Принцесса крови

Со Старой Храмовой улицы в темноту переулка, где стоял отряд, пришпоривая лошадь, быстро въехал человек.

– Мы не упустили его, мессир де Ба! – выпалил он. – Герцог сказал страже, что вернется, так оно и есть!

– Далеко он?

– Шагов за триста, скоро будет здесь!

– Сколько их?

– Трое! Они только проводили повозки с отрядом! Теперь едут обратно!

– Отлично!

Предводитель шайки отвел край широкого плаща и взял в руку небольшой заряженный арбалет. Стрела под натянутой тетивой нацелилась в парижскую мостовую…

…Трое всадников приближались к темному переулку, в ярком свете луны уже были видны стальные поножи и наручи, шлемы на головах двух всадников. Первый из рыцарей был в широком берете. Они не готовились к бою, скорее – просто путешествовали. Рыцари разговаривали – их голоса разносились эхом по Старой Храмовой улице, где когда-то первыми из первых были могущественные тамплиеры.

Когда всадникам до переулка проехать оставалось не больше сорока шагов, лошадь одного из ночных разбойников неожиданно заржала, за ней – другая. Главарь гневно оглянулся назад – разбойники замерли. Они выдали себя! Рыцарь в берете, возглавлявший тройку, взмахнул рукой, и всадники остановились. Один из них вытащил меч. Затем, придерживая коней, двинулись вновь.

Они ехали медленным шагом…

Главарь понял, что терять время больше нельзя. Он легонько ударил коня шпорами:

– Время пришло – за мной! – шепотом, горячо сказал он. – Герцог – мой!

Главарь первым выехал в свет луны, и ночное серебро четко отпечатало тонкий серповидный шрам – он пересекал левую часть его лица от уголка глаза до подбородка.

– Если вы разбойники, то вложите свои мечи в ножны! – громко выкрикнул рыцарь в берете. – Я герцог Орлеанский! Пропустите нас, и вы будете прощены!

А вся вооруженная ватага уже вырывалась из темного переулка и разрозненно неслась на трех путников. Людовик успел переглянуться с товарищами. Кто мог рискнуть напасть на могущественного вельможу? – обманутый муж? Рыцари, держа в руках мечи, окружив сюзерена, приготовились к нападению.

– Я Людовик Орлеанский, брат короля! – как можно громче выкрикнул герцог.

Главарь банды, опередив других, остановил коня в десяти шагах от герцога.

– Ты нам и нужен! – зарычал он и поднял арбалет. Стрела смотрела точно на Людовика Орлеанского…

Рыцари, телохранители герцога, не знали, кому отвечать – тем, кто через несколько секунд превосходящими силами должен был врезаться в их ряд, или отразить нападение арбалетчика. В это мгновение стрела ударила вперед, но герцог успел дернуть за узду и поставить коня на дыбы. Животное приняло удар на себя и, припав на задние ноги, стало заваливаться назад. Тем временем рыцарь, что ехал от герцога по правую руку, держа меч, уже припустил на обидчика, но тот отбросил левой рукой широченный плащ – и теперь держал второй арбалет. Удара мечом не последовало – стрела пробила шею налетевшего рыцаря и тот слетел с коня – упал под копыта окружавшей их ватаги. Часть ее уже набросилась на третьего рыцаря, что пытался отбить своего хозяина, упавшего вместе со смертельно раненным конем на мостовую.

– Именем короля! – отбиваясь, кричал рыцарь. – Стража, сюда! Жизнь герцога Орлеанского в опасности!

Его ловкий меч уже рассек лицо одному из бандитов, что лезли вперед, мешая друг другу; рассек другому плечо; поразил коня третьего в шею, и тот, бешено заржав, понес, но тут же, сбросив седока, упал, истекая кровью.

Но слишком много было нападавших – рыцаря герцога ударили в бок топором, а меч другого нападавшего ударил ему в шею. И еще один удар топора пришелся на голову…

Людовик Орлеанский отбивался один, прижавшись к стене. Он уже поразил одного из нападавших. Но герцог был без лат, только кольчуга. И поэтому каждый удар, который он не успевал отбить, лишал его сил. В какой-то момент герцог схватился за грудь – он был ранен, но любопытному Этьену, бандиту с большой дороги, показалось, что колдун Людовик Орлеанский хочет воспользовался мандрагорой. Что теперь вся надежда врага только на дьявола, которому он поклоняется!

