Читать книгу: «Сможешь и ты», страница 7

Воин выглянул из укрытия и скривился – расчлененный слизевик восстановил целостность тела и как ни в чем не бывало тянул щупальца к прибрежным зарослям. Пришлось убрать клинки в ножны и задуматься над сменой тактики.

Под ногами зашуршало. Тамлин глянул вниз и обнаружил под сапогом сонную лесную сциллу, устроившуюся в тростнике на зимовку. Не раздумывая, он подбросил ее носком – трихвостая ящерица свернулась в воздухе тугим шариком, который удобно лег в ладонь – и швырнул в сторону противника. Сцилла шмякнулась о черную жижу и с хлопком превратилась в трех взбешенных ящерок. За ней последовали три ее товарки, которых Тамлин выковырял из норок окрест.

Слизевик ретиво атаковал дюжину рептилий, надеясь на легкую добычу.

Зря.

Сциллы легко ускользали из его силков и вымещали свое остервенение на агрессоре, телепортируя из него целые пласты слизи, которые материализовались над рекой, шлепались в воду и, свободные от паразитического гипноза, уплывали подальше от берега. Тамлин заприметил под корягой электрического ежа и с ухмылкой отправил в полет и его.

Еж, мирно поедавший болотных червячков, к своему удивлению вдруг оказался в воздухе, где был пойман слизевиком. Вспыхнувшим в свете синепатии золотом от радости, что хоть кого-то ему удалось поймать.

Напрасно.

Внутри скрученной спиралью ложноножки сверкнуло, полыхнуло и затрещало. Клочья обгоревшей слизи слетели с ежа как листья с дерева по осени. На прогалине завоняло паленым тряпьем. Еж упал и покатился по земле, стреляя электрическими разрядами в слизевика и сцилл, чье бешенство немедленно вышло на новый уровень. Одна из них в запале ярости куснула колючий бок; еж материализовался высоко над прогалиной и полетел к земле, объятый искрами и пламенем.

Тамлин вышел из укрытия, проскользнул сквозь хаос из располосованных ложноножек и ящериц, с хлопками исчезающих из-под ног и возникающих на гребне слизистых волн – и все это на фоне извергающего молнии ежа, летящего метеором сквозь ночную мглу. Легко пробрался к корням ивы, убеждаясь, что если что-то и может быть сильнее страха, так это удивление.

Паразит ослабил кокон и оглядывал царящий на прогалине балаган бусинами ошалелых глаз. Таэм решил добавить в действо нотку пикантности и опустил ментальные щиты – мол, ты хотел оказаться внутри моей головы, так получай.

Паразит сморщился под водопадом синепатических переживаний, но вдруг зацепился за смутный образ, выуженный из подсознания воина. Прозрел и понял, какую иллюзию ему следовало создать, чтобы поймать добычу на живца.

Поздно.

Отбросив игры, Тамлин с места взвился в воздух, в прыжке выхватил клинки, раскрылся цели до самого дна и сам проник в ее сознание.

Черное тельце глядело на него.

И было им.

Оно хотело жить, жаждало плодить себе подобных, потому что единственное в своем роде проникло сквозь аномальный портал, уверенное, что этот мир, как и любой другой, сотворен для него, создан под его потребности.

Оно было чем-то важным, но вот-вот могло стать ничем.

Как тот образ из подсознания прыткой добычи, похороненный глубоко под слоем ярости и горечи.

Жизнь вдруг оказалась бессмысленной. Смерть – неотвратимой.

Вспышка этого откровения – как точка в центре мишени – показала воину, куда нанести удар.

Тамлин, приземляясь, всадил в черное тело оба клинка по самую рукоять. Всадил с громким выдохом, продолжая удерживать ментальную связь с жертвой. Кожа паразита лопнула; в воздух взвился рой черных мушек, разлетелся по округе и слоем пепла осел на голых деревьях. Воин откатился, поднял воротник и отступил, не спуская с противника взгляда.

Слизевик в агонии хлестал прогалину плетьми ложноножек, сциллы с шипением разбежались, еж приземлился где-то в прибрежных зарослях. Воин, отрезанный от заводи бушующим простейшим, решил подобрать оружие позже и отступил на край мыса над рекой. Осмотрелся, просканировал окрестности.

