Светлое Средневековье. Новый взгляд на историю Европы V–XIV вв.

Прокопий в своей книге «О постройках» писал, что свет был частью архитектурного замысла: «Над ними высится круглое, выгнутое сооружение; отсюда всегда появляется первая улыбка дня. Оно… как бы витает над всей землей, и все это сооружение постепенно поднимается кверху, сознательно задержавшись настолько, чтобы те места, где, кажется, оно отделено от здания, были проводниками большого количества лучей света». Обратите внимание не только на описание продуманной архитектуры, но и на то, как историк останавливается, чтобы поразмышлять над взаимосвязью земли и солнца. Он говорит, что купол как будто «витает в воздухе», и его выверенная красота заставляет прихожанина понимать, что «его разум, устремляясь к богу, витает в небесах, полагая, что он находится недалеко и что он пребывает особенно там, где он сам выбрал. И это случается не только с тем, кто в первый раз увидал этот храм. Такое впечатление возникает постоянно у каждого, как будто с этого начинается у всякого его обозрение». Разумеется, все церкви порождают чувственные переживания, но Святая София отличалась от них на порядок. Пространство благоухало благовониями, испарения накапливались под куполом, и даже акустика – которую современные археологи сумели нанести на карту и воспроизвести – была особенной. Она позволяла звукам отражаться от стен и накладываться друг на друга, «течь», по словам искусствоведа Биссеры Пенчевой.

Подобно тому как Константинополь стал «главным городом», этот храм стал церковью, которая утверждала свое господство и превосходство над всеми храмами Иерусалима и базиликами Рима. Эта церковь, украшенная драгоценными камнями и золотом со всего мира, стала центром христианского культа.

Но перемены невозможны без преемственности: Софийский собор чтит прошлое и возвышается над ним, превосходя его во всех отношениях. Одна из сохранившихся мозаик храма явственно указывает на это: на ней изображена Дева Мария рядом с Константином – он вручает ей модель города, и Юстинианом – он преподносит макет собора Святой Софии.

Подобные сюжеты можно проследить и в истории византийского права, теологии, образования. Например, Юстиниан инициировал правовую реформу, и ученые объединили фрагменты римского права в единый «сборник», где излагались основополагающие принципы управления империей. В то же время он закрыл Афинскую академию, мощную философскую школу, существовавшую с древности. Этот шаг современные историки, с глубоким почтением относящиеся к наследию Платона и Аристотеля, воспринимают как признак наступления Темных веков. Но мы должны видеть цельную картину. Обращение к языческой древности в христианской среде всегда вызывало прения, однако к ней продолжали апеллировать. В результате этих прений возникла новая правовая система, новые методы борьбы с наводнениями – и новая церковь, взмывающая в небо. Рим продолжал жить, но, по убеждению Юстиниана и его сторонников, новый Рим сиял ярче прежнего.

Юстиниан и Феодора экспортировали это сияние на запад, стремясь распространить идею имперского римского и христианского величия на вновь завоеванные земли. Мозаики Сан-Витале в Равенне были частью этой программы. И сегодня они по-прежнему улавливают и удерживают свет, а пара правителей в окружении свиты смотрит сверху вниз на богомольцев. Для людей той эпохи мозаики в Равенне свидетельствовали о том, что Римская империя выстояла. Это было подтверждение того, что Константинополь VI века – второй Рим, как и прежде, процветал.

Однако такая воображаемая география всегда сопровождается реальными издержками. Масштабное строительство, не говоря уже о войнах в Средиземноморье и на востоке, тяжким бременем ложилось на город и его жителей. Налоги, взимаемые Юстинианом, преобразили Константинополь и все Средиземноморье. Большие доходы казны помогли развить строительные проекты и убедили могущественную Персидскую империю на востоке подписать «вечный» мирный договор. Но мир длился ровно до тех пор, пока продолжались выплаты. Аскеза приносит меч.

Простые жители Константинополя ненавидели эти поборы. Именно высокие налоги привели к восстанию Ника и едва не поставили власть на колени. В постоянном поиске доходов империя продавала доступ к высшим должностям, и это вызывало недовольство у представителей традиционных элит. Знать с отвращением относилась к возвышению простолюдинов (таких как сами Юстиниан и Феодора). Рисков было много, и это даже без учета религиозной напряженности – ведь в великом городе соседствовало несколько ветвей христианства.

