Казино «Вэйпорс». Страх и ненависть в Хот-Спрингсе

– Сколько у тебя этих чертовых фишек? – спросил Эрми.

– Скажите же мне, в чем дело! – потребовал Роу.

– У нас есть основания полагать, что вы забирали фишки, которые дилер ставил за вас, – сказал Дэйн, продолжая играть на руку Розенбергу.

Доктор Роу выразил недоумение, что кто-то мог принять его за мошенника. В конце концов, он играл здесь каждую неделю. Все его знали.

Да, ответил Дэйн, они знали его хорошо:

– Ты мелкий игрок. Ты играешь на один и два чека. Тем не менее я видел, как ты за одну ночь обналичил шестьсот-семьсот за раз.

Эрми и Леопулос выложили чеки из кармана Роу на стол. В дверь постучали. Леопулос открыл: на пороге стоял Ричард Дули.

– Это тот самый парень? – спросил Дэйн.

Дули кивнул.

– За сколько он купил?

– Пятьдесят долларов.

– Это ложь! – сказал Роу. – Я купил за сотню!

Он сказал им, что выиграл деньги без обмана и намерен уйти со своим выигрышем.

– Я размажу твою голову по стене, – произнес Леопулос. – Когда я с тобой покончу, от тебя ничего не останется.

Доктор Роу увидел, как в руке Гарри Леопулоса появился блэкджек – короткая свинцовая дубинка, обтянутая кожей. Дэйн Харрис жестом велел Дули покинуть кабинет.

В ТОТ ВЕЧЕР В КОНЦЕ СВОЕЙ СМЕНЫ Хейзел зашла в гостиную и заняла место у бара. Последние несколько лет она время от времени работала на Дэйна Харриса в его ночных и не только заведениях. Иногда она надевала кухонный передник, иногда в небольших казино сдавала карты, иногда шила. Но ей редко удавалось посидеть за знаменитой барной стойкой «Вэйпорс», сделанной из красного дерева, и выпить с арканзасской аристократией. Впрочем, сегодня вечером она обойдется без подноса. И сдавать карты тоже не будет. Оркестр заиграл «Главным образом Марта»^[28]. Танцпол наполнился кружащимися юбками. Бармен приветствовал ее, назвав по имени.

Хейзел попросила смешать ей виски. В «Вэйпорс» она чувствовала себя как-то неуютно: уж очень было темно. Какие еще тайны скрывались за кулисами казино и фешенебельных ночных клубов Хот-Спрингса? Сколько избитых и окровавленных тел лежало в подворотнях? Сколько людей пострадало, чтобы эти богачи могли есть стейк и танцевать всю ночь напролет? Сколько виски лучшего качества могла получить молодая женщина за десять долларов в элегантном баре в «Вэйпорс»? Хейзел понятия не имела. Сколько виски она вообще могла выпить? А вот по поводу ответа на последний вопрос кое-какие догадки у нее все же имелись.

Хот-Спрингс еще может стать вторым Лас-Вегасом. Местом, которым, как Дэйн Харрис всегда верил, он может быть. Местом, которым он уже стал, как считали, приехав сюда тридцать лет назад, Хейзел Хилл и Оуни Мэдден, – местом, где они могут получить все. 1961-й оказался самым успешным годом для крупнейшей незаконной игорной операции в Соединенных Штатах, которая обещала стать еще масштабнее. Дэйн, Хейзел или Оуни проделали нелегкий путь. И какая-то невероятная тяжесть навалилась на них. Может быть, та самая цена, которую им еще предстоит заплатить.

Часть I
Вода
1931–1939

Глава 1
Хейзел
4 апреля 1935

Двести долларов, и я оставляю девушку.

Хейзел не совсем понимала, куда направляется. Она сидела рядом с отцом в его «Плимуте», на тот момент ей едва стукнуло шестнадцать. Они ехали по 70-й автостраде на окраине Хот-Спрингса и не собирались возвращаться в Огайо.

