Читать книгу: «Склепы III», страница 3
На всем вокруг лежала печать хронического упадка. Потолок зарос паутиной, пол покрывал какой-то мусорный вонючий шлак, иногда скапливющийся в кучи, вокруг которых ползали или подыхали незнакомые Мартейну насекомые, наверняка болезнетворные паразиты. Статуи лемурчиков держали на пухлых коленях раскрытые книги.
Переходя очередную комнату, вроде галереи, Мартейн задержался, привлеченный собранием потемневших от времени картин в покрытых магическими символами рамах. На полотнах, судя по всему, были изображены члены рода Угаин, и их вереница убегала в темную вековую даль. Почему-то они вызывали необъяснимую тревогу; возможно, дело было в их неестественных позах. На одном портрете был нарисован широкогрудый старик в синей мантии; левой рукой он нагнул свою голову, пряча лицо в черной тени, и его выдающаяся лысина светилась, как полная луна. На другом был изображен маг почти в полный рост, только вот он стоял спиной к зрителю, но что-то, силуэт плеча или наклон головы, таило в себе возможность, что он вот-вот обернется. Вот один с таким окостеневшим выражением лица и стеклянным взглядом, словно позировал художнику уже после смерти. На другой картине замер надменный горбоносый старик с моноклем; длинные белые усы оседлали его верхнюю губу, как вилочная кость, в руках он держал развернутый свиток.
Холст на том месте, где был нарисован монокль, с сухим треском разошелся, и из дыры вползла толстая белая личинка, как нечестивая слеза. Мартейн с отвращением отвернулся и зашагал дальше.
Еще комната представляла собой паноптикум отрубленных и засушенных человеческих рук, которые, распластав пальцы, словно экзотические бабочки покрывали стены в строгом порядке. Угаин всегда отличались весьма экстравагантным вкусом в вопросах коллекционирования1.
Пыльная комната, похожая на кладовую, где копились, как отмершие частицы, старые, ненужные вещи. Перхоть древности лежала на сломанных статуях, старомодной мебели, детских игрушках, кипах одежды, в которую откладывала яйца моль. На полу, завалившись на бок, лежал волшебный фонарь. Мартейн вздрогнул, краем глаза заметив выступающее из тени хоботастое чудище, но тут же успокоился, признав в нем чучело гигантского муравьеда с когда-то роскошным, но теперь несколько полинявшим хвостом. Откуда-то он знал, что его привезла вместе с приданым совсем еще юная Ликейя, когда вышла за Гроциана и перебралась жить в Башню. Старая игрушка дочери волшебников, нежно-грустное напоминание о далеком, оставленном доме для боязливой девушки со смешным акцентом, мерзнущей в этих стылых стенах. Брачный договор, заключенный после скрупулезного изучения двух генеалогических древ, которые вот-вот должны были переплестись ветвями. На Мартейна вдруг нахлынула невыразимая печаль, и он дотронулся до свалявшегося черно-серебристого меха, но тут же отдернул руку, пытаясь изгнать из себя непрошенные эмоции-интервенты.
Снова плесневелый, заброшенный коридор, снова пролеты лестниц. Мартейн был так поглощен тяжелым, гранитным страхом замкнутых пространств, засевшим у него в груди, поэтому не сразу заметил, что за ним кто-то идет.
Легкие, почти неслышные шаги и звуки дыхания. Преследователь не торопился, но и не отставал. Лекарь хотел обернуться, но шея онемела, хотел остановиться, но ноги несли его дальше. Определенность была непозволительной роскошью для него. Напряжение и ужас росли. Мартейн едва сдерживался, чтобы не закричать, но кто-то соблаговолил сделать это вместо него.
Всю Башню до основания сотряс женский крик, полный невероятной боли. Стены и пол заходили ходуном. Мартейн слишком часто принимал роды, чтобы не узнать эти задыхающиеся, хриплые интонации. Он ускорил шаг. Его вдруг охватила незнакомая горечь.
– Посмотри на своего внука, – раздался женский голос за спиной.
Мартейн не хотел смотреть. Свечи у кровати роженицы не загорелись сами собой, а значит магического таланта у ребенка было как в чурке для колки дров.
– Посмотри же, – настаивал голос. – Больше у тебя шанса не будет. Бардезан сказал, что когда Грегор рождался… ну… он сломал там все, что только можно. Больше у Ликейи не будет детей.
– Я не верю этому никчемному лекаришке, – сказал Мартейн не своим, каркающим голосом, не замедляя шаг.
– Какая разница, во что ты веришь. Факта это не изменит.
– У нас с тобой никчемное потомство, Брейя, – пожаловался Мартейн.
– Не смей так говорить.
– Прости. Прости, я слишком устал. Мы так давно с тобой не разговаривали…
– Пообещай, что оставишь все как есть. Пообещай мне, – произнес голос, удаляясь.
– Брейя, не оставляй меня, – попросил Мартейн. – Только не сейчас.
Но голос ему не ответил, шаги за спиной стихли. Сдерживающая его сила исчезла, и теперь он мог обернуться, но уже не видел в этом смысла.
– Бассорба лжет, он вступил в сговор против меня, – сказал Мартейн, ожесточаясь. – Нас с потрохами сожрут, как только станет известно, что Угаин разучились колдовать. Пусть они попробуют еще раз.
Снова повторился женский крик. Мартейн без особого удивления обнаружил в своей руке трость с набалдашником в виде головы фавна, ту самую, которая сломалась во время боя в «Разрубленном шлеме», высвободив магический заряд.
