На волнах Приморья

Нет, Никита не был ни ленивым, ни бестолковым, он просто давно пожалел, что выбрал эту специальность. Он, или скорее мать, обставившая все таким образом, чтобы избавить сына от иллюзий, связанных с невостребованными и малооплачиваемыми профессиями. Экономист, бухгалтер, аудитор – ну разве не звучит? Звучит. Факелом феодала в амбаре задолжавшего крестьянина. Культивированные профессии бумажных мертвецов. Никита презирал их до кончиков волос, хоть и учился неплохо, но учился через себя, насиловал собственную память, вымучивался каждый конец полугодия.

Так или иначе, а сроки подходили, и не за горами уже был день, когда он с глубочайшим облегчением швырнет на стол матери наспех склеенные корочки наскоро заполненного кем-то диплома, с подтверждающими кругами бледно отпечатанных чернил и небрежной подписью ректора, широко зевавшего в ту секунду. И вот тогда, с чувством выполненного долга, уставший, разбитый, постаревший и едва не сошедший с ума, Никита пойдет на второе высшее, чтобы стать историком, литературоведом или философом. Кем точно он, конечно, пока не решил, но ему приятно было думать об этом. Думать, чтобы хоть как-то переключаться на что-то параллельное, хотя бы мысленно.

Вновь раздался звонок телефона все еще зажатого в ладони. Пусть это будет дед, который тоже удивится четверке, узнает почему, но все-таки похвалит. Последними экзаменационными новостями нужно поделиться сегодня! Завтра, не смотря на двадцать пятое июня, начинается лето, и Никита, после расставания со своей бывшей девушкой, больше всего на свете боялся провести его в одиночестве, то есть без никого, совершенно никак, занимаясь ничем, как заурядное ничто.

– Алло…

– Ну, ты чего, олень! – закричали в трубке знакомым мужским голосом. – Точнее алень! Меня сегодня научили правильному написанию, ты же в курсе, ты слышал.

– Лёнь, прости, пришел, поел, растекся как простокваша, да и рано не хотел звонить, вдруг ты еще готовишься, отвлек бы.

– Мы отстрелялись! Едем сейчас в автобусе с Юльчей. К ней едем! Будем пить дешевый портвейн и троллить паблики в соцсетях.

– Сдали что ли?

– Трояки у обоих, – довольно ответил Леонид, удовлетворительно крякнув. – А нам большего и не надо, мы не жадные, проходная же оценка, чего напрягаться-то.

– Твоя правда, – согласился Никита. – Это я, сам не знаю зачем, задницу чуть не порвал.

– Кстати о задницах, дружище… о женских задницах… Кристина, о которой ты спрашивал, сегодня вечером будет в «БиЭсБи» на Суханова.

– Вот это да! – восхитился собеседник. – Оперативно! И как узнал?

– Не я, а Юлёк. Мы тут подумали, зачем тебе ее номер? Что ты ей скажешь? Пошлет тебя подальше и привет, только опозоришься. А Юляшка ей позвонила, чтобы пригласить на съезд. Мы же тут комсоргами заделались, в воскресенье заседание в кафе, захвати партбилет!

– Как-то спонтанно… – протянул Никита. – В две группы?

– Моя идея! – обрадованно заявил Леонид. – Да и на пользу! Напьемся, руки станем распускать, а инцест, видишь ли, во ВГУЭС карается отчислением, а группа – это семья, все мы тут братья и сестры. Знаешь Уварова, брат? Чувак из группы моей реальной Юльчи и твоей эфемерной Кристины.

– Знаю.

– Этот гад подсыпает с нашей Анькой Шиповаловой! Так что пока один-один, но если тебе удастся совратить Кристину, наша команда выиграет!

Никита прыснул.

– Только, извини, – продолжал Леонид, – я бы на вас не поставил даже медного гроша.

– А я когда-то верил, что друзья должны подбадривать друг друга… – холодно проговорил Никита.

– Какой же ты наивный! – возразил Леонид, захохотав.

– Значит, она тоже согласилась прийти? – уточнил Никита.

