за попытками Женьки обрести контроль над телом – безрезультатные, в общем, попытки. Так, дернется чуток рука или голова повернется в сторону нашей классной секс-бомбы Оленьки Канищевой – вот кому мода конца семидесятых на экстремальное мини пришлась особенно кстати…

А вот когда прозвенел наконец звонок, и мы выскочили с облегчением в коридор – вторая перемена, аж четверть часа! – меня накрыло. Всерьез. Потому что… Мы, наш класс «А», был дружен – и в последние два года учебы, и потом, после школы. Встречались, общались, перезванивались. А раз в год, девятнадцатого октября, в «день лицеистов», собирались у памятника на Пушкинской. Кое-кто переженился, потом развелись, ясное дело… Другие пропали с концами, а кто-то и сохранил школьную связь на долгие годы.

И вот – они. Все. Подумайте, каково это – видеть вокруг своих живых мертвецов, уже оплаканных и потерянных годы назад. Желтый лоб этого целовал на отпевании. Гроб того нес. Этому на могилу – нет, на плиту, под которой капсула с пеплом из горелого БТРа – приносил цветы. И они, живые, рядом, огрызаются если случайно толкнул в суете большой перемены… А других, о ком услышал случайно: «Ада Михайловна… Помнишь твою первую учительницу? Умерла два года назад» – ты встречаешь в школьных коридорах, деловитых, грустных, веселых, не знающих своей обреченности. Тот разбился на мотоцикле, этот попал в плен в Кандагаре, а через неделю его голову подкинули к блокпосту – без глаз, ушей и языка. Этот умер в сорок, этот – в сорок три, от цирроза, спился, ясное дело… А этот – жив, но не выходит из дома, перенес четыре операции. И живы еще Высоцкий, Окуджава и Визбор. БГ – молод, ни у кого нет ни смартфона, ни даже интернета. И друзья кричат тебе с другого конца школьной рекреации: «Женька, давай сюда!» – а ты поворачиваешься и видишь кучку стариков, мертвецов и предателей в юных телах…

 

Да, сейчас я вполне могу сработать под девочку Алису из финальных кадров «Гостьи из будущего» и рассказать каждому, что его ждет. Только вот обрадуют ли их мои откровения? Нет уж, нафиг такое попаданство. Остается надеяться, что Женька не способен воспринимать мои эмоции и главное – мою память в полном объеме. Пока не способен.

И тут – щелкнуло. Уж не знаю, наложилась ли Женькина попытка на мой эмоциональный всплеск, или я сам интуитивно захотел спрятаться поглубже, уйти в мозговую тину – что угодно, лишь бы подальше от этой реальности, – а только из узкого тупичка возле кабинета труда на первом этаже наше общее тело вывел уже он. Я перепугался, что у альтер эго случится после такого насыщенного утра откат, и он с ревом ужаса кинется в медкабинет. Откуда его увезут прямиком в заведение, где персонал необычайно ласков, двери в палатах лишены ручек, а рукава рубашек, по странному капризу портного, завязываются за спиной. Но Женька приятно меня удивил. Нет, завис, конечно, ненадолго, благо перемена была длинная, в четверть часа. Но – собрался, выбрался из «убежища» и поплелся на третий урок. А мне оставалось только сидеть в уголке и обдумывать случившееся.

Выходило так, что после того, первого щелчка, поменявшего нас местами, мой разум испытал нечто вроде эйфории. Отсюда и все последующее фанфаронство – что на лестнице с завучихой, что потом на уроке истории. Почему? А кто его знает. Вот, к примеру, объяснение: немолодой разум не справился с выбросом молодых гормонов, захлестнули эмоции, а в результате…

Впрочем, ничего страшного ведь не произошло? На переходный возраст можно списать многое, особенно в самом начале учебного года, после трехмесячного перерыва. А вот дальше следует быть осторожнее. Пусть Женька сейчас обвыкнется с мыслью, что нас в его теле двое – похоже, это он уже понял. И прошелся-таки по самым верхам моей памяти. Успокоится, уверится, что его не собираются выбрасывать на помойку, чтобы освободить место для другого разума.