И замер, вглядываясь в противоположный берег.

После чего вскинул руку и отправил зеленую капсулу в полет, но промахнулся.

Белая лань – живой прототип паразитической иллюзии – гарцевала на камнях, вскидывая ножки. Она припала к земле, когда изумрудная слеза просвистела мимо ее уха.

Но не отступила.

Напротив, подскочила к обрыву, дрожа и перестукивая копытцами. Исторгла из себя мыслеформу. Вопрос, такой неистовый, что Тамлин дернулся как от удара.

И опустил руку.

Вглядываясь в черно-белые глаза животного, оказавшегося не вымыслом, а самой настоящей правдой, ему захотелось крикнуть, прокричать ответ на весь лес. Так громко, как только можно.

Но он с ужасом ощутил, как немеют руки и ноги, деревенеет шея, а лицо искажается в гримасе. Одаренный воин, не знающий промаха охотник, которого невозможно убить – замер на краю обрыва, парализованный, оцепеневший, онемевший. Всего на несколько мгновений.

Их оказалось достаточно, чтобы последний силок, выпущенный слизевиком, попал в цель.

Резкий удар в грудь. Путы обвиваются вокруг плеч, тошнотворными червями ползут к шее и сжимают ребра. Тело выгибается дугой, перед глазами плывет пелена, на губах выступает кровавая пена. Черная слизь лижет подбородок, источая дух разложения – как обнажившееся морское дно с клубками водорослей, высохшими медузами и серебристыми рыбьими боками в перегретых на солнце лужах.

Тамлин наблюдал однажды такой отлив – в тот день вода ушла далеко за линию горизонта, а сейде из подводной крепости спешно эвакуировались в Эре-Аттар под охраной воинов-элле. Принц не видел чудовищной волны, захлестнувшей берег ночью, но говорили, что море в исступлении добралось аж до Наэтлиэ, где наутро в фонтанах вместо форели плавали акулы.

Король моргнул, прогоняя из-под век миражи.

– Пятьсот сорок пять, – прохрипел он, все больше теряя контроль над собой. – Пятьсот. Сорок. Пять…

Вслед за чем покачнулся на негнущихся ногах.

И упал в ревущую темноту речного потока.

Булыжники, утяжеляющие сеть, потянули ко дну; водоворот швырял на камни, слизевик все крепче сжимал ребра, лишая Тамлина кислорода. Он попытался высвободиться, дернул рукой, вкладывая в рывок всю свою волю, но налетел на камень.

В плече хрустнуло, грудь пронзила резкая боль.

Сопротивляться было бесполезно. Тамлин расслабился, и река снова швырнула его на камни. Под веками вспыхнула молния, тело пронзило током. Все, что он успел сделать перед тем, как его окутала тьма – шепнуть одно слово.

Имя.

…Ему сказали, что искать ее стоит в мастерской.

Тамлин сбежал по лестнице третьего яруса в нетерпении, удивившем его самого, миновал пустую северную башню, где этой весной никто не гостил, и вышел к мастерским рода Илуфер. Хотел войти в оружейную без стука – просто потому, что мог проникнуть в любое закрытое помещение в своем дворце. И тем рассчитывал произвести определенное впечатление.

Но дверь в мастерскую оказалась приоткрыта.

Она стояла у окна, склонившись над колонковой шкуркой, и ловко орудовала пинцетом. Как всегда одетая в пурпур. Она оглядывала мех, выдергивала из его гущи длинные волоски, осматривала каждый на просвет и складывала в ларчик на подоконнике. Луч солнца выхватывал из полумрака мастерской ее плечо, укрытое волосами и оттого казавшееся облитым золотом.

Тамлин отворил дверь шире и произнес одно слово.

Имя.

– Иффиндея.

Девушка обернулась. Золотое свечение вспыхнуло где-то внутри нее и засверкало так ярко, что Тамлин прищурился.

– Ваше величество, – она завороженно поглядела ему в глаза, затем опомнилась и протянула длинный сверток. – Вот, как вы и заказывали. Неширокий размах, композитные плечи, тетива с повышенной износостойкостью. Над стрелами я еще работаю, хочу сделать отклонение в полете минимальным. Заказала кузнецам наконечники в форме бузинного листа.

