Клинки и карабины

– Спасибо, Ормалин. Не знаю, как мне теперь жить со всем этим. И я больше не вернусь в Лемур. Слишком много довелось узнать… Правда, совсем не знаю, что делать дальше.

Рыжеволосая колдунья внимательно посмотрела на него своими изумрудными глазами:

– Живи, Блас, просто живи….

Отступление в сторону – III

На одной из кривых улочек портового Кадиса стоял дом, старый, помнящий ещё времена мавров и Реконкисты, сонно глядящий зашторенным глазами окон второго этажа.

Улочка тоже была старой, доживающей свой век в полном развале. Большая часть домов, когда-то красивых, где нужно – выкрашенных в яркие цвета, а где полагается – выложенных камнем, давно обветшала. Старики, коротающие свой век там, где когда-то они весело гуляли на своих свадьбах, отмечали рождение детей и внуков, теперь мало интересовались происходящим на их улице.

Увеселительных заведений на ней не было. Магазинов и лавок – тоже. Ну, если не считать бакалейную лавку Маурисьо. Матросня с кораблей забредала сюда редко, также как и стражи правопорядка. Скучная была улочка.

Большой рыжий кот, сидевший на заборе возле дома и выкусывающий блох, дёрнул ушами, поднимая голову. К дому кто-то шёл. Кто-то, от чьего приближения кошачья шерсть встала дыбом. Усатый разбойник напрягся и зашипел, увидев три приближающихся фигуры. Одна, та, что посередине, сгорбившаяся и пришаркивающая, полностью скрытая свободным плащом, заставляла кота злиться. Когда они подошли совсем близко – кот одним прыжком перескочил на ствол яблони и дёрнул в глубину заброшенного сада.

Скрипнула добротная, ещё не пришедшая в негодность, дубовая дверь, оббитая железом. На улице не было ни души, и никто не слышал этого тонкого, пронзительного скрипа.

Внутри дом оказался ещё хуже, чем снаружи. Растрескавшийся паркет на полах, засохшие прутики цветов в глиняных кадках, протертые ступени лестницы, стен, давно ставшие непонятного цвета, и пыль.

Пыль лежала повсюду. Цепочка из трёх следов, пересекая большую гостиную, протянулась к задним комнатам, где из-под одной из дверей выбивалась полоска света.

Вошедших уже ждали: двое монахов-доминиканцев в рясах, выдававших в них старших братьев и военный в форме адмирала королевского морского флота.

Плащ небрежно лег на спинку стула. Казавшаяся низкой и сутулой тень, отбрасываемая на стену, выгнулась, на глазах становясь всё выше и прямее.

– Ну, здравствуйте, уважаемые, – высокий и тонкий силуэт опустился в кресло, услужливо подставленное одним из его спутников, – вот и свиделись. Да живёт дело Шадтаха. Или как?

– А вот это мы ещё посмотрим. – Пророкотал один из монахов, оглядывая жадным взглядом лицо сидящего перед ним создания. Посмотреть было на что.

Тёмно-жёлтая кожа туго обтягивала высокие скулы и гладкий, без морщин лоб. Вытянутые к краешкам, острые, миндалевидные глаза светились изнутри непонятными переливами голубоватых искр. Светло-пепельные волосы, заплетённые во множество косичек, спадали на узкие плечи. Тонкие губы изгибались в усмешке, которую доминиканца так и тянуло назвать дьявольской. Альпов в континентальной Европе не видели уже очень давно, и даже доминиканец, служивший Инквизиции, столкнулся с ним в первый раз.

– Ну да, – Альп усмехнулся, показав мелкие, нечеловеческие зубы, – посмотрим. Ну, как идут наши дела? В последнее время Инквизиция чересчур взялась за наши анклавы в Алемании, Хунгарешти и княжестве Романском. И это взамен на всё содействие, что я и мои братья оказываем вам? Падре Игнасио, вы лично обещали Стратегу всестороннюю помощь и поддержку. Так из-за чего тогда вновь возобновились преследования?

– Мы то, обещали, сеньор… э-э-э…

– Юронимус, падре, просто Юронимус, без сеньоривания.

