Сделай мне счастье

1995 год

Двое мужчин в почти одинаковых малиновых пиджаках с удовлетворением оглядывали свое новое приобретение. Что и говорить, пиджаки были шикарные. Комната, где это происходило, считалась самой большой в этой четырехкомнатной квартире. А потолки, украшенные лепниной, достигали такой высоты, что три арочных окна в полтора человеческих роста вовсе не казались огромными.

Дом был старинный, добротный, его в свое время построил какой-то богатый промышленник. И если украшения и декор за минувшие годы несколько поутратились, над толщиной стен и надежностью перекрытий время было не властно.

Теперь все эти двести с лишним квадратных метров в самом сердце города с видом на Казанский и канал Грибоедова принадлежали только им! То есть это должно было произойти в самое ближайшее время. Возможно, уже через несколько минут.

Поэтому-то на физиономиях этой парочки и сияло такое довольное выражение. Казалось, они стали еще больше походить друг на друга. Они и так-то были почти неотличимы.

– Есть где размахнуться, да, Жора?

В голосе слышалось с трудом сдерживаемое ликование.

– Здесь и офис открыть можно. Или самим поселиться. Как ты смотришь на то, чтобы в этой квартире жить?

Второй был настроен более прагматично. Эйфория от удавшейся сделки не так сильно вскружила ему голову.

– Рискованно оставлять квартиру себе. Могут всплыть какие-нибудь родственники.

– Да какие родственники, – стал горячиться первый. – Какие? Мальчишка – круглый сирота, мы же проверяли. У него никого нет.

Раздавшийся из соседней комнаты крик младенца заставил обоих вздрогнуть.

– Он еще здесь? – недовольно спросил тот, что вел себя более деловито и не допускал лишних эмоций. – Распорядись, чтобы его сегодня же забрали.

– Все уже готово, – засуетился собеседник. – Местечко в детском доме зарезервировано. Его ждут. – Помолчав, зачем-то прибавил: – Мальчишке будет там хорошо.

Последняя фраза прозвучала как-то неуверенно. Известно, что даже у негодяев бывает совесть, и сейчас она подавала отчаянные сигналы. Но мужчина изо всех сил старался ее заглушить. Было стыдно показать себя слабаком перед братом.

– Все равно, если не мы, так другие, верно, Федь?

– Конечно, – отозвался тот, чей пиджак казался чуть ярче. – Никто не позволил бы малявке владеть такими хоромами в центре города. Они же миллионы стоят! Зачем сопляку такие деньги? Он и распорядиться-то ими не сумеет. Мы еще по-хорошему с ним поступили, в живых оставили. А другие на нашем месте закопали бы сосунка в лесу, да и вся недолга.

Ребенок продолжал орать, словно понимая, о чем они говорят. Он надрывался плачем, словно был категорически не согласен с этими дядями, которые распорядились его судьбой. Но кто спрашивал его мнения? Он мог орать хоть до вечера, хоть всю жизнь, никому не было дела до его судьбы. Видимо, ребенок это понял, и сердитый крик перешел в жалобное поскуливание, а потом вовсе затих.

– Что это с ним?

– Не знаю, – равнодушно откликнулся второй. – Какая разница? Сейчас придет баба из опеки, она разберется.

– Как ее фамилия?

– Курова, кажись.

– Нет, как-то не так. Слепокурова, вот как. А зовут Галиной.

– Курова – Слепокурова, – проворчал второй. – Плевать мне, как ее зовут. Лишь бы сделала свою часть работу без косяков.

– Сделает. Не мы первые, кто к ней обращается. Никогда нареканий не возникало.

Ребенок снова расплакался. И второй вздохнул:

– Скорей бы уж пришла, что ли, эта Слепокурова.