– Отказалась, как и следовало ожидать, намекнув, что отмечает сегодня в кругу своей либеральной партии. Так что, если решил попытать счастье, у тебя всего один шанс.

– А ты не желаешь составить мне компанию?

– Для похода в клуб?

– Ага.

– Чтобы нас обоих отделали ее ребятки? Нет уж, расхлебывай эту кашу сам, а лучше не заваривай. Если у тебя, хотя бы, остались навыки восточного единоборства, то я, со своими килограммами, даже убежать не смогу. Лучше подожди до воскресенья, и Юлька покажет, кого из ее группы легче будет совратить подшофе. И потом, мы же промотаем там все деньги, а с чем в кафе придем? У меня ведь нет щедрого дедушки, я сам себе спонсор!

– Этой темы не касайся, Лёнь, ты знаешь, что меня деньгами не балуют. Либо зарабатываю на гулянки сам, либо дома сижу.

– Но ведь спросить всегда сможешь, когда приспичит.

– А сколько с носа?

– Минимум полторы-две штуки, а лучше три, а то у нас и так почти треть отказалась, у кого дача, у кого кляча. Так что общаг – это вторая причина, по которой мы гуляем двумя группами. Собираемся к трем на Гоголя, оттуда пехтурой. Я доступно разложил, рядовой Садаков?

– Вполне, командир, – ответил Никита. – А что она еще сказала?

– Кто она? – не понял Леонид.

– Кристина.

– Ничего. Благодари судьбу, что с ее остренького язычка хоть про клуб сорвалось, куда тебе больше? Нам сейчас выходить, проталкиваться надо… прощаюсь.

– Юле передай спасибо! – прокричал напоследок Никита, убирая телефон от уха, и продолжил размышления вслух: – Чем раньше попадусь ей на глаза, после сегодняшних переглядок, тем лучше. Пусть я не вызову интерес, зато уж равнодушной она не останется точно. Либо натравит своих псов, и за двухмесячное пребывание в больнице я вычеркну ее из памяти, либо пожалеет и отметит мою смелость, а может и сошлется на судьбу, дважды соединившую нас за день.

Прикрыв балконное окно, молодой человек вернулся в комнату, услышав, как снаружи по алюминиевому козырьку забарабанил дождь.

– «БиЭсБи»… – повторил Никита. – Что ж, быть может и рискну!

Теперь ему осталось позвонить деду, и он быстро нашел нужный номер в коротком списке.

Глава 3

Просторная, наскоро обставленная гостиная отнюдь не радовала глаз. На любого, впервые здесь очутившегося, она оказывала двойственные впечатления, сперва восхищая офисным конструктивизмом, а после начиная раздражать депрессирующим минимализмом. Квадратная мягкая мебель из искусственной бежевой кожи в окружении белых стен; стеклянные столы, черные подставки и тумбы на строгом сером ламинате. Функциональный черно-белый стиль с множеством острых углов, простой и открытый, слившийся в общую ахроматическую палитру. Казалось, что с минуты на минуту в комнату должен войти хирург или какой-нибудь супервайзер, и в данный момент, в этом неуютном пространстве, его появления ожидала молодая двадцатиоднолетняя особа, внешность которой визуально едва ли добирала до семнадцати.

Бледное спокойное лицо, истомленное скукой, было направлено в огромный телевизор, прикрепленный к противоположной стене. Ножка, лежавшая на колене своей парной близняшки, устало покачивалась в такт льющейся из динамиков музыки, но телевизор молчал, уступив звуковое сопровождение музыкальной стереосистеме, притаившейся где-то в углу. Белый тапок с головою пушистого зайчика давно уже свалился с носка, и черный педикюр, как пиратские метки, оттенял бледноту пальцев. Нога качнулась еще несколько раз и пять застывших капелек переместились на бежевую кожу дивана – девушка подобрала ногу, уткнувшись мордочкой в колено. Краски мерцающего экрана не могли поднять ей настроение, она зевнула и с выдохом откинулась глубже в диван, уставившись на часы, медлительно идущие на одной из матовых тумб.