– Так вот, – Доминиканец кашлянул в кулак, – Юронимус, мы обещали. Но в обмен на твёрдые гарантии того, что ересь из Лемура не будет проникать дальше фронтира. Совет кардиналов Святой Церкви понимает – это тяжело, ведь зараза не поддаётся полному уничтожению. Но, тем не менее…. Ведь онапоявляется даже здесь, в самом центре империи, в Испании. И как нам это понимать? Император сам контролирует деятельность Sancto Officium, и с этим мы ничего не можем поделать.

Альп придвинулся ближе, сложив пальцы рук домиком и водрузив на них точёный подбородок. Ехидно усмехнулся и ответил Игнасио:

– Шадтах хитёр, падре. Зараза, про которую вы говорите, заноситься с вашими же солдатами, возвращающимися из Лемура. Стратег постоянно пытается добиться полного уничтожения всех тех, кого взяли в плен шадтахиты…. Но это не всегда удаётся. А те, кто выживает…

Их определяют Его люди, и только им дают прикоснуться к зёрнам истины, которые вы от них скрываете. Про магию, доступную не только нам, кого ваша церковь называет демонами и исчадиями ада. Про тех из богов, которых вы записали в прислужники вашего же Люцифера. И ведь те, кто это понимает – возвращается назад. И никогда не забывают увиденного, услышанного и узнанного. Ваш император не глуп, он давно это понял. Единственное, что мешает ему сразу избавляться от тех, кто несёт ересь в империю – отсутствие методов. А они есть у вас, церковников. Только вы не спешите передать их дону Филлипу, потому что сами пытаетесь создать подобных нам существ здесь, под его боком. Ведь я прав, экселенс Франциско де Луна, глава Инквизиции?

Второй из монахов, худощавый мужчина лет сорока откинулся на спинку кресла и щёлкнул сандаловыми чётками:

– Да, сеньор Юронимус из дома Морн, второй по значимости в разведке Шадтаха. Вы правы, и я рад тому, что вы так близко сидите к нему и умудряетесь водить этого живого бога Лемурии за нос. Поговорим?..

Эпилог

В опрокинутой голубой чаше неба кружил коршун. Птица, широко раскинув крылья, ловила воздушные потоки и планировала на них, плавно скользя в жарком мареве.

Блас стоял на тихой улице маленького городка, откуда ушёл так много лет назад. Слушал рёв стада, идущего по твёрдокаменной земле к домам. Ловил на себе взгляды заинтересовавшихся его персоной молоденьких девчонок, собравшихся у колодца в середине улочки.

Он шёл весь день, решив отказаться от дилижанса, шедшего через его дом, и задумав пропылить весь этот свой самый долгий путь. Подошвы крепких, воловьей кожи, высоких и шнурованных ботинок надёжно топали по грунту, неся его домой.

И вот сейчас, опустив в пыль дорожный мешок, Блас стоял в тени старой оливы, посаженной кем-то из соседей его деда. Смотрел на невысокий каменный забор, на небольшой сад. На маму, помешивающую ложкой варенье в большом медном тазу. На сестру, устало снимавшую с верёвок высохшее бельё. На её мужа, как обычно ковырявшегося в каком-то механизме. На племянника, игравшего с большим чёрным и пушистым котом с белым пятном на мордочке.

Блас де Мендоса, кастильский идальго, вернувшийся с войны, которой могло и не быть, смахнул слезу, и улыбнулся. Расстегнул боковой карман мешка и достал маленькую, вырезанную из кости свистульку в виде птицы Сирин, привезённую в Лемур откуда-то с дальнего скифского Севера.

Коршун, с высоты своего полёта услышавший внизу переливчатый свист, чуть изменил начинавшийся круг, высматривая неизвестную пока добычу. Но умная старая птица быстро поняла, что обманулась, и, взмахнув сильными крыльями, ушла в сторону заката.

«Валхалла-Зеро» (цикл «Родина – за нами»)

Макар стоял на улице, с удовольствием вдыхая свежий, морозный воздух. Падающие снежинки лениво кружились в воздухе, медленно оседая на цигейковом воротнике и еще твердых, не разношенных, плечах нового тёплого драпового пальто.