Словно в ответ на его слова, дверь открылась, и в комнату вошла высокая статная брюнетка. Роскошная в свои тридцать с хвостиком, она явно использовала немало ухищрений, чтобы производить на противоположный пол то впечатление, какое производила в ранней молодости. И надо признать, пока ей это удавалось. Мужчины в малиновых пиджаках замерли, увидев возникшую в дверях красавицу. А та нарочно медлила, стояла, не двигалась, давая возможность себя рассмотреть.

Она и сама разглядывала их, не стесняясь. Похожи, очень похожи, скорее всего, братья. Но один помоложе, и сразу видно, что находится в подчинении у старшего – более сильного альфа-самца. И пиджак у того более интенсивного цвета, и цепь на шее толще, и ростом он выше, и держится куда солиднее. Значит, дело надо иметь со старшим. Ведь именно он принимает решения.

Галина кожей почувствовала, что заинтересовала обоих. Дело было даже не в предстоящей сделке, которую без нее этим двоим вряд ли провернуть. Нет, интерес к ней был сугубо мужским. Но вот что странно, куда более сильно заинтересовался ей именно младший. В его глазах сияло неподдельное восхищение, тогда как старший хотя и поглядывал на нее с интересом, но при этом давал понять, что цену ей знает и платить дороже, чем она стоит, не намерен. У него был взгляд дельца, а не взгляд влюбленного. И женщина тут же подумала про себя, что раз так, упускать младшего из вида тоже не стоит. Через него она потом сможет как-то влиять на старшего. Чутьем, которое никогда еще не подводило Галину, она поняла, что с этой парочкой жизнь столкнула ее не случайно. Они почувствовали друг в друге родственные души.

Все произошло именно так, как и рассчитывала Галина. Мужчины пришли в себя от изумления и поспешили к ней. Ребенок продолжал заливаться криком в соседней комнате. Они быстро подписали все бумаги, которые закрепляли права собственности на эту квартиру за братьями Горемыкиными. Галина получила свое вознаграждение – туго набитый конверт. Она знала, сколько именно долларов в нем лежит, и была уверена, что ее не обманут. Резона нет. Это она им нужна, а не наоборот.

На мгновение Галина почувствовала легкие угрызения совести. Но они были такими слабыми, что ей без труда удалось их подавить. На такой случай у нее всегда был наготове аргумент, действующий всякий раз безотказно. Не для себя она старается, а для доченьки – маленькой принцессы. Чтобы ее девочка росла в холе и неге, ни в чем не знала отказа, чтобы каждое ее желание немедленно исполнялось, она и находится здесь. Только ради счастья дочери Галина и живет на свете, только для того и работает, чтобы ее красавице, ее умничке было всегда хорошо.

– Все, мальчики, – весело проговорила она, когда документы были подписаны. – Дело сделано. Квартира ваша, деньги и сопляк мой.

Она достала из сумочки сотовый и позвонила. И хотя телефон был неуклюжий, огромный, с несуразно торчащей антенной, братья покосились на него с уважением. У них-то были всего лишь пейджеры. И они тут же решили немедленно обзавестись трубками, пусть даже они и стоят целое состояние. Это круто. А с приобретением этой квартиры, которую скоро загонят за хорошие бабки, они становятся по-настоящему крутыми.

Когда поднявшаяся в квартиру еще одна женщина забрала ребенка, братья стали прощаться с Галиной. Расставаться навсегда никому из них не хотелось. Федор первым произнес:

– Будем сотрудничать, да, Галя?

– Обращайтесь, мальчики, – то ли пропела, то ли прощебетала та, стрельнув глазами. – Вы знаете, где меня найти.

Они знали. Галина работала в отделе опеки, и это была далеко не первая сделка, в результате которой она сама обогащалась на солидную сумму, а ее клиенты прирастали еще более солидной недвижимостью. В проигрыше оставался лишь ребенок, судьба которого была незавидна, как судьба всякого сироты, обреченного на воспитание за счет государства.

Вот только не знали эти трое, что судьба – большая шутница. И на этого ребенка у нее свои планы.

