Читать книгу: «Полёт японского журавля. Я русский», страница 7

Михаил отвлечённо махнул рукой.

– Знаю, знаю, по первой на охоте всегда хочется стрельнуть в зверя, и всегда новичкам в этом деле фартит. Это ж надо, в первый день, только на место встали, а он тут как тут. Но посуди сам, от дома мы отмахали, почитай, вёрст пятнадцать, а дорога не прямая, сопки да распадки. И чего бы мы с ним делали? Кое-что, конечно, взяли, а большую часть кому? Грызунам? Воронам? Такого быка воронам? Нет, не дело это. Зимой, тогда самое оно. Развесил мясо на сучьях, ветками закрыл, от ворон, и носи, сколько хочешь. Не пропадёт до весны. И всё равно нет такой нужды, красавца такого убивать. Теперь понял, почему я не дал тебе стрелять?

Михаил удовлетворённо кивнул, испытывая приятное расслабление от осознания дедовой науки.

– Охота не добыча, это поиск добычи. Когда убьёшь зверя, особливо крупного, такое, бывает, равнодушие овладевает, что самому себе стыдно становится. А этот пусть бегает, осенью гон будет, кому маток крыть, как не такому. Не наша это добыча была. А на еду мы ещё настреляем, за это не волнуйся. Погоди, такой азарт захлестнёт, что про всё забудешь.

– Дядя Тимофей, для чего ты позвал меня в тайгу? Не для охоты же. Ведь самому столько ходить по тайге трудно, – долго не решаясь, всё же спросил Михаил.

– Позвал? – Молчание старика было предсказуемым. Он всегда делал паузу перед тем, как ответить, и всякий раз Михаил замечал в глазах не отсутствие ответа, а колебание, делиться или не делиться им. – Зачем, говоришь. Охота не главное, верно. Ждал я тебя, Миша. Все эти годы ждал. И когда ты появился в темноте, я не удивился. Конечно, это было неожиданно, но это другое. Ты не думай, что это от одиночества. Мне уже люди в тягость, хотя, одному тоже не мёд на белом свете. Люди ведь, они как дети, их либо к сердцу подпустить к самому, либо на расстоянии выстрела держать. Ты, гляжу человек особый, в душу не лезешь, и вроде как, тепло в тебе есть, и не скупой ты на это тепло. Недаром тебя Ядвига приметила. Она людей понимала. Горя пережила много, оттого и понимала. Вот и тебя приметила среди заключённых, а такой случай особый. Но не о ней говорю, хотя тебе эта тема дорога. Ждал я тебя с вопросом, но пока задать его не могу, не время. А в тайгу потянул тебя, в том, может быть, мой шкурный интерес, хотя мне уже ничего не надо. В этой жизни у меня было всё. Ты же помнишь, какую микстуру тебе давала Ядвига, когда тебя бревном стукнуло. Одной ногой тогда ты в могиле был, а может и двумя. Я за тем лекарством двое суток шёл. Шибко боялся, что не отыщу. Но нашёл всё же.

– Мы туда идём?

– Туда. Завтра к вечеру придём. Хочу, чтобы у тебя было это… Да и мне оно лишним не будет. Каменным маслом его охотники называют. Когда-нибудь и тебе оно пригодится, как мне тогда.

– Но вы же для меня тогда старались.

– Не только. От меня ждали помощи, а что я мог дать? Кабы не это средство, не помог бы.

– Расскажи про то, как вас в Порт Артуре… – Михаил не нашёл нужных слов, чтобы закончить мысль, но старик его понял.

– Это тебе Ядвига выдала мой секрет? Просил её молчать. Ладно, на неё не сержусь. Ты ведь японец, и сейчас думаешь, что передо мной сидит тоже японец. Ведь так?

– Так, – неуверенно произнёс Михаил. В этот момент вдруг залаяла собака. До этого она чуть поскуливала, поглядывая то на людей, то в густую темноту.

– Кажется, к нам гость, – тихо произнёс старик, поднимаясь. А ну, Миша вон ту валёжину, и всё, что горит, наваливай в костёр, а то он совсем погас. Чую, ночь будет неспокойная, а причиной тому наша Белка.