Клайд Уэлч свернул с шоссе на грунтовую дорогу. Пыль, вздымающаяся вокруг машины, словно коричневая грозовая туча, доставила их к месту назначения – маленькому фермерскому дому на вершине зеленого холма. Клайд припарковал машину и посмотрел в сторону дома. На деревянном крыльце его ждал человек, похожий на высохший ствол дерева, с длинной белой бородой, ниспадавшей на грудь поверх пыльного комбинезона. Клайд глубоко вздохнул, прежде чем вылезти из машины, и направился навстречу старику. Хейзел знала и этот дом, и этого старика. Она наблюдала из «Плимута», как ее папаша пожимал руки и разговаривал с отцом Холлиса Хилла, молодого человека, с которым она встречалась, когда они с Клайдом гостили в Хот-Спрингсе. Она удивилась, что Клайд вообще знал о парне. Хейзел не представляла, о чем могли беседовать отцы на крыльце дома Хиллов. Впрочем, о чем бы ни шла речь, ничего хорошего, скорее всего, это не сулило.

Хейзел и Клайд Уэлч приехали в Хот-Спрингс, штат Арканзас, из Ашленда, штат Огайо, на этом же самом «Плимуте» четыре недели назад. Клайд был тренером лошадей или, во всяком случае, изо всех сил старался им стать. Ипподром Оуклан-Парк впервые открылся в Хот-Спрингсе в 1905 году, но спустя два года его закрыли, поскольку в 1907 году правительство штата запретило делать ставки на скачках. На протяжении многих лет предпринималось множество попыток изменить закон и вернуть скачки, но безуспешно. Ирония в том, что ипподром оставался закрыт как раз в те годы, когда в Хот-Спрингсе процветал игорный бизнес и игра в казино шла на глазах у Бога и всего честного народа. Скачки переживали всплеск популярности по всей Америке, отчасти благодаря выдающемуся жеребцу Мэн-О-Уору^[29], выигравшему за свою карьеру в первые годы после Первой мировой войны двадцать заездов из двадцати одного. По всей стране штаты отменяли запрет на ставки на лошадей, чтобы удовлетворить спрос публики. Но законодательное собрание штата Арканзас, возглавляемое консервативными баптистами, решило не следовать примеру остальных, и владелец Оуклан-Парка, король недвижимости Луи Селла из Сент-Луиса, штат Миссури, предпочел держать ипподром закрытым и не нарушать закон, как это делали казино. Селле также принадлежали ипподромы в Мемфисе, Новом Орлеане, Детройте, Баффало и некоторых других городах. И он готов был спокойно ждать, когда политические ветры в Арканзасе сменятся, сколько бы времени это ни заняло.

Когда Великая депрессия^[30], охватившая всю страну, наконец, добралась до Хот-Спрингса, именно владельцы казино приняли меры по возобновлению работы ипподрома Оуклан-Парк. Они считали, что скачки – это как раз то, что нужно для поддержания притока туристов в Хот-Спрингс в трудные времена. Именно заинтересованные в развитии казино лица вместе с мэром Лео Маклафлином связались с Луи Селлой в 1934 году и пообещали ему, что, если он снова откроет ипподром, они позаботятся о том, чтобы у него не было неприятностей. И они не блефовали. У них было четкое представление о том, как можно обойти закон без каких-либо последствий. Но в 1934 году удача начала вырисовываться на горизонте. На протяжении многих лет, что Оуклан-Парк не работал, у казино постоянно возникали проблемы с законом: обыски и полное закрытие, перемещение игорных столов из одной подсобки в другую… Луи Селла, вероятно, помнил те дни. Он также, скорее всего, помнил, как в 1907 году первые владельцы Оуклан-Парка решили послать закон ко всем чертям и попытались открыть ипподром и провести скачки. В день открытия их встретила вооруженная милиция штата.

Однако для Хот-Спрингса наступили новые времена. В 1928 году жители избрали своим мэром Лео Маклафлина – общительного человека, который расхаживал по городу с гвоздикой на лацкане пиджака и в канотье и ездил в здание суда и обратно в конном экипаже. Он пообещал горожанам, что в случае избрания разрешит игрокам открыть свои заведения, к черту законы, – и свое обещание сдержал. Он обложил налогами игру в крэпс и публичные дома, проложил дороги, установил электрические фонари, и все были счастливы. Маклафлин сам назначал шерифа и прокуроров, а губернатора и близко не подпускал. Благодаря новой, все позволяющей власти Луи Селлу удалось-таки переубедить. Решено: Оуклан-Парк возвращается в бизнес в сезоне 1934 года.

