Последний рассвет Тарайи

Мы утоляли жажду затхлым питьем, дурманили им разум, чтобы забыться. Мы ели пищу сплошь источающую смрад, давясь плотью мёртвых. Тот мир выстроил зверобойни для утоления голода нашего. Их было столько, сколь звезд мы нынче провожаем поутру. Мы пили кровь и давились внутренностями тлеющими, дышали гарью пожаров, поддерживающих ту жизнь.

– Это жизнь, мой милый Зор! Великая, честная и беспощадная!

Не говори слово человека, мы не поймём друг друга. Ваши слова – ложь! Твори мысль нужную, она нам обоим понятна, ибо неизменна во всём мироздании!

– Возьми золото, урус Зор! – кричал вслед сирх, судорожно развязывая ремни на ногах. – Оставь его своему богу, – негромко ответил Зор, перейдя на бег, но его слова, утонувшие в шуме ветра, уже никто не слышал. – Тогда лунный камень прими, смелый Урус, жизнь плату любит…

Он нутром чуял, что это не его жизнь, она поддельная, изготовлена каким-то умелым бутафором, а он её терпел из уважения к искусному мастеру, потратившему наверняка немало времени и сил сотворить подлог, что было достойно уважения. Нет, страшно, конечно же было, но не было страха поганого, липкого. Был трепет перед некой истиной, с которой непременно придется столкнуться лицом к лицу. Максим это знал наверняка. Он знал, что первая приходит именно она и только она является мерилом всего сущего. Поживём – увидим, а помрём – узнаем!

Я – твоё отражение в водной глади вечности. Твоя другая суть, которой ты стыдишься, но невзначай каждый раз надеваешь её облик на обстоятельства, которыми и вершишь тот выбор, ведь истинным собой боишься, искусно делая подлог. Ты – великий мастер перевоплощений. Я и есть твой выбор, вот только выбирая, вы попрежнему стремитесь горящие угли чужими руками загрести.

– Оружие! – с каким-то укором ответил Сварг, – Это всё, чем мы способны вам помочь. Только помни – оно не даёт право на возрождение! Никогда и никому! Помни это, Урус-Зор, и рано или поздно оно убьёт и своего обладателя!

– Может быть не ответ искать надобно, а всего лишь нужный вопрос задать, тогда и бремя разрешится?

– Прими мою клятву, Урус-Зор! И пусть Сарихафат Степной тому порукой будет! – Ты снова клянёшься, Качудай? – Усмехнулся Зор, – Солнце реже восходит, чем ты клятвы даёшь, смотри не прокляни потомков. Я не беру клятв, ни к чему они, сирх. Хочешь, что бы верил? Знай – верю, и вера моя честна будет, но клятвы ни к чему, оставь их своим богам, им нужнее, но не мне!

– Гария дарует путь каждому, кто согласится услышать её сказ. Дарует, выводя к свету с тернистой узкой тропы, на которой ползти уж сил нет, так ведь, сирх!? – с хитрецой взглянул на него Маргас. – Протягивает крепкую сильную руку, вытаскивая из бездны невежества. Ты поначалу противишься, упираясь изо всех сил, а затем в какой-то миг, словно зрячим становишься. И глаза те только правду видеть могут. И вот смотришь ты дарованным зрением вокруг себя, смотришь на жизнь свою, на себя смотришь, и видишь лишь смрад кругом, что страшно становится от взора такого болючего, но всё, по-другому нельзя, и только так теперь будешь смотреть на мир всю свою оставшуюся жизнь и ничего поделать с этим не сможешь. Но ты все равно рад тому, что смог открыть глаза, несмотря ни на что рад, что довелось тебе ощутить ту искру, узреть её красоту, ради которой можно и потерпеть. И вся твоя жизнь становится тем путем – страшным, непосильным часто, порой толкающим на предательство, или на жертву, кому как, но ведущим к искре изначальной, к тому свету первородному, но такому недосягаемому…