– Кому же нужна наша собака?

– А ты не догадываешься? С кем век не дружат собаки?

– С кошками.

– Верно. Это тигр, или что-то вроде него. Не дай бог.

– Что же нам делать?

– Время покажет. У тебя кажется, был фонарик. Это хорошо, что он у тебя есть. Давай-ка посветим, глаза у кошек зеленоватым светом горят, не так как у других. Может и высветим.

Михаил блеснул лучом по кустам, и тут же, среди деревьев сверху полыхнули, словно фары, два пучка света.

– Видал? Вон она? На сук забралась бестия.

– Кто это? – едва ли не прокричал Михаил от волнения.

– Не бойся, рысь это. Та ещё воровка, но мы её пугнём сейчас. У меня холостой есть. Давай ружьё. Пусть знает, что это наша территория.

Выстрел пронёсся отголосками эха, собака залаяла, и в ту же секунду послышался шлепок мягких упругих лап о землю и резвое бегство непрошеного гостя.

– Вот так, теперь можно до утра спать спокойно. Но костёр будем поддерживать, пока не рассветёт. Пока ты подежурь, а как сморит на сон, меня толкнёшь. – Старик постелил свою подрубленную шинель на приготовленную для этого лежанку, немного поворочался, и вскоре заснул. Сон его был тихим и спокойным, как у ребёнка. Михаила удивило, как быстро произошла смена настроения старика, как остановился ход его мыслей, словно кто-то умышленно всполошил обитателей поляны, чтобы закрыть ненужную и непростую тему.

Он ещё долго сидел, глядя на огонь, словно растапливая накипевшее в душе. Перед глазами проплывали образы ушедших людей, звучали их забытые слова, он понял, что это уже ему снится. Последним усилием воли он открыл глаза, и осознав, что сон едва не сломил его, вскочил на ноги. Натаскав из глубины поляны сушняка, он соорудил над костром что-то вроде пирамиды и снял с себя сапоги и всю одежду, оставшись в одних штанах. Новое незнакомое чувство заполнило всё его тело: огонь, ночная прохлада и стена тёмного леса вокруг возбудили в нём странное чувство. Особой, даже сказочной картиной выглядела поляна со стороны, когда испытывая волнение и страх, Михаил отходил от костра, надолго задерживая взгляд на этом мизерном пространстве среди тёмной и непроницаемой тайги; всё выглядело сказочной декорацией. Незаметно костёр разгорелся, вызывая в душе ответную реакцию: это был восторг. Он даже испугался, что огонь перекинется на лес; это был уже не просто костёр, а факел, искры которого улетали высоко в небо и там исчезали. Огонь постепенно утихомирился, шипели сырые валёжины, потрескивали сучья, а Михаил всё больше проникался чувством благодарности к человеку, который привел его на эту поляну. Жар костра словно выжег из него накопившуюся боль. Он подумал, что впереди ещё будет много таких костров, и его путешествие только начиналось. Лёжа в отдалении, и глядя на языки угасающего пламени, Михаил успокоился, сон стал заполнять его сознание, сквозь него он видел, как бесшумно поднялся старик, подкладывая в костёр сухих веток, это было сказочное действо, вызвавшее в нём волну удовлетворения и благодарности к старику. Как и всегда, он не заметил как явь превратилась в сновидение, глаза наконец, сомкнулись, и до самого утра он уже видел одни только сны – как он летит среди полей, словно большая птица, а вокруг всё усыпано белыми и розовыми цветами.

Когда он проснулся от толчка в плечо, то почувствовал пронизывающее чувство блаженства во всём теле. За всю жизнь не было у него такого сна, тело словно гудело изнутри, в суставах не чувствовалось усталости, в них была сила и желание идти вперёд и только вперёд.

– Хорошо спишь, однако, не добудишься тебя.

Костер уже потрескивал от новых дров, закипал котелок, скулила собака на привязи в предчувствии дороги, небо было ясным. – Погоди, набегаешься ещё, – разговаривал с Белкой старик. – Наешься за день мышей, не волнуйся. Отпусти тебя сейчас, потом и не докричишься. А к обеду явишься вся в репеях. А на кой ты нам такая красивая.