Любители лошадей по всей Америке пронюхали об открытии Оуклан-Парка в начале 1934 года, и Клайд Уэлч не был исключением. Это стало для него добрым известием. Великая депрессия не обошла Клайда стороной. Он страдал диабетом, а врач был ему не по карману. Из-за жутких болей в ногах Клайд хромал. Своей конюшни с лошадьми у Уэлча не было: «синий воротничок»^[31], тренер лошадей, работающий где придется, постоянно в дороге, которая приводила его то в один конец Америки, то в другой, а иногда даже в Мексику. Но в последнее время у него совсем не было лошадей для тренировки. Когда он услышал об Оуклане, то сразу понял, что поднимется большая шумиха: Клайд уже бывал в Хот-Спрингсе и знал, что место это дикое. Даже местные жители хвастались, что это «город всех грехов мира». Он прикинул, что мог бы попробовать отбить работу у конкурентов с помощью своего секретного козыря: согласиться получать деньги только в случае выигрыша, работая за комиссионные. Клайд погрузил свою шестнадцатилетнюю дочь в «Плимут» и, не имея ни лошади, ни даже обещания ее тренировать, двинулся на юг из Ашленда, штат Огайо, чтобы посмотреть, не удастся ли ему убедить владельца или двух дать шанс тренеру-янки с одной здоровой ногой.

Несмотря на сомнительную репутацию города, не каждый житель Хот-Спрингса являлся грешником. Даже игорные заведения и закусочные закрывались по воскресеньям. В городке проживало не так уж мало истинно верующих людей. Один из них принадлежал к баптистам старой школы – священник по имени Лютер Саммерс. Он начал свой путь, проповедуя в молельных шатрах в Теннесси, окуная головы в воду и спасая души с такой сумасшедшей скоростью, что это привлекло внимание церковных руководителей по всему Югу. Он читал проповеди об адских пороках общества, главными из которых были алкоголь и азартные игры. В конце 1920-х годов личный крестовый поход привел Лютера Саммерса в Хот-Спрингс, где он занял кафедру в баптистской церкви Парк-Плейс, известной благодаря своим воскресным радиоэфирам по всему Югу как «маленькая белая церковь в долине».

Прослышав о намерении вновь открыть ипподром, Саммерс попытался организовать единый фронт священнослужителей, чтобы противостоять этой затее. Он обратился к губернатору Джуниусу Мэриону Футреллу с просьбой прислать милицию. В награду за свои старания Саммерс получил по почте письмо с намалеванными черепом и скрещенными костями, где было написано: «Твоя церковь сгорит, и ты будешь числиться без вести пропавшим». Он отнес письмо в полицию, где ему сказали, что на его месте уехали бы из города. Так священник и поступил. Он попрощался со своими прихожанами и покинул Хот-Спрингс. Маленькая белая церковь в долине нашла себе нового проповедника, который относился к туристическому бизнесу городка более снисходительно.

СКАЧКИ НАЧАЛИСЬ 1 марта 1934 года, в открытую попирая закон. Милиция здесь не появилась, в отличие от десятков тысяч посетителей, приходивших на ипподром день за днем. Среди них были Клайд и Хейзел. За двадцать семь дней скачек Клайд смог заполучить предостаточно лошадей для бесплатной тренировки. Хейзел тоже внесла свою лепту: она работала на дальней стороне, носясь по ипподрому и собирая запперы – электрические сигнальные устройства, которые жокеи, решившие сжульничать, использовали, воздействуя на лошадь током, чтобы та быстрее бежала. В конце забега нечистые на руку наездники выбрасывали их в грязь. Хейзел подбирала запперы и снова продавала их жуликам. В последний день скачек, 4 апреля, на ипподроме присутствовали более пятнадцати тысяч человек – самая многочисленная толпа в истории Арканзаса, когда-либо наблюдавшая за спортивным событием. Впрочем, самые успешные скачки в истории Хот-Спрингса не принесли Клайду Уэлчу удачи. Несмотря на то что он набрал много лошадей для работы, ни с одной из них особых результатов Клайд не добился. И если Хейзел, возможно, и заработала несколько баксов, торгуя подобранными запперами, то Клайд оказался в полном пролете. После соревнований Хейзел и Клайд погрузились в «Плимут» и отправились за город, сделав по пути одну короткую остановку на семейной ферме Хиллов.