И еще. Теперь я воспринимаю его мысли и эмоции гораздо глубже, чем раньше. А он, зная о моем существовании, сможет отнестись более взвешенно и осмысленно к попыткам «вмешательства» изнутри. В том числе и попробовать от них «закрыться».

Получится ли? Проверяется опытом. Но с этим лучше пока повременить – еще один спонтанный щелчок, да еще посреди урока, нам точно не нужен. Посижу-ка я, пожалуй, спокойно, посозерцаю, отложив любые эксперименты. А дальше – будем посмотреть, как говорят в одном южном приморском городе.

Следующей, третьей по счету, была физика. Как и геометрия, это был первый урок по данному предмету в новом учебном году. Женька открыл учебник (Перышкин, тоже, между прочим, легенда…), и там обнаружились… сплошные «тепловые явления». Причем на начальном, самом примитивном уровне – никаких тебе трех законов термодинамики и циклов Карно. Даже обидно, все же по своему образованию я теплофизик…

Попробовать легким, наилегчайшим таким толчком помочь «реципиенту»? Нет, не стоит. Раз уж решил подождать с экспериментами, изволь исполнять. Тем более что на первом уроке ничего серьезного не ожидается. А я пока отдохну, все эти «щелк-щелк» даются, как выяснилось, довольно тяжело.

В то, что произошло дальше, с трудом поверит любой ценитель попаданческого жанра. Я… заснул. Нет, Женька продолжал бодрствовать – сидел на уроке (снова за одной партой с Астом), впитывал крупицы знаний, балбесничал, как водится, помаленьку. Отрубился именно я, мое сознание – видимо, эмоциональная перегрузка оказалась слишком сильной, и разум словно провалился в темный, глухой омут без флешбэков и сновидений, оставив юное альтер эго в гордом одиночестве.

Очнулся я часа через два, причем на улице. Уроки уже закончились, и Женька вместе с Астом неторопливо шли домой, на ходу обсуждая школьные события. Серега напирал на «доклад» о полковнике Карягине, «реципиент» благоразумно отмалчивался. Ну еще бы: а что он мог сказать?

После физики был еще один урок, география, после чего случился классный час, который я, естественно, проспал. А зря, как выяснилось. В прошлом году классной руководительницей нашего седьмого «А» была Алла Давыдовна, та самая миловидная «англичанка». В этом же ее место заняла учительница русского языка и литературы Галина Анатольевна – и останется нашей «классной» все три года, до самого выпуска.

Это были особенные, ни на что не похожие годы. Многочисленные поездки двух классов – нашего «А» и параллельного «Б», где классной была ее сердечная подруга, тоже «литераторша». Питер-Ленинград, Михайловское, Константиново, Шахматово, Бородино, просто лес с костром и ночевками в палатках…

Пушкинская перемена 30 января – большая двадцатиминутная перемена, во время которой актовый зал был набит битком, а мы читали стихи. Уроки, на которые она приносила из дома подсвечники, зажигала свечи и запирала на ключ дверь, чтобы не зашла ненароком завуч и не поломала атмосферу. Парты отодвигались, мы усаживались в кружок, и начиналось чтение Пушкина. Начитывала в основном сама: «И поводила все плечами, все улыбалась Натали» – почти ее портрет. Потом – ранний Маяковский, «Облако в штанах», «Флейта-позвоночник». А уж когда в программе появился Толстой… Темы сочинений: «Почему Андрей Болконский не женился на Наташе?», «Понял бы князь Андрей русскую пляску Наташи?», «В какой семье вы хотели бы воспитываться? У Болконских или у Ростовых?».