– Бойтесь мандрагоры! – вопил вооруженный боевым топором Этьен. – Он вызывает дьявола! Бойтесь мандрагоры!

Нападавшие разбойники отступили – герцог держался за грудь!

– Расступитесь! – заорал кто-то за их спинами. – Все – вон!

Точно молния, перед Людовиком вырос человек с тонким шрамом, пересекавшим темное лицо. В руках он держал арбалет. Однажды герцог предсказал близким свою собственную сметь, он видел ее во сне – она подкараулила его на темной улице. Но он никогда толком не верил в собственное предсказание! И вот теперь эта смерть была отчаянно близка – такая неожиданная и бесславная! Помощи ждать было неоткуда. Но он еще крепко держал в руке меч и смотрел на этого человека. Он знал его, но откуда?

Стрела ударила ему точно в грудь, пробив левую руку, пригвоздив ее к телу. Но эта рана была не смертельной – кисть руки и кольчуга смягчили удар.

Зарычав, Людовик Орлеанский пошатнулся…

– На землю его! – выкрикнул главарь бандитов. – На землю!

Бандиты раздумывали, но недолго. Они бросились и повалили герцога, вырвали из его руки меч.

– Топор! – закричал главарь. – Топор мне!

Этьен протянул предводителю шайки оружие.

– Держите его руку! – не унимался тот. – Быстрее!

Здоровяк Этьен наступил герцогу на правую руку.

– Мерзавцы! – хрипел герцог. – Мерзавцы…

Главарь встал на одно колено, быстро склонился над герцогом.

– Ты не помнишь меня?!

Герцог хрипел, он хотел плюнуть тому в лицо, но не смог – задыхался от раны в груди.

– Так помнишь или нет?!

– Мессир де Ба, торопитесь! – закричали сзади. – Охрана может прийти в любую минуту!

– Тогда вспомни моего брата, которого ты приказал сжечь живьем! – выкрикнул ему в лицо наемный убийца. – Жана де Ба! Вспомнил?!

– Бо Клер, черная душа! – хрипло выдохнул герцог.

– Да, Бо Клер! И это меч твоих солдат располосовал мое лицо! Пришло время возмездия! За моего брата, моего хозяина – герцога, и меня!

Это были самые страшные мгновения для Людовика Орлеанского – за все его тридцать пять лет жизни! И многое пронеслось за эти мгновения перед ним. Сгорающие заживо придворные, его друзья и подруги, которые ради маскарада, полуголые, измазались смолой и пугали друг друга, точно дикари, а он, напившись, забыл о предосторожности и случайно запалил многих из них принесенным факелом. Вспомнил покаянную процессию и себя, идущего босиком, в рубище, по февральскому снегу парижских мостовых. Вспомнил вопящего на костре Жана де Ба – некроманта и колдуна, служившего Жану Бесстрашному, которого он осудил и поспешно повелел сжечь. Его брат Жак вступился за брата, и солдаты располосовали тому лицо. Вспомнил соблазненных женщин и обманутых мужей, которые ничего не могли сделать второму человеку в королевстве, а подчас и первому… Но вид изуродованного лица убийцы и занесенный над собой топор заслонил другой человек, которого здесь не было. Хищная физиономия Жана Бургундского, одержавшего верх, победившего в этой схватке, длившейся столько лет!..

– Будь проклят! – все, что успел сказать герцог своему палачу. – Ты и твой хозяин!

Топор ударил сухо, и герцог, чья рука обрубком осталась лежать на мостовой, взвыл – последний раз в жизни. Потому что следующий удар топора пришелся ему по голове. Кровь и мозги растеклись по мостовой, обрызгали сапоги бандита; вторым ударом де Ба разделал голову Людовика Орлеанского окончательно, как разделывают бычью голову для готовки. Обезображенный герцог теперь мало походил на себя.

