Таинственный пассажир

Сергей Сергеевич ускорил шаги и быстро вошел в вестибюль метро.

В авиационном институте полковник Дымов задержался куда дольше, чем предполагал. После короткого разговора с начальником института и секретарем парткома он уединился в предоставленной ему для работы маленькой комнатушке и углубился в чтение архивных материалов. Незаметно шло время. Тишина нарушалась только шелестом переворачиваемых страниц и однотонным стуком стенных часов. Часы показывали двенадцать, когда Дымов прекратил чтение. Он откинулся на спинку стула и некоторое время сидел неподвижно, закрыв глаза. Потом решительно поднялся и потянулся до хруста в костях.

В длинном коридоре, куда он вышел, было полутемно. Только из кабинета начальника института пробивался свет.

– Зачитался, товарищ полковник? – приветливо встретил его начальник – невысокий сухощавый человек, известный всей стране ученый. Он уже не раз встречался с Дымовым и знал, что тот зря не будет терять дорогого времени. Хитро улыбнувшись, добавил:

– Этаким запоем можно читать только приключенческие романы, а не архивные материалы… Хотя, как сказать, ведь вы читатель особого рода.

Он молодо рассмеялся и протянул руку к телефону:

– Сейчас домой или в министерство?

– В министерство, – ответил Дымов. – Да вы не беспокойтесь! Я доберусь.

– Где уж там, на ночь глядя, пешком идти?

Набирая номер, начальник института сосредоточенно смотрел в трубку. Дав распоряжение о машине, он спросил, не возражает ли полковник, если по дороге шофер подбросит домой и майора Барабихина. Майор еще в институте.

Дымов охотно согласился. Спускаясь по широкой институтской лестнице, он подумал, что вообще-то получилось очень удачно. Ведь он только что, знакомясь с личными делами и архивными материалами здесь, в научно-исследовательском институте, твердо решил пригласить к себе Ивана Васильевича Барабихина и побеседовать с ним. И сейчас Дымов был доволен, что знакомство с майором Барабихиным начнется не с официального приема в кабинете, а с совместной поездки в машине.

«Победа» уже стояла у подъезда, но Барабихина еще не было. Он пришел через несколько минут, слегка запыхавшись, и извинился, что заставил себя ждать.

– Вы что же, каждый день так поздно задерживаетесь? – поинтересовался Сергей Сергеевич, когда они уже сидели в машине и первое знакомство состоялось.

– Поздно? – удивился Барабихин. – Что вы, товарищ полковник. Сегодня Тася, моя жена, удивится, что я так рано приехал. Обычно, – он посмотрел на часы, – я засиживаюсь куда позднее.

Машина вынырнула из переулка и, набирая скорость, неслась по широкой улице. Шофер отлично знал маршрут. Видно, ему не впервые приходилось отвозить инженер-майора домой.

Сергей Сергеевич искоса поглядывал на соседа. Ему положительно нравилось открытое, простое лицо Барабихина, освещенное маленькой кабинной лампочкой. Широкий выпуклый лоб, серые глаза, слегка навыкате, по-видимому, близорукие, и какой-то забавный, по-детски слабо очерченный подбородок.

– Иван Васильевич! – вполголоса обратился Дымов к майору. – Мне бы хотелось побеседовать с вами, не здесь, конечно, а в более подходящей обстановке. Вы не смогли бы завтра зайти ко мне? Я вам закажу пропуск.

– Завтра? – Иван Васильевич потер лоб, припоминая распорядок завтрашнего дня, и удовлетворенно кивнул головой. – Завтра – пожалуйста. В котором часу? В четыре? Явлюсь!

Машина плавно катила по асфальтированной мостовой. Спокойные, тихие переулки и улицы окраины города, откуда они ехали, постепенно сменялись все более людными улицами, ведущими к центру, к широким московским площадям и магистралям.

– Далеко вам приходится ездить, – заметил Дымов. – Хорошо, что есть машина, а то пешком такая прогулка на час, не меньше.

Он вытащил папиросу и приготовился закурить.

– Ничего! – Иван Васильевич молодцевато тряхнул головой. – Легкий кросс по городу. Он с успехом заменяет мне физкультзарядку.