У Ричарда Хилла, с которым Клайд болтал на крыльце, была сестра, владевшая кафе по соседству с квартирой, которую Клайд и Хейзел сняли на месяц. Хейзел постоянно там торчала и в конце концов познакомилась с Холлисом, двадцатидвухлетним сыном Ричарда, который водил фургон и каждый день доставлял молоко в кафе своей тетки. Холлис был красив, обаятелен и уверен в себе. Он носил тонкие усы и, когда не работал, щеголял в фетровой шляпе с загнутыми сзади полями – по моде того времени. Он флиртовал с Хейзел в кафе, а вскоре повел ее на танцы на Фонтанное озеро с бассейнами, водными горками и пивными барами, окружавшими небольшой природный источник на окраине города. Здесь многие местные жители, особенно молодежь, любили проводить время, когда развлекательные заведения в центре города наполнялись туристами. Все это выглядело чертовски скандально, поскольку Холлис был на шесть лет старше Хейзел и к тому же женат. Тогда Хейзел не придавала этому особого значения, ведь она просто тут гостила. Она полагала, что, когда закончится последний забег, они отправятся в следующий город. Но пока Хейзел все еще была здесь, сидела в отцовской машине возле дома Хиллов, а не наблюдала в заднее стекло, как Хот-Спрингс исчезает за горизонтом.

Старый Ричард Хилл снова пожал отцу Хейзел руку, а затем полез в карман своего большого комбинезона. Он достал оттуда пачку денег и отмусолил Клайду несколько купюр, хлопнул по спине и отправил его, прихрамывающего, обратно к машине.

Клайд по-прежнему не смотрел на Хейзел, он просто уставился прямо перед собой. Хейзел, еще совсем девчонка, обладала крутым нравом, и ей, черт возьми, нравилось командовать Клайдом Уэлчем. Он хоть и был ее папочкой, но все же слегка ее побаивался. Клайд сказал дочери, что продал Ричарду Хиллу машину за двести долларов.

– Как, спросила она, – предполагается добираться до следующего города без машины?

– Я еду в Тихуану. Ты остаешься здесь.

Клайд объяснил Хейзел, что Холлис разводится. Ричард Хилл предложил ей пожить в семье Хиллов до завершения развода, затем Холлис и Хейзел смогут жить вместе

Хейзел оторопела. С одной стороны, ей нравился Хот-Спрингс. Ее привлекала энергия, суматоха, яркие огни. Ашленд находился далеко от Юга, но он такой провинциальный городок, каких много. Хот-Спрингс же казался настоящим мегаполисом. С таким же успехом это мог быть и Нью-Йорк, считала Хейзел. И совсем не чувствовалось, что в Хот-Спрингсе началась Великая депрессия. Жители, может, и ощущали ее в своих карманах, но вида не показывали. Людям нравилось танцевать, пить и хорошо проводить время, несмотря ни на что.

С другой стороны, Хейзел любила отца, братьев и маму. И ей всего шестнадцать лет, она еще и школу-то не закончила. Впрочем, учеба ее никогда особо не интересовала. Но была ли она готова к самостоятельной взрослой жизни, к тому, что ее примет мужчина, которого она только-только встретила? Хейзел – жена в шестнадцать лет? Кроме того, в этой договоренности было что-то неприличное: «Двести долларов, и я оставляю девушку».

Но на самом деле все обстояло несколько иначе. Клайд потерпел неудачу в Хот-Спрингсе. Он не думал возвращаться в Огайо с пустыми руками. Он вынужден следовать за лошадьми на запад, чтобы заработать себе на жизнь. А Хейзел, если она поедет с ним, будет только мешать, даже если станет снова продавать жокеям запперы. Депрессия наступала. Если нашелся мужчина с работой, который хотел присмотреть за Хейзел, то она должна последовать за таким человеком. Мужчина с работой – гораздо более выгодный вариант для нее, чем старый хромоногий тренер лошадей.