Девушка, конечно же, ждала, но не появления какого-то надуманного супервайзера, а временного хозяина этого арендованного жилища, где она жила весь последний год, выбираясь на учебу и в клубы, занимаясь непонятными делами иногда по желанию, но чаще супротив воли, потому что так было нужно, потому что так было устроено, потому что ей – бывшей воспитаннице детского дома – необходимо было как-то выживать. Лишенная родни и настоящего детства, подверженная многолетним унижениям, побоям и даже голоду, она теперь хотела всего и сразу, до поры, до времени считая свое нынешнее положение посланным судьбой подарком. Ее жалели, ее ненавидели, и на всех ей было наплевать, ведь ее никто никогда не понимал и мало кто о чем-нибудь спрашивал. В душе она презирала людей, но агрессивной не была; таила в себе известные только ей обиды, но оскорблений не сносила, стараясь не копить, чтобы мстить впоследствии, а разбираться на месте, давая зеркальные ответы и добавляя немного сверх, чтобы сразу пресечь и обрезать, ровно так, как ее выучили суровые будни юности.

Что же было теперь? Теперь она хотела вырваться и из этого подозрительного, во всех отношениях, пристанища, считая его опасным. Она копила деньги, готовилась получить образование и стать, наконец, хозяйкой самой себе.

Дверь стукнула. Музыка играла тихо и девушка без труда услышала этот звук, замирая в ожидании хлопков падающих туфлей. Она знала это. У пришедшего мужчины была дурацкая привычка снимать обувь, не нагибаясь, а поочередно поднимая ноги. Конечно, обувь падала с пяток вниз, не раз заставляя девушку вздрагивать. Вот и первый хлопок… вот и второй… еще секунда и в гостиную войдет спортивного вида высокий мужчина с рябым, а точнее щербатым, вытянутым лицом – хмурый, холодный, эгоистичный и требовательный. Правда все его требования всегда были в приделах выполнимого и, как правило, вознаграждались щедро.

Дотянувшись до столика перед диваном, девушка схватила журнал и закрылась им, а в комнату, в темной рубашке и брюках, с широкой грудью и расправленными плечами тихо прокрался хозяин, останавливая пытливый взгляд на женской фигуре. Журнал слегка опустился вниз, и строгие, выразительные глаза, поверх нечитанных страниц, были представлены вошедшему человеку. Молодые люди посмотрели друг на друга и отвернулись – она в телевизор, он в окно – и еще какое-то мгновение оставались безмолвны – он, замерев у окна, она, продолжая сидеть на диване. Лишь музыка, мерцание экрана, а теперь еще и цветная обложка журнала привносили хоть какой-то живой колорит в этот унылый черно-белый склеп.

– Ты как Наполеон, Кристина, делаешь несколько дел, – не оборачиваясь в комнату, наконец, произнес молодой человек. – Слушаешь, смотришь, читаешь.

– Цезарь, – поправила девушка, отбрасывая журнал, – Цезарь одновременно мог делать до семи дел.

– Университет тебе явно на пользу, – саркастически пролепетал собеседник. – Пересдача на следующей неделе или до осени оставишь?

– Я все сдала, – лаконично выплюнула девушка и только теперь уставилась на спину собеседника, будто ожидая одобрения.

– Сдала – хорошо, значит надо отметить… – рассудил молодой человек, разворачиваясь и цепляя женский взгляд. – Мы ведь больше не в ссоре?

– А мы разве… гм, ну да… – Кристина запнулась, но продолжила, силясь не заканчивать собственное возражение: – Все равно сегодня встреча в клубе, там и отметим.

– Не получится.

– Почему же?

– Я поеду с Михой.

– Как это? Сегодня вечер, посвященный памяти Цоя³. Туда и Вета собиралась.

– Она тоже не поедет.

– И что я буду делать?

– Что хочешь. Но когда я вернусь, ты будешь дома, и не будешь спать. Сегодня пятый день, как ты морозишься. Или мы живем вместе или иди к черту.

– Четвертый день, Герман.

– Тебя там еще и считать научили, – Молодой человек глухо засмеялся, будто смех его не собирался выходить наружу, а застрял вместе с воздухом в горле.