Они быстро поели остатки копчёного мяса, запивая зелёным бульоном, правда в котелке ещё плавало несколько грибковых ножек и шляпок, поскольку старик успел с утра, как он выразился, пробежать по кустам.

– Вот так, паря. Не ленись в тайге, и никогда не помрёшь с голоду. Идёшь, и смотри, ягоду по дороге собирай, всё, на что глаз упадёт, только не останавливайся надолго, иначе не дойдёшь куда шёл. Ну, в путь, что ли.

Он встал, перекрестился на все четыре стороны, делая неглубокие поклоны, словно благодарил кого-то за ночлег. Когда Михаил уже в пути спросил, к кому он обращался, дед Тимофей лишь странно повел глазом, и приставил к губам указательный палец, давая понять, что о подобных вещах не принято спрашивать. Потом расхохотался и пошёл быстрей. Дед был весёлым и порой непредсказуемым.

Они уходили всё дальше от жилья, поднимаясь в самые отроги хребта. Пушистые макушки кедров россыпями укрывали склоны зелёных сопок, здесь они были в недосягаемости от пил и топоров, гулял ветер, заставляя шуметь верховой лес, а они всё шли и шли. Михаил крепко сжимал в руках ружьё в ожидании добычи. Ею были рябчики и горлицы, перелёты которых вызывали в нём неописуемый восторг и азарт. Трёх он уже успел подстрелить, и теперь в мешке лежал и обед, и ужин. Дед Тимофей довольно поглядывал на своего ученика и всё время подгонял его вперёд. Выйдя на небольшую таёжную речку, они сделали окончательный привал, старик тут же достал снасти и через считанные минуты уже отправился ловить рыбу. Пока закипала вода, он успел наловить хариусов, объясняя Михаилу, как их быстро и правильно приготовить. Оказалось, что их вовсе не надо варить, а лишь присолить, и к утру рыба будет такой, что «за уши не оттянешь», – как выразился Тимофей. Они сварили похлёбку из трёх горлиц и одного рябчика, и оказалось, что вкусней этой еды нет ничего на свете.

– Сильно едой не увлекайся, – предупредил старик, отодвинув котелок. – Сытость мешает всему. Всегда будь немного голодным. Для этого надо включить волю. Всегда оставляй место для желаний тела, а без них жизнь не интересна. Сытый человек уже ничего не желает, он только думает о еде, это рабство.

Слова потрясли своей простотой и суровостью. Михаил неуверенно положил ложку, поглядывая на старика. Тот рассмеялся.

– Напугал я тебя, паря, все мозги запудрил. Правда, вкусно вышло, а я тебя ругаю.

– Я наелся, правда, – словно извинялся Михаил, поймав себя на обжорстве.

– Ладно, ладно, с кем не бывает. Организм требует. Погоди пару часов, опять поешь, еда только вкуснее будет.

Снова была ночь, длинная и звёздная. Они стояли лагерем перед большим хребтом, подковой огибавшим их становище, и весь он сплошным ковром был укрыт кедровыми деревьями. С утра в лесу было прохладно и чисто, мягкий мох делал ходьбу неслышной и упругой. Дед Тимофей медленно поднимался по ряжу, вспоминая путь. В одном из сырых распадков они быстро нашли каменное масло, это был налет действительно маслянистого, немного сероватого вещества, внешне очень похожего на обычную гашеную известь. На камнях, покрытых этим налетом, всюду были следы зубов животных. По словам старика, ими были в основном копытные. Они и грызли и лизали эти камни, и сходились в это место отовсюду. Набрав, как выразился старик, для внуков и правнуков, они снова вернулись к речке, съели всех солёных хариусов, доели вчерашних рябчиков и тронулись в обратный путь. Путь этот не был лёгким для Михаила, ноги его от непривычки болели, мешали ходьбе свежие мозоли, но в душе было легко и радостно. Но чем ближе подходили они к жилью, тем заметней была грусть на лице старика. Он всё больше молчал, лишь изредка указывая новичку места, куда ходить не следует.

– Буреломы, глухие распадки, чистые леса, влекут только дураков, – учил старик. – Выбирай путь между, держись всегда края, границы, и тогда зверь сам выйдет на тебя. В любом деле не лезь в гущу, и не выходи на открытое. В одном случае ты ничего не увидишь, в другом увидят тебя первого, и тогда добычей будешь ты сам.