Лет через двадцать после выпуска, на юбилейной встрече она как-то проговорилась:

– Мы с Татьяной Иосифовной (та, вторая литераторша) раскладывали тетради и, беря каждую следующую, загадывали: этот – у Ростовых, этот – у Болконских. Почти ни разу не ошиблись.

А я помню, как Галина Анатольевна, придя в класс, сказала:

– Я поняла, почему так часто плачу от вас: почти все хотят жить в семье Болконских.

Я тогда, помнится, выбрал Ростовых. Ну симпатичен мне открытый, прямолинейный, как кавалерийская пика, гусар Николенька…

Вот такая учительница. А я самым вульгарным образом проспал ее первый классный час!

Видимо, Женька сумел уловить мое смятение, потому что по-быстрому закруглил разговор, попрощался с Серегой и заторопился домой. На прощание они договорились насчет завтрашней тренировки, и тут я снова слегка напрягся. Недаром, ох недаром Васич сулил еще вернуться к разговору о вчерашней моей фехтовальной эскападе…

Вторник, 5 сентября 1978 г.

Ул. Онежская.

Дело к ночи

Рефлексия – это «наше все» для истинного попаданца. Именно она, а отнюдь не стремление:

…затащить в постель свою первую любовь и вообще всех попавшихся по дороге красоток;

…избить школьных уродов, которые нещадно его чморили и вообще ставили в неприличные позы;

…перепеть/переписать все бестселлеры девяностых и нулевых под своим именем;

…поднять тучу бабла на фарце, кладах, подпольных тотализаторах, выигрышных номерах «Спортлото» и прочих темных и не очень схемах;

…сдать компетентным органам всех сколько-нибудь известных предателей, перебежчиков, маньяков;

…et cetera, et cetera, et cetera[3] – далее по всем известному обязательному списку попаданца в позднесоветское прошлое.

Итак, рефлексия. Почему? Тут все элементарно. Вы думали, что самым сложным будет справиться с валом новых впечатлений, а также избежать оговорок, анахронизмов и прочих проколов, способных засветить попаданца перед органами и прочими заинтересованными и не очень лицами? Да ничего подобного. Потому что самое сложное – совсем другое.

Авторы, как и потребители «попаданских» романов, редко дают себе труд задуматься: а куда девается тот «я», который был «мной» в детстве, если я его заменил? Исчезает без следа? Растворяется в ноосфере? Живет вместе со мной?

Представьте, что вы – ребенок, в сознание которого начинает ломиться больной, выгоревший, проживший лучшие годы старик, стараясь сожрать его, вытеснить, не признавая за ним права на существование как таковое.

А с другой стороны: представьте, что вы взрослый, разумный человек, на которого обрушивается эмоциональная нестабильность подростка вместе со всеми моментами детства, которые давным-давно превратились для вас в остаточное сияние выгоревших звезд. Ребенок, которому вдруг стало со всей очевидностью ясно, что все, что на земле дышит и живет, рано или поздно ложится под разящую косу времени – и вот оно, непреложное тому доказательство.

Представили? Ау, санитары… И тут-то на помощь приходит она, рефлексия. Способ разложить по полочкам собственные эмоции, побуждения, намерения. Мало того, единственный, как выяснилось, разумный способ примирить с собой подростка, с которым вы делите тело. Не дать свихнуться обоим, мягко, шаг за шагом, на кошачьих лапках обходя по мере сил острые углы и стараясь не делать резких движений, которые все равно неизбежны…

Короче, я оставил Женьку в покое. Нет, больше не засыпал, вместо этого сумел вогнать себя в медитативный транс, сквозь который и воспринимал окружающую действительность. И пока он поглощал ужин (мама вернулась рано, сказала, что отпросилась с работы, благо ВНИИТЦ, где она числилась старшим научным сотрудником, неподалеку, на Флотской), пока рассказывал о новой классной, пока хвастался пятеркой по истории (ни слова о «совместном» докладе, мошенник эдакий!), пока делал вид, что готовит уроки (уселся за стол, пристроил перед собой учебник, а сам выдвинул ящик с розовым томиком Вальтера Скотта) – так вот, пока «реципиент» занимался обычными своими делами, я раскладывал по полочкам, нумеровал, выстраивал намерения, мысли, воспоминания. Делал все, чтобы после нового «щелчка» он получил стройную картину, материал для размышлений, почву для шага вперед в налаживании контакта. И сам не заметил, как сполз в глухое забытье.