Тамлин развернул пергамент – и втянул воздух. Лук был гораздо лучше, чем он ожидал. Легче, гибче, прочнее. Менее мощный, чем блочный, зато не ограничивающий свободу маневров в лесной чаще. Он перекинул древко из одной руки в другую, растянул новую, пахнущую кожей тетиву.

– Оружие готово к формированию бионической связи с хозяином, – Иффиндея провела рукой по изгибам деревянных плеч.

– Отменная работа, – Тамлин взглянул на нее с одобрением. – Чем занимаешься?

– Собираю ворс, – Иффэн приподняла колонковую шкурку. – Светлая линия 'тар сделала заказ на кисти для живописи. Вот, работаю.

Уходить из оружейной почему-то не хотелось. Вспышка синепатии набирала обороты, что удивляло его – Эмре говорил, эта его особенность проявляется только в минуты сильных переживаний. Тамлин вынул кинжал из ножен на поясе и принялся вырезать на плече лука свое имя, надеясь в этом незамысловатом занятии обрести душевное равновесие.

– Виэт говорил мне, что ты стала мастерить кисточки, – сказал он, не отрываясь от дела. – Не понимаю, зачем. Ты прекрасная оружейница, Иффэн. Не трать время на мелочи, с которыми другие могут справиться не хуже.

– Ну, знаете, – девушка вспыхнула, – это совсем не просто! Выбрать мех и правильно его обработать недостаточно, у ремесленников без особой одаренности кисти получаются никуда не годными.

– Неужели?

Иффиндея глянула на короля, прищурившись.

– Разница такая же, как между стряпней того, кто любит готовить и кто просто умеет это делать. Или тем, кто спасает чужие жизни по долгу службы, и кто делает это из убежденности, что жизни эти не так уж никчемны, как может казаться другим.

Тамлин не смог сдержать улыбки, но продолжил водить кинжалом по дереву.

– И ты знаешь, в чем их тайная ценность?

Иффэн приняла вопрос всерьез и смутилась.

– Могу только предполагать, – она опустила глаза. – Знаете, я однажды вглядывалась в темное небо ночь напролет. И сумела разглядеть скопления галактик там, где на закате мерцала лишь пара одиноких Солнц. Той ночью я поняла кое-что. Чем дольше вглядываешься во тьму, тем больше звезд в ней видно. И мы – как эта тьма. Нам стоит держаться друг друга, вглядываться друг в друга. И видеть там больше, чем показалось на первый взгляд, – эльне убрала с лица непокорный золотой завиток и рассмеялась. – Ну вот, я совсем как брат. Говорю красивые слова ради слов. Я мастерю кисточки просто потому, что хочу быть причастной к созданию красоты. Вместо того, чтобы довольствоваться ремеслом, которое несет смерть. Так бессмысленность жизни кажется мне чуть менее невыносимой. Вот и все.

Тамлин удивился. Так сильно, что оторвался от работы и взглянул Иффиндее в глаза. Глаза эти были цвета чистейшего цаворита с вкраплениями желто-зеленого пламени – как спинки бронзовок, запутавшихся в древесной кроне, наполненной светотенями. Затем пожал плечами и вернулся к своему занятию.

Иффиндея закусила губу и вдруг протянула руку к его лицу. Провела мехом по его щеке, подбородку, шее. Тамлин вздрогнул; лезвие кинжала соскочило, оставив на изгибе дерева глубокую борозду.

– А еще, когда я мастерю кисти, – прошептала девушка, – я представляю, насколько приятно грубому холсту будет ощущать такое нежное прикосновение. И надеюсь, что это хоть немного смягчит его.

Тамлин снова поднял глаза и уже не отводил взгляда. Свечение, исходящее от девушки, расходилось по оружейной слепящими волнами и подсвечивало каждый предмет изнутри так, что тот казался особенным и ценным.

Уникальным.

Воин медленно, бережно отложил на стол лук, положил руку на затянутую в пурпур талию, притянул девушку к себе и…

Иффиндея вдруг уперлась ладонями ему в грудь, заглянула в глаза – пытливо, взволнованно, требовательно.