Он покрутил по сторонам головой, наслаждаясь тем, что видел. Неширокая улочка, с низкими, в три окна домами и невысокими, выкрашенными в зелёный или голубой цвет, заборами. Вдали виднелись дымящие заводские трубы, где-то слышался звук моторов грузовиков, едущих в сторону восстанавливаемой Москвы. Их водители торопились попасть туда до того, как улицы заполонят её жители, спешащие на работу.

Да, здесь не было и малого куска той красоты, которую он видел в Польше, Венгрии, Румынии или Германии. И даже его родная станица, стоящая на берегу Абинки там, на далёкой Кубани, была куда как красивее. Но он понимал, что всё равно эта рабочая окраина Москвы прекрасна.

Чудесна той красотой, которую создала сейчас зима, мягкая и добрая зима нового, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. И этого, её, нетронутого великолепия больше не нарушат никакие, кроме фабричных, дымы: ни непроглядно-тёмные и ядовито воняющие от жирно чадящей техники, ни деловито-серые и грустно-кислые от горящих хат и несколько этажных домов, ни густо-чёрные и смердящие тлеющими остатками тел…

Макар достал из кармана трофейный серебряный портсигар, постучал папиросиной о его крышку с хищным орлом, щёлкнул колёсиком самодельной зажигалки-патрона и вкусно затянулся, выпустив сизые кольца. Помахал рукой соседу Ивану Силантьичу и, поскрипывая новенькими, начищенными до глянцевого блеска, американскими ботинками, пошёл в сторону железнодорожной платформы.

– Здорово, пластун! – шедший с дежурства милиционер Егоров, живший через два дома, устало улыбнулся. – Ты в Москву никак?

– Здорово. – Макар пожал ему руку. – Как дежурство?

– Спокойно вроде. – Несмотря на усталость, Егорова явно тянуло потрепаться с соседом-фронтовиком, которого он крепко уважал. – Хотя автоматы так и не сдаём. Всё этих ловим, которые с «Чёрного пса». Совсем распоясались паскуды, что хотят, то и творят. Эх, говорят, что вот в Одессе это дело провернули быстро.

– Гхм… – Макар кашлянул.

Одесса… Лабиринты её узких брусчатых улиц, которые тогда были густо политы тёмно-багровой кровью. Вспышки пистолетных выстрелов и отблески фонарей на лезвиях хищных финок.

– Ты чего?! – Лицо Егорова вытянулось.

– Хороший ты мужик, милиционер. – Макар бросил окурок в невысокий сугроб. – Только болтай поменьше, а? Не было ничего в Одессе, ты разве не знаешь?

– Ну да. – До Егорова медленно и верно стал доходить весь смысл того, что он только что ляпнул незнакомому, в сущности, человеку. – Ты это, кубанец…

– Да всё нормально. – Макар похлопал его по плечу. – Не переживай, и не вздумай чего придумать. Я там был, в Одессе… Ты лучше скажи, здесь то, в Перловке, этих ваших псов точно не было? А то мне сегодня, возможно, задержаться в городе придётся, а за Машу я переживаю. Одна баба останется, а от её Мухтара толку-то против ножа…

– Да нет. – Егоров облегчённо вздохнул. – Крутилась правда какая-то «эмка» вроде бы вечером. Но вообще тихо было. Да ты не переживай, я ж охотник, автомат-то сдал, а ружьё есть дома. В случае чего присмотрю, не переживай.

– Ладно. – Макар усмехнулся. – Хозяйке своей скажи, чтобы с утра приходила. Я для них с Машей торт прихвачу. Ну, бывай, служба.

Макар быстро шёл в сторону железнодорожной ветки, спеша на ближайшую электричку. Разговор с соседом задержал его вроде бы и ненадолго, а время поджимало. Стрелки часов уверенно ползли к тому времени, из-за которого он мог и не успеть дойти до платформы. Сидеть ещё час в станционном буфете ему не хотелось, домой возвращаться – смысла тоже не было. Так что приходилось поторапливаться.

Небольшой пятачок, находившийся перед жёлтым зданием станции, заставленный железными прилавками с козырьками, уже занятыми местными торговками, виднелся в конце очередной небольшой улицы. Макар ускорил шаг, и неожиданно почувствовал уже ставшую забываться дрожь от предчувствия опасности.