На этот раз обошлось без наводящих оторопь новостных репортажей с ядерными ударами и огнеметными танками. Монитор, правда, имелся – он висел на противоположной стене, черный, кажется, даже покрытый пылью. Стол, пластиковая бутылочка газированного «Святого источника» (эта деталь почему-то отчетливо бросилась в глаза – все остальное было слегка размыто, не в фокусе, и лишь бутылка имела нормальный вид), россыпь разноцветных файлов, несколько ручек. Одним словом, офисная рутина.

А вот сидящий напротив человек в это понятие никак не вписывался. Казалось, он только что выбрался из бункера – а может, это место тоже располагалось глубоко под землей? Нестарое еще, лет пятидесяти с небольшим, лицо уродуют мешки под глазами и какая-то неистребимая серость, словно кожа месяцами не видела солнца, а воздух его овевал исключительно кондиционированный, мертвый. Генеральский мундир хоть и сидит аккуратно, но носит следы застарелой несвежести. Китель нараспашку, узел галстука слегка распущен, верхняя пуговица рубашки расстегнута. Так и видишь, как владелец которую по счету ночь засыпает прямо в рабочем кабинете, не снимая брюк, повесив китель и рубашку с галстуком на спинку стоящего возле кожаного дивана стула. И за всем этим – серым лицом, несвежим кителем, отечными веками – прячется неимоверная усталость, тоска, обреченность. Бункер – он бункер и есть.

– Вас выбрали за некий присущий вам взгляд на окружающий мир, – заговорил генерал. Голос у него был хриплый, свистящий, одышливый – человек явно злоупотреблял сидячим образом жизни. – А также, и далеко не в последнюю очередь, за родственников и близких, причем не вас нынешнего, шестидесятилетнего, со всем вашим жизненным багажом, а того, подростка…

– То есть и в прошлое теперь отправляют по блату?

Второй голос – мой. Обычно человеку непросто узнать себя на звукозаписи, если, конечно, он не блогер, артист или телеведущий. Но тут сомнений почему-то нет. Причем голос этот явно принадлежит мне шестидесятилетнему, как и сказал только что незнакомый генерал. Голос деланно-ироничный, слегка небрежный – ясно, чтобы скрыть неуверенность, а пожалуй, и испуг. Обычное дело.

 

– Не совсем по блату. Точнее – совсем не по блату. Впрочем, можете считать и так, для дела это значения не имеет. Вы были отобраны по многим критериям, и родственные связи – лишь один из них. Главное, что вам следует запомнить: без сотрудничества со своим юным альтер эго вы не добьетесь ничего. Ясно? Ни-че-го. Либо выгорите, рассосетесь в подростковом сознании, оставив после себя заведомого неврастеника, а то и законченного инвалида по психиатрии. Либо, наоборот, поглотите, подавите его, и тогда придется заново прожить жизнь, совершенно точно зная, какая беда ожидает и вас, и всех на этом шарике – и понимать, что единственный шанс отвести ее безвозвратно упущен. Вами. И долго вы так протянете, прежде чем потянетесь к бритве, пачке снотворного или открытому окну?