Глава 1

После хорошего отдыха сил не остается совершенно. Любой, кто предавался во время отпуска развлечениям на всю катушку, может это подтвердить. Вот и Герман готов был поклясться, что никогда еще не чувствовал себя таким изможденным, как в тот день, когда он переступил порог своей квартиры, оставив позади две недели изматывающих пляжных удовольствий.

– Если бы в этом мире была хоть какая-то справедливость, – простонал он, упав на диван, – то после основных каникул полагались бы еще дополнительные.

А что? Отличная мысль. Дополнительный отпуск, пусть хоть совсем небольшой, чтобы человек мог прийти в себя и снова войти в привычную колею.

– Хотя бы еще недельку! Хоть несколько денечков. Хоть бы один денек!

Но нет, уже завтра Герману предстояло вернуться к своим обычным занятиям, и это портило весь кайф от отдыха на берегу океана. Снова серая рутина! Изо дня в день одно и то же! Нет, нельзя сказать, чтобы Герман совсем уж не любил свою работу. Он ценил ее за то, что за нее хорошо платили: Герман работал в сфере энергетики, и не рядовым сотрудником, а начальником отдела. У него под началом было аж двадцать пять человек, а ведь ему не исполнилось еще и тридцати.

Возможно, кому-то другому такое число подчиненных могло показаться незначительным или даже ничтожным, но Герман чувствовал, что ему этих двадцати пяти с их дрязгами, кляузами, обидами и доносами хватает. Он бы и меньшим числом удовольствовался. Даже хорошо, когда народу меньше, дышится легче.

Для оздоровления атмосферы в отделе Герман время от времени проводил показательные увольнения. После этого остальные утихали, но ненадолго. Кто-то в конце концов срывался, начинались новые дрязги, и змеиный клубок оживал.

Ситуацию усложняло еще и то, что подчиненные были старожилами, а Герман прислан сверху и был для них чужаком. Задача между тем перед ним была поставлена геркулесова: заставить отдел, порядком распустившийся при прежнем руководстве, работать четко, слаженно и, самое главное, честно. Другими словами, Герману пришлось «закручивать гайки», а такие начальники редко бывают популярны.

В общем, Герман с удовольствием отдыхал бы и два, и три раза в год. А будь возможность, так и вовсе каждый месяц. Или даже каждый день. Вот только удача, которая однажды улыбнулась Герману, дважды за жизнь не случается. А у некоторых не случается вовсе. Ведь роскошный отдых на берегу океана достался Герману абсолютно бесплатно.

Раньше Герман лишь слышал о счастливчиках, которые что-то где-то выигрывают. И вдруг сам стал одним из них. Одним из тех, кому посчастливилось выиграть тур на далекий остров. Отдохнуть на полную катушку, не заплатив за это ни копейки.

Вот только возвращаться к рутине после слепящего тропического солнца, небесной лазури и раскаленного белоснежного песка было уж очень тяжело.

– Уволиться, что ли? – простонал Герман.

Но в этот момент послышался звук поворачивающегося ключа, и Герман понял, что вернулась его дражайшая половина вместе с их юным отпрыском. И настроение еще больше упало. Видеть жену и сына он был совсем не рад, но надо было делать вид, будто он жутко счастлив.

– Ты уже дома? – Голос Иры прозвучал холодно и резко. Как раз в тон настроению Германа. – Неужели? – произнесла жена, проходя в квартиру. – Наш папа вернулся? Уже!

Ира бросала слова, словно камни. От каждого Герман съеживался. Не говоря ни слова, он ушел в ванную комнату. Но не успел открыть кран, как в дверь застучали.

– Нам с Ванечкой нужно помыть руки! Эгоист!

– Помойте на кухне.

– Вот сам на кухне и мойся!

В дверь застучали с новой силой. Герман вздохнул, открыл и поплелся на кухню. Ира с Ванечкой появилась там буквально через минуту. Скандалить.