Девушка надулась, вновь отворачиваясь к телевизору.

– Не выпячивай губы, как маленькая, обо всем можно договориться! Сегодня нельзя, завтра у меня дела, значит, отметим в воскресенье.

– В воскресенье я буду отмечать с группой.

– Со своими всезнайками? С чего вдруг? – удивился Герман. – Никогда раньше ты с ними не тусила…

– Раньше ты не был таким козлом!!! – неожиданно выкрикнула Кристина, вспыхивая лицом и, опустив ногу, сложила на груди руки.

На лице собеседника проступила улыбка, едкая и противная до тошноты.

– Ты какая-то нервная стала в последние дни, – спокойно констатировал он. – У тебя месячные что ли?

– Да пошел ты, – тихо проворчала девушка.

– Пойду на кухню. Есть хочется. Ты будешь?

– Нет.

Засвистев какую-то апокалиптическую мелодию, молодой человек исчез, и девушка тут же потянулась за пультом, чтобы прибавить звук телевизора. Музыка к этому моменту смолкла, а уставшая стереосистема остановила диск.

«Четыре дня, но лишь сегодня я услышала претензии, – думала Кристина. – С тобою спишь – ты изменяешь, проклятый, а здесь такой удачный повод! И обвинить не смогу, мол, сама виновата… Сволочь! Надоел до чертиков, а деться некуда, остается терпеть. Так и терпи, несчастная, и занимайся делами! Пусть их больше станет, но и денег больше. Еще один год! Сбегу, уеду в Петербург или Сочи, куплю себе квартирку, устроюсь работать и здравствуй честный путь, здравствуй уважение и признание! Я быстро очищусь от грязи, даже вспоминать не буду».

Пока девушка рассуждала, большой палец руки, лежавший на дистанционном пульте, все время перебирал каналы, не на чем не останавливаясь. Да и не хотелось ничего смотреть, ни фильмов, ни передач, ни шоу; не мог телевизор отвлечь от терзающих мыслей, а лишь усиливал злобу и нервы дергал, подливая масла в огонь. Чужая жизнь и выдуманные истории, зачем ей на это смотреть?

Вдруг с кухни донесся звон разбитого стекла. Кристина торопливо поднялась с дивана, пошла на звук и увидела Германа, жарящего что-то сразу на двух сковородах. Под ногами лежали осколки и яичная скорлупа.

– Сегодня скверный день, – произнес молодой человек, – так все и валится из рук.

– Я заметила, – ввернула Кристина, останавливаясь в дверях. – Перемена погоды.

– Во-во, – согласился Герман, одарив девушку покровительственным взглядом, в тот же миг сменившимся надменным. – Чего уставилась? Они сами по углам не разбегутся. Возьми и подмети!

Кристина молча выполнила команду, вооружившись совком и веником, и жестом попросила отойти от плиты. Герман с грохотом выдвинул табурет из-под тяжелого железного стола, сел и, опершись локтями в колени, положил голову на кулаки, принявшись наблюдать за мельтешащими перед носом джинсовыми шортами.

– Ну, хватит, чисто, отваливай, – бросил молодой человек, грубо шлепая ладонью по женской ягодице.

Кристина, давно привыкшая к такому обращению, не возмутилась, а лишь поменялась с ним местами, да спросила:

– Зачем ты жаришь мясо, у нас ведь есть котлеты?

– Думал, ты их стрескала в обед.

– Мне супа хватило.

– Это было часов пять назад, а сейчас время ужинать.

– Не хочется, – со вздохом ответила девушка, почесывая колено.

– Тогда это все мне, – объявил молодой человек, переворачивая кусок бифштекса другим боком и занявшись яичницей, ранее приготовленной на соседней сковороде.

– Пять яиц? А не лопнешь?

– Хотел с тобою поделиться, но теперь специально ничего не оставлю.

– У меня есть котлеты.