Генерал умолк, наклонился вперед, при этом кончик галстука зацепил одну из авторучек, и та покатилась по столешнице. Он протянул руку к бутылке и…

Женька сидел на диване – встрепанный, перепуганный. За окном – глухая беззвездная ночь, будильник на столе показывает четверть третьего. Что до меня, то я пришел в себя, как и в прошлый раз, одновременно с ним и теперь лихорадочно пытаюсь осмыслить этот, второй по счету, флешбэк. Чем он отличается от предыдущего? А вот чем: в нем я увидел (ну хорошо, услышал) себя самого. А еще – из него можно почерпнуть информацию, касающуюся меня лично. Точнее – нас. Обоих. А еще точнее – того, зачем с нами происходит… то, что происходит. Потому что кого как не Женьку имел в виду генерал, рассуждая о том, что мне – нам – предстоит сделать?

А собственно, что именно нам предстоит? Ни слова о природе опасности, грозящей «шарику», как и о природе «особого взгляда» на действительность, якобы мне присущий, и о тех «родных и близких», из-за которых меня выбрали, он не сказал. Может, потом? В очередном флешбэке? Похоже, им положено случаться именно во сне. Конечно, двух случаев маловато для уверенной статистики, но ведь будут и другие, будут! А значит, подтверждается еще одно заключение: я не стайер. Генерал и те, кто за ним стоит (а они имеются, к гадалке не ходи!), похоже, ждут от меня вполне конкретных действий. И откладывать их на потом никак нельзя категорически.

И при всем при том – отчетливое, засевшее, как гвоздь в сапоге, и оттого столь же раздражающее чувство, что я совершенно точно знаю, о чем идет речь.

Вот и понимай как хочешь…

– И как же все это понимать?

Женька уже немного пришел в себя. Паники, как прошлой ночью, нет – наоборот, есть ясное осознание реальности происходящего. Похоже, мои усилия не пропали даром.

А понимать это надо так, что мы имеем бонус. Причем – чертовски важный бонус. Уж не знаю, где тут курица, а где яйцо, был ли флешбэк следствием налаживания контакта общения или, наоборот, стал толчком к нему, но факт есть факт. Теперь у нас получается не просто обмениваться «подталкиваниями», ощущениями, намеками, но и общаться напрямую.

А может, сам флешбэк – следствие того, что я дал «реципиенту» доступ к моей памяти? А что, вполне себе версия: он просматривает ее и как бы собирает заново, то есть делает то, до чего у меня самого никак не дойдут руки. Текучка заедает, хе-хе…

В общем, мы сумели поговорить. Недолго и не слишком вразумительно, но ведь лиха беда начало. Разговор этот вымотал обоих почище самого флешбэка, но Женькину фразу, произнесенную перед тем, как мы оба провалились в сон, я расслышал хорошо:

– Пожалуйста, только не надо больше так делать – силой выкидывать меня из меня…

Среда 6 сентября, 1978 г.

Ул. Онежская.

Новое утро

Удивительно, но трудности диалога двух наших личностей рассеялись вместе со звонком будильника. Потому что уже в ванной, за обязательным утренним туалетом мы с альтер эго попробовали поболтать и выяснили, что не испытываем при этом особых трудностей. Больше всего диалог походил на телефонный разговор. Или, скажем, на беседу людей, совместно занятых достаточно сложным делом.

Хороший пример: раллийный экипаж на каком-нибудь «Даккаре». Есть пилот и есть штурман. В каждый конкретный момент нагрузка на них сильно различается, но ведущим в этой паре все равно является пилот. Что не мешает им беседовать по ходу гонки, в том числе и на тему управления общим транспортным средством. Когда же нагрузка на одного из них резко возрастает – скажем, особенно сложный поворот, или штурман должен быстро выбрать новый вариант маршрута, – то он может и выпасть на время из беседы. Или ограничится тем, что будет слушать рассуждения напарника.

И вот что у нас получилось:

Я: «Ладно, договорились, я пока не лезу. Но если понадобится помощь – имей в виду, я всегда готов, как юный пионер. Ты только пропусти, а дальше уж я сам…»

Женька (хихикая): «Это как в анекдоте про вьетнамского летчика?»

«В каком это анекдоте?» – машинально спрашиваю я и тут же вспоминаю.