Клайд сказал Хейзел, что вернется на следующий год на скачки и навестит ее. Он вышел из машины, взял свой портфель и, прихрамывая, отправился вниз по большому зеленому холму, прочь от фермы Хиллов, коров и кур, «Плимута» и его крошки. Хейзел повернулась лицом к старику Хиллу, все еще стоявшему на деревянном крыльце маленького домика. Так много всего нужно было обдумать, прежде чем она откроет дверь машины и сделает шаг навстречу своему будущему.

Глава 2
Оуни
13 февраля 1931

Самое главное, что азартные игры, как и алкоголь, были «преступлением без жертв».

За четыре года до того, как Хейзел Хилл приехала в Хот-Спрингс, перед местной кофейней затормозил длинный кабриолет «Дюcенберг»^[32]. Даже в городке, привыкшем к приезжим богатеям, такая машина вызвала повышенный интерес. Водителя в Хот-Спрингсе никто не знал. Его английский акцент привлекал к себе внимание. Стройная фигура, густые брови, заостренный нос и угрюмое выражение лица придавали ему вид злодея из мультфильма. Но Оуни Мэдден вовсе не был мультяшкой. Злодеем – скорее всего, да, и уж точно настоящим.

Оуни впервые посетил Хот-Спрингс в тот день 1931 года. Он сопровождал своего друга Джо Гулда, бывшего боксера из Нью-Джерси, приехавшего в Хот-Спрингс по предписанию врача, чтобы подлечить свой артрит горячими ваннами. Один из подельников Оуни по Нью-Йорку, «пивной барон Бронкса» Голландец Шульц, являлся поклонником южного курорта и предложил Оуни упасть на хвост Гулду. Шульц также посоветовал Оуни заглянуть в местную кофейню. Голландец заметил, что Оуни, с его британскими корнями, возможно, оценит чай и пирожные, но самое главное – это девушка на кассе. Посетители со всей страны знали о красотке Агнес Демби, которая зажигала на танцполе в «Бельведере» – популярном элитном казино и ночном клубе на окраине города. Эта привлекательная тридцатилетняя женщина была дочерью начальника почтового отделения. Не замужем, хотя недостатка в потенциальных женихах не наблюдалось: за ней бегали богатые холостяки и приезжие из дальних уголков Америки. Но Агнес не стремилась обзавестись семьей. Ей нравилось выходить в свет, есть в хороших ресторанах, танцевать и проводить время в приятном обществе. Оуни бродил по проходам магазина, выбирая самые дорогие сувениры и украшения из тех, что были выставлены на витринах. Изрядно нагрузившись, он уверенно подошел к прилавку, за которым стояла Агнес, чтобы расплатиться. Общая сумма, на которую Оуни набрал товаров, превышала тысячу долларов. Агнес догадалась, что этот хорошо одетый мужчина пытается произвести на нее впечатление, но он не первый богач, который обхаживал ее в магазине. Когда Оуни пригласил ее на ужин, Агнес отказалась.

Остаток дня Агнес не давали покоя мысли, что она, возможно, зря отказала мужчине с английским акцентом на большом шикарном кабриолете. Кем же был тот интригующий гость из Нью-Йорка? Она поспрашивала о нем. Оказалось, что Оуни Мэдден не был каким-то ничем не примечательным гангстеришкой – он оказался вполне себе крупным бандитом. Оуни управлял клубом «Коттон» – самым популярным ночным заведением в Нью-Йорке. Каждый вечер радиостанции транслировали представления из клуба по всей Америке. Как и за всякой знаменитостью, фоторепортеры следили за Оуни, куда бы он ни пошел. О его появлениях и исчезновениях светские хроникеры писали и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в Чикаго. Он был закадычным приятелем голливудской звезды Джорджа Рафта. Он встречался с Мэй Уэст. Он являлся менеджером боксера Примо Карнеры, чемпиона мира в тяжелом весе. Эд Салливан^[33] однажды сказал о нем: «Когда вам что-то нужно в Нью-Йорке, вы обращаетесь к Оуни Мэддену». К тому же Оуни являлся не просто членом преступного мира – он был настоящим главарем. Вместе с небольшой группой бывших бутлегеров времен сухого закона^[34] он помогал контролировать все порочные заведения, преступные группировки и политические организации Нью-Йорка. На своем пути к вершине преступного мира он убил шесть или семь человек. Может, и еще больше.

