Дом под снегом (сборник)

– Сейчас времена другие, – сухо ответил Дмитрий Львович. – Без новых технологий, методик, разработок на мировой рынок не выйдешь. А у нас учат до сих пор по старинке.

– Да ведь не это главное! МГУ дает прочное классическое образование. Это университет с мировым именем, – Елизавета Андреевна начала нервничать, но старательно сохраняла спокойствие. – Главное – научить человека мыслить, искать решения поставленных перед ним задач, получать ответы на любые вопросы. Тогда он ни в одной компании, ни на одной должности не пропадет. А все методики и новые технологии – дело наживное. Придет на работу и по профилю во всем разберется. Думающий человек, который умеет учиться, нужен везде.

– А мне в компании нужен готовый профи по финансам! И точка. В Кембридже преподают не только теоретики, но и практики с большим опытом. – Дмитрий Львович резко развернулся и направился к дому.

– Дима! Постой! – Елизавета Андреевна еле поспевала за ним. – Ты хоть Машку-то спросил? Хочет она именно в твою компанию? Ведь у человека в жизни должен быть выбор. Нельзя так вот взять и все за нее решить.

– Я – спросил. И тебе советую. А лучше бы ты сделала это до того, как мне нервы трепать. – Дмитрий скрылся за воротами.

С Машей Лиза поговорила в тот же вечер. И выяснила, что «папе нужно будет помогать», что «не всякому человеку от рождения дается шанс стать крупной фигурой в огромной корпорации», что «Кембридж – это круто» и что «именно в таких мировых учебных заведениях человек обрастает первыми деловыми связями, которые в будущем могут сыграть в жизни важную роль». Маша закончила тем, что на все университетские каникулы будет обязательно приезжать домой. Поэтому пусть мамочка не волнуется – все у них останется, как прежде. Она обняла Лизу. Чмокнула в щечку и побежала по своим делам. Лиза сидела, застыв, как изваяние. И когда только вечно отсутствующий дома отец успел внушить дочери все эти прогрессивные мысли? Почему ему так легко дается то, на что у нее, Лизы, уходит море времени и сил? Ответа на эти вопросы Лиза так и не нашла.

Она пробовала заговорить с Дмитрием на тему Кембриджа еще несколько раз. Он молчал и на все доводы, убеждения, просьбы только повторял как заведенный, что все уже решено. Лиза перестала спать по ночам. Она не могла смириться с мыслью о том, что ее драгоценного ребенка пытаются у нее отнять. Отправить куда-то далеко-далеко, в эту чертову Англию. И как же она будет разрываться на части, как научится делить время между Сашенькой в Москве и Машей в Кембридже? Лиза знала себя. Знала, что не сможет так жить: будет рваться на каждые выходные к старшей дочери и, прилетев к ней, скучать по младшей. Она совсем себя измучила беспрерывными мыслями о том, что их семья рушится, распадается и разваливается на части. Родные, любимые, но разные части. Неужели дети всегда так болезненно для родителей взрослеют? И почему так быстро? Лиза непрерывно задавала себе эти вопросы. С трудом она удерживалась от того, чтобы не «шантажировать» Машку постоянно – словами о том, как она будет без нее скучать, или жалобами на то, что неблагодарная доченька бросает мать, которая вложила в нее все силы, всю любовь. Лиза понимала – таких вещей говорить нельзя. Как бы больно ни было, а решения своего повзрослевшего ребенка нужно научиться уважать. Слишком прозрачна и тонка грань между материнской любовью и материнским эгоизмом. А последний – прямой путь испортить раз и навсегда сложившуюся дружбу. Такую радостную, приятную и такую хрупкую одновременно. Так что Машку Лиза не трогала, а вот мужу объявила войну. Сказались и злость, и обида, и прошлые его грехи.

Дмитрий Львович старательно не замечал враждебности жены. Не реагировал на обиженное молчание, не отвечал на нападки, не комментировал ее еженощные бдения и вообще старался держаться от измотанной собственными тяжелыми мыслями супруги подальше. Пока она сама в очередной раз не подходила к нему и не поднимала «кембриджский вопрос». У Лизы исчерпывался запас разумных доводов и веских аргументов – все их она уже безрезультатно испробовала на супруге. Теперь она все чаще просто зло смотрела ему в глаза и угрожала. Тем, что устроит ему веселую жизнь, тем, что он у нее еще попляшет, тем, что его привычный уклад будет разрушен так же, как ее. Дмитрий Львович не реагировал. В результате Лиза начинала кричать и впадала в самую настоящую истерику.