Герман закивал, с похожим скрежетом выдвинул еще один табурет, грузно опустился и принялся есть, предупреждая, чтобы Кристина не смотрела, а то от ее недоброжелательного взгляда у него кусок в горло не лезет. Девушка демонстративно отвернулась к окну, вновь надулась и принялась рассматривать собственные руки, ухоженные, но не изнеженные, как могло бы показаться на первый взгляд.

– Ты бы хоть готовить научилась что ли, – бросил молодой человек.

– Зачем? У тебя неплохо получается.

– Чтобы я плевался от твоей стряпни и ругался.

– Чтоб ты подавился от этих слов!

Герман ухмыльнулся, дотянулся до хромированной дверцы холодильника и вынул початую бутылку водки, нерешительно взвешивая в руке – пить или не пить?

– Оставь, – велела девушка, приподнимаясь за рюмкой. – Ты испугался гибддунов или встреча действительно очень серьезная?

– Второе. Потому вам с Виолеттой и не стоит рисоваться перед этими людьми.

– И избрали для встречи клуб?

– Мы ничего не избирали, я хотел идти туда с тобой, но в последнюю минуту переиграли. Пусть шумно и людей много, зато мало ненужных глаз и подслушивающих ушей. Я сделал депозит на штабную зону – зачем место менять – нам там никто не помешает пошептаться.

– Конспиратор хренов… – пробормотала Кристина, наполняя рюмку. – А я ведь своим сболтнула, что отправляюсь в «БиЭсБи».

– Зря, теперь я их убью, – лаконично ответил Герман, поглядывая на сковороду со скворчавшим бифштексом, который к этому моменту еще недостаточно прожарился. – Сейчас возьму твой телефон, выпишу номера студентов, пробью прописки и всех вырежу. И детей, и родителей, и даже собак и кошек, а если у кого найду аквариум, засыплю хлором.

– Это не смешно, идиот!!! – выкрикнула девушка.

– Твои подколки – не смешно, а я шутить никогда мастером не был. Говорю правду или лгу, но всегда серьезно.

Собеседник замолчал, опустил вилку и нож, и поднял голову. Его сумасшедшие глаза как будто просверлили женский профиль. Кристина дважды за сегодня ощутила на себе подобный взгляд. Первый принадлежал какому-то парню на экзамене. Она вдруг вспомнила об этом и мысленно попыталась воспроизвести картину его, в общих чертах, вполне приятного лица со странным выражением на нем, словно бы парень впервые ее увидел, словно был поражен, удивлен, восхищен и не смог с собою совладать, чтобы заставить отвернуться. Девушка посмотрела на Германа. Нет, его взгляд совершенно другой, он смотрит на нее как на вещь. И Кристина нахмурилась.

– Я тут подумал, Крис, – медленно проговорил молодой человек. – Может тебе ребенка заделать?

– Что!? – чуть опять не вскрикнула девушка, подскакивая на месте.

– При моих делишках, не сегодня – завтра, можно оказаться в переплете, из которого не выпутаться. Не хотелось бы исчезнуть, не оставив никакого продолжения, а с кем еще, как ни с тобой?

Опрокинув в рот рюмку, Кристина справилась с подступившими: жжением и эмоциями, и упавшим голосом ответила:

– Да ты детей терпеть не можешь, какое тебе продолжение…

– Чужих, не своего! Так что, Крис, завязывай с противозачаточными, да и с водочкой тоже. Я дам ему фамилию, а ты его воспитаешь. Хотя… – задумчиво протянул собеседник, будто делая паузу в попытке обдумать мысль, – …зря я поднял эту тему. Из тебя мать никудышная получится. Да и вообще без меня, годам к тридцати, ты сопьешься или станешь по рукам ходить, как дешевая потаскуха. Это сейчас ты молода, красива, относительно независима, во всяком случае, от мира; можешь позволить себе некоторые прихоти и проказы, и за деньги, и по настроению; знаешь, что за мной ты как за каменной стеной, что разведу любые проблемы. Но молодость, как известно, состояние временное, в особенности у женщин, и глупо завышать себе цену, в ожидании подходящего покупателя, пришедшего не за тобой. Надо ценить, что имеешь, а ты не ценишь. И кроме косого взгляда, да пустой спальни ничего не даешь взамен. Ты гадкая, скрытная дрянь, согласись, и даже бес получит вывих мозга в попытке разобраться, что происходит у тебя в башке.