Оуни родился в Англии, в Лидсе. Но, когда ему исполнилось десять, он эмигрировал в Нью-Йорк. В одиннадцать лет он пришел к Гоферам^[35], самой большой уличной банде в Адской кухне^[36], и сообщил, что хочет вступить в их ряды. Главари Гоферов заявили парнишке, что если он сможет избить полицейского и украсть его форму, то они позволят ему стать одним из них. На самом деле, они просто пошутили, но Оуни принес бандитам форму полицейского в тот же день.

Гоферы славились вооруженными грабежами, налетами на вагоны товарных поездов, их нанимали в качестве громил для срыва забастовок, для рэкета. Выяснилось, что Оуни особенно хорош в выколачивании денег. Он предлагал предприятиям в районе Адской кухни так называемую «страховку от взрыва»: они платили ему, а он их не взрывал. С годами Оуни вошел в число главарей банды, проявив уникальную способность убивать, в том числе и неугодных ему самих Гоферов, если ему так было выгодно.

Когда Оуни исполнился двадцать один год, у него было все, что полагается тому, кто находится на вершине иерархии могущественной банды, – и хорошее, и плохое. Его карманы были набиты деньгами, молодые женщины предлагали ему свои услуги, в его власти оказались важные люди, а враги желали его смерти. В 1912 году члены конкурирующей банды «Хадсон Дастерс» одиннадцать раз стреляли в Оуни из засады у танцевального зала «Арбор» на 52-й улице. Каким-то образом Оуни удалось выжить после нападения. Когда полицейские спросили его, кто это сделал, Оуни промолчал. «Не стоит беспокоиться, – ответил он. – Парни их достанут». Спустя неделю после того, как Оуни вышел из больницы, шестеро Дастерcов были убиты. В конце концов Оуни загремел в тюрьму: ему грозило от десяти до двадцати лет за убийство одного из Гоферов, оспаривавшего его лидерство в банде. Он отсидел девять лет в тюрьме Синг-Синг, после чего вышел по условно-досрочному освобождению.

Когда Оуни вышел из тюрьмы, Гоферы распались, а большинство его бывших соратников во время сухого закона занялись бутлегерством. Он быстро сколотил банду, которая грабила бутлегеров в Адской кухне. После того, как Оуни похитил партию товара у Большого Билла Дуайера, одного из главных бутлегеров Манхэттена, Дуайер решил поставить Оуни на довольствие, а не вступать с ним в войну. Они втроем, вместе с итальянским гангстером Фрэнком Костелло, организовали дельце по управлению так называемым «ромовым коридором» – поставками рома по водным путям из Карибского региона в Нью-Йорк. Дуайер, Оуни и Костелло командовали собственной армадой судов, перевозивших ром по Восточному побережью до Нью-Йорка. Контрабанда приносила им огромные доходы, и Оуни использовал вырученные деньги, чтобы построить собственную пивоварню и нелегально варить пиво под собственной маркой «Мэдден № 1», которое гордо подавали в каждом вестсайдском спикизи^[37].

Городская администрация была коррумпирована, а людские аппетиты к выпивке и пороку – огромны; приток иммигрантов способствовал возникновению анклавов, которые действовали по своим собственным правилам. Такое было время в Америке, и конкретно в Нью-Йорке, когда грамотное сочетание жесткости и сообразительности отделяло победителей от проигравших. Оуни обладал такой исключительной комбинацией – он был не просто крутым, не просто убийцей. В ранние годы, до того как Оуни стал известен нью-йоркской прессе, он всячески избегал привлекать к себе внимание. Он не транжирил деньги и отличался предприимчивостью во всех делах. Заставлял всех, с кем работал, подписывать контракты, даже других гангстеров. Выбирал такие виды бизнеса, которые приносили ему наибольшую прибыль.