В один прекрасный день Дмитрий Львович заявил, что с него хватит. Проорал в ответ, что, если она не перестанет накалять обстановку и настаивать на своем, он переедет в московскую квартиру – и все. Лиза испугалась. Попыталась взять себя в руки, но получилось не очень. Слезы брызнули из широко раскрытых глаз, а плач превратился в болезненные всхлипы. Выглядело это так, словно ей не хватало воздуха, чтобы дышать. Дима в свою очередь испугался тоже. Пожалел Лизу. Обнял ее за плечи и стал утешать. Не помогало. Тогда он встал, взял телефон и набрал какой-то номер.

– Виктор? Добрый вечер, Рубцов побеспокоил. Мне нужна твоя помощь. Да нет, я в порядке – жене. Запиши, пожалуйста, к себе на прием. Нет. Это долго. Найди время в понедельник. Откажи кому-нибудь! Да. Да. Устраивает. Я сам с ней подъеду. – И повесил трубку.

Дмитрий Львович вернулся к жене. Снова положил ей руку на плечо.

– В понедельник поедем к врачу.

– Зачем? – еле-еле смогла выдавить Лиза сквозь всхлипы.

– Он замечательный психотерапевт. Лучший. Если сами не можем разобраться со своими проблемами – будем привлекать сведущих людей.

– Я не буду! – Лиза говорила как капризный ребенок, утомленный собственным долгим плачем.

– Зато буду я. – Он крепче прижал к себе жену и стал укачивать ее как маленькую.

К Виктору они поехали. Правда, присутствие Дмитрия Львовича можно было назвать в лучшем случае номинальным. Он привез Лизу в клинику, провел в кабинет, представил врачу и тут же удалился. Дела. Лиза чувствовала себя неуютно. Никогда, даже близким, не рассказывала она о своих душевных муках, о проблемах в семье. А тут на тебе – совершенно чужой человек, да еще и мужчина, да еще приставучий, как банный лист. Он измучил ее вопросами. Обо всем – о ее образе жизни, о привычках, о муже, о детях. Лиза вздохнула с облегчением, только когда все это закончилась и она вышла из клиники на свежий воздух. В глубине души она считала подобные консультации совершенно бесполезными. Никогда не доверяла чужим. Да и с какой стати раскрываться перед совершенно незнакомым человеком? Тем более что с детства внушили, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Не на кого в этой жизни надеяться, кроме как на себя.

Водитель Дмитрия Львовича ждал ее на крыльце.

– Елизавета Андреевна, Дмитрий Львович просил вас не уезжать домой. Он хотел бы с вами пообедать. В «ПушкинЪ», в три. Могу вас туда отвезти? – Водитель услужливо открыл дверцу, Лиза села. Дверцу машины он не закрывал – ждал ответа.

– Можешь, – устало сказала она.

Дмитрий ждал ее за столиком на втором этаже. Лиза поднялась на лифте, отыскала мужа глазами. Он встал, когда она подошла, и продолжал стоять, пока официант не помог Лизе сесть. Обед уже был заказан. Лиза с горечью отметила, что и здесь ее никто не спросил. Настроение испортилось окончательно.

Из окна, у которого они сидели, лился яркий морозный свет. Дмитрий молчал. Лиза от нечего делать теребила салфетку и рассматривала мужа, пытаясь сравнить его с тем молодым человеком, которым он был тринадцать лет тому назад. Когда Машка была маленькая. Когда он только-только открыл свое собственное дело. Дима сильно располнел за это время, волосы чуть поредели, откуда-то появилась перхоть, зато взгляд стал самоуверенным и надменным. Он смотрел на людей только в упор, не стесняясь и не боясь показаться бестактным. Во всех его движениях читалось презрение к окружающим. Он не давал себе труда разобраться, кто перед ним: официант, портье, заместитель, партнер или жена. Все были для него слишком мелки, и всех он одаривал одним и тем же сверлящим холодным взглядом.

