Прыжок в устье Леты

…Еловский рассматривал в прицел дряхлую старуху, медленно и обреченно бредущую через площадь. Бабка еле передвигала ногами, шаркая по мостовой подошвами ботинок, таких же древних и разваливающихся как она сама. Замызганный темный плащ, в который она была одета, пузырился на ветру, словно достался с чужого плеча. Из-под вязаной островерхой шапки неопределенного цвета торчали спутанные седые космы, придавая их хозяйке схожесть с персонажем из страшных детских сказок. Для полноты образа не хватало ступы или метлы. Вместо них «ведьма» тащила за собой двухколесную конструкцию с проволочной корзиной, обшитой изнутри мешковиной. В ней что-то мелодично и звонко позвякивало, отдаленно напоминая перелив бубенцов пеннивайза.

Старуха остановилась напротив павильона и, поставив тележку впереди себя, оперлась на ручку. В оптику было видно, как она тяжело дышит и шевелит губами: то ли считает вслух, то ли просто разговаривает сама с собой. Потом бабка достала из-за пазухи засаленную флягу, отхлебнула из горлышка и огляделась с таким видом, будто не понимала, как и зачем сюда попала. Вот только взгляд у нее был удивительно цепким, словно карга что-то высматривала. На какой-то миг Еловскому показалось, что ведьма разглядела его укрытие. Чу-чу, русским духом пахнет! Палец Никифора лег на спусковой крючок, но старуха отвела прочь выцветшие глаза и медленно развернулась к павильону.

Логово метаморфов ярко освещалось даже днем. Всеволод Маркович как-то обмолвился, что внутри спрятан мощный источник энергии, который питал не только круглосуточную иллюминацию, но и силовое поле, не позволяющее аборигенам разрушить ни объект чужаков, ни гипотетический подпространственный переход. Подобный реактор, думалось Еловскому, мог бы обеспечить электричеством целый город, но служил не созиданию, а бесчеловечной мерзости. Какими бы устремлениями не руководствовались чужаки, оправдать похищение детей Никифор был не в силах, чтобы не думал об этом Всеволод Маркович. Если бы малышей спасали, то уводили б вместе с родителями. Тем более, что и родители, по большому счету, тоже были детьми, только с запустившейся программой стремительного старения.

Бабка, не подозревая о постороннем присутствии, вновь приложилась к фляге, сипло откашлялась и наконец решилась продолжить нелегкий путь. Почтенная должна была бы удалиться в ближайший проулок, но прошаркала прямиком к павильону. Еловский задержал дыхание: карга вела себя нетипично. После множества неудачных попыток уничтожить гнезда метаморфов, аборигены предпочитали обходить их за версту, хотя, иногда, и выставляли дозоры, чтобы перехватывать малышей. С одним из таких он едва разминулся накануне. Ребята тут обитают нервные: им пальбу устроить легче, чем поздороваться.

Старуха остановилась у самой витрины павильона, уперлась лбом в стекло, и долго рассматривала выставленные на обозрение куклы. Плечи ее вздрогнули – раз-другой, и еще, и Еловский понял, что она рыдает, и тогда ему самому вдруг стало невообразимо горько. Бедняжка, представлялось ему, наверняка оплакивала свое детство, физически закончившееся буквально пару-тройку лет назад. Косички, еще помнящие банты и ленты, покрылись сединой, личико избороздили глубокие морщины, румянец зарубцевался пергаментом. Какой невообразимый ужас и жуткое отчаяние должны терзать ее рассудок?

Затем произошло то, чего Никифор ожидал сейчас увидеть меньше всего. Из павильона, из самой его темноты, выступил на дневной свет справный молодой мужчина в мундире. Блеснули серебром начищенные пуговицы парадного кителя, качнулись в такт шнуры замысловатого аксельбанта. Так, наверное, должен бы выглядеть местный военный, но только не осталось на Надежде ни армий, ни парадов, ни смотров, ни маневров. Защитники мертвого мира сгинули вместе с миром, который присягали защищать. Впрочем, метаморф, принявший образ военного, не претендовал на звания, почести или ордена. Вряд ли его управляющей нечеловеческой схеме вообще были доступны подобные понятия.