Главарь бандитов вытащил из ножен меч. Схватив его обеими руками, в кулаки, он пружинисто поднял оружие и, нацелив на грудь погибшего, ударил его уже в остановившееся, мертвое сердце. Теперь Жак де Ба должен был выполнить указание хозяина. Он присел у тела герцога и залез под разорванную накидку и иссеченную кольчугу рукой. Вот он нащупал цепь, за ней – медальон. Мгновение, и тот висел у него на указательном пальце.

Жак де Ба встал и усмехнулся:

– Сокровище герцога Орлеанского! Вот чего ты боялся, Этьен!

Любопытный здоровяк плюнул в сторону покойного.

– Обшарьте его, все, что найдете – ваше, – пряча в карман медальон, кивнул предводитель.

Подручные в считанные секунды сорвали с пальцев покойного перстни, едва не сцепились из-за обрубка руки – им завладел здоровяк Этьен и не хотел делиться. Сделав свое дело, оставшиеся в живых разбойники переглянулись. Какой гиене не хочется вцепиться зубами в мертвого льва, только что ломавшего хребты их сородичам! Не долго раздумывая, у кого был меч, у кого топор, они набросились на тело герцога и азартно искромсали его на куски.

– Хватит! – окриком прервал пир своих коршунов Жак де Ба. – Дело сделано… Заберите наших людей, кто еще жив, остальным разбейте лица: никто не должен их узнать, и уходим. Живее!

Разбойники, собираясь наспех, зло поглядывали на еще недавно могущественного человека, который если кого и боялся, то только Господа Бога, хотя в это мало кто верил. А нынче похожего на безжалостно забитое животное.

…По дороге на восток, в сторону далекой Лотарингии, ехали две кареты и конный эскорт. Не менее недели предстояло путешественникам месить осеннюю грязь до границ герцогства Барского, только на ночь оставаясь в замках, вельможи которых были преданны Орлеанскому дому. И там еще дня три до земель Арк-ан-Барруа.

– Как девочка? – на рассвете, поравнявшись с окном кареты, серьезно, точно он был ее отцом, спросил Карл у выглянувшей старшей кормилицы, заспанно смотревшей на окрестности.

– Спит, монсеньер, – почтительно ответила служанка королевы. – Ангелок, да и только.

Она поинтересовалась у юного герцога, скоро ли будет остановка, и тот ответил утвердительно. Любые опасности могли встретить на пути юного Карла Орлеанского. Но он поклялся довести до места в целости и сохранности сводную сестру, едва лишь увидевшую свет. Поклялся отцу, которого уже не было в живых…

4

За ночь королева передумала многое. Куда подевался ее возлюбленный? Он обещал вернуться – только проводить за ворота их маленькую Жанну и вернуться! Другая приветила его? Нет, не мог он променять ее на другую женщину в эту ночь! Поступить с ней так подло, низко. Только не это…

Но уже скоро, глядя на ночные улицы города из окна своей спальни, женским сердцем королева почувствовала: что-то случилось!

А едва рассвет коснулся крыш столицы, дворец Барбетт проснулся. На Старой Храмовой улице была кровавая стычка! Много убитых! Трупы обезображены, особенно один.

Изрублен на куски.

Королева, так и не сомкнувшая глаз, затрепетала. Как он был одет, этот человек? Ей сказали – кольчуга, теплая накидка, рядом лежал роскошный меховой плащ. Все пропитано кровью. А был ли синий берет, расшитый золотыми лилиями? Да, был. Он лежал в стороне. Королева не желала верить услышанному. Но стража доставила ей этот берет и золотую серьгу, которую в кровавой жиже, оставшейся от головы убитого, разбойники упустили. Королева закрыла лицо руками и лишилась чувств.