Выпученными из орбит глазами девушка уставилась на собеседника багровея от негодования, теряясь и не находя, чем парировать выданный бред.

– Даже не пытайся! – предупредил Герман, словно читая ее мысли, и для весомости собственных слов ударил по столу ладонью. – Вот и сейчас ты заранее все спланировала, и это не последняя рюмка, которую ты выпьешь, чтобы к моему возвращению превратиться в хлам. Ты думаешь, я побрезгую? Как бы ни так!

– Что ты городишь?.. – наконец выпалила Кристина, съеживаясь и пряча взгляд. – Надоела – прогони, а меня виноватой не делай.

– Прогони? – с удивлением повторил Герман. – Прогоню, а куда ты уйдешь? Куда тебе уходить? Что ты можешь вообще? Минеты делать по подъездам или травку в клубах продавать? Ах да! Ты же у нас без пяти минут бакалавр!

Бокал вина занюхал лавром —

Я стал, ребятки, бакалавром!

Честно признаюсь, Крис, я с ужасом жду окончания твоей учебы, и в то же время не сомневаюсь, что никуда ты не денешься ни от меня, ни от Степаныча. За деньги работать надо, ежедневно, от звонка до звонка, а такую ленивую как ты лишь тюрьма, наверное, перевоспитает. Но там тоже работают, чтобы с ума не сойти, а еще там вышибают спесь и меняют нрав. И сексом тоже занимаются кстати! С коблами, после пары фингалов. Впрочем, стать ковырялкой не твое, ты мужская подстилка.

– Мразь… – злобно прошипела девушка, а молодой человек посмотрел на часы.

– О-о-о, заболтался я с тобой… – протянул он, вставая и направляясь в прихожую, – Мясо выключишь, ждать некогда! Вернусь, сьем! – прокричал он оттуда.

Опустив вниз голову, Кристина таращилась в пол. Губы ее надулись, щеки сделались пунцовыми, а пальцы, как на экзамене, снова сплелись вовнутрь, отвлекая искусственной болью от нахлынувшего волнения. Она слушала шорохи, производимые Германом – он обулся, облачился в кожаный пиджак, но вдруг, будто вспомнив о чем-то важном, торопливо вернулся и навис над девушкой.

– Три года мы живем вместе, – произнес молодой человек мягким голосом. – Три года ты была лишь моим дополнением, и тебя все устраивало, а сейчас, непонятно зачем, вдруг вздумала кобениться? Крис, – тихо позвал он, – у тебя кто-то есть?

Девушка медленно покрутила головой.

– В чем тогда дело?

– Ты стал другим, – с горечью выдавила Кристина.

– Я все такой же, детка, каким и был, просто ты за это время только-только начала меня узнавать, – убедил Герман, довольный эффектом проведенной беседы. – Все бабы, до смешного, такие доверчивые дуры… и лишь мужские плевки могут смыть пелену с их наивных глаз. Я, за свои двадцать семь лет, так пока и не понял, почему бы вам не умываться заранее? Впрочем, Крис, тебя к ним отнести сложно. Тебе никто ничего никогда не подсказывал, до всего сама доходишь. Пусть ты делаешь ошибки, но это твои ошибки и тебе некого в них винить. – Взяв девушку за подбородок, молодой человек приподнял ей голову. – Сирота ты моя приморская, русалочка, выброшенная волной. Танцуешь, корчишься, терпишь, но уплыть не решаешься, жалея, что хвост обменяла на ноги. Выпей еще, только не увлекайся, и руки на себя не наложи с пьяну-то! С трупом заниматься любовью у меня сегодня точно не будет желания.

Я фанат, конечно, темных сил,

Но я, скорее гот⁴, чем некрофил.

Посмотрев еще секунд пять в водянистые женские глаза, хозяин круто развернулся и вышел, услышав звон разлетевшейся о стену бутылки, а кухонный пол, год снимаемой им квартиры, был тут же окроплен слезами.