– Ну, как? – нарушил он, наконец, молчание.

– Плохо, – в тон ему ответила Лиза.

– Что, Виктор отказался помочь?

– Да что ты. Он-то как раз полон энтузиазма. Я не хочу.

– Это неразумно. – Дмитрий, видимо, дал себе зарок изъясняться только односложными фразами. – Попробовать стоит.

– А мы можем сменить тему? – Лиза боялась выйти из себя. Все-таки общественное место.

– Можем. Но я искренне хочу, чтобы ты поправилась.

– Я здорова, – процедила Лиза сквозь зубы. Она подумала, что он специально не стал дожидаться вечера, чтобы не заводить опасных разговоров дома. Там она бы впала в истерику снова. Здесь ей придется сдержаться – он знал, как она щепетильна по части демонстрации своих эмоций на людях.

– Хорошо. Но ты переживаешь. И это сказывается не только на мне. На детях тоже.

Лиза поджала губы. Значит, вот как. Неприкрытый шантаж.

– Дети не знают.

– Лизонька, – Дима, наконец, сменил застывшее выражение надменных глаз на что-то более человеческое, – ты зря так думаешь. Они все видят. Спрашивают меня, «что случилось с мамой». И что мне им сказать? Я же и сам не пойму, что конкретно произошло. Наша дочь сделала выбор. Я считаю его правильным. Вот и все.

– Это не Машка! – прошипела Лиза. – Это все ты! Ты ей внушил. Если тебя так тяготит присутствие в доме взрослой дочери, то мне оно жизненно необходимо!

– Не говори ерунды. – Дмитрий оставался спокоен. – Я люблю ее не меньше, чем ты. А в тебе говорит материнский эгоизм. – Лиза всхлипнула, припоминая собственные мысли в этом ключе. – Опасная штука, между прочим. «Я растила, я воспитывала, а она теперь меня бросает». Так нельзя! Нужно уметь принять все как есть. Даже если нам это кажется неправильным.

– Слишком много всего я принимаю «как есть»! – снова прошипела Лиза. – Если бы Машка сама придумала! Так ведь нет. Ты! Ты навязал. У Машки и в мыслях не было такого.

– Дорогая, не так-то просто разобраться в мыслях другого человека, – назидательно произнес Дмитрий Львович. Лиза едва сдерживалась, чтобы не плюнуть ему в лицо. Он продолжал: – Неважно, насколько близок тебе человек, – чужая душа потемки.

– Это уж точно! – бросила Лиза. – Мы семнадцать лет муж и жена, а я, оказывается, совсем тебя не знаю!

– Семнадцать с половиной, – поправил Дима. – Кстати, ты наверняка не помнишь. Но у нас с тобой сегодня юбилей – двадцать лет назад, в этот самый день, ты впервые разрешила мне себя поцеловать.

Лиза от неожиданности даже замолчала. Не может быть, чтобы циничный и всегда расчетливый Дима помнил такие вещи. Может, соврал? Она автоматически переключилась с мыслей о Кембридже на воспоминания. Видимо, этого супруг и добивался.

Лиза была уверена, что тогда была зима, что они ходили в кино – на какую-то премьеру. Кажется, в «Пушкинский». Только дату она напрочь забыла. Ей было девятнадцать, ему – двадцать один. Вроде бы не дети уже. Но Лиза не позволяла своему пламенному ухажеру прикасаться к себе. Она уже поняла, что влюбилась. Страстно. Безумно. Без оглядки. Только страшно боялась бытовавших в среде более опытных ровесниц мифов о том, что как только мужчина получает возможность приблизиться к девушке или того хуже – ею обладать, он тут же теряет к ней всякий интерес. Лиза мучила себя и Диму уже целых девять месяцев – даже за руку себя брать не разрешала. И вдруг в кино все изменилось. Показывали что-то очень трогательное и о любви – Лиза не выдержала и сама взяла в темноте Диму за руку. Он воспринял ее жест как команду к действию – не обращая внимания на сидящих сзади людей, притянул к себе и страстно поцеловал. Из кинотеатра Лиза выходила красная как мак. Ей было стыдно и очень страшно. Вдруг действительно бросит. Но Дима никуда не пропал. Наоборот, стал еще внимательнее и ухаживал за ней как за принцессой. Дарил дорогие подарки, приглашал на все интересные премьеры, каждый день приносил цветы. Благо возможность делать все это у единственного сына члена тогдашнего правительства была. Лиза сдалась на свой страх и риск. Они поженились.