На перекрёстке, который остался позади тихо зафырчал мотор машины. Быстро глянув через плечо, он увидел тёмную «эмку», неторопливо перегородившую улицу. А со стороны привокзального рынка, уверенно идя в его сторону, двигались двое в коротких куртках и низко надвинутых кепках. Сзади тихо хлопнула закрывающаяся дверь, и послышался чёткий хруст приближающихся шагов.

Макар остановился. Не спеша, видя, как руки двух, шедших навстречу, сразу метнулись в карманы, достал папиросу и закурил.

«ПАМЯТКА КОМАНДИРАМ СПЕЦИАЛЬНЫХ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНО-ДИВЕРСИОННЫХ ГРУПП (РДГ) РККА И НКГБ. МОСКВА, ТИПОГРФИЯ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА НАРОДНОГО КОМИССАРИАТА ОБОРОНЫ СССР, 1956 ГОД. ТИРАЖ 1 000 ЭКЗЕМПЛЯРОВ. СЕКРЕТНО.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ:

ЧТО ДОЛЖЕН УМЕТЬ РАЗВЕДЧИК

Разведчик должен уметь:

– совершать прыжки с парашютом, десантироваться по канату с борта судна, управлять аэропланом, катамараном, моторной лодкой;

– в совершенстве знать военную топографию, уметь ориентироваться на любой местности по компасу и карте, по местным предметам, быстро и правильно засекать нужные объекты, указывать координаты разведанного объекта по радио;

– определять по внешнему виду любое оружие вероятного противника, знать его тактико-технические данные, уметь своевременно определять подготовку противника к применению ОМП;

– определять принадлежность личного состава противника по форме одежды и знакам различия, а техники – по опознавательным знакам и внешнему виду, по звукам определять местонахождение, численность и характер действий противника;

– знать тактику действий подразделений вероятного противника, уметь пользоваться его оружием и техникой;

– отлично владеть техникой маскировки и способами бесшумного передвижения на любой местности;

– владеть всеми способами ведения разведки: наблюдением, подслушиванием, засадами, налетами, разведкой боем, умело действовать в дозоре и в охранении;

– скрытно и бесшумно преодолевать инженерные заграждения полевого и городского типа, вброд или на подручных средствах преодолевать водные преграды, хорошо плавать;

– совершать длительные марш-броски пешим порядком и на лыжах, метко стрелять, далеко и точно метать гранату и нож, искусно действовать прикладом и ножом;

– знать военную терминологию на языке противника, иметь навыки перевода документов, допроса военнопленных;

– в совершенстве владеть и применять навыки и приёмы систем рукопашного боя, обеспечивая тем самым максимальный урон противнику.

– знать, и умело применять ВВ и СВ, штатные мины и заряды, находящиеся на вооружении как своих войск, так и противника, уметь изготавливать ВВ из подручных материалов;

– знать, и умело применять приборы оптической, радиолокационной, инженерной и химической разведки;

– владеть "военной альпинистикой";

– владеть умениями и навыками обеспечения жизнедеятельности и выживания в естественно-природных условиях;

– уметь работать на переносной радиостанции в телефонном и в телеграфном режиме;

– уметь водить колесную и гусеничную технику как свою, так и противника;

– уметь наводить авиацию на стационарные и движущие объекты противника, устанавливать радиомаяки;

– знать систему охраны и обороны объектов противника, контрразведывательные меры, применяемые противником, способы обмана противника для сохранения боеспособности…

Это лишь основные знания, умения и навыки. На практике перечисленные знания, умения и навыки распределяются между всеми бойцами РДГ, но в идеале ими должен владеть каждый боец, независимо от того, кто он по своей штатной специальности: подрывник, снайпер и т.п.»

– Герои, мать вашу. – Протянул крепко сложенный, похожий на медведя, мужчина, обтянутый сукном оливкового френча полувоенного покроя, сидевший под портретом совсем постаревшего, но еще твердо держащего руль страны в прокуренных пальцах Вождя. – Решили, значит, всё-таки по-своему поступить. Я вам говорил, что никакого силового варианта не нужно? Говорил ведь вам, обалдуям… Как оно так вышло, а?

