Писатель перед последним своим творческим броском в привычной последовательности сделал следующее: подёргал ногой, почесал локоть, поскрёб свой жирный лоснящийся нос, выпятил вперёд нижнюю губу и дурашливо попытался скосить на неё взгляд, поковырял в носу, тяжело встал, погладил кулаком поясницу, прошёлся по кабинету, сцепил руки за спиной, постоял у книжного шкафа, несколько раз скользнул взглядом по корешкам книг, пытаясь не прочитать то, что на них написано, а найти приятный взору цвет, и в итоге, так и не найдя нужный цвет, резко опустился на стул, а потом, забыв обо всём, ничего не видя, ничего не слыша, минуты три что-то быстро и дёргано писал, при этом кончиком языка упоительно поглаживал правый уголок своих сухих губ и непроизвольно склонял голову то в одну, то в другую сторону.

Наконец он закончил писать и поставил Точку, маленькую и почти незаметную, но твёрдую точку в конце предложения, а потом обвёл её кривым неровным овалом. Писатель отстранился и ещё раз оглядел листок печатного текста, испещрённого корявыми синими пометками, слитыми узкими строчками в малочитаемые слова и предложения. Это была последняя страница его романа в последней его редакции с последними его правками… Всё? Писатель посмотрел на лежавшую рядом аккуратную стопку листов. Всё, последний… Листок, бережно несомый двумя пальцами, плавно опустился на своих собратьев, чуть помятых, истыканных стандартными символами чёрной краски и замаранных синими чернилами шариковой ручки. Ладонь ласково разгладила листы, превратившиеся из некогда девственной, белоснежной бумажной массы в хранилище мыслей, переживаний и надежд. Писатель сгрёб стопку со стола и спрятал её в пластиковую папочку.

Он порывисто встал и, опёршись тремя пальцами о стол, ещё стоял некоторое время, задумчиво глядел на пухлую папку, покусывая губы, нечаянно чмокал и улыбался по-детски тихо и мечтательно. Теперь точно всё! Он медленно сел обратно на стул, положил голову на руки и, застыв, стал смотреть в окно. Там была весна, тихая зелёная, спокойная поздняя майская весна, почти лето. С уже широкими зубчатыми листочками деревьев, сочной травой и ранними яркими цветами маленькой клумбы, с молочно-голубым тёплым небом, мягким солнечным светом и лёгким шёпотом бодрящего ветерка – всё как он любил в этот переходный этап межсезонья.

Писатель довольно сощурился, ковыряясь взглядом в потрескавшейся и пыльной оконной раме. Было так спокойно, хорошо и безмятежно в тот момент, который плыл в весеннем воздухе, покачивался, смешивая реальность с мечтой, прошлое с будущим, сон с явью, что ничего, совершенно ничего теперь не хотелось, и он лишь желал окунаться в это бесподобное сейчас, и не знать, что будет потом, и не помнить, что было ранее.

Писатель повернул голову и увидел своего ленивого и облезлого кота. Тот, зажмурившись и кротко подвернув гибкие лапки, лежал по своему обыкновению на комоде и тихо посапывал, допуская иногда из-за своего стариковского малозубия смешные причмокивания и тихие посвистывания.

Писатель впервые за последний час нарушил тишину кабинета.

– А ты всё спишь, бродяга? – с наигранно суровым укором спросил он, и даже сам удивился звуку своего гулкого голоса, чужеродным эхом пролетевшего по царству кабинетной тишины.

Один глаз кота медленно приоткрылся, в узкой щёлочке недовольным непониманием блеснул нитевидный зрачок.

–Может поздравишь меня? Я закончил роман.

Зрачок недоумённо изучил лицо весёлого хозяина, но причин для радости не нашёл. Кот помедлил, ожидая, видимо, более весомых аргументов, а потом снова закрыл глаз.

– Да ну тебя к черту, неблагодарная скотина! – радостно отругал своего питомца писатель, решительно встал и потянулся, задрав кверху скрещенные пальцами ладони. Громыхнув стулом, он вышел из кабинета. В доме было тихо.

– Ау! – крикнул писатель. – Ты где?