Чтобы отсрочить надвигающуюся бурю, Герман присел на корточки и поманил Ванечку к себе.

– Иди к папе, малец.

– Он тебя и не помнит!

Но Ванечка, радостно улыбаясь еще не вполне зубастым ртом, пошел к папе. Мальчик был хорошенький, словно картинка. Голубые глаза. Светлые кудряшки. И у Германа дрогнуло сердце, когда он подумал, что этот ангелочек – его сын. Хоть что-то хорошее есть в его жизни. Если бы Ванечка был меньше похож на Иру и больше на него, было бы вообще замечательно. Оставалось лишь утешаться тем, что похожие на матерей мальчишки – везунчики.

Как и девочки, похожие на своих отцов, но Герман даже думать боялся, что у них может быть еще один ребенок, пусть даже девочка и точная папина копия, конечно, за исключением одной детальки. Нет, больше детей он с Ириной заводить не хочет. Хватит и одного страдальца, вынужденного ежедневно наблюдать скандалы родителей. Но Ваня – мальчик. Выдержит как-нибудь. А дочку Герман так мучить ни за что не позволит.

И он снова обнял теплое тельце сына, стремясь хоть этой лаской сгладить эффект надвигающейся ссоры.

– Посмотри, что папа тебе привез.

И он протянул ребенку пакетик конфет в ярких фантиках. Шуршащие нарядные бумажки понравились Ване, и он немедленно принялся разворачивать их и изучать. Ира не уходила, наблюдая за ними. Если бы ее взгляд обладал магической силой, наверное, все в кухне заледенело бы и покрылось толстым слоем инея.

– Где ты пропадал целых две недели? – процедила она наконец сквозь зубы.

– В серф-лагере.

– Где?

– Катался с ребятами на серфах.

– На досках? По волнам? Ты же не умеешь!

– Научился.

Герман не хотел ссориться, но Ира была настроена на скандал.

– Ах, так вот чем ты занимался целых две недели! – завопила она. – Теплым морем наслаждался!

– Если точнее, океаном.

Но Ира его не услышала. Она с упоением вопила:

– На две недели отключить телефон! Ни слуху ни духу!

– Я пытался звонить. Ты трубку не брала.

Но Ирина продолжала кричать, не удостоив его реплику вниманием:

– Ты хоть знаешь, что Ванечка был тяжело болен! Да-да! Твой сын попал в больницу! А с тобой было невозможно связаться!

Герман молчал, потому что теперь чувствовал свою вину. Неужели Ира говорит правду и Ванечка болел?

– Мальчик не выглядит больным.

– Теперь, слава богу, да! Но мы с ним лежали в больнице!

– А что случилось?

На этот вопрос Герман ответа не получил. Ира неожиданно резко повернулась и вышла из кухни. Герман остался наедине с сыном, который лишь причмокивал, засовывая в рот одну конфету за другой. Увлекшись ссорой с женой, Герман не заметил, как Ванечка ловко справился с упаковкой.

Перед тем как начать есть, мальчик разложил конфеты по кучкам, отдельно кругленькие, отдельно продолговатые, отдельно пирамидки. Даже большие от маленьких отделил. Герман невольно удивился. Не рановато ли для карапуза, которому еще и двух не исполнилось? Еще недавно Ванечка путался, пытаясь вложить квадратный кубик в треугольное отверстие. А теперь, посмотрите только, с легкостью сортирует конфеты.

– Похоже, мама с тобой здорово позанималась эти две недели, а?

Но Ване уже наскучила эта игра. И теперь он утрамбовывал конфеты в рот, не заботясь даже о том, чтобы снять с некоторых оставшиеся обертки.

– Эй, ты так подавишься!

Изо рта Ванечки текли сладкие слюни, а блаженное выражение мордашки говорило, что волноваться ровным счетом не о чем. Когда Герман убрал подальше кулек с оставшимися конфетами, Ванечка издал протестующий вопль, но тут же понял, что может уронить изо рта конфеты, и замолчал.