– Ты воевал? – Спросил Михаил в последнюю ночь их путешествия, когда они сидели у костра. Старик долго не отвечал.

– Война не тема для душевной беседы, парень. Пока ты молод, тебе интересно, потом понимаешь, что всё это только для романов. Я воевал, куда б я делся, коли казаком родился. За белых воевал, и за красных тоже. И везде меня вела чья-то рука. Нас толкают воевать, и любуются тем, как мы умираем. Ты всё это когда-нибудь пройдёшь. Вот, смотри, – старик расстегнул рубаху и повернулся спиной. – Вот, что остаётся от войны.

Шрамы потрясли Михаила, он молча опустил голову.

– Это паря видимая сторона, цена её невысокая. – Старик неожиданно снял с шеи красноватый медный крестик. – Это тоже память о войне, только внутренней, когда она навсегда поселяется в твоём сердце. Был ведь у меня друг когда-то, и война нас захотела сделать врагами. Но она только развела нас по разным дорогам. Давно это было, очень давно. Вот таким был, как ты. Мне не захотелось забывать о нём, и тогда я предложил ему свой крест в обмен на его, перед тем, как разминуться в жизни. Он тогда подался к красным, а я к своим.

От этого рассказа в горле у Михаила пересохло. Он достал свой крест и протянул старику. Глаза старика блестели.

– Думал, когда это случится. Ждал момента, чтобы спросить, откуда у тебя этот крест, но почему-то слов не находил. А ты сам их нашёл. – Старик взял крестик и сжал его в ладони. Глаза его лучились. – Ваня, Ваня… Вот и встретились через столько лет.

– Его звали Ваня? Но мне его дал Ли Вей. Он китаец.

Старик кивнул, разглядывая и поглаживая крестик. – Ли Вей, значит… Имя-то он мог придумать себе любое какое угодно. Ваня его русское имя. Крестили его с ним.

Когда снова встали на ночлег, Михаил рассказывал о Ли Вее. Последний отрезок пути они провели в молчании. Сразу по приходу растопили баню. Спал Михаил крепко и долго. С утра заморосил дождь, и в доме до последнего было сумрачно.

– Погода плачет, – сказал Тимофей, даже не заглядывая в окно. Сидя на небольшой табуретке, ближе к свету, в своих допотопных очках, он чинил сапоги, в которых Михаил ходил в тайгу. – Глянь-ка, кожа-то никудышная, одного раза хватило. Вот что значит, шили зэки. – Он вопросительно глянул на гостя и снова углубился в шитьё, протягивая шилом нить сквозь слои кожи. – Приедешь аль нет в другой раз, они ещё сгодятся. А кому ещё, такой размер.

Михаил сидел напротив и смотрел в светлый проём окна. К русской печке была пристроена небольшая печурка, наподобие буржуйки, сделанная из небольшой железной бочки, на ней уже закипал чугунок.

– Ну что, может, опрокинешь стопочку, на посошок?

Михаил отрицательно покачал головой.

– И то правильно. С дурной головой можно чёрти-куда забрести.

Потом они молча поели. Отодвинув миску, Михаил вопросительно посмотрел на старика, тот догадался, что гостя терзает какая-то мысль.

…– Спрашивай, не держи. В дорогу не должно быть вопросов.

– Как так вышло, что мы встретились? Я думал, что так не бывает. Ли Вей рассказывал о тебе, и это было так давно, что кажется в другой жизни. И вот ты сидишь передо мной живой, но мне кажется, что всё сон. Разве в жизни могут так пересекаться люди?

Молчание старика было долгим, и в какой-то момент Михаилу показалось, что он не хочет отвечать.