По мере того как деньги продолжали поступать, три короля «ромового коридора» начали вкладывать средства в разные сферы деятельности. Дуайер купил профессиональную хоккейную команду. Костелло инвестировал в игровые автоматы. Мэдден фанател от бокса, поэтому он поддерживал нескольких профессиональных боксеров, включая Рокки Марчиано^[38] и Макса Бэра^[39]. Но для Оуни бокс – по большей части хобби, способ оставаться причастным к виду спорта, который он любил. Самыми разумными инвестициями для Оуни, которые сделали его центром внимания в Нью-Йорке, стали ночные клубы.

Оуни обратил внимание, что клиенты, покупавшие у него ром и пиво, владельцы спикизи и ночных клубов, получали такую же хорошую прибыль, торгуя в розницу, как и он, продававший алкоголь оптом. Поэтому Оуни вложил деньги в несколько клубов, куда он поставлял алкоголь, чтобы получить долю от розничной торговли. Некоторые из таких заведений, как «Cторк» и «Сильвер Слиппер», со временем стали одними из самых популярных клубов в Нью-Йорке. А вот «Коттон» под его руководством превратился в самый известный ночной клуб во всем мире.

Ночные клубы Оуни преуспевали не благодаря его безупречному вкусу или чудесам гостеприимства, а потому, что он был гангстером. Оуни подходил к ведению дел в своих ночных клубах с той же безжалостностью, с какой управлял своими боксерами, которых просил намеренно проиграть, когда того требовали букмекерские котировки. Когда в Гарлеме открылся клуб «Плантация», его владельцы переманили из «Коттона» Кэба Кэллоуэя^[40], и тогда Оуни cделал им предупреждение. Его люди зашли в «Плантацию», сломали все столы и стулья, разбили бокалы и даже вытащили на улицу барную стойку. После этого Кэллоуэй вернулся в «Коттон». Иногда «бандитиcтость» Оуни в сочетании с его вкусом и стилем играла ему на руку. Большой поклонник джазовой музыки, он был ошеломлен, впервые услышав выступление Дюка Эллингтона. Оуни сразу же предложил Эллингтону перейти на работу к нему в клуб, но Эллингтон оказался связан долгосрочным контрактом с клубом в Филадельфии. Оуни отправил в Филадельфию своих представителей для обсуждения вопроса с менеджером клуба. Что конкретно они ему говорили – доподлинно неизвестно, но, видимо, это было убедительно. Посланцы вернулись с контрактом музыканта, и оркестр Дюка Эллингтона стал домашним джаз-бандом клуба «Коттон».

Несмотря на внушающую страх репутацию, заработанную Оуни в молодости, в 1931 году он был известен как человек, который, как и Большой Билл Дуайер до него, предпочитал заключать сделки со своими противниками, а не вступать с ними в войну. Это качество притягивало людей, предпочитающих вести дела с холодной головой. Многие считали Оуни гангстером-джентльменом, что соответствовало его английскому акценту и изысканному вкусу. Он представлял собой нечто большее, чем просто мускулы и насилие. Большинству людей, встречавших его, включая Агнес Демби, Оуни Мэдден вовсе не казался гангстером. Он производил впечатление человека утонченного, даже милого.

Агнес выяснила, что Оуни остановился в «Арлингтоне» – старинном отеле, который располагался в центре даунтауна прямо между улицей с казино и Банным коридором. Агнес навела марафет и отправилась в «Арлингтон», чтобы найти Оуни. Она заметила его, сидящего в лобби-баре с Джо Гулдом. Она еще раз взглянула на английского мафиози. Неужели он настолько опасен, как говорили люди? Он выглядел таким худым, таким мальчишкой. Неужели все эти дикие истории о нем – правда? Агнес была заинтригована. И, поддавшись своему любопытству, подошла к столику и просто влезла в разговор.

– Все еще хочешь пойти на ужин? – спросила она у Оуни.

– С удовольствием, – улыбнулся он.