– Товарищ пол…

– Что товарищ полковник? – Кулак оливкового глухо бухнул по крышке стола, обтянутого зелёным бархатом, заставив подпрыгнуть настольную лампу и ручку в письменном приборе. – Ну и сколько ваших людей выбыло из строя, а, товарищ лейтенант госбезопасности?!

– Двое надолго. – Вытянувшийся в струнку худощавый офицер виновато смотрел на говорившего командира. – У Петрова двойной открытый перелом руки. Васечкину он выбил коленную чашечку. Третьему, Баранкину, свернул переносицу и сотворил сотрясение мозга…

– Отстранить тебя лейтенант, что ли? – Оливковый задумчиво почесал подбородок. – И ведь сами дураки виноваты! Ну, как можно было не только проигнорировать мой приказ, и нацепить на человека наручники? А потом тащить его сюда и так расслабиться, а?!! Это как в отчётах ты напишешь, лейтенант: сотрудники НКГБ получили травмы при соприкосновении с дверной коробкой при конвоировании задержанного, при этом допустив грубое нарушение инструкций, полученных от старшего по званию? Чего молчишь? Переведу ведь. В КунгурЛАГ отправлю, на должность «кума»… Ладно, иди пока. Немальцева ко мне доставить, немедленно.

Лейтенант развернулся и, уставно печатая шаг, напряжённо отправился в коридор. Мужчина во френче неодобрительно посмотрел ему вслед, дёрнул шеей, и сел в кресло, скрипнувшее под его весом.

– Вот с такими кадрами работать приходится, представляешь? – Он обратился в сторону тёмного угла комнаты, где, плотно втиснувшись между боковинами немалой тахты, сидел кто-то, чуть отблёскивающий голой кожей головы в приглушаемом абажуром свете лампы.

– Представляю. – Глухой голос, заставив хозяина кабинета поёжиться, заполнил кабинет. – Вполне понимаю. У меня после войны тоже нехватка грамотных людей. Эх, война-война… Таких ребят лишился. А разведчик-то молодец, молодец. Как ты там сказал, от столкновения с дверной коробкой?!! Учиться твоим олухам и учиться ещё. А к нему и не придерёшься.

Разговор прервал громкий стук в дверь. Дождавшись разрешения, тот, кто находился в коридоре, открыл её, и пропустил перед собой Макара.

– Свободен. – Оливковый с интересом взглянул на вошедшего. – Проходите, Немальцев, присаживайтесь. Чаю пока не предлагаю, и неизвестно, предложу его вам вообще, или нет…

Он помолчал, внимательно разглядывая Макара. Тот спокойно сидел на стуле, смотря на хозяина кабинета своими спокойными серыми глазами.

А что можно в нём, Макаре Дмитриевиче Немальцеве, высмотреть-то? Ну, двадцати семи лет, так это так сразу и не разглядишь. Русые, кудрявые волосы, успевшие отрасти и зачёсанные «под-политику». Обычное славянское, благодаря приобретённой в армии привычке, каждодневно гладко выбритое лицо. Небольшой, рваный шрам на левой скуле. Ну, мало ли у кого какие шрамы. Это Макару известно, что он от осколка мины, выпущенной из «восемьдесятдвойки» каким-то наводчиком Гансом в сторону наших позиций под Ржевом. А у некоторых такие же от полученного в пьяной драке удара «розочкой» от водочной бутылки. Да и какая разница хозяину кабинета до внешности бывшего войскового разведчика, оказавшегося у него в качестве задержанного?!

Намного больше Макара занимала причина, по которой он оказался здесь и то, что за человек сидит в дальнем углу. То, что он находится в немалом звании – было очень ясно. Но зачем тогда он здесь и какое дело ему до капитана Немальцева? Ведь если предположить, что хозяин кабинета как минимум, а так оно наверняка и есть, полковник, то в каком звании та громада, что высится в углу?

– Так, гражданин Немальцев… – Оливковый раскрыл картонный скоросшиватель, лежавший перед ним на столе. – В связи с чем, вы оказывали сопротивление сотрудникам госбезопасности?