– Жизнь это стихия, Миша. Она кружит нас туда, куда хочет, но это на первый взгляд. Если приглядеться к тому, что происходит с человеком в этой жизни, то оказывается, ничего случайного в ней нет. Вот ты попал в Корею на каторгу. Разве это было случайно? Нет. У тебя был друг, одинокий китаец, и это тоже не случайность, потому что у тебя доброе сердце. Многие события ты не в силах осмыслить, но в них есть твоя же воля. Когда буря, или шторм, то надо лишь правильно держать лодку. Так и с нами происходит. Если человек в согласии со своей совестью, сердце своё слушает, жизнь сама выведет его куда надо. А если барахтаешься, гребёшь против течения, паникуешь, врёшь самому себе, только силы потеряешь, будешь стоять на месте или утонешь. Когда-то тебя захватило жизнью, и ты не стал ей перечить, вот она правильно и распорядилась тобой. Она провела тебя сквозь препятствия для того, чтобы закалить, выбить из тебя всё лишнее, ненужное, чтобы ты встретил достойно более сложное испытание. И так будет всегда. Так и было, когда ты повстречал Ядвигу, и она помогла тебе, а ты ей. Потом был я.

– Чтобы ты вылечил меня?

– Нет, не для этого. Ты мне был нужнее. Ты позволил мне избавиться окончательно от старой ненависти, которая точила меня долгие годы. Это моя самая трудная постига. Через неё и умирать не страшно.

– Что это, постига?

– Это как нибудь потом. В жизни они ждут нас на каждом шагу, и когда мы к ним не готовы, то воспринимаем как личную трагедию. Но здесь я уже повторяюсь.

Слова старика потрясли Михаила своей простотой и, вместе с тем, глубинной правдой. Он сразу вспомнил наставление Ли Вея, когда тот говорил, что у жизни нет задачи расправится с человеком, она лишь испытания, без которых человек никогда не осознает её красоты и ценности. Надо слышать её в себе, любить, но не себя, а именно её, и никогда не обманывать. После того, как он поделился этим открытием со стариком, тот удовлетворённо кивнул и легонько обнял юношу.

Когда Михаил вынес на крыльцо свой саквояж, старик растерянно ходил по двору с опущенными руками, что-то выискивая глазами. Потом он вернулся в дом и вынес небольшой свёрток.

– Пока ты спал, наделал тебе лепёшек в дорогу. Будет время – перекусишь, – напутствовал Тимофей, отворачивая мокрые глаза. – А может, переждёшь, пока разъяснится? Хотя, какой это дождь. Раз собрался, то иди. Не знаю, свидимся ли ещё. Разговор наш не забывай. Ну, ступай, храни тебя господь.

Потом была длинная дорога, попуток не было, к полудню моросить перестало. Когда небо растянуло, Михаилу стало жарко, одежда высохла на ветру, шёл он быстро, желая поскорее вернуться в город. В пределах видимости тянулись длинные ряды столбов с вышками и часовыми, ему слышался лай собак, крики охранников – это было его прошлое, суровое и беспощадное, но в нём оставалось светлое имя дорогого ему человека, которое он навсегда уносил из этих мест. «Ты всегда будешь со мной».

Когда территории лагерей остались позади, его обогнала машина. Михаил даже не удивился тому, что она остановилась. Из кабины выглядывал все тот же солдатик из Козьмино.

– Но и везёт же тебе, танкист, – довольный неожиданной встречей выкрикнул из кабины водитель. – Давай, прыгай в кузов, до парома доброшу, а там уж найдётся, кому подхватить. У нас народ отзывчивый, времена-то меняются.

Война.

Город встретил его шумом и суетой. После недели проведённой в лесу, Михаил некоторое время пребывал в растерянности, но повседневные заботы взяли своё, и он влился в поток, как когда-то учил его и Ли Вей, и дед Тимофей.

Он обустраивал комнату, бегал по магазинам в поисках необходимых для жизни вещей, знакомился с людьми, которые окружали его на новом месте. Жизнь радовала его своей простотой и непринуждённостью. Ему даже показалось, что так будет всегда – прогулки по городу, чтение свежих газет, приготовление пищи, но однажды к нему пришли. Это было рано утром, когда на примусе закипал чайник, а он перед зеркалом тщательно выбривал редкую щетину на подбородке. В дверь постучали. Это был курьер от Вязова. Наскоро перекусив, Михаил отправился по адресу, указанному в письме.

Вязов сидел у стола и пересматривал свежие газеты.