– Нет. Сначала пообещай кое-что. Мне кажется, я сотворила нечто, что отнимет тебя у… – она сглотнула и торопливо продолжила. – У всех нас. Что ты возьмешь этот лук, надеясь на него уйдешь в леса и однажды не вернешься. Обещай, – она обвила руками его шею, сжала пальцы на затылке. – Обещай, что всегда будешь возвращаться. Обещай мне. Таэм…

Он хотел рассказать ей про ее свет. Про то, каким невыразимо прекрасным она делает мир. И что рядом с ней одной он чувствует себя не проклятым, а благословенным, поэтому готов возвращаться к ней даже из бездны.

Но вместо этого шепнул:

– Я обещаю.

Так тихо, что сам едва расслышал.

Наклонился к ее лицу, пьянея от аромата мелиссы, что исходил от золотых волос. В первый раз коснулся мягких, прохладных губ – так осторожно, как только мог.

И не посмел ступить ни шагу дальше.

Глубокий, протяжный звук – не то пение, не то стон океанской бездны – вырвал его из сна, заставил осознать, что это лишь видение. Иффиндеи больше не было рядом. Пол под ногами исчез; Тамлин почувствовал, что проваливается в никуда, падает в пропасть. Отзвуки вопроса загудели внутри головы, перекликаясь и множась.

“Кто ты?”

Верх одаренности. Мастерство, отточенное до такого уровня, что ему не осталось места в мире живых. Теперь я бы успел, Иффэн. У того, кем я стал, хватило бы времени на то, чтобы обогнать смерть…

… а кем я стал?

Пустотой лесной прогалины?

Отражением в чужих зрачках, расширенных до предела?

Бороздой, оставленной на изгибе дерева?

Я был чем-то.

Но вот-вот могу стать ничем.

Как же далеко я нынче зашел. Слишком далеко.

Бесконечно.

В темноте проявляются скопления звезд, складываются в силуэт белой лани. Лань опускает голову к жемчужным копытцам, смотрит исподлобья.

Формирует мыслеформу – уже не вопросительную.

Утвердительную.

Отзвуки этой мыслеформы обращают время вспять; мир изгибается, закручивается в спираль, верх и низ меняются местами. Падение превращается в полет, в скольжение сквозь пронизанную светом толщу воды, в отчаянное стремление выбраться из глубины на поверхность…

Он с трудом открыл глаза – дневной свет болезненно ударил сквозь веки.

В вышине зашумел лес, где-то рядом плескалась вода, под пальцами заскрипела речная галька. Костюм вымок насквозь, но уцелел и судя по нынешнему полусухому состоянию старательно отжимал из себя влагу. В спину впились жесткие валики пустых ножен. Тамлин закашлялся и сплюнул речную тину.

Шея онемела, голова гудела, под веками плыли разноцветные пятна, правое плечо горело, как прожженное раскаленным железом.

Тамлин поморщился и снизил нервную чувствительность до того уровня, чтобы можно было не опасаться болевого шока. Послал сигнал о помощи, не надеясь, впрочем, на ответ.

К его удивлению, разум взорвался откликами.

“Где ты? Активируй поисковый маячок!”

“Ты ранен? Где ты находишься?”

“Нужны ориентиры! Дай ориентиры!”

“Где ты? Активируй имплант!"

“Где? Где?”

“Жив… Во имя бездны, ты жив, Таэм! Где ты, что произошло?!”

Последняя мысль принадлежала Эмриату. Тамлин скривился.

“Я свалился в реку. Сломал ключицу, несколько ребер и приложился головой о камни. Дай мне пару минут, я подготовлю пространное повествование о том, что произошло".

“Хватит язвить, активируй маячок!"

Тамлин прикрыл глаза и осторожно отослал нервный импульс к импланту, вживленному в затылочную кость каждого совершеннолетнего элле. По умолчанию он бездействовал, потому что в Аэд водились хищники, которые смогли бы найти жертву по исходящему от нее электроимпульсу быстрее поискового отряда. Поэтому активировать маячок полагалось только в экстренных ситуациях.

Голова взорвалась такой болью, как будто в нее вогнали стальной прут. Воин закусил губу и снова отключил болевые рецепторы.

"Имплант временно недоступен".