Макар ухмыльнулся и честно округлил глаза:

– Это где и как, товарищ…?

– Полковник, товарищ капитан. Полковник госбезопасности Хорунжин. А как же они себе руки-ноги попереломали, а?

– Не знаю. В Москве бандитизм процветает, товарищ Хорунжин. Всякие там черные кошки, да псы хозяйничают. Что я должен был думать, когда на меня посреди бела дня три архаровца накидываются? Они ведь даже и не попытались представиться, сразу хватать начали, и вязать…

– Ну а вы, конечно, не стерпели?

– Как это не стерпел? А если они у вас двигаться с задерженным грамотно не обучены… Так то, ведь не моя вина. Если бы не тот, который мне «тэтэшку» в затылок ткнул, то ведь просто ушёл бы.

Хорунжин засопел, сверля Макара маленькими глазами из-под кустистых бровей.

– А сейчас вам в голову не приходит, по какой причине вас задержали?

Макар покачал головой, понимая, что это не окажет никакого действия. Ведь если этот полковник захочет, то из того самого скоросшивателя сейчас на свет может появиться всё, что угодно.

– Ну, хорошо… – Полковник перевернул несколько листов в папке. – Посмотрим, для начала, что указано в вашей характеристике, товарищ капитан. И так… Немальцев Макар Дмитриевич, одна тысяча девятьсот тридцать девятого года рождения. Появился на свет в станице Ахтырской, что находится под Краснодаром. Православный, из семьи бывших потомственных кулаков-казаков. Дед, как ни странно, поддержал Советское правительство, красный командир, героически пал в неравном бою с бандой, ага… Отец погиб смертью храбрых при обороне города-героя Москвы в одна тысяча сорок… так. В пятьдесят шестом году зачислен в общевойсковое училище младших командиров РККА в Красноярске. В шестидесятом году выпущен с отличием, и присвоением звания младшего лейтенанта. Командир разведвзвода с апреля шестьдесят первого, Самарская стрелковая дивизия имени товарища Гая. Окончил войну под Бухарестом в июне шестьдесят пятого. Принимал участие в операции по ликвидации бандитского подполья в Одессе, так… Три Красных звезды, орден Красного знамени, медали за… Ранения… Награждён именным пистолетом системы «Люгер» командующим Вторым Украинским фронтом маршалом… А что же вы, товарищ капитан, оружие-то не применили против наших сотрудников-то?

Сердце глухо бухнуло, когда он представил, что случилось бы с чекистами, если бы «ствол» был бы с ним и то, что могло бы ожидать Машу:

– Дома оставил, товарищ полковник. Говорю же, бандитов много, а у меня Маша одна дома.

Хорунжин посмотрел на него, шевельнув крыльями давно переломанного носа, и перелистнул страницу. Провёл пальцем по строкам, остановился:

– Баландина Мария Никитична, одна тысяча сорок четвёртого года рождения. Врач поселковой больницы, проживает в Подмосковье. Познакомилась с вами в госпитале в шестьдесят третьем, состоит в гражданском браке с вами же. Понятно… Любовь, значит, а, капитан?

Макар не стал отвечать, просто кивнув. Он уже понял, что его привезли сюда, то ли в еще пахнувшее немецкими сигаретами и уцелевшее здание на Лубянке, то ли нет, не зря, а сам его неудавшийся захват был, судя по всему, ошибкой исполнителей. Вот только зачем?

– Зачем я вам, товарищ полковник? – Макар решил не тянуть кота за хвост, задав так волновавший его вопрос. Вряд ли сейчас за это он получит в зубы пресс-папье, стоявшим на широком полковничьем столе. А ясности хотелось.

– Зачем? – Хорунжин внимательно посмотрел на Макара. Открыл дверцу тумбы, находившейся справа от стола, достал пачку сигарет. Подвинул к Макару вместе с большой, стеклянной пепельницей, полной окурков из-под «Герцоговины», и посмотрел в дальний угол.

– Я вам скажу зачем, капитан. – Глухо раздалось из угла кабинета. Макар повернул голову в его сторону. Говоривший всё также спокойно сидел, развалившись на тахте, и скрываясь в густой, чернильной тени.