Эти внутренние и внешние противоречия помогают разгадать парадокс Прокопия и двойной лояльности, свойственной его произведениям.

В официальных хрониках он с ликованием описывает военные успехи императора и грандиозное строительство – создание водохранилищ и храмов, а также с упоением рассказывает о реформах. Кодекс законов Юстиниана со временем лег в основу большей части средневекового права континентальной Европы. Основная часть трудов Прокопия во многих отношениях полностью соответствует имперскому проекту Юстиниана и Феодоры.

Однако именно Прокопию принадлежат «Анекдоты», небольшая книга, в которой он развенчивает этот имперский проект. Это сочинение каким-то образом сохранилось до наших дней – единственный экземпляр сейчас хранится в библиотеке Ватикана. Автор «Анекдотов» перечисляет подробности о раннем этапе жизни Феодоры, называя ее «проституткой» и приписывая ей распутное поведение: эротические выступления и жизнь, полную неутолимой похоти. Автор с насмешкой называет рогоносцем Велизария, генерала, которому сам так долго служил. Юстиниана он именует дьяволом в человеческой плоти, который убил «мириады – мириады мириад», то есть триллион человек (полезное напоминание о том, что к средневековым «данным» всегда следует подходить с осторожностью).

Был ли Прокопий двуличным? Может, он работал только ради денег, а истинное мнение озвучил именно в «Анекдотах»? Он относился к элите общества, в отличие от монархов, о которых писал, – это вполне объясняет его негодование. Впрочем, следует учитывать и то, что Прокопий был не просто проницательным наблюдателем политической жизни, но также и ее участником. Будучи свидетелем не только славы, но и неудач Юстиниана, летописец, возможно, беспокоился, что в случае восстания его объявят соучастником и покарают как коллаборациониста. Маленькая книга могла стать страховкой – в случае чего Прокопий просто предъявил бы «Тайную историю» как доказательство того, что никогда по-настоящему не любил ныне опального правителя. Однако успешного восстания так и не произошло. Феодора умерла в 548 году, а Юстиниан – в 565 году, оба своей смертью. Прокопий хранил апокрифическую историю в ящике стола, и ее обнаружили только после его смерти. Как мы видим, люди в древности действовали так же изощренно, как и в дальнейшем. Они могли работать на два фронта, чтобы защитить собственные интересы. История Прокопия также напоминает нам о том, что люди в прошлом не знали будущего. Слишком часто, описывая прошлое из настоящего, мы представляем, что история неизбежно мчится к какому-то заранее предопределенному завершению. Но на самом деле так никогда не бывает.

Наконец, работы Прокопия и история Феодоры также напоминают нам о несокрушимой силе патриархальных норм. В литературе и истории возвышение женщин снова и снова связывают с сексуальной властью, что свидетельствует о мужском страхе. Вину за беды во все времена возлагали не на мужчину, а на «демоническую» женщину, развратившую правителя и разрушившую его империю. Но Феодора по-прежнему смотрит на нас со стен храма в Равенне. И улыбается – несмотря ни на что.

Константинополь сиял. Его блеск был и реальностью, и политической стратегией. Нужно помнить, что правители Константинополя никогда не называли себя «византийцами». Они именовали себя римлянами, так же как их друзья и враги. Римлянами тогда называли себя многие, но правители Византии громко заявляли о своем превосходстве миру. О средневековом Риме нам следует думать во множественном числе (так же как о христианстве, иудаизме, исламе, Франции, Германии и многом другом). Бесполезно пытаться распознать единственного «истинного потомка» классической империи.

Если объединить Рим и Иерусалим в воображаемой географии, которую пропагандировали императоры в Константинополе, любые претензии византийцев на полное обладание и христианским, и светским римским прошлым, конечно, рухнули бы. Власть Юстиниана над средиземноморскими территориями была бы непрочной. Не только из-за появившихся новых сил на Западе, но и потому, что в момент, когда Византия и Персия вступили в ожесточенный конфликт, в далеком городе Мекке начал читать публичные проповеди человек по имени Мухаммед, получавший священные стихи непосредственно от Бога – посредством ангела Джибриля. Мухаммед и его последователи предложат новую концепцию как имперской, так и священной власти. Мир никогда уже не будет прежним.