Он спустился со второго этажа вниз, он искал свою жену. Очутившись в гостиной, писатель вдруг вспомнил, что она уехала в магазин… Вот так вот, даже похвастаться некому! Писатель шаркающей походкой побродил по пустому дому, бесцельно оглядывая такие привычные и такие чужие стены, мебель и вещи. «Как много у нас всего, – подумал он вдруг. – И куда всё это?» В футболке и расстёгнутой фланелевой рубашке, в поношенных вельветовых штанах с пузырями на коленях он выбрался на веранду и, засунув руки в дырявые карманы брюк, пальцем правой руки поскрёб волосатую и дряблую ногу. Было хорошо, спокойно и… грустно. Он закончил всё-таки этот роман, он всё-таки доделал то, что хотел доделать столько лет, и теперь он был одинок и пуст. Хотел было сесть на пластиковый стул, но почему-то проснулась тяга к движению, к бодрости, к празднику. Писатель зашёл обратно в дом, заглянул на кухню, открыл бар – там было только вино. Писатель поморщился – он хотел что-то иное… И отпраздновать даже нечем! Настроение начало внезапно портиться, надо было развеяться, убить бессодержательное время и сходить, например, – писатель поскрёб свою лысую, в окружении редкой седины, макушку, —в ближайший гастроном!

Закинув руки за спину, сутулясь, он неторопливо шёл по бетонной дорожке, смотрел по сторонам. Было пустынно и тихо. Солнце нежно грело, ветер шелестел в макушках берёз, в воздухе кружилась майская благодать – налетевшая внезапно ворчливость сама собой улетучилась. Людей вокруг не было, и только у магазина писатель встретил знакомых из коттеджного посёлка. «Здрасьте – здрасьте, хорошая погода – прекрасная погода, до свидания – всего доброго…» О чём с ними ещё говорить? С этими созданиями? С людьми то есть…

В гастрономе писатель сразу подошёл к полкам со спиртным. А чего ты собственно хочешь? Ты ведь даже ничего особо и не хочешь. Так прогуляться вышел, потянуть время до приезда жены. Но пустым ведь не уйдёшь? Писатель огляделся. Кассирша, молодая пергидрольная девчонка смотрела на него. Нет, не уйду так просто, это нехорошо, не зря ведь заходил, что подумают простарого маразматика… Глаз упал на «Джек Дэниелс». Возьму виски! Но дорого, да ты и не пьёшь его особо, да и нельзя в общем-то, вспомнил он ненароком советы врача… Писатель рукой поправил свои жидкие волосы на виске. Висок-виски… Виски ударили в висок… Может этому жирному пушистому хаму купить «Вискас»? Раз у меня праздник, пусть будет и у него. Ха, но он же не дурак есть эту гадость! У него, у старого бродяги, сегодня будет курочка, жареная мягкая курочка для его редких зубиков. Писатель не удержался – коротко улыбнулся, склонив голову. Со стороны это, наверное, выглядело глупо, он смутился и решительно взял виски. По пути прихватил с собой ещё пару бутылок пива… А вдруг не захочу крепкого?

Кассирша быстро пробила покупки, небрежно бросила пакет на стол и стала ждать, глядя на писателя и чуть в сторону. В поисках кошелька писатель скользнул рукой по одному карману, второму… Какая она быстрая! Пик-пик и всё, и сидит, и смотрит, и елозит недовольно взглядом. А глаза-то коровьи, ни мысли в этих глазах, ни даже мыслишки. Бабы всегда всё делают быстро и не думают, когда делают, потому и быстро, торопятся всегда куда-то, будто боятся не успеть… И что – все бабы так? Но ведь это несправедливо по отношению ко всем, ты же понимаешь… Да где этот кошелёк, чёрт возьми?! Кассирша вздохнула, посмотрела в сторону, потом на покупателя, уже даже не с недовольством, а с тревогой. Тьфу, дура, хоть бы отвернулась, не видит что ль, нервничаю… Кошелёк нашёлся в левом заднем кармане – угораздило же его туда запихать. Хорошо хоть не забыл, не потерял, а то ведь думал… Расплатился и, звеня стеклом, поспешно вышел.