"Ничего, я уже засек твою лошадь, но сигнал не точный. Ориентируй меня, быстрее! На каком ты берегу? Где солнце? В какую сторону течет вода?”

Таэм хотел возразить, что лошадь осталась на поляне у развалин, но в руку немедленно ткнулась ее морда. Лошадка, довольная тем, что выследила хозяина, фыркнула ему в ладонь и принялась перебирать копытами и позвякивать упряжью.

Тамлин попытался оглядеться. Собирать информацию выходило из рук вон плохо, из-за пониженной чувствительности зрение плохо фокусировалось.

“Бездна… На южном берегу? Да, на южном".

“Что перед глазами?”

“Звездочки”.

После краткого молчания со стороны Эмре последовало длинное сложноподчиненное предложение, указывающее, где он видал сейчас шутки Тамлина. Воин снова скривился, попытался приподнять голову.

В этот момент некто коснулся его щеки.

Тамлин дернулся, хотел вскочить, но только задрожал всем телом и закашлялся.

И тогда тот странный звук, что вырвал его из сна, повторился. Воин притих и в изумлении понял, что это – пение. Пела женщина, и голос ее не был похож ни на один из известных ему голосов. Настолько глубок был его тембр, что, казалось, живое существо не может издавать такие звуки.

"Похоже, я тут не один".

"Что?! Мы уже близко, держись…"

Но Тамлин отключил прием чужих мыслей и попробовал подняться, чтобы рассмотреть певунью. На исцарапанную скулу легла ладонь, показавшаяся лихорадочно горячей. Мягко, но настойчиво прижала его голову к земле.

"Кто ты?" – Тамлин попытался связаться с незнакомкой мысленно, но ответа не получил.

Превозмогая онемение в шее, он повернул голову, сузил зрачки, взглянул на расплывчатый в рассветных лучах силуэт.

Вне всякого сомнения, это была женщина. Спутанные темные волосы, нечеткий профиль, вскинутая чайкой бровь и линия опущенных ресниц – вот и все, что ему удалось рассмотреть. Нижняя часть лица скрывалась за странной маской из мокрой шерсти и речной тины. Присмотревшись, Тамлин с удивлением понял, что это куний мех, и что незнакомка сидит, с головы до пят завернувшись в его плащ.

С плаща текла вода вперемешку с грязью.

Тамлин задрожал от поднимающегося жара – признака стартовавшей регенерации. Картина мира стала расплываться, незнакомка – двоиться.

Он прищурился, из последних сил удерживая себя в сознании. Но видение вскинуло голову, прислушиваясь.

И исчезло.

Тамлин моргнул. Рядом уже никого не было.

– Вот он, сюда! Носилки, быстро! Аланит, организуй зачистку периметра!

– Эмре…

– Кладите его, осторожнее. Раз, два, три!

– Лук.

– Что?

– Мой лук. Выше по течению, в зарослях орешника. У заводи. Найдите.

– Найдем, найдем, тише!

– Нет, не нужно! Там новый вид. Хищный. Не рискуйте напрасно, я сам…

– А ну ляг обратно! Где целители, бездна?! Наложите компресс и привяжите его к носилкам!

– Здесь кто-то был.

– Что ты говоришь? Здесь никого нет. О хаос, да у тебя жар! Ты бредишь!

– Где мой плащ?

– Эээ?

– Плащ. С воротником. Куньим. Должен быть в седельной сумке.

– В бездну плащ, Таэм, главное, что ты жив! Береги силы и молчи.

– Трещина затылочной кости и трех ребер. Перелом еще двух ребер, одно из которых повредило легкое. Двойной перелом ключицы со смещением и вывих плечевого сустава. Ушибы фиксировать бесполезно – ты покрыт ими с головы до ног. И парой переломов не отделался, если бы не новый костюм, – Ассея закончила бинтовать плечо короля и строго на него взглянула. – Еще одно такое происшествие, Таэм, и я начну думать, что до конца года ты поставил план изувечить себя настолько сильно, насколько это возможно. Чтобы посмотреть, как я с этим справлюсь. Так вот докладываю: я справилась, твое состояние стабильно и не вызывает у меня опасений. Прекращай эксперимент!

Целительница вытерла руки полотенцем, поданным ассистентом.