Глава 3. Рассвет в Иерусалиме

В 638 году (или в 16/17-м, в зависимости от того, ведете ли вы отсчет от рождения Иисуса или от путешествия Мухаммеда и его последователей в Медину) второй халиф Умар ибн аль-Хаттаб подъезжал к Иерусалиму на белом верблюде. Его войска легко взяли верх над римскими подразделениями, оставалось только взять город. Согласно христианским преданиям той эпохи, за приближением Умара из башни Соломона наблюдал патриарх Иерусалимский Софроний. «Узрите мерзость запустения, – якобы сказал он, – о которой говорил пророк Даниил». Это апокалиптическое утверждение из книги Пророка Даниила (12:11) предупреждало о грядущих ужасах. Софроний, цитируя эти слова, сам выступал в роли пророка: он предвещал полное уничтожение Иерусалима и его христианского населения. Но, как это часто бывает с пророками, Софроний оказался неправ.

Умар и Софроний достигли соглашения. Город переходил к армии завоевателей, но независимость христиан в Иерусалиме сохранялась. Конечно, христиане становились гражданами второго сорта, но никто не заставлял их менять веру, покуда они платили налоги. Они сохранили свои церкви, лидеров и практики богослужения.

Мы склонны думать о религии как о чем-то вневременном, склонны игнорировать исторические обстоятельства. Часто проецируем на прошлое протестантскую постпросветительскую систему, в которой отдается предпочтение «вере», а жизненный опыт представителей других традиций (как внутри Европы, так и за ее пределами) не учитывается совсем. Но, безусловно, в эпоху премодерна – на протяжении Светлых веков – дела и жизнь людей имели огромное значение.

Иерусалим как город трех великих монотеистических религий имел спорную историю, но было бы ошибкой рассматривать ее лишь как постоянное столкновение цивилизаций. Центр израильского культа – город и Храм – был разрушен римлянами в 70 году н. э., а затем полностью опустошен в 140 году, после Второго восстания. Менее чем за сто лет Иерусалим исчез полностью, и на смену ему пришел новый римский колониальный город – Элия Капитолина. Христиане поначалу не слишком ценили этот город. Они здесь были в меньшинстве, а еще им многое не нравилось из идеологических соображений. Последователи Иисуса верили, что вытеснили иудаизм и вышли за рамки потребностей земного царства, сделав выбор в пользу царства небесного.

У Константина была другая точка зрения. В начале IV века он обратился в христианство и приступил к восстановлению нового, христианского Иерусалима. Он попытался совместить римские имперские идеи с христианским суперсессионизмом – теологией замещения^[2]. В память о жизни Иисуса в городе были построены новые церкви, а Храмовую гору, где примерно с 150 года находилось святилище, посвященное Юпитеру, Константин превратил в мусорную свалку. Его ожесточенный антииудаизм ясно указывал – Иерусалим теперь христианский город.

Возьмем, например, потрясающую мозаику, обнаруженную в церкви Святого Георгия VI века в Мадабе, Иордания (в те времена – римская Сирия). Эта карта даже спустя столетия после жизни Константина транслирует его взгляды. На ней изображено не то, каким был Иерусалим в тот исторический момент, а то, каким он должен быть. На севере слева от зрителя город окружают и очерчивают стены, справа длинная улица идет от северных Дамасских ворот до возведенной Юстинианом церкви Неа («Новой»). В центре находится церковь Гроба Господня, построенная Константином в IV веке. Храмовой горы, которая должна быть на востоке (в верхней части изображения), просто нет.