Ах, если бы так же легко можно было умилостивить мать Ванечки. Но Герман понимал, что конфетами тут не отделаешься. И может статься, не хватит даже всех привезенных подарков, чтобы восстановить мир в семье. Обидевшись, Ирина могла злиться неделями, месяцами и даже годами. Герман обнаружил у нее эту способность уже после свадьбы, и она неприятно поразила его. Сам он был человеком легким и незлопамятным, отходчивым. На работе ему даже приходилось записывать провинности сотрудников, иначе уже на следующий день он их просто забывал.

Ира была не такой. К тому же Герман понимал, что и впрямь здорово накосячил, отправившись к океану не с Ирой и Ванечкой, а со случайными приятелями. Впрочем, он ведь купил Ире и Ванечке и даже Светлане Александровне – матери Иры – тур в Марокко. А ему не хотелось валяться целыми днями на пляже, слушая рассказы Светланы Александровны о ее покойном супруге – Геннадии Викторовиче, человеке с большими достоинствами, с которым Герману никогда не сравниться.

Провести две недели долгожданного отдыха в обществе Светланы Александровны было выше сил Германа. И ладно бы только это. Но в этом году Светлана Александровна планировала прихватить с собой еще и свою подругу, и еще одного человека, о котором, стыдливо опустив глаза, сообщила, что это очень и очень достойный человек.

Было ясно, что предприимчивая вдовушка обрела нового кавалера. И Герман боялся, что, если увидит этого Сергея Павловича, не сдержится и посоветует ему бежать без оглядки. В общем, у Германа тоже были оправдания.

– Пошли к маме.

Герман взял подарки для Иры, которые занимали целую сумку.

Но, к удивлению Германа, жены не оказалось ни в спальне, ни в гостиной, ни в детской.

– Где же она? Может, в гардеробной?

Но и в крохотной шестиметровой клетушке жены тоже не было. Убедившись, что ее в квартире нет, Герман взял Ванечку и спустился во двор. Но Иры не было и здесь. На сердце у него стало как-то тревожно. Куда ушла Ира?

– Здравствуй, Герман, – услышал он высокий старушечий голос.

Голос принадлежал соседке Майе Сергеевне, известной сплетнице, которая славилась тем, что за всю свою жизнь ни разу и никому не принесла ни единой хорошей новости.

Если кто-то заболевал, разорялся или умирал, Майя Сергеевна была тут как тут с самыми свежими новостями. Но если случалось что-то хорошее, она молчала, словно воды в рот набрав. А если случалось что-то невероятно хорошее, она запиралась у себя в квартире и не высовывалась на улицу до тех пор, пока с кем-нибудь не происходила очередная трагедия.

– Ирочку не успел проводить? – пропела Майя Сергеевна, и от звуков ее пронзительного голоса Германа, как обычно, кинуло в жар, а потом в холод. – Уехала женушка.

– Куда уехала?

– Уж не знаю куда, но уехала, – рассмеялась Майя Сергеевна. – Села в машину – и фьюить! Правильно. Не тебе одному по курортам разгуливать, женушке тоже отдохнуть хочется. Небось не нанималась к тебе за твоим ребенком смотреть.

– С чего вы взяли, что Ира поехала отдыхать?

– А куда же еще? С сумкой-то огромной? Да Ира и сама сказала, что улетает.

– Куда?

– Оглох ты, милый, что ли? Сказано же, на отдых.

– Ничего не понимаю, какой еще отдых? Она ничего об этом не говорила.

– То-то я и смотрю, что ты вроде как не в себе, – охотно подхватила Майя Сергеевна. – Да ты ей позвони, позвони ей, милый.

Герман машинально достал смартфон и набрал номер жены. Но холодный голос автоответчика поставил его в известность, что данный номер временно не обслуживается. Герман еще больше встревожился. Да еще Майя Сергеевна подливала масла в огонь. Она стояла рядом, злорадно улыбалась и приговаривала, что хороших жен ценить надо, пока они рядом, а то потом уже поздно будет.