– Не знаю, какое чудо тебя спасло, – продолжила она, – но то, что это было чудо – бесспорно. О причинах, заставивших тебя снова отправиться к развалинам в одиночку, мы еще поговорим.

Тамлин не ответил. После того, как Аланиттар явилась из лесу к целителям промокшая и грязная, но с его луком в руках, он позволил уложить себя на больничную постель и наложить повязки.

Короля поместили не в обычную репарационную на четыре кровати, а в отдельный, оборудованный специально под него бокс напротив лаборатории главной хранительницы. Что говорило скорее о частоте посещения медблока, чем о привилегированном положении – за тяжело ранеными Ассея присматривала лично, но предпочитала при этом не отвлекаться от других занятий.

Из приоткрытого оконца тянуло сыростью. Узкогорлые колбы и склянки с притертыми крышечками, стоящие в шкафчиках у двери, позвякивали каждый раз, когда кто-то проходил мимо. Над ложем висела гигантская светящаяся сфера, пронзенная ампулами с разноцветными жидкостями и оттого похожая на учебный макет давно побежденного коллективным иммунитетом Аэд элле простудного вируса, что пылился в углу ученической.

От ложа к сфере змеились трубки забора телесных жидкостей, а вниз от нее спускались нити репарационных гифов и прицельно опутывали поврежденные участки тела. Время от времени ампулы на сфере сдувались, впрыскивая в нее содержимое – на основе полученных данных о состоянии пациента гриб всасывал в себя лекарства, подбирал дозировку и доставлял их в нужную часть тела. Юные целители с воодушевленными и сосредоточенными лицами меняли опустевшие ампулы на новые.

Шевелиться на этой стадии исцеления было категорически запрещено. Поэтому речь Ассеи осталась без ответа.

Тамлин позволил себе поморщиться. Судя по ощущениям, гриб подавал в грудь и затылок горячую кислоту под давлением. Судя по мнению Ассеи, процесс остеосинтеза успешно стартовал. Понижать нервную чувствительность она запретила, сославшись на риск осложнений при травме головы. Король послушался, но не мог отделаться от подозрения, что это превентивная мера, и что целительнице надоело возвращать его с того света легко и безболезненно.

Ассея провела рукой вдоль его тела и кивнула: сенсоры целителя – самый совершенный биосканер в Аэд – считывали состояние пациента куда точнее гриба-симбионта и помогали в диагностике.

– Я сделала все, что от меня зависит, – сказала она и встала с ложа. – Дальше справишься сам. Регенерация тканей должна пройти быстро, восстановление функций организма – гладко. Как и всегда. Новый поисковый имплант будем вживлять через неделю, – добавила она так непререкаемо, что король понял: вживление тоже пройдет без анестезии.

В коридоре грохнуло и зазвенело. За стеной зашептались и зашикали. Ассея шурша халатом покинула бокс и прикрыла дверь. Тамлин дернул ухом, улавливая приглушенные голоса.

– Как его величество?

– Состояние стабильное?

– Ему не хуже?

– Кто вас, бездна, сюда пустил?! – хранительница повысила голос и вновь перешла на полушепот. – Ему лучше, кризис миновал. Теперь расходитесь, бездельники, вы мешаете работе!

Дверь приоткрылась, в бокс вкатилась медицинская тележка.

– Он никого не звал? – король узнал голос Шаниэ.

– Никого, – ответила Ассея и после паузы добавила, – из ныне живущих. Но если бы и звал, дверь в репарационную могу открыть только я, и я до утра ее не открою! Ну, чего стоите, заняться нечем? В саду уборка листьев, грабли в сарае южного сектора!

Из коридора послышались шаги и недовольный ропот.

Король закрыл глаза и заставил себя уснуть.

…Он мчится к ивовым корням, ускользая от летящих в него силков. Отталкивается от земли, в прыжке видит цель и проникает в ее сознание. Проникает так глубоко, как не рискует ни один воин.

Настолько полно, что жертва становится охотником, а охотник – жертвой.

У всякого мастерства должен быть предел – говорил ему отец, указывая на безумных элле, запертых в изоляторах. Преступить этот предел означает нарушить некий основополагающий закон жизни. Такой шаг не проходит без последствий.