– Так что, выпьем за нас? – Дмитрий Львович наблюдал за тем, как перед глазами Лизы мелькают картины из прошлого, и заговорил, только когда она чуть тряхнула головой и посмотрела на мужа осмысленным взглядом.

– Давай. Что ж с тобой поделаешь. – В зрачках Лизы засиял теплый ласковый огонек. Она уже видела перед собой не располневшего и презрительного ко всему мужчину «среднего возраста», а пылкого и шустрого молодого человека. Высокого, красивого, умного и любимого.

Дальше все пошло как по маслу – они больше не заговаривали ни о Кембридже, ни о психотерапевте. Просто вспоминали юность – как познакомились, как поженились, как Машка родилась. Лиза все время, пока они говорили, никак не могла отделаться от навязчивой мысли на тему «какое замечательное было время». Нет, не совсем так – «какое замечательное БЫЛО время».

Домой ее увез водитель. Сам Дмитрий Львович вызвал из офиса дежурную машину. Лиза пребывала в легком и радужном настроении – давно она не чувствовала себя так хорошо. Открыла сумочку, чтобы подправить макияж – ужасно хотелось выглядеть превосходно, пусть для себя самой – и обомлела. Внутри лежала нежно-зеленого цвета коробочка от Tiffany. И когда только Дима успел подложить ее в сумку? Лиза со смешанным чувством удовольствия и любопытства взяла коробочку в руки. От нее исходило приятное тепло – ожидание вернувшегося счастья, вновь открывающей глаза любви. Муж так давно не дарил ей подарков, что она уже и забыла, как это бывает. Как наполняется сердце радостью, как воспаряет душа, которой говорят: «ты нужна», «ты любима», «ты прекрасна». Лиза, трепеща, освободила бархатную коробочку от картонок. Открыла. Усыпанное бриллиантами колечко причудливой и изящной формы сияло благородным светом. Елизавета Андреевна вздохнула с надрывом и, безвольно опустив в сумку раскрытый футляр, спрятала лицо в ладонях. То ли намеренно сделал Дима такой подарок, то ли просто забыл: неизвестно, что хуже. Но подарил он кольцо. Именно то, чего Лиза никогда не могла носить. Браслеты, серьги, кулоны, ожерелья – все это она любила. А вот кольца вызывали резкую идиосинкразию: слишком чувствительной и тонкой была кожа между пальцев, и, надев кольцо, Лиза ощущала себя так, будто оно впивается в кости, причиняя сильную боль. В свое время Дмитрий Львович прекрасно об этом знал. Никогда не делал подобных подарков. И даже спокойно относился к тому, что обручальное кольцо в их семье носит он один. Лиза взяла телефон и набрала номер Димы. Он ответил моментально. Будто специально сидел с телефоном в руках и ждал ее звонка.

– Спасибо, – сказала она печально. – Красивое кольцо.

– Я рад, что тебе понравилось. – По телефону было слышно, как Дмитрий Львович удовлетворенно улыбается в трубку. На интонации жены он внимания не обратил.

– Я его Машке отдам, – Лиза вздохнула. – Ей пойдет.

– Ну, как знаешь, – Дмитрий Львович обиделся на такой поворот. Причин его он не понял.

– Целую, – сказала Лиза и закрыла телефон. До самого вечера она пребывала в смятенном состоянии. Без конца обнимала и целовала своих дочурок, словно искала в них утешения и утраченной любви. Говорила им, какие они красивые и умные, какая у них замечательная семья и какой хороший папа. «Папу нужно жалеть, – зачем-то добавила она, – потому что у него трудная жизнь».