– А сердце позволяет? – Дымов с интересом посмотрел на майора.

– Сердце? – удивленно переспросил Барабихин. – Да оно у меня как выверенные часы. Никаких перебоев.

– Это хорошо!

Сергей Сергеевич зажег спичку и закурил.

– Очень хорошо! А то я сегодня случайно наткнулся на ваше личное дело и прочитал в нем рапорт. Вы его еще в сорок восьмом году писали, тогда у вас крепко пошаливало. Пришлось из-за сердца раньше времени из Берлина вернуться.

Едва уловимая тень промелькнула на лице Ивана Васильевича. Он молча посмотрел на Дымова и сразу отвел глаза. Наступило молчание.

Шофер резко затормозил. Машина остановилась у дома, в котором жил инженер-майор Барабихин.

Глава четвертая. Признание инженер-майора Барабихина

Жаркие дни стояли в конце июля. Солнечные лучи настойчиво пробирались в комнату и ничто: ни шторы, ни вентилятор – не спасали от зноя и духоты.

Время клонилось к вечеру. Сергей Сергеевич Дымов в легкой летней рубашке с расстегнутым воротом сосредоточенно писал за своим большим столом. На диване, истомленный от жары и жажды, сидел капитан Уваров Алексей Петрович, помощник и ученик Дымова. Он только что кончил докладывать и сейчас жадно поглядывал на нераскупоренную бутылку фруктовой воды, стоявшую на маленьком столике.

В тишине слышен был скрип пера. Полковник работал.

– Да-а! – медленно протянул Уваров и горестно вздохнул: – Вот она – инквизиция-то. Самая настоящая!

Дымов поднял голову и рассмеялся.

– Воспитывай волю, товарищ капитан. – Он взял со стола бутылку и потряс ею над головой. – Уже четыре часа с искушением борюсь и ничего – выдерживаю.

Уваров недоверчиво посмотрел на начальника.

– Ну, прямо отец Сергий у Льва Николаевича Толстого. Что ж, и имя у вас подходящее. Менять не надо.

Капитан решительно встал с дивана.

– Разрешите отлучиться, товарищ полковник. Пойду напьюсь.

– Да ладно уж, пей! – смилостивился Дымов. Он медленно открыл бутылку, наполнил стакан ароматным шипучим напитком и протянул Уварову. Потом тяжело вздохнул, вытащил из ящика стола второй стакан, налил его до краев и с наслаждением стал пить короткими глотками.

– У, искуситель! – глянул он на помощника.

Глаза капитана смеялись. Утолив жажду, он облегченно вздохнул и, как ни в чем не бывало, деловито осведомился:

– Товарищ полковник, может, поиски Сиротинского прекратить? Несуществующего человека ищем. Ни в Москве, ни в пригородах Владимир Владимирович Сиротинский не значится. Чего же зря время терять?..

– Прекратить?! – Сергей Сергеевич удивленно посмотрел на помощника. – Прекратить только потому, что человек назвался вымышленным именем и фамилией? Да ты что?.. – Он хотел сказать что-то резкое, но сдержался. – Не прекратить, а усилить поиски, человек – не иголка, найдется!

Дымов внимательно смотрел на Уварова. Алексей Петрович стоял, упрямо наклонив голову и покусывая губы.

Полковник хорошо знал характер своего помощника. В недавнем прошлом комсомольский работник, ныне способный молодой чекист, Уваров был на редкость настойчив и прямолинеен.

На оперативных совещаниях он смело отстаивал свою точку зрения, нередко идущую вразрез с мнением руководства. Вот и сейчас вся поза капитана выражала несогласие с решением начальника, и Дымов решил поговорить начистоту.

– Садись! – скомандовал он. – Выкладывай все свои сомнения!

Алексей Петрович пожал плечами, сел и начал говорить, не ожидая повторного приглашения.

