Питерская Зона. Запас удачи

– Вот блин… – Сдобный встал, подхватив Полоскуна. – Отдыхайте, попозже подойду, потрещим.

Полоскуна уважают. Он из Зоны Че, ветеран по самое не балуй, как его не уважать. Жаль старика. Спивается, медленно и верно. А так как его все уважают, то сейчас Сдобный и потащит его на себе в небольшой чуланчик за кухней. И уложит спать на мешки с картошкой. Но очень уважительно.

Янтарь ирландского побежал по стенке стакана. Ирландия – это вам не абы что. Это красота и все оттенки зелени. Это волынка и темный портер. Это рыжеволосые красотки и виски с местных винокурен. Пафосно, конечно, но именно так. И если пьешь ирландское, то обязательно янтарь должен лениво стекать, бежать или струиться. А литься в стакан – прерогатива водки.

– Ты еще понюхай, лизни из стакана и помурчи, – Мара прыснула, – вылитый кот с валерьянкой.

– Да ну тебя… – Клеверно-изумрудное видение рассеялось. И все из-за одной совершенно не романтичной убивицы.

– Ладно… – Она протянула свой стакан. – С приездом.

Угу, с приездом. И именно в этот момент, вспомнив Маздая, принял решение. Окончательное и бесповоротное. Закончу дело, верну деньги и уеду в Ирландию. В Дублин, например.

– Веселое место, – Мара оглядывалась, явно находясь в своей тарелке и ничуть ничего не смущаясь, – мне нравится.

– Искренне рад.

Ну а чего не радоваться-то? И наплевать, что одно из самых любимых мест моей жизни выглядит как декорация к не самому лучшему фильму. Какая разница? Здесь чертовски клево. И никаких гвоздей.

Дым коромыслом? В углу кто-то щупает довольно визжащую го-го? За соседним столом пьют с выражением «атыменяуважаешь» и уже готовятся бить морды друг другу? Из колонок ревут гитары полувековой давности? На шесте наворачивает акробатику дева в одних стрингах из кристаллов Сваровски? Не, а чего? Мило. Уютно. Просто и по-домашнему, больше никак и не скажешь.

Криво прикрученная светомузыка в углу, запах мяса, жареного мяса, вареного и тушеного мяса, тяжело-спиртового разного происхождения, пота, табака и сигарет, пьяные разговоры за жизнь, Зону, жизнь в Зоне и Зону в жизни. Сборище поганцев, бродяг, опасных выродков, корыстных негодяев и крайне душевных личностей со склонностью к философии. То, что мне надо. Да-да, так и есть.

Сбоку резались в карты. В дурнющий и мало кому понятный голландский похер. С покером игра если и имела общие корни, то явно в виде самих карт, не более. А с Голландией и того меньше. Играли, как ни странно, на деньги. Чума, Бес и Паук. Парни меня не особо любили, и я не видел ни единственного повода отвечать им противоположным чувством. Лишь бы не мешали сидеть и есть.

Чуть дальше, очень увлеченно и с чувством, вешал лапшу на уши Дикой. Дикой, если уж честно, промышлял по самому краю Периметра. Таскал «чечевицы» на сувениры, приносил мешки с крошкой Стеклянного поля, обклеивая ими черепа, найденные на кладбищах. Не самый доходный бизнес, зато почти безопасный. Черепа он обычно выдавал за жертв «стекляшки», наклеивая брызги осколков вкривь и вкось.

Лапша равномерно качалась на ушах пятерки туристов, явно намеревающихся в Зону с таким вот героическим проводником. Сидевшие за спиной Дикого Шеф и Бульба только улыбались, но не вмешивались. Дикой, может, и так себе сталкер… но свой.

Вокруг шеста наяривала параболы и прочие окружности, заметно привлекающие взгляд, Милашка. Милашка, при всем создаваемом ею вихре из длиннющих тонких ног, копны светлых волос и радостно подпрыгивающих верхних полушарий, работала на результат. Результатом, как показалось, должен стать один из туристов, временами чуть не теряющий собственную отваливающуюся челюсть. Ну да, девочки здесь такие, старательно добиваются чего хотят.