Отвлекшись от витрины, старуха зачарованно смотрела на приближающегося метаморфа. Так, наверное, ведут себя мыши, поддавшись гипнотическому танцу змеи. Никифор закусил губу, осознавая, что станет свидетелем скорой и неминуемой расправы. Но он ошибался. Автомат Странников медленно подошел к несчастной и застыл в шаге от нее. Метаморф будто ожидал ответного движения, и старуха поняла. Почтенная вытерла слезы и буквально ожила. Движения стали быстрыми, порывистыми, суетливыми – дряхлая матрона очень спешила.

Бабка опустила руки в корзину. На мостовую вывалилось грязное тряпье, покатилась полупустая детская бутылочка, рассыпались незатейливые погремушки. Старуха извлекла из плетенки небольшой тряпичный сверток и доверчиво протянула «военному». Метаморф осторожно принял подношение и бережно прижал к мощной груди. Сверток, отреагировав на движение, зашевелился, зашелся здоровым младенческим криком. Карга закрыла лицо руками и, опустившись на колени, истошно взвыла, исторгая из глубин прокаженной души боль, отчаяние, горе, ненависть к себе и сущему.

– Змеиное молоко, – Никифор прошипел ругательство вслух и прикусил язык. На площади внезапно появились новые действующие лица, которых, как и содержимое бабкиной корзинки, проворонил дрон. Исправен ли еще дозорный автомат или его нутро оказалось слишком тонким и чувствительным к насыщенной ядами атмосфере?

Из зданий у павильона высыпалась группа низкорослых аборигенов. Никифор, доверяя теперь только своим глазам, насчитал пару десятков человек. Местные были вооружены огнестрельным оружием разного калибра и отличных друг от друга конструкций. У одного из них Еловский заметил даже внушительного размера ручной пулемет. Судя по злым восклицаниям, им не терпелось применить в деле весь разношерстный арсенал.

– Стойте! – Старуха, изменившись в лице, поднялась с колен, встав между метаморфом с ребенком и соплеменниками. Она вытянула перед собой руку открытой ладонью вперед, словно хотела оттолкнуть вооруженных людей, отгородиться от них или смести прочь. – Не смейте!

– Сумасшедшая дрянь! – Один из аборигенов выступил вперед и взял ее на прицел. – Ты отдала твари моего сына!

– Он и мое дитя! – Старуха ударила себя в грудь. – Убей меня, если сможешь, но это я – я! – родила его в муках, не ты!

– Заткни гнилой рот, стерва! – Абориген выстрелил, и старуха, согнувшись пополам, упала. Автомат Странников равнодушно посмотрел на то, как корчится у его ног человеческое существо, потом повернулся к вооруженной группе спиной и направился в логово. Не проявляя никакого желания вступать с ненавистным метаморфом в переговоры, местные открыли плотный огонь. Пули рвали ткань мундира, но «солдат», никак не реагируя на многочисленные кинетические удары, спокойным размеренным шагом вошел в павильон. Старуха, распластавшись в растекающейся луже крови, провожала его немигающим взглядом.

Стрельба стихла, но воздух, насыщенный бессильной злобой и пороховыми газами, все еще витал над площадью мятежным духом. Еловский, не желая больше вдыхать смрад ненависти, отполз от пролома и принялся собирать снаряжение, намереваясь вернуться в бункер миссии. На сегодня, думалось Никифору, впечатлений больше чем достаточно. В конце концов он получил ответ на долго мучивший его вопрос. Трагедия Надежды была вовсе не в том, что доминирующий на ее поверхности вид наплевал на экологию в угоду развития машинерии. Причина безвременной кончины их мира крылась в отвращении, которую аборигены, будучи вершиной местной эволюции, испытывали друг к другу даже сейчас, у последней черты. Стоило ли удивляться, что местная цивилизация в конечном итоге отравила не только кормилицу-природу, но и саму себя, буквально совершив самоубийство?