– Мы разыскиваем, извините меня, мифическую личность. Давайте разберемся, товарищ полковник. Что у нас есть? Какими данными мы располагаем, чтобы бить тревогу и собирать материал о человеке с вымышленной фамилией? По-моему, – никаких. Вы можете сказать: а сообщение комсомолки Липатовой? Извините, Сергей Сергеевич, но я считаю, что это сообщение малоубедительно. И я докажу это. Что особенного рассказала Липатова? Видите ли, она познакомилась и начала встречаться с тридцатилетним мужчиной. Ну и что из этого следует? Парень попался пройдоха. Небось и жену, и детей имеет, а ей представился одиноким, холостым. Таких сукиных сынов еще немало. А чтобы она проверить не могла, он назвался вымышленным именем. Ни адреса, ни телефона не дал. Может быть такое дело? Вполне!

Пойдем дальше! – Уваров загнул палец. – Встречались они часто… В конце концов, не все же о нежных чувствах говорить, есть и другие, более серьезные, темы. Наверное, Липатова рассказывала об институте, о знатных людях института, о большой работе, которая у них ведется. Возможно, что и фамилию Барабихина в связи с этим называла. Парня все это заинтересовало. Он же техник. В клубе института, куда Липатова его пригласила, он увидел людей науки, внимательно слушал доклад, может быть, из-за этого своей спутнице недостаточно внимания оказывал… А тут еще два-три вопроса о работе Барабихина задал, ну, девушка и рассвирепела. Чуть ли не в шпионских намерениях обвинила. Знаете, Сергей Сергеевич, – капитан мотнул головой, – не каждый такое стерпит. Другой, посмелее да почестнее, так тот на место поставит, пристыдит, извинения потребует… А наш герой просто удрал, смылся. Небось решил – подальше от греха. Фамилию наврал, имя наврал, как бы чего не вышло. Все они, донжуаны, такие! – категорически закончил Алексей Петрович и для большей убедительности махнул рукой.

Дымов посмотрел смеющимся взглядом на помощника и, хитро прищурившись, не без ехидства заметил:

– Здорово ты донжуанскую психологию изучил. Наверное, большой опыт имеешь?

– Сергей Сергеевич!.. – возмутился Уваров, но полковник продолжал уже вполне серьезно, без тени шутки:

– Доводы твои, Алексей Петрович, были бы убедительны, если бы они не страдали одним крупным недостатком.

– Каким, Сергей Сергеевич?

– Недостаточным знанием психологии советского человека… Настоящего советского человека.

Сергей Сергеевич закурил папиросу и, задумчиво глядя куда-то за плечо помощника, продолжал медленно, будто разговаривая с самим собой.

– Ты дал неправильную характеристику Липатовой, и отсюда вся порочность твоих предположений и умозаключений. Давай на все известные нам факты взглянем другими глазами и оценим их по-иному. Аня Липатова – простая, честная советская девушка. Сиротинский ей нравился, это бесспорно. Он сумел войти в доверие, прикинулся искренним, влюбленным. Больше того, человек, назвавшийся Сиротинским, знал, что Аня очень хорошо к нему относится. И вот, зная это, он перестал с ней церемониться. Он, очевидно, спешит и поэтому решил напролом идти к намеченной цели. Такой вариант вполне возможен.

Сделав глубокую затяжку, Сергей Сергеевич продолжал:

– А торопится по той причине, что работа лаборатории «С» и самого Барабихина близится к концу.

И обрати внимание, капитан, в большинстве случаев враги срываются именно потому, что не могут понять и разобраться в советских людях. Не могут понять, что чувство чести и долга перед Родиной для советского человека всегда являлось и является главным из всех его чувств и переживаний. Это полностью может быть отнесено и к Липатовой. Прежде чем прийти и рассказать о Сиротинском, эта девушка много пережила и много передумала… И пришла, потому что не могла не прийти.

Телефонный звонок прервал Дымова. – Да, да. Пропустите! – сказал он в трубку и, поднявшись из-за стола, коротко сообщил: – Пришел инженер-майор Барабихин.

Алексей Петрович был явно раздосадован. Он дорожил такими разговорами с полковником, любил поспорить с ним, иногда – это случалось нечасто – доказывал свою правоту. Не беда, что в их словесных поединках почти всегда победителем оставался Дымов – сказывался огромный опыт, больший политический кругозор, способность глубоко проникать в психологию людей.

Капитан Уваров нехотя поднялся и спросил:

– Мне уйти?

– Оставайся, если хочешь. Может быть, услышим что-нибудь интересное.