Так начался казавшийся маловероятным роман дочери начальника почты маленького городка и крупного нью-йоркского гангстера. Следующие две недели они проводили вместе каждую минуту. Когда Оуни вернулся в Нью-Йорк, он вдруг понял, что влюбился. Он посылал за Агнес, покупая ей билеты на поезд, чтобы она приезжала к нему в город. К августу они стали парой официально, и дочь одной из самых уважаемых семей Хот-Спрингса стала появляться в Нью-Йорке в компании самых отъявленных преступников Америки. Ее видели в спикизи на вечеринках с кинозвездой Тексас Гинан. Ее провожал через Центральный парк газетный обозреватель Уолтер Уинчелл. А когда она находилась дома в Арканзасе, то получала любовные письма от Оуни, в которых он называл ее «милая моя любимая». В отсутствие Оуни Агнес впадала в уныние. «Жизнь скучна и не интересна, – писала она в своем дневнике. – Сегодня вечером дома одна, читаю старые любовные письма от Оуэна».

ПОКА ОУНИ УХЛЕСТЫВАЛ ЗА АГНЕС, над его головой сгущались грозовые тучи. Все началось в Бронксе, где Винсент «Бешеный Пес» Колл, один из наемных убийц Голландца Шульца, сколотил собственную банду и де-факто требовал, чтобы его сделали полноправным партнером Голландца в его делишках, связанных с бутлегерством, лотереями и шантажом. Голландец отказался, и Колл пошел на него войной, убив десятки людей, включая пятилетнего мальчика Майкла Венгалли, попавшего под пули во время перестрелки в Гарлеме. Голландец обратился за помощью к Оуни, и до Колла дошли слухи, что Оуни хочет его убрать. Колл похитил одного из деловых партнеров Оуни, Френчи Деманжа, и потребовал за него пятьдесят тысяч долларов выкупа. Оуни выкуп заплатил, но просто так это дело не оставил. Когда Бешеный Пес Колл выходил из клуба «Коттон» с деньгами Оуни, тот окликнул его:

– Это было весьма неразумно, Винсент.

Оуни и Голландец встретились с Фрэнком Костелло, Чарльзом «Счастливчиком» Лучано и другими предводителями нью-йоркских банд, чтобы обсудить, как поступить с Коллом. Тот меж тем залег на дно. Оуни вовсе не хотел войны. С одной стороны, у него еще не закончился срок условно-досрочного освобождения. С другой – война между Коллом и Шульцем спровоцировала негативное освещение в прессе. Газеты окрестили убийство Майкла Венгалли «убиением младенца», а губернатор Рузвельт назвал его «дьявольским актом насилия». Тысячи людей присутствовали на похоронах Майкла, и гнев общественности по поводу того, что ни один из свидетелей перестрелки не дал показаний, нарастал. А ведь бизнес Оуни зависел от того, насколько безопасно люди чувствовали себя с ним рядом. Если бы он ввязался в жестокую схватку с Коллом, это могло бы отвадить людей от его клубов. Но когда до Оуни дошла весть, что Колл планирует похитить его с целью получения выкупа в сто тысяч долларов, он психанул и временно отложил свою репутацию джентльмена.

Оуни известил Колла, что намерен заплатить выкуп в размере ста тысяч долларов вперед. Он попросил Колла подождать звонка в телефонной будке в аптеке «Лондон Хемистс» на западе Манхэттена, на 23-й улице. Сперва Колл послал своего телохранителя в аптеку, чтобы тот проверил помещение. Убедившись, что все безопасно, телохранитель проводил Колла в телефонную будку, а затем, ожидая его, занял место у стойки с газировкой.

И телефон наконец-то зазвонил. На линии был Оуни. Он пытался договориться с Коллом о снижении цены. Несколько минут они спорили, в аптеку вошел незнакомец. Прежде чем телохранитель Колла успел достать оружие, незнакомец вытащил из-под пальто автомат, раздалась очередь. В двадцатитрехлетнего Винсента Колла попало больше шестидесяти пуль. Никто не пришел на его похороны, даже священник. Могильщик прочитал «Отче наш». Оуни и Голландец прислали цветы и открытку с надписью «От пацанов».