Время шло. Дмитрий Львович непрерывно настаивал на серьезном отношении «к своему здоровью». Лиза, устав сражаться с мужем и находиться в состоянии вечного сопротивления, начала по три раза в неделю ездить к Виктору на сеансы психотерапии. Дмитрий сиял. Жена успокоилась и стала смотреть на вещи другими глазами. Смирилась с Машиным отъездом, научилась, как ей казалось, со спокойным безразличием относиться к мужу. Виктор говорил, что дела идут на поправку, и упорно предлагал Лизе съездить для полноты эффекта к морю. А еще лучше, если обстоятельства позволяют, вообще навсегда сменить климат на более мягкий. Он даже с Дмитрием Львовичем на эту тему при Лизе советовался. Дмитрий промолчал, но Лиза заметила, что в глубине его глаз засиял довольный огонек. Елизавета Андреевна активно протестовала, ссылаясь на детей, школу и прочие жизненно важные и возможные только в Москве дела.

Прошел Новый год. Приближалась весна. Дмитрий постепенно перешел в наступление и в один голос с Виктором уговаривал Лизу переехать на Кипр. Хотя бы попробовать – пожить полгодика, посмотреть, что и как. Разумеется, вместе с Сашенькой. Там и школа приличная есть, и климат для ребенка идеальный. А Дима будет постоянно прилетать. Лиза отбивалась, пока это было возможно. Но оба – и муж, и психотерапевт – насели на нее так, что она потеряла контроль над ситуацией. И перестала сопротивляться. Так и быть, она полетит, но только при условии, что если что-то вдруг не так – сразу вернется! Дима сказал: «Ну, конечно, дорогая». И, кажется, даже засиял от счастья.

Наступил июнь. Маша сдала экзамены в школе, отгремел шикарный выпускной вечер, на котором она выглядела, как принцесса. Дмитрий Львович раздувался, глядя на нее, от гордости, а Лиза все время украдкой утирала слезы. Не верилось, что ее дочка – малышка – уже окончила школу и стала взрослой. После выпускного Маша засела за учебники: как бы то ни было, а поступать в Кембридж было страшновато. Очень не хотелось ударить в грязь лицом перед иностранцами – будущими преподавателями и однокурсниками, хотя вопрос, разумеется, был и так уже решен. Лизе в Москве после Машиного выпускного делать вроде стало нечего, и они с Сашенькой начали собирать чемоданы. На этот раз к делу подошли концептуально – собирались целую неделю. Но у Лизы все время было чувство, что она что-то забыла, хотя чемоданов уже скопилось порядочно, и она постоянно откладывала отъезд. В конце концов Дмитрий не выдержал. Велел своей секретарше заказать билеты на ближайшие выходные и, запихнув жену, дочь и чемоданы в машину, полетел с ними сам.

Лиза не испытывала никакой радости, вернувшись в свой кипрский дом. Ей не хотелось моря, пальм, понтийских греков и непривычной жизни. А от солнца первую неделю пребывания на Кипре ее вообще просто мутило. Зато Сашка чувствовала себя прекрасно – снова нашла прошлогодних подруг и носилась где-то целыми днями. Благо Кипр – не Москва. Здесь можно спокойно отпустить ребенка из дому и не бояться, что украдут, изнасилуют, убьют. Лишь бы детеныш был ответственный и понимал, что некоторых вещей без спросу делать нельзя. Сашка все прекрасно понимала. Поэтому первую неделю, которую Лиза, как и в прошлый раз, провалялась в постели, она на море не ходила и довольствовалась бассейном во дворе. И еще бассейном у Даши, и у Ксении, и у Стеллы, а иногда – у Сережи. Под присмотром Лизиной домработницы, взявшей на себя добровольно функции няни.

Потом Лиза поправилась и решила, вслед за дочкой, познакомиться с местным русским обществом поближе. Ходить далеко не пришлось – весь их поселок, состоящий из однотипных белых домиков, правда, с разной планировкой внутри, был выкуплен москвичами. Лиза познакомилась с мамой Даши и узнала, что они с дочерью живут здесь уже три года. Дашка ходит в Международную школу. Мужчиной в их доме и не пахло. Спрашивать Лиза постеснялась. Да и что тут такого – тоже небось, как ее Дмитрий Львович, изо всех сил зарабатывает деньги. Иногда Лиза думала, что было бы хорошо, если б Дима мог уже остановиться – тогда будет время и силы все в их отношениях исправить. Ну куда им еще деньги. Все есть. Даже детям и внукам хватит. А вот нормальной жизни нет. Но Дмитрий Львович, похоже, относился к тому типу мужчин, которые будут работать, пока ноги держат. На Лизину беду. Не потому что он жадный – нет. Просто потому, что в компании заключены его цель и смысл. Так же как Лизины – в детях. Тоже своего рода пленник башни из слоновой кости.