Сергей Сергеевич убрал со стола бумаги, и почти в тот же момент в дверь кабинета сильно постучали.

Дымов встретил Барабихина на пороге комнаты. Они поздоровались, как старые знакомые. Иван Васильевич с изумлением огляделся вокруг.

– У вас очень уютно! Вот уж никогда не подумал бы… даже цветы!

Сергей Сергеевич рассмеялся, но ничего не ответил. Он познакомил инженер-майора со своим помощником и пригласил к столу. И здесь произошло нечто неожиданное. Протерев очки (сегодня Барабихин был в очках) и не дав ни слова сказать полковнику, майор заговорил сам, заговорил взволнованно и торопливо:

– Мне бы хотелось, товарищ полковник, до начала нашего делового разговора кое-что рассказать вам. Я займу очень немного времени. Разрешите?

Дымов не выразил никакого удивления.

– Прошу вас, Иван Васильевич!.. То, что вы хотите рассказать, касается, видимо, вашего пребывания за границей?

– Да. То есть, вернее, моего преждевременного отъезда оттуда.

Иван Васильевич помолчал, собираясь с мыслями, и начал говорить:

– Когда вчера мы ехали в машине, вы поинтересовались моим сердцем. Здоровое сердце у меня, вполне здоровое, а вот в 1948 году сдало, крепко сдало… и нервы сдали. И дело-то вроде как пустяшное произошло, а переволновался и передумал я немало.

Барабихин снова помолчал и продолжал уже более спокойно.

– Должен вам сказать, что уже давно с группой товарищей я проектирую самолет новой конструкции. В 1947 году я опубликовал теоретическую статью на эту тему в одном журнале, и, собственно, с этого времени началась моя практическая работа в лаборатории. В 1948 году я выехал в Германию в командировку.

Иван Васильевич нервно забарабанил пальцами по краю стола и торопливо продолжал, словно боясь, что его перебьют:

– Я поехал вместе с женой… до этого мы недавно поженились. Она работала машинисткой. Родители ее погибли во время войны, единственный брат, моложе ее, учился в военном училище.

Сразу же по приезде в Берлин я с головой ушел в работу. Жена целыми днями оставалась одна. Молодая, неопытная, вначале она почти все время сидела дома, скучала, плакала, просилась обратно, а потом, по совету приятельниц и хозяйки, пожилой немки, – мы остановились на частной квартире – жена стала посещать магазины, модные ателье, кино. В общем, как говорится, начала быстро осваиваться в новой обстановке. В доме у нас появились изящные безделушки, хрусталь. Жена стала красиво и модно одеваться.

Вначале я как-то не обращал на это внимания. Жили мы скромно, думал – жена выкраивает кое-что из денег, которые я ей даю на расходы. Но однажды, как сейчас помню, это было вечером, пришел я с работы домой и вижу: у нас в комнате стоит замечательное пианино, отделанное под орех, фирмы «Стенвей», одной из наиболее дорогих фирм. Откуда, думаю? Знал, что такое пианино много денег стоит. К жене: где достала? Говорит, купила в комиссионном магазине. Сколько стоит? Назвала большую сумму. Я даже растерялся. Откуда у тебя появились такие деньги? Сначала она отнекивалась, пыталась превратить все это в шутку, заявила, что мне, мужчине, незачем вмешиваться в женские, хозяйственные, дела. В общем, честно говоря, хотела скрыть. Но я был буквально взбешен и даже впервые за время нашей совместной жизни накричал на нее. Она испугалась, расплакалась, а потом стала успокаивать себя и меня: «Пожалуйста, не волнуйся, Ваня, господин Штрумме – владелец комиссионного магазина – настолько любезен, что предоставил мне долгосрочный кредит. Я у него не первый раз в кредит покупаю. Он только просил никому, даже тебе, об этом не говорить. Хотя он тебя очень хорошо с моих слов знает».

Услыхал я такое, товарищ Дымов, в глазах у меня потемнело. Понял я, что большую ошибку совершил, не интересуясь времяпрепровождением жены, затратами, которые она делала, людьми, с которыми она встречалась.

Барабихин сделал паузу, откинулся на спинку кресла и расстегнул верхний крючок на воротнике офицерского кителя. Видимо, инженеру было душно.