Верх одаренности воина – способность не дрогнув вонзить лезвие клинка

в самого себя.

Множество раз. А потом расцепить связку со смертью и вернуться.

Тамлин приземляется и без колебаний всаживает в черное тело оба клинка по самую рукоять.

В тело, которое есть он сам.

И которое его же стараниями становится ничем. Гниющей плотью, что со временем обнажит белизну костей; кости эти упадут к корням дерева, где смешаются с костьми убитых жертв.

Жизнь дана для того, чтобы исторгнуть вовне свои страсти, говорит ему Миннаэта. Ремесло позволяет придать им совершенную форму, вторит ей Эмриат. Поэтому самая противоестественная вещь для живого существа – опустошение, думает он сам. И порожденная опустошением неуязвимость – добавляет хриплый, пробирающий до мурашек голос. Обернись, воин!

Он оборачивается, немея от ужаса. И видит противоположный берег реки. Взгляд черно-белых глаз единым махом сметает все, чем он стал за последние три сотни лет тренировок, сражений и убийств. Безо всякого почтения вскрывает его суть как вскрывают устрицу, лишает оболочки из отточенных до смертоносного автоматизма рефлексов.

Оставляет наедине со смятением и беспомощностью.

"Ты существуешь! Кто ты?!"

"Я не знаю!"

Жизнь в той форме, в которой она всем известна – это чья-то шутка, злая и жестокая. В ней нет места необычайному.

Мышцы деревенеют, лицо искривляется, тело перестает подчиняться приказам разума. Не знающий промаха охотник. Воин-легенда, которого невозможно убить.

Какая ирония!

Удар в грудь, удушье, падение. Падение в пропасть без дна, без надежды на спасение.

Голос. Звук. Верх и низ меняются местами сотни раз. Падение обращается в полет, в стремление достичь поверхности, но это трудно, так трудно. Труднее, чем обычно. Как же далеко я нынче зашел…

Нечеткий профиль, черная бровь, линия ресниц. Мокрый меховой воротник. Проклятый мех, нужно было его отрезать!

Прикосновение к щеке. Ладонь, горячая как в лихорадке. Затылок взрывается болью, звезды под веками складываются в фигуру белой лани, формирующей мысленное послание – уже не вопросительное.

Утвердительное.

"Если я существую – значит, можешь и ты."

Тамлин открыл глаза, приподнялся на локтях.

За оконцем рассвело; легкая занавесь колыхалась, на полу то появлялось, то исчезало пятнышко света. Репарационная сфера над ним сдулась, пустые ампулы свисали с дряблого грибного тела. Тамлин осторожно размотал бинты на голове, дотронулся до затылка, зашипел. И повязку с плеча снимать не стал.

Он осторожно сел, подождал, пока пройдет головокружение, и огляделся в поисках тапочек. Тапочек у ложа почему-то оказалось три: один правый и два левых.

Тамлин прищурился. Крайний левый тапочек съежился под его взглядом. Воин тронул его носком босой ноги – обувь вдруг заквакала утробным басом, прыгнула в сторону и забилась в щель под шкафчиком.

Тамлин моргнул, взглянул на тапки, затем под шкаф, где возился их собрат. Пересчитал пальцы на руке, чтобы убедиться в своей адекватности.

Дверь отворилась, в бокс заглянул юноша с безумными желтыми глазами и провел рукой по всклокоченным медовым кудрям. Одет он был в рабочий костюм повелителей стихий: изумрудно-зеленый, перепачканный пятнами от красителей и прожженный реактивами.

– Бубик? Ты тут? О, ваше величество, – элле поклонился. – Вы не видели жабу?

– Жабу, значит, – уточнил Тамлин, краем глаза наблюдая, как тапочек ползет по стене за дверью и огибает угол, стараясь остаться незамеченным.

– Редкое земноводное, отнесенное к псевдохамелеонам, – уточнил юноша, оглядывая бокс. – У Бубочки потрясающая способность к мимикрии – может принять облик любого объекта схожего с ним размера. Но сложный характер, еще и линька… Кто-то из целителей случайно выпустил его из клетки, когда он притворялся дохлым. Вы же знаете этих целителей, – элле нахмурился, – готовы реанимировать даже животное, стоит ему глаза закатить. Или завоняться немного. Если увидите Бубу – поймайте, он почти не кусается. Мне нужна его старая шкурка для экспериментов.