– Только скажите мне для начала… – Он наклонился вперёд, уставившись на Немальцева внимательными чёрными глазами. – Когда и как, по вашему мнению, закончилась война?

Раньше…

Объект «Биврест», Верхняя Силезия, 196…-ый год

Дитрих Нольке, старший инженер-техник мехроты бывшей дивизии специального назначения «Бранденбург», внимательно посмотрел на датчик закачки кислорода. Стрелка показывала сто процентов заполнения третьей бортовой камеры.

– Хорошо, парни. Давайте заканчивайте с левым бортом и переходите к запасным хранилищам.

Его подчинённые козырнули, и, развернувшись, отправились к платформе с кислородными баллонами, стоящей на рельсах посередине ангара.

Техник отошёл в курилку, оборудованную в его дальнем углу, достал пачку настоящих, не эрзац, сигарет. Сейчас это было редкостью, элементом роскоши. Той роскоши, что была недоступна обычным жителям Германии, уже давно с утра мажущим на хлеб мармелад из кормовой свеклы. И это в лучшем случае. Неожиданно воскресшие из небытия войска союзников уже грозили перейти границы его родины. Всё чаще становились ночные бомбардировки, уносящие жизни немцев и превращающие в руины их прекрасные города. Время, когда орёл гордо расправлял крылья над миром, заканчивалось. Новая империя великой арийской расы уподобилась древнему змею Уроборосу, пожирающему себя с хвоста. Как и пятьдесят лет назад, наступило время расплаты за то, что не смогли стиснуть зубы тогда, когда это было нужно. Снова, снова… Дитрих помотал головой, отгоняя грустные мысли и закурил, любуясь плавными обводами корабля, высившегося перед ним.

Он обожал свою работу. А то, что, имея диплом гражданского инженера, ему приходилось носить «фельдграу», Дитриха ни капли не смущало. Какая разница? Служа в рядах подчинённых адмирала Канариса, он получил доступ к такому, о чём даже и не мечтал, обучаясь в Нюрнбергском университете. Да уж, тогда ему и в голову не приходило, что в Германии есть то, с чем сейчас ему приходилось сталкиваться постоянно. Дитрих и сам не заметил, как «заболел» механизмами, которые обслуживал.

Ракетами всех поколений, дисками «Врилов» и «Ханебю», и тем, что высилось над металлической сигарой «Фау»… «Андромедой». Вершина человеческого гения, принадлежащая тысячелетнему Рейху. Дитрих посмотрел в сторону двух металлических гигантов, лежащих на направляющих и смотрящих плавными носами в сторону громадных ворот на роликах, через которые их будут вывозить туда же, откуда уже стартовали ранее их предшественники.

Если бы машины могли читать и понимать человеческие мысли, то межпланетная ракета-носитель «Фау-Зет», лежащая посередине громады ангара, некогда принадлежавшего графу Цеппелину, была бы очень довольна такой любовью к ней.

– Скоро в путь, моя прелестная фрёйляйн. – Нольке улыбнулся олицетворению гения инженеров Великой Арийской расы. – Надеюсь, что я тоже окажусь на твоём борту.

Старт назначен на следующий вторник, вспомнилось ему, через пять дней. Всего ничего, и окутанная языками пламени, ракета отправится в путь. Туда, где уже давно отправились её сестры. Пронзая пространство, рассекая воздух атмосферы и холодную пустоту космоса.

В противоположном углу ангара послышались громкие голоса. Нольке обернулся в ту сторону, и невольно поморщился. Дитрих очень не любил тех, кто сейчас направлялся в сторону его «девочки».

Все основные работы, а также охрану проекта «Ковчег», осуществляли, как ни странно, ребята Скорцени. Пусть «Бранденбург» уже давно не был той специальной дивизией, которой являлся изначально. И командовал ветеранами не Канарис, а Отто, а основная часть солдат была отправлена в пехоту, но… серьёзнее, чем его нынешние однополчане, бойцов в Германии не было.

Но люди бывшего ведомства Гиммлера постоянно крутились вокруг. Парни, затянутые в длинные кожаные плащи, чёрные мундиры с серебряными вставками и красно-белыми повязками на рукавах, старались всё контролировать своими стальными взорами. Как будто война не была проиграна, а их время не катилось к своему завершению. Нет, даже наоборот, совсем наоборот.