Через секунду он продолжал свой рассказ:

– Объяснил ей как умел ее ошибку, ну, да делать уже было нечего. Узнал размер жениного долга, в течение недели с грехом пополам собрал нужную сумму, возвратил деньги через жену «любезному» господину Штрумме, а сам стал хлопотать о возвращении на родину. Откровенно скажу, боялся я за жену, боялся, чтобы по неопытности не попала она в какую-нибудь грязную историю… И сердце у меня действительно в то время стало пошаливать, видимо, волнения и неприятности даром не прошли.

– Больше ничего, никаких подробностей вам жена не сообщила?

– Нет… О чем же еще?.. Она видела, что вся эта история меня потрясла, и уверяла – искренне и горячо, – что рассказала все, абсолютно все, не забыв, не утаив ни одного слова. Сама она тоже сильно переживала, так как поняла, что наделала много глупостей. Ей даже стали мерещиться всякие страхи, опасности, и она торопила меня поскорее уехать из Берлина. И только тогда, когда мы возвратились в Москву, Тася начала успокаиваться, будто почувствовала себя в безопасности. Да и я, признаться, вздохнул с облегчением.

И Дымов и Уваров очень внимательно слушали инженер-майора Барабихина.

– Вы никому не сообщили о случившемся? – спросил Сергей Сергеевич.

– Нет. Никому. Смалодушничал, – признался Барабихин. – Жена просила, умоляла никому ничего не говорить. Кроме того, она ждала ребенка, и я опасался…

– Так, так… – протянул Сергей Сергеевич. – Скажите, Иван Васильевич, забирая вещи в долг, ваша жена давала расписки?

– Да. Но, когда она уплатила свой долг, Штрумме вернул ей все ее расписки, и я собственноручно их уничтожил.

Сергей Сергеевич молча кивнул головой. Он не хотел огорчать инженер-майора замечанием о том, что любой документ, в том числе и расписки, можно сфотографировать, в случае особой заинтересованности в них. Он еще сам не знал точно, являлась ли вся только что рассказанная история кознями врага, и поэтому не торопился делать выводы.

Иван Васильевич Барабихин внимательно посмотрел на посуровевшие лица чекистов и, ощущая невольно возникшую отчужденность, попытался улыбнуться.

– Вот, собственно, и все, что я хотел рассказать вам, товарищ Дымов. Уже больше четырех лет как мы вернулись. Всю эту историю я считал давно прошедшей, забытой, но вчера в машине вы мне задали вопрос о 1948 годе, о Берлине, и мне снова стало как-то не по себе. Почти всю ночь я думал, вспоминал и наконец решил обо всем рассказать вам. Может быть, это надо было сделать давно, но, как говорят, лучше поздно, чем никогда…

Иван Васильевич тихо добавил:

– Скажу вам честно: мое тогдашнее молчание там, в Берлине, мучает меня до сих пор… Теперь я слушаю вас. Зачем я вам понадобился?

Сергей Сергеевич пожал плечами.

– Откровенно говоря, то, что вы мне сейчас рассказали, я и хотел у вас узнать.

Видя недоуменное лицо Барабихина, он продолжал:

– У меня есть некоторые основания предполагать, уважаемый Иван Васильевич, что к вам и к вашей работе приковано внимание некой иностранной разведки. Говорю вам об этом прямо, открыто, так как верю вам.

– Благодарю вас!.. – В голосе Барабихина прозвучала искренняя радость, облегчение.

Дымов вышел из-за стола и зашагал по кабинету.

– Видимо, еще в сорок седьмом году, когда вы только что опубликовали теоретические статьи, ваша персона стала, как мы выражаемся, объектом внимания и изучения. Через полгода, как вы сами сказали, вы отправились за границу, в Берлин. Признаюсь, вчера я с большим интересом прочел ваш послужной список и ваше личное дело.

Простое, немного скуластое лицо полковника расплылось в широкой улыбке.