Да вы наверняка слышали:

«Поставили наши во Вьетнам новейшие МиГи. Инструктируют летчика-истребителя по имени… скажем, Сунь Хунь Чай:

– Управление простое. Если плохо будет, жми первую кнопку. Если хуже – вторую. Если совсем кранты – вот эту, красную.

Ну, сел Сунь Хунь Чай и полетел. Навстречу – „Фантом“.

„Ой, плехо“, – думает Сунь.

Нажал первую кнопку. Пых! „Фантома“ как не бывало. Порадовался, летит дальше. Навстречу – звено „Фантомов“.

„О, хузе“, – понимает Сунь.

Нажал вторую кнопку, те и попадали. Полет продолжается. Навстречу – уже целая эскадрилья „Фантомов“.

„Ну, все…“ – думает Сунь Хунь Чай и нажимает красную.

Сзади кто-то хлопает его по плечу:

– А ну-ка, косоглазенький, подвинься, сейчас мы их…»

Сам, прошу заметить, вспомнил, без подсказки. Или это опять штучки общей памяти?

Завтрак. «Овсянка, сэр!» – проинструктированный мною Женька приводит маму в восторг анекдотом про британского лорда и наводнение на Темзе. А дальше: «Вы слушали Пионерскую зорьку», «реципиент» (вполне на этот раз выспавшийся) хватает собранную с вечера сумку и выбегает из дома.

Маршрут выбирается в обход – дольше минут на пять, зато меньше вероятность встретить одноклассников. Нет, мы никого не боимся, просто тогда придется здороваться и дальше идти вместе. А нам сейчас есть с кем поговорить.

Я: «Слушай, третьим уроком русский. Пусти порулить, а? Очень хочется с Галиш… с Галиной Анатольевной хоть после урока поговорить».

Женька: «Успеется. Договорились же, ваша сегодня будет тренировка».

Я: «Да брось ты выкать. В конце концов, я – это ты».

Женька: «Хорошо. Тренировка ваш… твоя. А в школе я буду главный. Это мне надо учиться, а ты и так все знаешь. Ну и дров вчера достаточно наломал, ребята неделю еще будут вспоминать…»

Тут он прав, причем по обоим пунктам. Особенно насчет дров – их было наломано от души, и с завучихой, и на уроке истории… Жалкие мальчишеские выходки, недостойные шестидесятилетнего мужика. А перед Гешей-то как стыдно, и не передать… Впрочем, он, конечно, ничего не понял и воспринял происходящее именно так, как я и рассчитывал: как попытку самоутверждения очередной жертвы переходного возраста. Кстати, что-то незаметно, чтобы сопливое альтер эго слишком уж горевало по этому поводу. Ну да, помню, какими глазами смотрела тогда Милада…

Вот и ограда школьного палисадника. Сегодня на «тропе Хо Ши Мина» дежурят два хмурых десятиклассника – разворачивают особо торопливых к воротам. Вон, уже и по уху кому-то заехали – не слишком сильно, для порядка. И правильно, нефиг беспорядок нарушать и дисциплину безобразничать! Крюк-то невелик, всего каких-нибудь метров пятьдесят. Крыльцо, распахнутая дверь, еще один блокпост: «А сменка где?» Да вот она, вот – полиэтиленовый пакет с кедами засунут в сумку поверх учебников. Не в тряпичном же мешочке ее носить, за шнурок, как пятиклашка?

Первый звонок, бегом наверх, на второй этаж. Родной семнадцатый кабинет, прямо напротив учительской… Учебный день начался.

Среда, 6 сентября 1978 г.

Ул. Фестивальная, школа № 159.

Еще один день

3«И тому подобное», «и так далее» (лат.).
Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?
Купите 3 книги одновременно и выберите четвёртую в подарок!

Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке:

  1. Нажмите на многоточие
    рядом с книгой
  2. Выберите пункт
    «Добавить в корзину»