– Пусть попробуют еще раз.
Снова крик. Мартейн шел, раздраженно ударяя тростью по каменным плитам.
– Еще раз.
Крик. Стук. Крик. Стук. Крик.
– Еще.
Стук.
Мартейн остановился, освобожденный от морока, тряся опухшей от видений головой. Ключ нетерпеливо порхал у высокой резной двери. Неплотно прикрытая створка пропускала слабый рдяной свет и запах разлагающейся бумаги. Лекарь открыл дверь
только тот, кто ходит неторными тропами, способен достичь Истины
и вошел в библиотеку.
Она сильно изменилась с его первого визита, словно прошли десятилетия. Книги были свалены в шаткие горы, на вершинах которых царствовали мышиные кланы. Невесомые шали из паутины свисали с потолка и слабо колыхались на легком сквозняке. Оскудевшие книжные полки щерились отсутствующими корешками, как выбитыми зубами. Глобус на треножнике зиял рваной дырой примерно в том месте, где должна была находиться Бороска. Кресло у камина пустовало.
В воздухе мягко парили исписанные листы и клочки бумаги. Не опускаясь ниже определенного предела, они, кажется, обладали теми же свойствами, что и ключ, и некоторые из них подлетели ближе к Мартейну. Первый же надорванный листок, который он взял в руки, оказался письмом, которое сообщало:
Магистру Искусства, Декану Астрологии, Кавалеру Печати Юга, Повелителю Жезлов, Трансцендентному Владыке, Сорцериеру Полной Луны, Покровителю Заблудших, Повергателю Могучих, Тысячелетнему Ворону, Пастырю Небесных Деревьев, Зодчему Теней, Надзирателю Тайн, Высочайшему и Мудрейшему Философу Рун,
Габрицию Угаин. Досточтимый брат наш! Не выразить словами, какова была наша печаль, когда нам стало известно, что ты практикуешь нетрадиционное, несанкционированное, да и попросту недопустимое Искусство. Слезно просим тебя воздержаться от этого в дальнейшем, иначе мы с прискорбием вынуждены будем освободить тебя от членства в нашем братстве.
С наилучшими пожеланиями,
Мистический Секретарь Голдурбак Воленто,
Гильдия Чародеев.
В следующем письме неопрятным, заваливающимся набок почерком человека, не привыкшего к перу и бумаге, было написано:
Великий Лорд,
благодарю покорно, что соизволили возложить на меня бремя, так сказать, избранности, коей я, жалкий человечек, по правде сказать, недостоин. Преклоняю колени перед вашей блестящей идеей сочетать практики нашего священного мечеводства и вашей Высокой Магии для создания Совершенной Формы. Если первые опыты закончились неудачей – вините меня и только меня и мои неуклюжие руки, благодарю покорно. Но теперь – теперь! – я наконец допер своим слабым умишком, как добиться успеха в нашем благородном начинании. Рецепт вот он, прямо передо мной.
Что до крайне удачно выбранного вами места, то потаеннее его во всем городе не найти, сами вокильцы охраняют его с простодушным рвением, упрощая нам нашу задачу, позволяя усердно трудиться вдали от взоров как Гильдии Чародеев, так и Цеха Мечеводов. Я уже все подготовил, и чаны, и смеси. На этот раз провала не будет, благодарю покорно.
Покорнейше советую пустить слух, что леди Ликейя снова беременна и уезжает в отдаленное поместье, чтобы родить вдали от городской суеты. Ее же оставить здесь, за стеной, на необходимый для соблюдения приличий срок, все необходимые удобства я подготовил.
Нам же с вами предстоит нелегкая, но прекрасная работа, и мне уже не терпится начать.
Подписи не было, имя автора письма осталось неизвестным. На глаза Мартейну попалась страница, вырванная из какого-то старинного фолианта. На ней была гравюра, изображающая бородатого человека в мантии, который держал за ногу ребенка, и то ли опускал того в огромный стеклянный сосуд, похожий на кувшин, то ли доставал оттуда. Ниже следовал текст:
Никоим образом не должно забывать, что среди древних Философов не было и малейшего сомнения. касательно того, возможно ли сотворение человека без женского тела и естественного чрева. Поелику бездумный шаблон Природы заменяется творческим подходом и Разумом Мага, утверждаю я, что целью должно быть создание двуединой сущности без изъянов – Совершенного Андрогина, настолько близкого Божественной Сути Близнецов, насколько это только возможно. Мужское и женское будут уравновешены в нем в чудесной гармонии, и он станет величайшим Магом в Истории. Это есть Великое Деяние, но вехи его на протяжении веков остаются неизвестными, и остануться такими до последних времен, когда наконец не станет более ничего скрытого и все на свете сделается явным2.
– Какая чепуха, – сказал Мартейн ключу, порхающему у его плеча.
Прочие записки и клочки бумаги, хранители никому не нужных секретов, рвались поведать лекарю свои никчемные истории. Бросилось в глаза неподписанное письмо, очень трогательное в своей стыдливой и неумелой конспирации, своей манерой с головой выдающее Гроциана; в нем он просил адресата прислать бутылочку «того самого чудодейственного средства для ращения бороды, ибо не пристало магу ходить с голым подбородком». Развернулся длинный свиток с перечнем рецептов зелий и снадобий для счастливой беременности, каждый из которых был перечеркнут чьей-то гневной рукой.