Никифор поднялся, чтобы уйти, но вдруг услышал, как в соседней комнате скрипнула половица. Змеиное молоко, лягушачьи уши! Прежде чем идти на поводу у эмоций, ему следовало убедиться, что местные ушли! Мысленно костеря себя за неосторожность, Еловский включил активный камуфляж, надеясь, что маскировочный слой не откажет, как дозорный дрон. Положив руку на скорчер, Никифор прижался к стене, сливаясь со штукатуркой и ошметками обоев.

В комнату осторожно прокрался седобородый абориген, повертел головой, принюхиваясь к воздуху, словно ищейка. Будучи азартным охотником, он не догадывался, что, выслеживая зверя, попал к тому в берлогу. Следопыта, как и многих людей до него, сгубила самонадеянность.

Когда с седобородым и его товарищами было закончено, а пыль осела, Еловский выбрался на улицу, прилегающую к площади. За зданием, из которого он вышел, стоял грузовой автомобиль с высокими бортами – грязное, уродливое, дышащее на ладан чудище, но от него еще исходили тепло и узнаваемый запах ископаемого горючего. Вот так сюрприз! Значит, кое-какая техника в городе еще была на ходу. Это объясняло, как у гнезда метаморфов одномоментно появился целый отряд карателей.

Еловский заглянул в кабину грузовика. Под пассажирским креслом покоился брезентовый мешок. Кладь, наверняка, принадлежала хитрому следопыту. Кому ж еще исполнять роль штурмана, если не ему? Никифор вывалил к ногам содержимое и убедился в верности догадки. По камню покатились патроны, глухо ударились оземь пара запечатанных еще консервных банок, а сверху шлепнулся военный планшет – старый, кожаный, на блеклой металлической застежке. Внутри желтели бумажные листы с записями и пометками. Решив разобраться с содержимым планшета позже, Никифор сунул находку в свой рюкзак и наскоро обыскал кузов транспорта. Он нашел запасную канистру с характерным душком нефтеперегонки, облил ее содержимым машину и, отойдя за угол, поджог оставленную за собой дорожку.

Мутная желтоватая жидкость загорелась, чуть чадя. Синий огонек весело и споро побежал к машине. Еловский развернулся и зашагал прочь. За спиной гулко ухнуло – то ли рванул бак с горючим, то ли где-то в грузовике лежала взрывчатка, на которую он по недоразумению и спешке не обратил внимания – поди теперь пойми.

Виновато пискнул сигнал от дрона. Очухался, цифровая зараза! Еловский недобро усмехнулся. Дозорный автомат на удивление быстро вернул способность соображать. Чудо-техника, етить! Или не в ней было дело? Подавляя вскипающий гнев, Никифор приказал дрону возвращаться в бункер. «Подтверждаю», – доложился автомат. Выполнит ли он команду, оставалось только гадать и надеяться, но соглядатай Еловскому был не нужен. В следующий раз он намеревался выйти в город без сопровождения, и «отказ» дрона послужит хорошим поводом, чтобы настоять на проведении полного техобслуживания и глубокого тестирования функций дозорного. Это займет несколько дней. Никифор был уверен, что не встретит возражений…

ПРИЗРАК – ФАНТОМУ. ПОЛУЧЕНА ИНФОРМАЦИЯ ОТ НАСТАВНИКА ХИМЕРЫ. ПЕРЕД ОТБЫТИЕМ НА НАДЕЖДУ ХИМЕРА СООБЩИЛА, ЧТО ЕЙ ИЗВЕСТНА ИСТОРИЯ ПРОИСХОЖДЕНИЯ ПРИЕМЫШЕЙ, НЕСМОТРЯ НА ПРОВЕДЕННОЕ РЕКОНДИЦИОНИРОВАНИЕ. ТАЙНУ ЛИЧНОСТИ РАСКРЫВАТЬ НЕ НАМЕРЕНА. ПОДТВЕРЖДЕНО АРХИВАРИУСОМ.

…Нет, ребята, краплеными картами со мной лучше не играть. Шулеров я на дух не перевариваю. Игрище, в которое меня втравили, и раньше пахло дурно, а теперь и вовсе смердит. Тройным одеколоном облейся, а зловония не перебить. Я, конечно, тоже хорош! Боевик! Отряд аборигенов уложил, а сам без царапинки, хоть в учебник вписывай, да диверсантов по нему учи. На Гиганде такое чтиво точно устроило бы фурор. А подайте-ка, благородие, за ратный труд нашему бравому групп-егерю медальку, да плесните крепкого, чтоб в жар бросило и румянец вернуло!