– Дай бог каждому из нас иметь такой личный счет… Но меня несколько удивили, озадачили ваши рапорты. В деле их два. И в обоих вы настойчиво просите разрешения немедленно вернуться в Союз. Так и пишете – немедленно! Не скрою, меня это даже заинтересовало. И мотивировка-то ваша – неожиданное сердечное заболевание, нервное расстройство – тоже, я бы сказал, несколько необычная. С чего это, подумал я, молодой товарищ, всего месяц с небольшим находящийся за границей, так быстро скис? Я решил поподробнее узнать. Пригласил вас поговорить лично. Ну, а теперь все понятно и без расспросов.

Сергей Сергеевич подошел к Барабихину, тот хотел встать, но полковник удержал его, положив на плечо руку.

– А сообщить обо всем, что вы сейчас рассказали нам, надо было вовремя. Это являлось вашей прямой обязанностью, обязанностью советского гражданина, офицера, коммуниста.

Барабихин опустил голову.

– Конечно, я совершил ошибку, – тихо сказал он. – Ради жены. К тому же мы очень быстро уехали, и мне казалось…

– Именно ради жены вам и следовало сообщить! – неожиданно резко сказал Сергей Сергеевич.

Потом помолчал и уже мягче, будто пытаясь сгладить только что допущенную резкость, спросил:

– У вас есть ребенок?

– Нет. Умер, когда ему было два года.

– Жена работает?

– Учится на курсах кройки и шитья.

Дымов молча подошел к столу и наклонился подписать пропуск. Передавая его Барабихину, он задержал руку инженера и сказал с большой сердечностью:

– Вот поговорили, и кое-что прояснилось. И у вас небось на сердце полегчало? Не правда ли?

Иван Васильевич благодарно кивнул головой.

– А почему мы начали проявлять интерес к истории, случившейся в 1948 году, – добавил Дымов, – об этом вы зря в догадки не пускайтесь. Всему свое время. Сейчас у вас своей работы хватает, работы большой и очень ценной. В ней ведь тоже и анализы и догадки нужны…

И еще одна просьба: ни с кем о нашей встрече не говорите, даже с женой. – Дымов усмехнулся. – Я вам тоже обещаю все наши беседы держать в секрете. Ну, желаю счастья, Иван Васильевич. Если понадоблюсь, звоните!

Он вырвал листок из настольного календаря, записал телефон и передал Барабихину. Уже у самых дверей кабинета Сергей Сергеевич неожиданно вспомнил:

– Кстати, ваш берлинский адрес и фамилию хозяйки вы не запамятовали?

– Как можно! – отозвался Иван Васильевич. – Вольфштрассе, 135. Хозяйка – фрау Гартвиг. Марта Гартвиг. Милейшая старушка.

Проводив Барабихина, Сергей Сергеевич сел за стол.

– Ну-с, Алексей, свет Петрович, твое мнение? – спросил он капитана.

– Любопытная история, товарищ полковник.

Уваров поднялся с дивана, подошел к столу.

– Сложное впечатление производит товарищ. – Он кивнул в сторону двери. – С первого взгляда такой прямой, откровенный, честный, а на поверку получается, что струсил, промолчал, скрыл. Сложное впечатление! – повторил он понравившееся ему выражение. Полковник молчал.

– Сергей Сергеевич! – Капитан Уваров с нескрываемым любопытством посмотрел на начальника. – Я же вас и вашу методу хорошо знаю, Для вас последовательность дороже всего. Скажите, товарищ полковник, как вы считаете, имеет история Липатовой отношение к Барабихину, к его жене и к их пребыванию за границей?

Сергей Сергеевич сделал таинственный вид и пальцем поманил капитана. Тот наклонился почти вплотную к нему.

– Знаешь, Алеша, – шепотом проговорил Дымов, – если бы я мог твердо и окончательно ответить на твой вопрос, я бы считал дело почти законченным.

Увидев разочарование на лице помощника, Сергей Сергеевич медленно, словно раздумывая, добавил:

– Наша задача, капитан, определить направление возможного удара… Я еще не знаю, будет ли это обходной маневр или прямой прицел!

От дальнейших объяснений полковник отказался. Он вытащил из ящика стола лист бумаги, положил ее перед капитаном и стал диктовать…

– Пиши запрос, капитан… Пиши: Берлин… По встретившейся необходимости просим сообщить характеризующие данные на владельца комиссионного магазина Штрумме и домохозяйку Марту Гартвиг, проживающую по Вольфштрассе, 135.