К месту преступления в окружении конной охраны торопился герцог Беррийский – дядя короля и его опекун. Светало. Громко стучали копыта полутора десятков лошадей по ночной мостовой. Ему только что сообщили о бойне на Старой Храмовой улице. Ночные бои нередко случались на улицах Парижа. Рогатый муж мстил любовнику, возвращавшемуся от его жены. Просто шайка разбойников подкараулила кого-то. Или это была вендетта между враждовавшими дворянскими семьями. Но герцогу Беррийскому сообщили, что королева признала вещи одного из убитых – берет и серьгу. И то, и другое, по ее словам, принадлежало его племяннику Людовику Орлеанскому. А кому, как ни Изабелле Баварской, знать такие подробности! Всего три дня назад он и королева мирили Людовика с Жаном Бургундским в соборе Парижской Богоматери. Так неужели – Жан? Но они причастились одной облаткой, обменялись медальонами со своими инициалами и поклялись в вечной дружбе! Неужто – клятвопреступление?

Такую новость поистине можно было сравнить с землетрясением, извержением вулкана. Такое событие могло изменить судьбу всей страны – и не в лучшую сторону. Герцог Беррийский торопился. Только бы все оказалось ошибкой!

Квартал был предусмотрительно оцеплен. Несмотря на то что светало, везде стояли стражники с факелами. На месте преступления уже находился прево Парижа Эдмон де Тиньоевиль.

Герцог Беррийский спешился. Картина, представшая взору вельможи, поразила его. Кровавая баня! Шесть или семь трупов, он так и не разобрал, укрытые плащами и дерюгами, лежали на мостовой. Но только на одного был наброшен дорогой, подбитый мехом плащ, окровавленный – и только он не отпускал внимание…

– Монсеньер, – приветствовал важную персону прево столицы. – Открыть! – бросил он солдатам. – И больше огня! Факельщики!

Богатый плащ стащили с трупа, и прево вопросительно посмотрел на вельможу. Герцог Беррийский приблизился, прищурил глаза и… замер.

– Это Луи, – сказал королевский опекун. Среди солдат пошел ропот. Пораженный до глубины души, вельможа недоуменно покачал головой: – Это герцог Орлеанский – сомнений нет…

Взгляд герцога Беррийского и прево Парижа встретились.

– Кто, по-вашему, мог совершить такое злодеяние, монсеньер? – спросил де Тиньоевиль.

«Возлюбленный брат мой, Людовик, прости меня и прими от меня заверения в вечной дружбе!» – и сейчас в ушах королевского опекуна звучал голос Жана Бургундского.

– Даже представить не могу, у кого хватило отчаяния посягнуть на брата короля, – ответил герцог Беррийский. – Но я надеюсь, что вы приложите все усилия, чтобы найти его убийц. И я уверен, что ваши полномочия для этого дела должны быть особенными.

– Конечно, монсеньер, – едва заметно поклонился прево.

«Вот так приходит война», – думал дядюшка двух враждовавших племянников, один из которых этой ночью был зверски убит на мостовой Парижа.

Изрубленное тело герцога, найденное в луже свежей крови, среди других трупов, отнесли в ближайшую церковь Блан-Манто и отдали в руки священников.

Весть разнеслась по Парижу мгновенно. Друзья герцога Орлеанского пылали гневом, враги – затаились. Любое злорадство в эти дни могло быть жестоко наказано.

Простые горожане трепетали – слишком много перемен пророчило это событие! Об убийстве говорили шепотом: охота на преступников была объявлена. С молчаливого соизволения короля, которого в очередной раз оставил разум, и по приказу королевы Франции и герцога Беррийского охоту возглавил прево Парижа, давший слово покарать преступников. Двор требовал найти и со всей строгостью наказать убийц Людовика Орлеанского. Громче других требовал наказания Жан Бесстрашный.

Похороны были назначены на 25 ноября…

И вот, траурная процессия текла темной неспешной рекой по улицам Парижа. Гроб несли в родовую усыпальницу Герцогов Орлеанских – в монастырь целестинцев.

Королева была так бледна, что, казалось, она вот-вот испустит дух. У гроба шел кривоногий Жан Бесстрашный, в черном одеянии, и плакал горькими слезами. Позже поговаривали, что от него пахло луком, потому что слезы градом текли из его глаз, и он размазывал их по некрасивому лицу. А в его парижской резиденции, в ларце, за семью замками, сейчас хранился амулет убитого Людовика. Жан Бесстрашный боялся к нему прикасаться – а вдруг мандрагора будет мстить за смерть хозяина? Но избавиться от нее он тоже не решался. Дядюшка Жана Бургундского, герцог Беррийский, время от времени поглядывал на племянника, но не произносил ни слова.