– Читал? – сходу спросил он на корейском, – протягивая газету. Михаил на секунду растерялся, потом мотнул головой, молча выискивая то, о чём намекал начальник.

– За что тебя уважаю, Идзима, – всё так же по-корейски продолжал Вязов, – соображаешь быстро, и притворяться умеешь. На второй странице смотри, среди международных новостей.

Там было то, о чём Михаил уже слышал по радио, но не придавал большого значения, полагая, что столь грандиозные события его касаться не могут. Началась война в Корее между Севером и Югом.

– В школе ты проходил минное дело, не так ли?

Михаил снова отделался кивком головы.

– Ты что, в тайге дар речи утратил? – недовольно, но с долей иронии спросил Вязов.

– Никак нет, Илья Ильич, – отчеканил Михаил на корейском языке, подскакивая со стула.

– Ты садись, садись, не волнуйся. Это я так, для того чтобы ты проснулся наконец-то.

– Я проснулся, товарищ подполковник.

– Тогда слушай внимательно, повторять не буду. – Вязов поднялся, проверил за дверью, потом прошёл к окну, задвигая тюль, словно кто-то с улицы мог за ними наблюдать. – Война в Корее давно назревала. С одной стороны Советский Союз и Китай, с другой Соединённые Штаты и …

– Япония? – вопросительно вставил Михаил.

– Там и без Японии хватает желающих руки погреть. Так вот… А ну повтори всё, что я сказал, – неожиданно приказал Вязов. Михаил кивнул и слово в слово пересказал всё, что услышал.

– Ну, слава богу, язык не забыл. Я уж думал, ты там совсем одичал в одиночестве. Что, правда, ни с кем не общался и жил в лесу? Врёшь, гляжу. Ну да ладно, правда всё равно вылезет рано или поздно, а врать тебе по штату положено. Эта война Миша будет необычная. Надеюсь, ты не думаешь, что весь сыр-бор только из-за неподелённого рисового поля?

Михаил снова кивнул.

– Да, Идзима, тебя не переделаешь. – На этот раз фраза была произнесена по-японски.

– Ну что я виноват, что ли, – обиженно ответил Михаил, легко переключившись на родной язык.

– Ладно, идём дальше. Вот предписание, вот подробный план твой работы, как здесь, в Союзе, так и в Корее.

Услышав это, Михаил вскочил со стула.

– Вольно, садись. И перестань играть на публику, у нас серьёзный разговор. Пришло время заняться настоящим делом. Или ты полагаешь, что мы тебя готовили все эти годы ради забавы?

– Нет, я так не считаю, – жестко ответил Михаил на русском.

– Не сердись, я тебя понимаю. Всему своё время, и оно пришло. О тебе хорошие отзывы по школе, у тебя хороший язык, внешность хоть куда. Это очень серьёзное дело, ошибок оно не допускает. Практикуй разговорную речь как можно больше, говори сам с собой двадцать четыре часа в сутки, даже во сне, иначе твою голову найдут на каком-нибудь столбе. Эта война, как я сказал, не простая. Наше государство вынуждают вступить в войну, а этого никак не должно произойти. Любая провокация, любая ошибка может стоить очень дорого. Все ищут возможности втянуть нас, но эта игра не наша. Страна только залечила раны войны, на стройках людей не хватает, нам нельзя открыто вступать в войну, но и в стороне нам не отсидеться. И в грязь лицом тоже никак нельзя упасть, потому что мы великая держава. Это ты понимаешь? – Вязов многозначительно посмотрел на своего ученика и улыбнулся. – Хорошо, что молчишь. А почему, кстати, ты промолчал?

– Ну, это даже не обсуждается, – делая серьёзное выражение лица, ответил Михаил.

– Что именно не обсуждается?

– Мы великая держава.

– Правильно. Мы. Ты, я, наш многонациональный народ… На нас смотрит весь мир, и от того, как ты справишься с заданием, будет зависеть будущее. Поэтому ты в числе других военных специалистов направляешься в Корею. Для тебя это первое задание, и твоя главная задача просто не допустить ошибки, не ошибиться. Не попасть в плен, не обнаружить себя. У разведчика, как и у сапёра, нет права на ошибку, нет права показывать свой страх, ни товарищам, ни врагу, тем более. У тебя будет корейское имя, документы, и никто не должен знать, что ты из Советского Союза. Официально наша страна не принимает участия в военных действиях.