Возможно, Герману это лишь показалось, но глаза у пожилой женщины светились, словно два язычка адского пламени. Но тут Ванечка, который до того воспринимал происходящее как веселую игру, неожиданно расплакался. И Герман совсем растерялся.

Будь рядом Ира, она бы объяснила, что мальчик просто рассосал все конфеты, сладкое закончилось, и ребенок просто требует добавки единственно доступным ему способом. Но на Германа плач ребенка почему-то подействовал пугающе. В громких воплях Ванечки ему послышалось что-то трагическое, словно ребенок заранее оплакивал свою собственную мать.

– Ира уехала? На отдых? – растерянно пробормотал он. – Как же она могла, ничего мне не сказав? А ребенок? Что будет с ним?

– Сам-то ты много о ребенке думал, когда отдыхать без семьи улетал?

Только тут Герман спохватился, что все еще стоит во дворе рядом с противной Майей Сергеевной, которой совершенно ни к чему знать о неладах в их семейной жизни. И, подхватив громко плачущего Ванечку, Герман снова вернулся домой.

Он тщетно прождал жену до позднего вечера, все еще надеясь, что в итоге случившееся окажется какой-то шуткой. Но время шло, а жена не возвращалась. Телефон ее оставался недоступным. Осмотр ее шкафа и вещей также не дал никакого результата. Герман не мог понять, что именно из вещей жены исчезло. Он обнаружил три купальника, но вроде жена не так давно жаловалась, что поправилась после родов и вынуждена была обновить пляжный гардероб. Или она говорила это о летних брючках? А может, о шляпке?

Герману не удалось найти документы жены. А еще он не нашел ее любимую сумку. Никаких подсказок, куда могла отправиться жена, он не обнаружил.

Тогда, придя в полное отчаяние, он сделал то, на что не отваживался все годы супружества. Он позвонил теще и спросил:

– Вы не знаете, где сейчас Ира?

Теща, словно только этого и ждала, тут же загрохотала в ответ:

– Ты спрашиваешь у меня, где моя дочь? Ты?! Чудовище, которому я вручила самое дорогое, что у меня есть?

– Да, да, это я. И я хочу знать, куда уехала Ира.

Герман чувствовал, как в душе медленно клубится и поднимается раздражение. Так случалось всякий раз, когда ему приходилось общаться со Светланой Александровной. Раздражение сначала собиралось в маленькие комочки, которые постепенно слипались между собой и принимали вид угрожающей черной тучи.

– Вы знаете, где Ира? Она уехала.

– Это ты должен мне сказать, куда от тебя убежала моя девочка. Что ты с ней сделал?

– Я? Ничего я ей не делал.

Но из трубки уже неслись вопли:

– Негодяй! Садист! Как ты мог оставить жену с ребенком одних!

– А вы на что? И вообще, вы же собирались лететь к морю. Я вам и путевки купил. Почему вы туда не поехали?

– Почему? Да потому, что Ванечка заболел! Твой сын был так болен, что едва не умер. А тебе и горя мало. Почему мы не полетели? Да потому что боялись потерять ребенка. Вот почему! Негодяй! Черствый эгоист!

Потом в трубке и вовсе послышалась площадная брань, удивившая Германа. Обычно теща, что бы она там ни думала, таких выражений себе не позволяла.

– Если Ирочка ушла от тебя, так тебе и надо! Поделом вору мука!

И Светлана Александровна бросила трубку.

– Вот старая ведьма!

Обернувшись к сыну, Герман убедился, что тот уже совершенно успокоился. Сосет себе какую-то деревяшку и явно доволен. Похоже, деревяшка казалась ему ничуть не хуже, чем заморские конфеты. И Герман не стал отнимать ее у ребенка. Пусть сосет что хочет, лишь бы не плакал!