– Возлюбленный брат мой! – громко восклицал герцог Бургундский, ловя на себе испытующие взгляды придворных. – Зачем ты оставил нас? Куда ушел? Где те злодеи, что убили тебя? Господь покарает их!

Аристократки Парижа одели траур. Многие горевали всем сердцем, другие – злорадно усмехались, но про себя. Но мужья и первых, и вторых, также одетые в траур, ликовали.

Настоящим делом в эти дни занимался только один человек – прево Парижа Эдмон де Тиньоевиль. У одного из убитых разбойников, лица которых были изуродованы, были особые приметы. Не хватало трех фаланг на трех пальцах левой руки и правого уха. Потрепал кто-то негодяя! Назначили денежную премию за опознание, и люди прево бросились в самые «темные» уголки Парижа. И трущобы заговорили. Двое сомнительных личностей опознали в разбойнике некоего Жиля Забияку, отчаянного парня, что подрабатывал на большой дороге головорезом. Свидетелей опрашивал сам прево де Тиньоевиль. «А есть ли родственники у этого Забияки?» «Нет, он сирота, монсеньер», – отвечали те. «А друзья?» «Друзья были! Самый близкий – Этьен Громила. Их водой не разольешь! Где один, там и другой!» «И чем занимался этот Громила?» «Да тем же, чем и Забияка, монсеньер». «И как же его найти, Этьена Громилу? – Прево вытащил из кармана плаща туго набитый кошелек. – Где он бывает, где мог спрятаться в случае опасности?» Двое сомнительных личностей переглянулись – они уже предвкушали сладкую жизнь!

Спустя несколько дней в одной из дешевых парижских таверн, где собирается разный сброд, отыскали Этьена Громилу, пьяного до беспамятства, разбогатевшего, как сказали его собутыльники, и доставили прямиком в камеру пыток. На дыбе он сознался, что участвовал в ночном нападении на трех рыцарей. Но кто они – он не знает. Тогда его сняли с дыбы и положили на решетку, под которой палач раздувал мехами огонь. И вот тут уже, покрываясь поджаристой корочкой, Этьен Громила сдался. Выдал всех и вся. Рыцарь, за которым они охотились, был герцогом Орлеанским, а главарь бандитов – подручный герцога Бургундии.

Прево сообщил герцогу Беррийскому, что кровавые следы тянутся ровнехонько к парижской резиденции Жана Бургундского. Королеве подробности сообщать не стали: она – женщина, тем более пока еще облаченная огромной властью, и могла наделать глупостей.

Герцог Беррийский решал важную дилемму. А именно: в Париже было две главные силы – Орлеан и Бургундия. Глава Орлеанского дома убит. Его не вернешь. Король давно не в счет. А после смерти Людовика – и королева. Карл Орлеанский слишком молод, чтобы стать достойной опорой своей династии. Убийцы его отца в любой момент могут дотянуться и до мальчишки… А вот Жан Бургундский – по-прежнему могущественный вельможа, мстительный и коварный. И очень богатый! Сильнее его – только единодушие Королевского Совета.

Прево Парижа господин де Тиньоевиль настаивал на свободном проникновении полиции в любой дворец столицы – невзирая на лица. Герцог Беррийский и жаждавшая мести, но мало осведомленная о подробностях трагедии королева согласились. В этот же день на совете герцог Беррийский отозвал племянника в сторону и произнес голосом палача:

– Нам обо всем известно, Жан.

Тот вспыхнул до корней своих редких волос:

– О чем?!

И тогда дядя, сурово прихватив края своего роскошного плаща, подбитого соболиным мехом, спросил прямо:

– Это ты приказал убить Людовика?

На этот раз низкорослый Жан побледнел и узкие губы его задрожали:

– Как вы могли подумать, дядюшка?! – едва сумел произнести он.

– Ты приказал? – повторил безжалостный вопрос герцог.

Жан Бургундский понял, что тайное стало явным, и ему не отвертеться. Он стал еще бледнее. Взгляд его дяди был неумолимым.