– Но разве утаишь шила в мешке? – в недоумении спросил Михаил.

– Про шило ты верно заметил. Конечно, не утаишь, но пусть поймают с поличным. Одно дело догадываться, другое дело иметь факты. – Вязов вдруг замолчал, пристально уставившись в район шеи подчинённого: – Что у там тебя, крест, что ли? – почти шёпотом спросил он. – Михаил растерянно кивнул, и даже съёжился под этим удивлённым взглядом. – Это всё тот же?

Михаил растерянно кивнул, и без приказа полез за воротник.

– Отставить, – так же тихо приказал Вязов, после чего тяжело вздохнул и многозначительно постучал по своему виску указательным пальцем. Михаил вжал голову в шею, словно это движение могло скрыть страшную улику, на что Вязов иронично покачал головой. Он молча достал из внутреннего кармана небольшой тряпичный пакетик, и не разворачивая дал в руки Михаила. Тот на ощупь сразу догадался, что там находится.

– Ты всё понял? – так же шёпотом произнёс Вязов, забирая предмет.

–Так точно.

– Точно? –переспросил Илья Ильич.

Михаил кивнул, но тут же почему-то расплылся в улыбке.

– Вот на таких вещах и прогорают в нашем деле.

– Но мы ведь дома, Илья Ильич. Здесь же нет врага.

– Враг Миша, везде. –Фраза была произнесена настолько спокойно и убедительно, что Михаил даже почувствовал холодок в горле. – Ты разведчик, дома, или на Луне, не важно, и всегда должен это помнить. Всегда. Ты главный факт самого себя.

–Значит, меня нет? Так выходит?

– Так. Сегодня тебе грозил выговор, или может, ещё что-то в этом роде, но это среди своих. Так, ради науки, но если ты, не дай бог, окажешься в плену, тогда что ты будешь делать с твоим… Ладно, вернёмся к делу. Разволновал ты меня Идзима. Так вот, твоя задача не обнаружить себя. За воротами конторы как сотрудника МГБ, за пределами страны как советского человека. А этот случай особый Миша, это восток, поэтому нам очень важно было готовить людей с восточной внешностью.

– А русские там есть?

– Ты имеешь в виду простых русских Вань, Петь, Семёнов?

– Да.

– А где без них обходилось? Нет такого уголка на земле, Миша, где бы ни лежали русские косточки. Теперь не отвлекайся. Что именно надлежит тебе делать там, всё это ты подробно прочитаешь в своём деле, ты его получишь, с тобой будет работать специалист. Но кое-что мне хочется сказать отдельно, как я сам вижу это твоё задание. Прежде всего мы должны знать всё о враге, но не только о нём, но и о союзниках, я имею в виду…

– Китай? – неуверенно вставил Михаил.

– Да, именно так. Сегодня Китай наш друг, но что будет завтра, никто не знает. Поэтому без нас, без разведки, не обходится ни одна война, ни один конфликт. Ты японец, человек восточной крови, но не только. Ты ведь и мыслишь не так как мы, несмотря на то, что уже пять лет среди русских. Поверь Миша, я знаю, что ты один из нас, ты наш, и для разведчика очень важно, даже необходимо это понимать, нутром, даже сердцем. В то же время ты личность нейтральная, беспристрастная, и настоящий враг для тебя ты сам, твой страх. А люди… Когда надо, проходи мимо, когда необходимо – проходи сквозь него. Если враг угрожает тебе, или твоему товарищу, тогда действуй как тебя учили, как велит твой профессиональный долг. Ты разведчик, шпион по сути, и рядом с врагом, если требует дело, будь его лучшим другом. Твоя задача собирать любые сведения о нём, но вместе с тем, тебе необходимо изучать и своего союзника, а это будут именно китайские товарищи. Они наши друзья, и таковыми их и считай. И при этом изучай пристально и непрестанно. В Корее у тебя будут связные, свои информаторы, они уже ждут тебя. Может, возникнет необходимость применить свою военную специальность, это не исключено, но только исходя из обстоятельств. Рисковать лишь, в крайнем случае, когда другого выхода нет, или когда на кону слишком много. Думаю, ситуация подскажет тебе. Запоминай имена всех, с кем столкнёшься, определяй сильные стороны людей, и слабые тоже. Изучай людей, их повадки, наклонности, это всё входит в обязанности разведчика. Изучай войну такой, какая она есть. Исчезни как личность, пусть все примут тебя за одного из тысячи беженцев, которые в поисках крова и хлеба блуждают по Корее, и тогда тебя перестанут замечать. Не верь никому, всё подвергай осмыслению. Даже себе не верь. И ещё, не обольщайся, когда тебе будут помогать. Там у тебя настоящего не будет друзей, не будет союзников, только враг, и те, кто заинтересованы в твоей помощи, чтобы этого врага победить.