Арабские завоевания VII века, как и любые завоевания, несли с собой разрушения, смерть и хаос. Но вопреки этому они не привели к искоренению ранее существовавших здесь народов и обычаев. Новые монотеисты – которых мы вскоре назовем мусульманами – распространялись из Аравии и значительной части Средиземноморья в Центральную Азию. А соглашения, заключенные Умаром и его последователями, создали основу для сосуществования разных народов. Историк Фред Доннер даже отмечает, что ранние мусульмане совершали свои религиозные обряды вместе с местным христианским (а возможно, даже иудейским) населением. Например, в Иерусалиме первое место поклонения мусульман находилось рядом с церковью Гроба Господня – или даже в ней самой. В Дамаске церковь Святого Иоанна, по всей видимости, оставалась местом двойного поклонения какое-то время, прежде чем ислам окончательно отделился от родственных религий и здание было перестроено в мечеть. По всему Средиземноморью и за его пределами представители разных религий и разных традиций жили рядом, и часто – более или менее мирно.

Это соседство бывало непростым, но оно отчасти объясняет столь быстрое распространение ислама во многих регионах Европы, Азии и Африки. Конечно, ислам распространялся довольно агрессивно, но он принес также и привлекательную идею интеллектуальной преемственности – наследование Риму. Несмотря на заверения отдельных христиан той эпохи, приход ислама ничем не напоминал «мерзость запустения».

С европейской точки зрения Аравийский полуостров сейчас может показаться далекой периферией, но для раннесредневекового мира Аравия была чем угодно, но только не окраиной. Полуостров процветал, это был важнейший узел, пересечение древних торговых путей. Некоторые сухопутные азиатские маршруты шли на север через Персию к Константинополю или поворачивали на юг к Антиохии, Акре или Кесарии. Другие полностью огибали Персию и двигались через Аравию в Северную Африку. Все маршруты, которые пересекали Индийский океан, шли вверх и вниз по побережью Восточной Африки и в Красное море, проходили через арабские порты. Центр полуострова представлял собой пустыню, но жители знали, как ее пересечь, и получали прибыль, доставляя товары от одной урбанизированной периферии к другой, а также перевозя товары на север – к торговым путям, граничащим с полуостровом.

Религиозная и политическая культура Аравийского полуострова в конце VI века опиралась на расширенные родственные связи (белые западные ученые часто называют такие сообщества «племенами»). Эти группы постоянно поддерживали контакты друг с другом, обмениваясь идеями и товарами, торгуя и воюя. Обменивались они и людьми – посредством браков, похищения и порабощения. Подавляющее большинство этих общин были политеистическими, но они (в отличие от римлян) нередко выделяли для поклонения какое-то одно божество и ассоциировали его с каким-либо природным объектом.

Как и в других религиозных традициях, в исламе появились свои священные места – харамы, где запрещено насилие, а значит, можно безопасно заниматься торговлей. Там, где в Аравии была вода и харамы, росли и развивались города. Но Аравийский полуостров был домом и для других монотеистических религий. В некоторых регионах был распространен иудаизм, также на полуостров проникало и христианство. И римляне-христиане, и персы-зороастрийцы поддерживали военные и торговые контакты с арабами. Арабские торговцы и наемники ездили на север. Между монотеистами и многобожниками полуострова не было непроницаемой стены. История показывает, что такой стены почти никогда не бывает, соседние сообщества обычно каким-то образом взаимодействуют.

Один харам, сконцентрированный вокруг священного черного куба – Каабы, стал сердцем города Мекки. Расположенная близ Красного моря на западном побережье Аравийского полуострова, Мекка была одним из главных городов региона, местом, где смешивались различные идеи и народы и зарождалась новая религия. В конце VI века в городе господствовала элитная группа курайшитов. Они контролировали самую важную часть торговли в мире премодерна – торговлю продуктами питания. Курайшиты также получали доходы от перевозки товаров через Индийский океан и по Великому Шелковому пути. И вот в этой группе людей, которым принадлежала духовная и экономическая власть, появился человек относительно скромного происхождения по имени Мухаммед. Он начал рассказывать о своих пророческих видениях.

История первых лет жизни Мухаммеда – его женитьба на богатой вдове, путешествия, медитации в глуши за городом, откровения – это история одновременно общеизвестная и спорная. О ранних годах жизни пророка рассказывают устные предания. Мухаммеду пришлось бороться с элитами Мекки, которые видели в нем угрозу своей власти. Он переехал со своими ранними последователями в соседний город Ятриб (названный впоследствии Мединой) в 622 году н. э. С этого года ведется летоисчисление в исламском календаре. В Ятрибе Мухаммед разрабатывал концепцию нового общества, управляемого священным законом, часто конфликтовал с местными еврейскими и другими общинами, но в конечном счете ему удалось объединить город.