Во дворе дома на стоянке стояла машина жены. Писатель зашёл внутрь: бряк-бряк, дзынь-дзынь.

– Ты куда ходил? – донеслось призывное из гостиной.

Писатель не ответил, дошёл до комнаты. Жена сидела на большом диване и, вытянув босые ноги, плавно водила ими вверх-вниз.

– Устала, – сказала она. – Сходишь, принесёшь пару пакетов из машины?

– Я закончил.

– Чего ты закончил?

– Роман закончил.

– Это какой?

– Тот, про деда… Ну не про деда, а как бы про деда… Ну, ты знаешь.

– Ты ж его давно закончил, ещё полгода назад.

– Я его правил.

– Ты его раза четыре правил.

– Всё, закончил.

– Ещё и пятый раз будешь править.

Писатель задумался и отрицательно помотал головой.

– Нет, не буду. Лучше уже не получится.

– Совершенству нет предела. – Жена вздохнула. – Лучше б детектив написал или фантастику… Хоть продать можно было. Тебе ж редактор говорил.

– Хватит уже, этой дряни и так много накропал.

Писатель сел в кресло, поставил пакет на пол.

– И совсем не дрянь! У тебя все романчики неплохие.

– Романчики. – Писатель презрительно скривился. – Для тебя это романчики, значит!

– Да, ладно тебе, – махнула рукой жена и спрятала ноги в мягкие тапки. —В гастроном ходил?

– Ходил.

– Чего принёс?

– Пиво.

– У тебя пакет почти прозрачный.

– Ну, пиво же!

– А вон та квадратная бутылка – это тоже пиво?

– А что нельзя?

– Нельзя, тебе же доктор говорил.

– Он говорил: не злоупотреблять.

– А ты, значит, не злоупотребляешь?

– Нет.

– Вот эта квадратненькая, значит, не злоупотребление?

– Рюмку выпью и всё.

– Одну рюмку и всё?

– Да! Одну рюмку и всё.

– Посмотрим.

– Ты уж посмотри обязательно.

–Дурак старый!

– Баба глупая!

Помолчали, улеглось.

– Как тебе? – спросила жена примирительно.

– Что?

– Подойдёт подарок?

– Какой? Где?

– Да, вот же, перед носом на журнальном столике стоит! Вазу я купила.

– Я думал, она давно здесь стоит.

Жена удручённо покачала головой и отвернулась. Писатель даже почувствовал себя виноватым на мгновение.

– А кому в подарок?

– А кто тебя пригласил на завтра, старого дурака?

–Верке, что ль?

– Вере Павловне. – Жена внимательно посмотрела на вазу. – Там ещё такая же была, но с жёлтыми цветочками, тоже симпатичная, но спокойная такая, даже милая… Но Верка ж любит чтобы поярче. – Последнее было сказано с лёгким ёрничеством. Жена посмотрела на мужа и, желая получить хоть какое-то одобрение, спросила: – Ничего?

– Думаю, нормально.

– Но жёлтая, та аккуратнее выглядела.

– Да нормально и эта.

– Эта дороже.

– Вот и хорошо.

– Могу съездить поменять.

– Не надо.

Писатель встал.

– Дойду до машины, принесу.

– Ты к кардиологу записался?

– Нет ещё.

– А когда?

– Завтра позвоню.

– Тебе же надо было ещё две недели назад к нему сходить.

– Некогда было.

– А чем же ты был занят?

Писатель не ответил, фыркнул и вышел из комнаты. Жена опять оценивающе посмотрела на вазу. «Жёлтая, та конечно посимпатичнее будет, понежнее… Себе, может, потом куплю», – решила она.

До ужина писатель сидел на диване и думал. Мелькал и вещал о чём-то телевизор, шумела вода, гремела посудой жена на кухне, а он думал, вспоминал какие-то детали в своём уже законченном романе, сочинял новые варианты взамен уже написанного и даже исправленного, примерялся, даже озвучивал мысленно, но после раздумий решительно всё отметал – лучше уже не получится, это точно.