– Я приказал, – выдохнул он. Отчаяние уже душило сознавшегося преступника. Жан ухватил герцога Беррийского за подбитый мехом рукав. – Бес меня попутал! Дядюшка!! Бес попутал!

Но тот только сокрушенно покачал головой:

– Твой благородный дед плачет на небесах! Его внук – клятвопреступник и братоубийца… Беги из Парижа. Лети, как ветер. Я предупредил тебя. Но это все, что я могу для тебя сделать. Беги сегодня же. Сейчас же!

…И герцог Бургундский бежал. Он летел как ветер, или почти как ветер, потому что был обременен прихваченным из своего парижского дворца добром.

Он уже точно знал, что не вернется…

В те же самые дни в Париж возвращался Карл Орлеанский. Гордый тем, что выполнил волю своего отца, юный герцог вспоминал недавнюю встречу новорожденной принцессы с ее назваными родителями. Они приехали в поместье д’Арков ночью, когда пели первые петухи. Их ждали, и потому встретили с факелами.

Жак д’Арк, этот захолустный вояка, поклонился юноше и произнес: «Добро пожаловать, благородный принц!» Затем няньки внесли девочку в дом, и уже там жена д’Арка взглянула на лицо той, что отныне должна была зваться ее дочерью. «Отец и королева приказали заботиться о девочке так, точно в ней вся ваша жизнь, – строго сказал юноша. – Это слова его высочества герцога Людовика Орлеанского». «Она будет нам дороже наших детей», – сказала Изабелла де Вутон, жена Жака д’Арка. «Мы будем беречь ее как зеницу ока», – поклонился ее муж.

Дело было сделано, и теперь Карл мог вернуться обратно. Перед Парижем он надеялся сделать круг и заехать в Блуа, к матери. Карл Орлеанский старался как можно чаще навещать ее – Валентине Висконти не хватало придворной жизни. Выброшенная из столицы жестокой родственницей – королевой Изабеллой Баварской, герцогиня коротала свои дни за чтением книг, музицировала и воспитывала детей.

5

Прошло уже три недели, как замок Шатонёф-сюр-Луар затаился. Скорбной тишиной наполнилось все. Здесь говорили шепотом даже днем.

В своих покоях, в кресле сидела женщина. Одетая в полупрозрачную шелковую рубашку до пят, она сжалась в этом кресле в комок, подтянув колени к подбородку. Ее длинные темные волосы были распущены и закрывали пол-лица. Черные выплаканные глаза смотрели в пустоту. Они ничего не видели – были слепы.

Дверь в покои приоткрылась, осторожно вошла служанка.

– Госпожа… – тихо проговорила она.

– Уходи, я никого не хочу видеть… Никого.

– Прибыл его высочество, ваш сын Карл…

Это имя заставило женщину немного ожить:

– Оденьте меня.

Если бы Валентина Висконти не боялась кары Господней, то приняла бы яд. Зная о похождениях Людовика, она принимала его таким, каким он был, и безоглядно любила. Когда-то их роман был одним из самых ярких романов в королевстве. Валентина Висконти числилась самой желанной невестой в Европе, ее приданое было огромным, красота – необыкновенной, а природный ум и богатство души считались выше всяких похвал. Правда, она была кузиной своего жениха, и для свадьбы им понадобилось разрешение папы римского.

При дворе Валентина сразу приобрела огромный вес – ей помогали врожденный интеллект, утонченность вкусов, способность вести беседу на нескольких европейских языках и умение играть на арфе. А главное… ее присутствие благотворно сказывалось на самочувствие короля. Это замечали все придворные. Да и безумный король, когда приходил в норму, не отпускал ее от себя! Он млел от одного ее голоса! Изабелла Баварская бесновалась. У нее не было талантов Валентины Висконти, она уступала ей в красоте. И потом, мать Валентины была французской принцессой, дочерью короля! Двор все более влюблялся в ненавистную итальянку…

В одно из продолжительных умственных затмений своего мужа, Изабелла Баварская, заручившись поддержкой бургундского лагеря, обвинила Валентину в колдовстве и черной магии.