Затем Мухаммед одержал верх над своими соперниками в Мекке и привел их в свою общину. Перед смертью он изложил один из главных принципов ислама, который объединял верующих вне зависимости от традиций, этнической принадлежности и места проживания. Если сначала верующие молились, повернувшись лицом в направлении Иерусалима, теперь они стали молиться, обращаясь лицом в направлении арабского города Мекки. Они стали подражать Пророку, совершая паломничества или хадж, никогда при этом не теряя связи с более широким миром.

Пока все это происходило в Аравии, Византии и Персии, великие империи на севере переживали собственные потрясения. Конфликт на почве веры продолжался уже долгие десятилетия (или даже столетия – смотря как считать). В годы правления Юстиниана усиливались различия между разными христианскими сектами. Расхождения касались прежде всего определения природы божественного (в частности, Иисуса) и отношения к церковной власти. Между представителями разных ветвей христианства нередко вспыхивали конфликты, поскольку их лидеры боролись за политическое и социальное влияние. Чаще всего побеждали византийские ортодоксы, и это приводило к напряженности и недовольству по всей империи. Зороастрийцы в Персии тоже не были однородной группой, но в целом они довольно приветливо относились к неортодоксальным христианам и евреям, бежавшим из Византии. Христиане-несториане проиграли в V веке в битве доктрин и расселились по всей Азии – последствия этого ощущались на всем протяжении Средних веков.

Эти империи были раздроблены в культурном и политическом отношении. Они располагали гораздо большей территорией, чем можно было успешно контролировать, и были измотаны борьбой – внутренней и друг с другом. Это открывало возможности для местных элит – время от времени они пытались расширить свое влияние друг на друга и на имперские правительства. Обычным людям пришлось пережить в связи с этим бедность и болезни, столкнуться с коррумпированной властью и участием в военных действиях. В империях было много глубоких трещин, а крепнущее арабское государство раскололо их.

В 614 году в Малую Азию вторглись персы, захватив большую часть восточного побережья Средиземного моря и Египта. Они воспользовались политической нестабильностью в Византии, где за последние десятилетия произошел целый ряд переворотов и гражданских войн, а также эпидемия, которая унесла много жизней. Во время похода персы разграбили Иерусалим и даже попытались осадить Константинополь. Но римляне во главе с императором Ираклием перегруппировались и пошли в контратаку – позднее это описывали как священную войну. Считается, что персидскую осаду удалось прорвать, когда войска обошли стены Константинополя с иконами Девы Марии. Византийцы сочли, что Бог поддерживает их, и еще больше уверились в этом, когда в течение следующих нескольких лет одерживали победу за победой, не просто отвоевывая потерянные земли, но и продвигаясь вглубь персидской территории.

Персидские военачальники в конце концов попросили мира. Для этого им пришлось устроить собственный государственный переворот, заключить в тюрьму и казнить императора Хосрова II, а затем посадить на трон его сына. Мирный договор между Римом и Персией – двумя империями, которые воевали на протяжении столетий, – должен был стать окончательным. Финальную точку поставило торжественное шествие военных под руководством Ираклия в Иерусалиме в 629 году с возвращенными мощами Истинного Креста, за которым последовал триумфальный парад в Константинополе.

Создается впечатление, что примерно в 630 году Византия была на пике своего могущества, ведь ей удалось одержать решительную победу над своим главным соперником. Но на самом деле Римская империя VII века представляла собой довольно взрывоопасное многоконфессиональное и многонациональное общество. Например, Египет процветал, обеспечивал империю сельскохозяйственной продукцией и разнообразными товарами, но на этой территории соседствовали, и не всегда мирно, разные формы христианства. Межконфессиональная напряженность была высокой в районе Сирии и Палестины – местным элитам не нравился контроль со стороны Константинополя. Эти противоречия особенно ярко проявились, когда примерно в 632 году в регион пришли арабские войска. Византийцы выдвинулись им навстречу, но к 640 году потерпели сокрушительное поражение. В 636 году в битве при Ярмуке римляне понесли огромные потери – возможно, максимальные за всю историю. Захватчики смогли продвинуться на север вглубь Малой Азии (современной Турции), и только там их удалось остановить. Местные же вообще не считали поражение Византии катастрофой. Есть немало свидетельств того, что местные христианские и еврейские общины сами открывали ворота завоевателям.