Вот и сейчас, целая группа офицеров СС, сопровождаемые людьми из роты охраны, двигались в сторону Дитриха и ракеты. Охрана тщательно окружала три длинных электрокара, которыми, при перевозке тяжестей, обычно пользовались техники и рабочие.

Нольке тщательно затушил окурок, придавив его пальцами в обрезанной железной бочке, почти до краёв наполненной песком. Если эсэсовцы везут какой-то груз для ракеты, то его непосредственная обязанность проверить наличие взрывоопасных веществ, как обычно вступает в силу.

– Хайль! – Дитрих, первым оказавшись у наклонного трапа, ведущего в грузовой отсек, вскинул руку в приветствии.

– Зиг хайль! – Высокий оберштурмбанфюрер, бывший, судя по уверенному поведению, командиром группы, ответил с не меньшим, чем у Дитриха, энтузиазмом. И, конечно, умудрился при этом вложить в само приветствие максимум сарказма и издёвки, всегда отличавших отношение ребят Гиммлера ко всем остальным. Включая военных.

– Старший инженер группы подготовки проекта «Ковчег» Дитрих Нольке. Согласно директив, полученных от моего командования, прошу вас показать мне груз и предъявить документы, указывающие на его характер и разрешение о доставке на борт «Фау».

– Оберштурмбанфюрер Отто фон Нойстиц. Документы в порядке, герр Нольке. Отойдём на минуту?

Дитрих пожал плечами, и отошёл в сторону. Нойстиц запустил руку во внутренний карман плаща, достав несколько бланков с красными полосами грифа секретности и печатями обоих ведомств, отвечавших за проект. Протянул их Нольке и, достав из кармана портсигар и не предложив сигарету Дитриху, закурил.

Дитрих, хмыкнув, протянул руку, вырвал сигарету у того изо рта и растоптал её ботинком. А потом, не дав начинающему багроветь эсэсману, даже открыть рта, сказал:

– Правила техники безопасности нужно изучать, герр Нойстиц. Документы у вас в порядке, но мне ещё нужно осмотреть груз. Я думаю, что это не вызовет у нас каких-либо несогласий?

– Нет. – Буркнул тот. – Единственное требование – осматриваете только вы. Приказ командования.

– Я уже понял, герр оберштурмбанфюрер. Закатывайте кары в ракету. По одному.

Дитрих неторопливо поднялся на борт «Фау». За ним, позвякивая, в ребристое отверстие распахнутого люка въехал первый кар. Фон Нойстиц, немедленно оказавшийся рядом, сам откинул брезент.

Левый глаз Дитриха чуть заметно дёрнулся. Такое груз ему уже доводилось видеть… когда со спецопераций привозили лучших ребят «Бранденбурга», и их тела было возможно перевезти только таким образом. Но зачем тут?

Он чуть медленнее, чем делал обычно при осмотре заносимых оборудования и грузов, подошёл к массивному металлическому ящику с врезанным в верхнюю крышку стеклянным оконцем и подведённой туда же переплётённой паутине трубок и шлангов, идущих от сложной на вид установки в голове.

Намётанным глазом Нольке определил баллоны с кислородом и водородом, большую ёмкость с содержимым явно медицинским назначения. Самый нижний, небольшой баллон зеленоватого цвета с вязью непонятных значков, показался ему абсолютно незнакомым. Дитрих наклонился над окошком, подсветив его лучом фонарика, извлечённого из поясной сумки. Вгляделся… и резко отшатнулся:

– О, мой бог!!! Что это за дерьмо?!!

Фон Нойстиц растянул узкие губы в улыбке:

– А какая вам разница, герр Нольке? Считайте, что это всего лишь один из пассажиров нашего ковчега.

Макар сидел на мягком диване с высокой, деревянной, обитой ситцем спинкой. На столе перед ним поднимался пар от крепчайшего чая с лимоном, налитого в стеклянный стакан в подстаканнике с гербом СССР. Открытая пачка «Дуката» была уже наполовину пуста, а в пепельнице окурки превратились в маленький, живописный Эверест.