Дверь захлопнулась, из коридора донесся голос юноши, зовущий питомца на все лады. Тамлин поднял взгляд к потолку: Буба затаился в углу и поблескивал оттуда глазками-пуговками, не желая расставаться со шкуркой без боя.

– Я дома, – шепнул король, прикрывая глаза. – Какое счастье.

Он поднялся к себе, позавтракал, расположился в приемной – в широком кресле с навершием в виде герба Мирисгаэ – и вызвал Эмриата.

Эмре явился, холодный и собранный, и отчитался перед Тамлином о делах в королевстве за то время, покуда тот был без сознания.

– Прилетел сокол из Наэтлиэ, – управляющий закончил доклад и принялся собирать разложенные по столу бумаги. – В отсутствие его величества я прочел послание. Хранители степного королевства подтверждают пророчество, следовательно, мы имеем дело с реальным явлением, а не чьими-то галлюцинациями.

– Пусть так, – Тамлин кивнул. – После багровых сумерек выступим в Эре-Аттар. Дела в королевстве идут неплохо, моего отъезда никто не заметит.

Эмре перестал собирать бумаги и поднял взгляд.

– Не смотри так, хаос, – Тамлин скривился. – Я в здравом уме и трезвой памяти. Пока что.

– И впервые за триста лет вознамерился покинуть Мирисгаэ! – Эмриат с трудом пришел в себя. – Ты ли это? Нет, не отвечай! Если даже не ты, меня все устраивает. Лучше скажи, во имя бездны, как повторить процедуру, которая привела тебя к такому решению? Я должен зафиксировать алгоритм!

– Проще сразу убить, – воин усмехнулся и откинулся на спинку кресла. – Пророчество – подтвержденный феномен, Эмре, и его следует разгадать. Чтобы предотвратить катастрофу, о которой в нем говорится. А для этого нам понадобится помощь сейде.

– Что тебе ввели в репарационной? – не унимался Эмриат. – Я попрошу Ассею добавлять это в твою еду хотя бы через день.

Терпение Тамлина лопнуло.

– Да, мне надоело спасать вас по одному, – он скомкал отчет о строительстве сарая и запустил им в ремесленника, – и я, бездна, хочу спасти сразу всех. Что еще ты хочешь от меня услышать?

– В первую очередь, – Эмре поймал комок пергамента и не выпуская его из ладони скрестил руки на груди, – благодарность за спасение. А потом и все остальное. Особенно то, как могла обыкновенная ловчая сеть поймать одного из самых опытных воинов в Мирисгаэ.

Король резко отодвинул кресло и подошел к балконной арке, демонстрируя управляющему спину в бинтах.

Эмриат вздохнул. Тяжко, с пониманием.

– Неужели снова приступ? Не может быть, Таэм! И который это по счету?

– Седьмой, – воин шевельнул ухом.

– Но ведь новых приступов не было уже триста лет, – Эмре помассировал виски, собираясь с мыслями. – Я думал, их уже и не будет. Ты так истязаешь себя на тренировочной площадке, что в управлении телом перешел все мыслимые границы.

Тамлин не ответил.

В покоях воцарилась тишина; стало слышно, как ярусом ниже разгневанная Миннаэта отчитывает кого-то за провинность.

– В бездну, это не так уж и важно, – Тамлин повернулся. – Важнее то, как я был спасен.

– Всегда пожалуйста.

– Я не тебя имел в виду.

– Вот как? – Эмриат поджал губы, присел и закинул ногу на ногу. – И кого же тогда?

– Там кто-то был, кто-то вытащил меня из реки. И больше того, – Тамлин скривился, понимая, как паршиво прозвучит то, что он сейчас скажет, – находясь на расстоянии шага от нее я сам не ощущал ее присутствия. Можешь представить? Только физический контакт дал понять, что рядом кто-то есть.

– Физический контакт? С ней? – брови Эмриата поползли вверх. – С этого момента поподробнее, будь любезен.

– Эмре, бездна, – Тамлин взялся растирать плечо. – Да, это была женщина, что с того?