Пока римские армии терпели неудачи, в обществе появлялись новые лидеры. Группы, которые прежде были маргинальными, могли получить признание при новых правителях, которых больше интересовали не тонкости христианской теологии, а относительная стабильность. После завоевания арабы, как правило, брали под контроль существовавшую ранее бюрократию, но оставляли большинство бывших чиновников во властных структурах. Богатые землевладельцы сохраняли свое положение; арабские власти также обещали не вмешиваться в религиозные вопросы. Первая великая исламская империя, Омейядский халифат со столицей в Дамаске, была построена на прагматизме и относительно легко интегрировалась в мир поздней античности, создавая связи между регионами, а не разрывая их.

Это похоже на Иерусалим после его завоевания халифом Умаром в 638 году – город подал хороший пример, христианские и мусульманские лидеры действовали прагматически и для взаимной выгоды. Для христиан той эпохи Иерусалим был центром мира, хотя на самом деле это было не так. Даже в IV веке, когда император Константин построил новый христианский город (причем на руинах старого – чтобы символически продемонстрировать смену религий), Иерусалим оставался городом со священным прошлым. А вот в настоящем святость уже искали в других местах: у древних и новых римлян, у местных церквей и святынь. В эпоху военачальника Ираклия потеря и повторное завоевание Иерусалима позволили римским правителям укрепить политическую власть. Сильную привязанность к Иерусалиму сохраняли иудеи, но и в еврейской среде были разные движения. В частности, подъем раввинистического иудаизма – своего рода адаптация к новым реалиям после разрушения Храма и расселения диаспоры по всему Средиземноморью. Впрочем, память о Храме, потерянном в одночасье, сохранялась, как и надежда его возродить.

У мусульман Иерусалим часто считается третьим по значимости городом мира. Но и тут все не так просто. В первое тысячелетие после Мухаммеда такие города, как Багдад, Дамаск, Каир, Кордова и другие, могли претендовать на высокую значимость. Например, когда Иерусалим пал под натиском европейской армии в конце XI века, многие мусульмане – особенно те, кто находился далеко от римской Палестины, – сначала просто пожали плечами. Но для ислама Иерусалим приобретал все более важное значение – по мере того как формализировались традиции высказываний и деяний Пророка.

Переломный момент – изменение направления молитвы. В самых ранних формах ежедневной исламской молитвы практикующие должны были молиться в направлении Иерусалима. Но затем Мухаммед изменил эту практику, и молиться стали, обратив лицо в сторону Мекки и Каабы. Это позволило городским элитам принять Мухаммеда и вместе с тем сохранить привилегированный статус города. Умар, второй халиф, о котором мы упоминали в начале этой главы, происходил из клана курайшитов, изначально выступавших против главенствующей роли Мухаммеда.

Несмотря на растущее значение Мекки, Иерусалим сохранил свой статус святыни. И снова о деталях можно спорить, а тексты приводят в замешательство – многое фиксировалось устно и было записано лишь несколько поколений спустя. В VII веке начала появляться история о чудесном ночном путешествии, которое Пророк совершил из Мекки в Иерусалим. Крылатый конь перенес его туда за одну ночь. Мухаммед вознесся на небеса, чтобы помолиться вместе с пророками, и оставил свой след на камне, который до сих пор находится на Храмовой горе. Этот впечатляющий рассказ связывает ислам с его авраамическими предшественниками через священное пространство. Христиане утверждали, что вытеснили иудаизм, преобразив Иерусалим. История с крылатым конем позволила мусульманам утверждать то же самое, связав поколения пророков и конкретный священный город с новой традицией Мухаммеда.