Ксюша жила на Кипре с бабушкой – Еленой Владимировной. Ни мамы, ни папы поблизости не наблюдалось. У Стеллы была мама и двухгодовалый братик. Папа, как выяснила Лиза у Саши, появлялся раз в два месяца – не чаще. До Сережиного дома Лиза не дошла. Как-то тоскливо стало в этом бабьем царстве, и она боялась напороться на очередную схему «мама на Кипре воспитывает детей, папа работает в Москве». Постепенно новые приятельницы и сами стали появляться у Лизы дома – поболтать, чаю вместе попить или пригласить прогуляться куда-нибудь. Странно, но на Кипре, в отличие от Москвы, Лиза была не против пообщаться с соседками. А что еще тут делать? Все дни как один: солнечные, жаркие, бездельные и бессмысленные. Говорили, что, когда начнется школа, станет получше, и жизнь обретет хоть какой-то график, форму и смысл. Пока же дни тянулись медленно, неповоротливо и лениво.

В один из дней, похожих друг на друга как две капли воды, Лиза лежала на диване в своей гостиной и читала местную газетенку «Время Пафоса» на английском языке. Честно говоря, ее уже тошнило от однообразных статей на тему «какая у Кипра замечательная история», «какие здесь обалденные климат и море», «как здорово здесь можно жить» и, наконец, дорогие мистеры и миссис, «какая здесь дешевая и хорошая недвижимость!». По всему выходило, что Кипр – просто врожденная мечта любого нормального и здорового на голову человека. Плевать, что здесь все в десять раз дороже, чем в Москве. Не важно, что позволить себе эту жизнь может по большому счету только англичанин – в силу дороговизны своей собственной страны, – да и то не всякий. Но уж он-то просто обязан сюда переселиться. Потому что, кроме как на Кипре, англичанин счастлив не будет нигде. Все. Точка. Лиза разозлилась и зашвырнула газету за диван. В этот момент в дверь постучали. Сквозь стекло в двери Лиза увидела Елену Владимировну, которая скромно топталась на пороге. Лиза замахала рукой и крикнула: «Заходите!» Елена Владимировна вошла. Двери здесь не запирали. В существование на Кипре преступности не верил никто – попробуй обворуй какой-нибудь дом, а потом спрячься со всем этим добром на крохотном островке. Нереально. Тут же найдут. Особенно если попытаешься с этого самого острова бежать.

– Здравствуйте, Елена Владимировна. Что ж вы так скромно? Знаете ведь – не закрыто. В следующий раз заходите, и все, – Лиза говорила, жестами приглашая пожилую даму пройти и присесть на диван. Елена Владимировна пришла с гостинцем – половинкой яблочного пирога. Сама пекла.

– Ну, мало ли, Лизонька. Вдруг муж твой приехал. Помешаю. – Она водрузила пирог на журнальный столик и извиняющимся тоном произнесла: – Прости, что я так. Без приглашения. Хотела попросить, нет ли у тебя чего-нибудь почитать. А то скука смертная. Все, что дочь в последний раз привозила, я уже давно прочла.

Лиза задумалась, что предложить. Книг она привезла немало – сама любила читать, только, скорее всего, у нее и у пожилой дамы были совершенно разные вкусы.

– Вы знаете что, посмотрите сами вот здесь, на стеллаже. Что понравится, то и возьмите.

Елена Владимировна встала и подошла к полкам с книгами. Она смотрела на них жадными голодными глазами – на такое счастье она и надеяться не могла. В основном в поселке читали мало: у кого дети маленькие – времени нет, у кого интересы другие. И все, что можно было у соседей добыть, она уже давно добыла и прочитала. Елена Владимировна долго наслаждалась видом чистых твердых корешков, потом выбрала несколько книг – пухлый том стихов Есенина и «Повести» Тургенева. Лиза это для Саши привезла. Надеялась, что та за лето прочитает. Но дочка пока все больше по подругам бегала и знакомиться с русской литературой в ближайшее время похоже, не собиралась.