Иной алаец может и гордился бы успехом, случись подобное в устье Тары, а по ту сторону бруствера выплясывали крысоеды. Имперцы бесстрашным сынам герцогства, конечно, не чета, но не больные и чем попало вооруженные мальчишки. За что их, и меня – за что? Последнее человеческое вытравить хотят. Так не логичней ли сменить живого снайпера на послушный автомат? Машина вопросами задаваться не будет, если, конечно, не запрограммирована. Почему роботам убивать людей запрещено, а нам – хоть и в порядке исключения – можно?

Дураку понятно, пядей на лбу не считай, сбой дрона вызван искусственно. Вопрос только, кем. Угадайте, детки, кому понадобилась показательная бойня? Ольге? Совсем не исключено. С высокой, сказал бы, долей вероятности. Барышня на поверку цинична, по жесткости за пояс заткнет весь персонал убогой миссии, и ради успеха операции готова зайти беспримерно далеко. Кому, если не ей, сейчас претендовать на дивиденды? Сектор, заметьте, успешно зачищен, у аборигенов в обозримом будущем вряд ли появится возможность собрать еще один поисково-карательный отряд, если вообще появится желание сунуться к площади. Разве не так? А история нас потом оправдает, как апологетов правильной и единственной верной стороны. Ведь мы и только мы олицетворяем добро, и оно у нас всегда лучшее, исключительное, с мощными кулаками, чтобы отбить у зла любое желание высунуться. Коль взялись творить благое и светлое, то, считай, наверняка, наотмашь, с оттяжкой, с размахом, до победного конца. Потому, видимо, мы издавна любим совмещать и складывать вместе удивительно разные понятия: гуманитарная операция, принуждение к миру, несокрушимая свобода, активная оборона.

Но если не Ольга? Если торчат за инцидентом чужие ушки? Всеволод наш Маркович – чем не кандидат? Он сотоварищи спят и видят, как избавиться от нелюбого гостя, но так, чтобы вроде сам вляпался. Не хочется баюну потом перед мировым советом крупом ерзать, да девицей краснеть. Оно и понятно. Ольга, опять же, ему чем-то дорога. Будто не координатор вовсе, а дочь приемная. А я – что? Меня не жалко. Был прогрессор и нет его. Подавай следующего, авось лучше будет. Старый ханжа!

Есть, братцы, и третий вариант. Не самый, возможно, очевидный, но зато интригующий. Я этим вариантом, между прочим, могу на диссертацию по теории заговоров претендовать и почетное место на ярмарке тщеславия. Что если и Ольга, и Всеволод Маркович – не игроки, а фигуры на доске? Что если вся эта операция – фикция, чудовищный обман, и не аборигены, а я – главный объект в немыслимом по жестокости эксперименте? Что если кто-то там, наверху, усомнился в том, что мы, земляне, достигли наивысшей точки развития и достойны жить в светлом, уютном, добром мире без войн и страдания? Каково? Имеет версия право на существование? Вполне. С высокой, опять же, долей вероятности.

Ну ничего, я выведу кого бы то ни было на чистую воду. Пусть сам вымазан по уши, и совесть все чаще стыдливо молчит, но истина – вот моя индульгенция. Ключик к заветной дверце, за которую упрятано это сокровище, у меня практически в кармане. Ох, знали бы мои кураторы, что было в следопытовом планшете, забегали бы, заметались как тараканы под ярким светом. Но я приберег сюрприз на потом, а пока всячески демонстрирую обитателям бункера маску безоговорочной лояльности и в доказательство преданности общему делу трофей с застежкой сдал. При свидетелях и едва ли не с порога. Всеволод Маркович, разглядев в планшете листки с местными закорючками, просто запрыгал от восторга на своих коротких ножках. Невдомек ему, что самое ценное я оставил себе. Ольга, разве что, заговорщицки улыбнулась, однако открыто скепсиса не выказала. И на том спасибо. Глупо верить в мою честность после того, что со мной сделали. Непредусмотрительно…