– Она насылает порчу на моего мужа – вашего короля! – на Королевском Совете во всеуслышание заявила двадцатипятилетняя королева Изабелла Баварская. – Карл Шестой, милостью Господа король Франции, зависим от нее! Она пользуется его болезнью! Но это еще не все! Она пыталась отравить моего мальчика, дофина, яблоком, пропитанным ядом!

Дофину и впрямь тогда не здоровилось. Нанося удар по Валентине Висконти, бургундцы били по Людовику Орлеанскому, в то время не ладившему с ревнивой королевой. В перспективе они надеялись совсем избавиться от него…

Людовику ничего не оставалось, как пойти на компромисс. Он согласился отстранить свою жену от двора, а позже Валентине Висконти пришлось уехать и дальше – на Луару.

Изабелла Баварская торжествовала…

И если теперь, в 1407 году, что и объединяло двух женщин, двоюродных сестер, ровесниц, так это общая скорбь – о потерянном любовнике, друге и муже. Одна горевала в Париже, во дворце Барбетт, другая – в Шатонёф-сюр-Луар, на землях, принадлежащих Орлеанскому дому.

Карл Орлеанский вошел в покои матери потрясенным и сраженным страшной вестью. Это был удар ножом в спину, но не смертельный – с этим ножом ему предстояло жить дальше! Помнить об этом и мучиться болью – каждую минуту, во сне и наяву. Валентина держала на руках четырехгодовалого светловолосого мальчика. Он улыбался, не понимая, что к чему. Мальчиком был незаконнорожденный сын Людовика Орлеанского и Мариетты д, Ангьен, фрейлины королевы и лучшей танцовщицы, прозванной при дворе «красавицей с короткими волосами», которую не смог пропустить любвеобильный герцог. Два года назад Мариетта внезапно умерла, и Людовик привез сына доброй жене – Валентине Висконти. «Какой ангелочек! – воскликнула она. – Можно подумать, что его у меня украли. – Тогда она взглянула на мужа. – Я с радостью стану ему матерью!» Она взяла мальчика на воспитание и ничем не отличала его от своих детей. Кроху звали просто – Жан, Орлеанский Бастард^[9].

Со слезами на глазах Карл бросился к матери и упал перед ней на колени.

– Какое горе, Карл, – только и смогла проговорить она.

– Матушка, Господи, матушка, – уткнувшись лицом в ее колени, повторял юный герцог.

Весть о том, что убийство Людовика Орлеанского подстроено его бургундским кузеном, уже стремительно распространялась по Франции.

– Мы поедем к королю и потребуем отмщения, – стараясь совладать с чувствами, понимая, что нужно быть сильной, гордо проговорила Валентина. – Карл Шестой услышит меня!

6

Добравшись до города Лилля, Жан Бургундский отдышался. Там же, в Лилле, он собрал всех своих вассалов. Они рукоплескали своему сюзерену. Что могло быть похвальнее, чем убить Людовика Орлеанского? Одним ударом отсечь голову грозному противнику!

И тогда Жан Бургундский задумался: а чего он, собственно, боится? Король – безумен, королева – уязвима. Он найдет на нее управу – слишком много водится за ней грехов! Есть еще Карл Орлеанский и Валентина Висконти. Но его дядюшка герцог Беррийский и весь двор будут на стороне сильного.

А он – сильная сторона!

Жан Бургундский вызвал к себе францисканского богослова Жана Пети, известного своими победоносными дискуссиями.

– Я хочу не только королевского прощения, – сказал он богослову, – но оправдания! – Аппетиты его к тому времени уже разгулялись не на шутку. – Франция должна поблагодарить меня за то, что я избавил ее от тирана, желавшего не только расправиться со своим братом, законным королем, но уничтожить его детей и сесть на его трон! – Жан Бургундский весело развел руками. – Ваша работа будет вознаграждена поистине с королевской щедростью! Главное, – мрачнея, добавил он, – вам должны поверить, мэтр Пети!

Францисканец поклонился.