– Но разве корейцы не наши друзья? Разве китайцы опасны для нас?

– Один наш русский царь, Александр третий, однажды сказал, что у России нет союзников, кроме её армии и флота.

– Но как же так?

– К сожалению, Миша, история показала, что это правда. Мы в окружении, и сегодня друг, преследуя свои личные интересы, завтра может стать врагом. Но даже если и так, наша задача помогать тем, кто нуждается в помощи, этого требует наше призвание, и этого требует время. Отсидеться в стороне не получится. Понимаю, что тебе может быть страшно, как-никак первое задание, но начинать надо с чего-то. Тебе выпала война в Корее. Но ты едешь не воевать, а помогать, в этом твоя основная миссия. Изучай себя, учись управлять собой, своими мыслями, желаниями, без этого ты погибнешь в первый же день, пробуй быть такими же, как они. Теперь ты не Идзима Синтаро, и не Михаил Ван Куан Ли, ты пустота. Заполняй себя всем, что тебя там будет окружать, но не забывай для чего ты там, всё это входит в работу разведчика.

Вязов неожиданно смолк, достал папиросу и закурил. Слова его взбудоражили Михаила, буквально потрясли своим напором и объёмом содержимого, но вместе дали полное понимание того, что это действительно опасное дело, и для него это момент истины, тот момент, ради которого он прожил всю свою жизнь. Заметив в нём это волнение, Вязов слегка улыбнулся.

– Не скрою Миша, что всё это игра, в которой нас используют, но мы не должны в ней выглядеть мальчиками для битья. Кто там потом окажется победителем – это уже другой вопрос. Ты ведь был в боксёрском ринге? Войдя в него, боец обязан показать всё своё мастерство, если конечно противник этого достоин. А наш противник достойный. Это хитрый, коварный враг. Знаешь, почему лиса ворует кур?

– Знаю, товарищ подполковник.

– То-то же. Мы не должны спать, как куры, иначе нас передушат как цыплят. Но на эти темы лучше поменьше говорить. И про царя тоже помалкивай. Теперь о некоторых деталях…

Михаил просидел в кабинете у Вязова до позднего вечера. Бредя обессиленным по вечернему городу, он испытывал страх и волнение, словно уже находится в Корее. У подъезда своего дома он неожиданно столкнулся с Изаму.

– Весь вечер жду тебя, – вместо приветствия обиженно произнёс Изаму.

Михаил молча кивнул и прошёл по инерции ещё несколько шагов, потом остановился. – Какой сегодня день?

– Ты что, грибов ядовитых объелся?

– Наверное. Я жутко проголодался, съел бы и мухомор.

Встреча с другом оторвала Михаила от мрачных мыслей, дома они говорили о своей новой гражданской жизни, Изаму делился последними новостями, но потом спросил: – Что? Уже?

Михаил кивнул, отстранённо глядя в тёмное окно.

– Почему меня не берут? Я завтра пойду к Вязову.

– Не вздумай. Ты хочешь, чтобы с меня голову сняли? Мы на службе, Володя, а на ней положено подчиняться приказам командиров.

Они долго сидели, Михаил рассказывал о своём путешествии в прошлое, рассказал о том, как встретился со Зверьковым, как бегал по лесу в поисках рябчиков, как видел живого оленя.

– Как ты думаешь? – спросил Изаму, когда Михаил смолк. – Где сейчас Ядвига?