После разговора с тещей Герман вроде даже успокоился, взял себя в руки и стал обзванивать общих друзей и знакомых. Они держались куда дружелюбней тещи, но тоже ничего не могли сказать об исчезновении Ирины.

Герман не знал, что и думать.

– Не может быть, чтобы она никому не сказала о своих планах! Одно из двух: или она никуда не уехала, и они с тещей просто меня пугают. Или… Либо Ирка задумала что-то настолько скверное, что решила никого не ставить в известность.

Герман еще какое-то время подумал, потом посадил Ванечку в манеж и пошел к Майе Сергеевне. Позвонив в ее дверь, он уже открыл было рот, чтобы спросить: «На какой машине уехала моя жена? Вы не помните?» – но вместо этого завопил благим матом.

Шарахнулся, стукнулся головой и локтем о стену, взвыл от боли и беспомощно уставился на покрытое зеленой слизью чудовище с торчащими из головы железками, которое появилось на пороге квартиры соседки.

– Герман, милый, ты чего так разорался? – ласково произнесло чудовище голосом Майи Сергеевны.

– Ч-что это с вами?

– Красоту навожу.

– На ночь глядя?

– Не твое дело! – рассердилась женщина. – Чего тебе надо?

Герман наконец задал вопрос. На какой машине уехала Ира?

– Не знаю, – пожала плечами Майя Сергеевна. – Какая-то белая. Я особо не приглядывалась.

– Такси?

– Нет, шашечек на машине не было.

Будто сейчас такси обязательно с шашечками! Иной раз достаточно просто рекламы на крыше, дверцах или капоте.

– Ничего такого не заметила. Да и машина больно шикарная для такси.

– Такси тоже разные бывают.

Майя Сергеевна нерешительно посмотрела на Германа. А потом произнесла:

– Не хотела тебе говорить, да уж видно придется. Ира не просто в эту машину села. Она водителя хорошо знала.

– Что вы имеете в виду?

– А то и имею! Целовались они!

– Как?!

– Не в губы, врать не стану. Но в щеку она его поцеловала. И он ее чмокнул.

Герман пытался вспомнить, у кого из их знакомых есть шикарная белая машина. Где-то у троих-четверых. А если прибавить тех, с кем Герман долгое время не общался и кто вполне мог за это время поменять машину, получалось и того больше.

– Как выглядел тот мужчина, вы, конечно, тоже не заметили?

– Почему это не заметила? Очень даже хорошо его разглядела. В деталях!

– Опишите мне его?

– Худой. Бородка клинышком. Лицо такое интеллигентное, глаза умные, сразу видно, что образованный. Диплом не ниже университетского.

Герман слушал и поражался выводам, которые соседка делала вот так вот с лету, лишь один раз увидев человека, да и то мельком.

– Может быть, профессор или доктор наук, – продолжала фантазировать женщина.

Герман не выдержал.

– Почему вы так думаете?

– Очки на носу. И сам такой бледный, сразу ясно, что книжный червь, на воздухе совсем не бывает, все время за книжками проводит.

Оставив это утверждение на совести соседки, Герман принялся соображать, кто из знакомых подходит под это описание. Худой. С бородкой. В очках. Вид умный и интеллигентный. Такого человека Герман не знал. Не было таких интеллигентов с бородками в его окружении.

– Что-нибудь еще можете припомнить?

– Собака у него была.

– Какой породы?

– Шпиц. И до чего симпатичненький! Белый, прямо как шарик пушистый. А мордочка острая, словно у лисички. Залаял, когда Ира в машину села, но успокоился быстро.

Таких собак точно ни у кого из их знакомых не было. И Герман даже не мог припомнить, слышал ли он о том, чтобы у кого-то дома жил шпиц. Получается, его жена уехала с совершенно незнакомым человеком, которого сама Ира при этом отлично знает. Выводы, которые из этого напрашивались, сами понимаете, для мужа были неутешительны.