Нечто подобное произошло с самобытными традициями, которые вобрал в себя Иерусалим, когда войска халифа Умара захватили регион. В 638 году патриарх Иерусалимский Софроний сдал город Абу Убайде Амиру ибн Абдиллаху ибн аль-Джарраху, одному из сподвижников Пророка и верховному главнокомандующему при халифе Умаре. Абу Убайда возглавил завоевание Сирии и Леванта. Каждому крупному городу он предлагал три варианта: сдаться и принять ислам, сдаться и платить высокие налоги в обмен на безопасность или погибнуть. Как только становилось ясно, что византийская армия не придет на помощь, правители быстро выбирали второй вариант. Они сдавались и соглашались платить налоги.

Но патриарху Софронию этого было недостаточно. Он согласился сдаться, но только лично халифу. Умар поехал в священный город в феврале 638 года, разбил лагерь за стенами на Масличной горе, там и состоялась встреча. Халиф и патриарх подписали соглашение, а затем Умар торжественно въехал в город. Город осматривали вдвоем, пока не пришло время молиться. Софроний привел халифа в храм Гроба Господня и предложил расположиться там. Но, как гласит предание, Умар отказался молиться внутри, он вышел из храма и помолился в одиночестве. Согласно историку X века Евтихию Александрийскому, христианскому прелату (который писал по-арабски), «Умар сказал патриарху: “Вы знаете, почему я не молился в Храме?” [Патриарх] ответил: “Не знаю, повелитель правоверных”. И Умар ответил: “Если бы я молился в Храме, ты бы потерял его, он ушел бы из твоих рук, потому что после моей смерти мусульмане захватили бы его, сказав: «Умар молился здесь»”». Действительно, халиф постановил, чтобы последователи Мухаммеда никогда не молились общиной в Храме и даже рядом с Храмом. Молиться здесь разрешалось только по отдельности, чтобы защитить права христиан на их сакральное место.

Эта история, конечно, кажется сомнительной, поскольку ее написал христианин, причем сотни лет спустя после описываемых событий. Исламские источники рассказывают ее несколько иначе. Тем не менее этот эпизод демонстрирует, что разные религии не всегда конфликтуют. За триста лет, которые прошли с завоевания Иерусалима в 638 году и до работ Евтихия, христиане и мусульмане много раз воевали и заключали мир, византийцы воевали, торговали и создавали союзы с династиями арабских халифов. В X веке наш христианский автор, пишущий по-арабски, тоже намекнул на давнюю традицию сосуществования двух великих религий.

Христиане продолжали управлять своими центрами в Иерусалиме, опираясь на соглашение между Умаром и Софронием. Паломничество в город продолжалось в течение последующих столетий. Мусульманские авторы кодифицировали «пакт Умара» как главный юридический документ, лежащий в основе исламской юриспруденции и определяющий взаимоотношения с немусульманами. Дхимми (арабское название немусульман, живущих под исламским правлением) обладали определенными правами и обязанностями, и на них распространялись гарантии защиты. В раннеисламском обществе дхимми составляли большинство, поскольку империя быстро расширялась. Убедительные исторические данные свидетельствуют, например, о том, что большая часть населения Малой Азии перешла из христианства в ислам только через несколько веков после завоевания региона и что эти люди сохраняли свою веру на протяжении многих поколений. Это относится и к Иберии. Исламский мир в течение первых нескольких столетий после жизни Пророка создал пространство для жизни и процветания немусульман, закрепив это в богословских, исторических и юридических текстах.

Разумеется, сам ислам тоже процветал, распространяясь по миру все шире. В 711 году арабы и новообращенные народы из Северной Африки завоевали Испанию, принеся ислам к Атлантическому океану. В 751 году войска Аббасидов (которые свергли Омейядов в 750 году и перенесли столицу из Дамаска в Багдад) сошлись с армией тибетцев и китайских воинов империи Тан в Таласской битве. После нее ислам начал распространяться на восток. Нам известно, что в этот период корабли курсировали из Индии и обратно, не исключено, что арабы плавали и еще дальше. Около 830 года у берегов Индонезии затонуло торговое судно. Его трюм был полон товаров эпохи Тан, включая керамику, монеты и звездчатый анис. Некоторые части корабля были сделаны из дерева, растущего только в юго-восточной Африке. Это подтверждает арабское происхождение судна и свидетельствует о торговых связях Аравийского полуострова и Китая.