– Можно? – робко спросила Елена Владимировна.

– Да конечно! – Лиза ободряюще улыбнулась. – Берите еще.

– Нет-нет, спасибо. Я лучше, когда эти верну, если можно…

– Ну, хорошо. – Лиза крикнула домработницу и попросила сделать чай. – Вы присаживайтесь, – обернулась она к Елене Владимировне, – мы с вами чаю сейчас попьем. М-м-м, а пирог какой чудесный! Неужели сами пекли?

– Сама, – просто ответила Ксюшина бабушка.

– Я вообще-то раньше тоже пекла, мне это нравится. – Лиза присела рядом с гостьей на диван. – Может, и теперь надо заняться. Хоть какое-то дело. – Но потом Лиза вспомнила, что в ее здешней бутафорской плите нет даже духовки. Вместо нее встроена посудомоечная машина. И вздохнула с облегчением. Честно говоря, с пирогами она теперь, после многолетнего опыта жизни с домработницами и кухарками, уже вряд ли бы справилась.

После пирогов зашел разговор о жизни, о детях, о мужьях. Елена Владимировна поинтересовалась, когда Лиза возвращается в Москву – к началу учебного года или задержится здесь еще немного. Лучше задержаться – в сентябре тут очень хорошо, да и жалко им, аборигенам, такое приятное общество терять.

– Да мы, скорее всего, и не уедем, – с готовностью ободрила ее Лиза. – Сашенька в Пафосе в школу пойдет.

Елена Владимировна вместо того, чтобы обрадоваться, как-то подозрительно странно и сочувственно притихла. Потом почти шепотом произнесла:

– Вот как. Значит, и вас сослали. – Она тяжело вздохнула.

– Как это – сослали? – Лиза непонимающе замотала головой.

– Лизонька, вы, видно, мало общаетесь с соседками, – от волнения она даже перешла на «вы». – Неужели до сих пор не в курсе, что для богатых русских Кипр – место ссылки надоевших жен.

– Что?! – Первой реакцией Лизы было вскочить и вытолкать Елену Владимировну из дома взашей. Это уж слишком. Добрые соседские отношения – не повод так жестоко и бестактно шутить.

Елена Владимировна вскочила сама, увидев, как смертельно побелело лицо Елизаветы. Выбежала на кухню и вернулась со стаканом воды. Меньше всего ее расстроенное и озабоченное лицо напоминало лицо человека, который хотел посмеяться над кем-то или весело пошутить.

– Лизонька, выпейте. Успокойтесь. – Она насильно вкладывала в руки Лизы стакан.

Наконец Лиза смирилась и сделала несколько больших нервных глотков.

– Нет-нет, – начала она говорить быстро и невнятно, – вы не правы. У нас все не так. Просто Дима должен работать – он не может уйти, компания без него пропадет. А мне врачи прописали морской воздух. Нервы успокаивает. А Сашка должна ходить в Международную школу. Муж и ее планирует в Кембридже учить, а значит, школа с английской системой образования – наилучший вариант.

– В Москве тоже есть, – еле слышно прервала ее безутешный монолог Елена Владимировна.

– Что – есть? – Лиза снова не поняла.

– То же самое – Британская школа. Абсолютно та же система образования. Даже, может, и учителя посильнее, чем здесь.

Лиза молчала. Держалась, держалась до последнего, но потом достала из кармана шелкового халата аккуратно выглаженный носовой платок, прижала его к лицу и разревелась. Все теперь выстроилось в ее голове в единую цепочку – покупка дома, Машенькин Кембридж, знакомый психотерапевт, семейные баталии и полный развал отношений. Лиза не удивлялась – слишком явным было последние годы ее одиночество. Но стало жалко себя и обидно. За что? За что ее выбросили на помойку, как ненужный, неоднократно использованный и теперь утративший всякую ценность хлам? Лиза плакала.

Елена Владимировна молча принесла еще воды. А что тут скажешь? Пусть человек проплачется. Легче станет.