В документе, который был сочинен в рекордно короткие сроки, Людовик Орлеанский обвинялся как «чернокнижник и колдун, который с помощью магии и по наущению дьявола навлек на короля, Карла Шестого Валуа, безумие, а также хотел отравить дофина и стать королем». Но это было еще не все! Жан Пети утверждал, что Людовик Орлеанский – тиран, желавший узурпировать власть, а убить тирана – не зло, а благо!

В те дни, когда сей славный документ распространялся по всей Франции, в Париж прибыли Валентина Висконти и Карл Орлеанский. Они предстали перед королем во дворце Сен-Поль.

Карл Шестой сидел на троне, волосы его спутались, замутненный взгляд терялся в пустоте залы. Король был подозрительно неподвижен; казалось, он боялся пошевелить и пальцем.

Валентина Висконти бросилась на колени перед своим царственным кузеном:

– Ваше величество! Ваш родной брат Людовик, единственный брат, – подло убит! Его труп был иссечен на куски и брошен на мостовой! И сделал это все – Жан Бургундский! Он сознался в своем преступлении! Мы, я – вдова убитого, и его сын – ваш племянник, просим королевского правосудия! Накажите преступника! Предайте его суду!

Карл Орлеанский, бледный и притихший, стоял в стороне. Он не мог отвести глаз от своего дяди. Тот походил на птицу, уснувшую в клетке. На птицу, которой ни до кого и ни до чего нет дела.

– Ваше величество! – рыдая, воскликнула Валентина Висконти, – государь! Будем ли мы услышаны?

Король по-прежнему смотрел над головой свой кузины – в пустоту. Неожиданно он шевельнул рукой и поднял ее; очень осторожно, точно боясь удариться о невидимую преграду, король поднес руку к лицу; медленно выставив указательный палец, он коснулся им бледных губ:

– Тсс! – тихо сказал король. – Я тонкий стеклянный сосуд, милая женщина. Разве вы не видите? Если вы будете так сильно плакать, я не выдержу и расколюсь на мелкие части. Осколков даже не соберете. А ведь я очень красивый сосуд, не так ли?

– Ваше величество, – в отчаянии пробормотала Валентина Висконти. – Ваше величество, Господи…

Но Карл Шестой настойчиво повторил:

– Тсс! Ступайте и не тревожьте меня. Ступайте…

Карл Орлеанский опустил глаза. Велико было отчаяние в его душе! Король был их надеждой, но до него не достучаться. Оставалась королева. Всего месяц назад она так радушно принимала его. Пусть королева, его теща и тетка в одном лице, ненавидит его мать, но она должна помочь ему! Юноша взглянул на безразличного ко всему дядю, на мать, склонившую голову перед безмолвным и безумным государем. Ведь Изабелла Баварская любила его отца! И он только что доставил по назначению их маленькую дочь – Жанну. Он бы погиб за нее, если было бы нужно!

В это же самое время послы Жана Бургундского вели переговоры с Королевским Советом о прощении герцога и признании его невиновным. Герцог Беррийский, возглавлявший совет, понимал, что ему рано или поздно придется принять условия племянника. Но было необходимо согласие королевы. Положение оказалось сложным! Именно сейчас голос Изабеллы Баварской мог стать решающим на чаше весов – остаться Жану Бесстрашному преступником в глазах французов или благодетелем королевства.

И именно сейчас во дворце Барбетт королева принимала гостя.

– Видите ли, ваше величество, – облаченный в доспехи, в плаще, подбитом мехом, говорил он, – у вас нет выбора. Людовика Орлеанского больше нет. Заступиться за вас некому. Вы – одна. Двор не любит вас. Он только и ждет, когда вы оступитесь. И стоит королю прийти в себя, как все ваши… романы станут известны ему в подробностях. Карл Шестой Валуа не простит вам. Вы стоите перед выбором: быть по-прежнему королевой и стать верным другом и союзником герцога Бургундского, или – оказаться над пропастью…

– А если я сейчас же прикажу схватить и казнить вас? – бледная от страха и гнева, процедила Изабелла Баварская.

– Вряд ли вы это сделаете, ваше величество. Я не буду лукавить. Герцог Бургундский расправился со своим врагом – Людовиком. И то же самое он сделает с вами. Герцог просил передать вам, что не остановится ни перед чем…