– Я ждал этого приглашения. Итак, я начинаю. Камни мыслят, и камни умеют передавать мысли друг другу. Но это далеко не всё. Они воспринимают мысли людей! Камням безразлично, какой язык звучит – ведь они не слышат слов, зато понимают смысл их. А нас с вами Господь не наделил таким талантом, и мы не только не знаем, о чем думают камни, но и помыслы друзей и врагов нам неведомы!

– Наполовину согласен, – сказал раби Яков, – о чем твои булыжники задумываются, я не знаю, зато какие мысли под штреймелями роятся – в этом я кое-что кумекаю!

– Раби, ты проницательно толкуешь слова и поступки, а Шломо говорит о прочтении самой мысли! – смело заметил Шмулик.

– Случаются и совпадения… – пробурчала Голда.

– Спасибо, Шмулик, – бросил Шломо.

– Выходит, в присутствии камней нам следует остерегаться и трижды подумать, прежде чем подумать? – полюбопытствовал раби, стараясь сохранять серьезную мину на лице.

– Отнюдь! – возразил Шломо, – ведь камни безвредны для людей! Они не имеют воли и не способны ни к каким телесным действиям. Скажу вам больше, друзья. Они не слышат, не видят, не осязают, не знают ни тьмы, ни света, ни тепла, ни холода, ни боли плоти, ни вкуса, ни запаха. Но камни мыслят и передают свои и читают чужие мысли!

– Дорогой Шломо, – не сдержавшись, и в полный голос спросила Голда, – по твоим словам выходит, что нам не дано понимать каменные думы, так откуда же ты взял свои небылицы?

– Почтенная Голда, – ответил Шломо, – я непременно назову источник откровения, но позже. Пока прошу принять мои слова на веру.

– Продолжай, дружище, – ободрил рассказчика раби и с укоризной глянул на нетерпеливую супругу.

– Мысли камней – это их язык. Как люди общаются посредством языка, так камни беседуют мыслями. Свойство это камням дано природой, – сказал Шломо.

– Однако человек не от природы умеет говорить. Ребенок научивается постепенно. В этом есть несходство, – заметил Шмулик.

– Сходство полное, – возразил Шломо, – ведь дитя познает слова лишь потому, что есть в нем прирожденная пригодность к этому. Вот и камни мыслят благодаря дару небесному.

– Откуда взял ты, что язык наш – талант самородный? – спросил раби Яков.

– Я сам до этого дошел. Со временем наука подтвердит, – заверил Шломо.

– Небось, найдется за океаном умник из наших! – провидчески добавила Голда.

– Туманно, однако, – глубокомысленно произнес цадик, – если камни не видят, не слышат и вообще ничего не ощущают, то о чем же им мыслить?

– Прекрасный вопрос! Я непременно отвечу на него в другой раз. Сейчас добавлю лишь, что камни хоть и не ощущают, но чувства есть у них. Яков, ты, кажется, недомогаешь и устал. Продолжим завтра. Нам пора, Шмулик.

– Никуда вы не пойдете, не поевши моего супу. Живо омойте руки, и к столу! – воскликнула Голда.

Мужчины охотно подчинились. Утоливши голод, договорились возобновить беседу на следующий день.

День второй

Сделанное хасидом Шломо открытие в науке изрядно взволновало раби Якова. Цадик верил и не верил. Даже если идея о мыслящих камнях есть всего лишь мистификация – Шломо имел слабость к этому жанру изобретательства – тем не менее высказанное воззрение показалось Якову перспективным – пусть не практически, зато умозрительно. Новые открытия не обладают ценностью, если не находят себе применения. Наш случай – совсем другое дело. Цадик опытным взором книжника разглядел в концепции ученика талмудический потенциал.

Ночью Яков пытался обсуждать проблему с Голдой, но та, просыпаясь, не соглашалась вести беседу в неурочный час. Она приготовляла целебное питье, которое муж послушно принимал вовнутрь. К утру раби Яков почувствовал себя много лучше. Он надел капот, умылся и после свершения предписываемых заповедями процедур уселся на кровати и принялся ждать прихода гостей. Вскоре появились Шломо и Шмулик.

– Ты встал на путь выздоровления, учитель! – торжественно промолвил Шломо в качестве приветствия, – мы со Шмуликом искренне рады!

– Все за стол! – скомандовала Голда, – подкрепимся пшенной кашей и молоком. Якову не терпится продолжить разговоры о камнях.

Опустошивши горшок с кашей и кринку с молоком, хозяева и гости предались получасовому отдыху. Иными словами, Голда мыла в корыте миски, ложки и кружки, а мужчины терпеливо дожидались, когда она окончит неизбежное и присоединится к ним. Наконец, беседа возобновилась.

– Какой величины встречаются камни? – начал Шломо с вопроса самому себе и тут же ответил на него, – всякие, от велика до мала: горы, утесы, валуны, гальки и, наконец, малые песчинки. Камни не могут соединяться или увеличиваться, они только размельчаются. Происходит это редко и не по их желанию, а по воле внешних действий и природных катаклизмов.

– Это нам и так известно, прекрасный Шломо, – перебил рассказчика раби Яков, – а скажи-ка лучше, неужели все они, что горы, что песчинки – предаются размышлениям?

– Разумеется! – вставил слово Шмулик, которого Шломо несколько просветил по дороге к учителю, – при этом сила мысли камня тем больше, чем он крупнее. У скалы она велика, у осколка – мала.

– Я перестаю понимать умные речи современной молодежи, – с досадой заявила Голда, – например, ты, Шмулик, не сочти за попрек, положил отменный кусок сливочного масла в свою кашу, чтоб ты был здоров, и очистил миску образцово, видно, хотел мне мытье облегчить, а вот объяснить дело толком не можешь! Что это за неслыханная сила такая – сила мысли?

– Немного терпения, Голда! – вступился за юношу раби Яков, – я думаю, чем больше камень, тем дальше его мысли распространяются. Это и есть сила мысли. Правильно я соображаю? – спросил цадик и поглядел на гостей.

– Совершенно верно, учитель! – воскликнул Шломо, – мысли горы летят далеко, и другие горы и с ними камни поменьше на огромном пространстве знают, о чем думает великан, и внемлют ему. А мысли песчинки разве что товарка-соседка разберет!

– Выходит, чем больше камень, тем он умнее? – спросила Голда.

– Э-э-э, Голда, дело много сложнее, чем может показаться на первый взгляд, – возразил Шломо, – нельзя забывать, что камни-то – они все одних лет, хоть и разного размера. Галька, которая прошла путь от горы через скалу и валун до своей малости, возможно, больше испытала и познала в жизни, чем вздымающаяся до небес вершина.

– Прямо, как среди людей! – задумчиво проговорил Шмулик, – порой, у человека незаметного голова здорово варит, а который всем виден издалека – глуп, как пробка.

– Замечу, однако, – сказал Шломо, – что меж камнями и людьми мало сходства, хоть те и другие мыслят. Камни не могут передвигаться по своей воле и вообще не способны ни к каким действиям. Поэтому живут они замкнутыми общинами, разделенными морями, полями и лесами. Даже у самых высоких гор не достает силы мысли, чтобы преодолеть слишком большие пространства. Много таких каменных разобщенных мирков на земле. Закосневших, застывших, закаменелых.