Как ни странно, но у стены совершенно не обращал внимания на старающуюся Милашку кто-то из плохо знакомых бродяг. То ли Финн, то ли Швед. Да не суть, короче. Этот с очень умным видом ковырялся в коммуникаторе, судя по шевелившимся губам – читая. Что сказать… каждому свои понятия о библиотеках или читальных залах.

И никакого следа Урфина. Кто знает, может, и к лучшему.

– Вот эти вот рожи и есть крутые сталкеры? – поинтересовалась Мара. – Как-то прямо не верится. Хотя… если посмотреть на тебя, к примеру…

Затеять новый ненужный спор не дал кто-то с кухни, всем видом зовущий меня за самой вкусной едой в мире. За пельменями. За местными пельменями с фаршем из трех сортов мяса, политых маслом и приправленных сметаной, посыпанных мелко крошенным зеленым луком и вообще просто произведением искусства. Как полагается, к пельменям в пристяжку шли две стопки перцовки. Ну, не с виски же в качестве стременной их потреблять, не находите?

Есть грех у меня за душонкой, чего уж. Не, грехов у меня много, но один-то конкретный. Чревоугодие, мать его. Любовь, понимаешь, к вкусной еде во всех ее видах. Любовь к обсуждению еды и любовь к склонению других к чревоугодию. Гореть мне в Аду, думаю. Но потом. А пока… а пока у нас тут пельмеши.

Вообще, если разбираться, пельмень есть произведение искусства. Да-да, по-мещански, но именно так. Понятно, что у каждого своя шкала искусства и уж тем более его произведений. Но обычный пельмень и красивая женская задница явно ими являются. И относиться к ним надо соответственно. Хотя сейчас речь только об одном. О пельменях.

Не надо торопиться поливать его буржуйским кетчупом. Не надо ляпать на него сверху майонезик и, адски урча, кидаться пожирать. И уж ни в коем случае не стоит пользоваться соевым азиатским соусом. Для русского пельменя все это противопоказано. Только сливочное масло и сметана, только мелко рубленный зеленый лучок, только хардкор.

И не тыкайте вы в него вилкой и не старайтесь располовинить ножом. Это произведение искусства, его надо оценивать целиком. Дождаться, пока подостынет, перестанет парить и начнет неуловимо и безумно вкусно пахнуть начинкой. Дождались? Вот тогда берите эту самую перцовку, поддевайте, не разрывая теста, пельмень и, хлопнув рюмашку, нежно и аккуратно кладите пельмешек в рот. И, прямо как с женщиной, осторожно и ласково, кусайте, упивайтесь теплым соком, чувствуйте, как растопленное масло придает мясу еще больше вкуса, как…

– Новиков! Так же нечестно. Ты своей кислой физиономией весь аппетит отбил.

Старший инспектор МВД отдельного подразделения Периметра майор Новиков довольно улыбнулся. Если в его случае можно говорить и про улыбку, и про довольную. С его-то постной рожей ни то, ни другое никак не вяжется.

Не один? Конечно, один никуда не ходит. Троица опричников, не скрывая оружия, уселась чуть подальше. Новиков и его гоблины, о как. Видно, персона Хэта для чего-то ему и впрямь нужна.

– Мельников, охолони. – Майор закурил. – Рад видеть тебя живым. Хотя вас, поганцев, порой и запоминать не хочется. Так часто вы дохнете.

– У меня вредная работа. Тяжести, погрузчики, стеллажи…

Мара погладила меня по руке. Новиков хмыкнул. Хмыкать он умел разнообразно. Некоторые хмыки действовали на матерых ветеранов так же отрезвляюще, как ствол, приставленный к голове. Другие заставляли пересмотреть свое отношение к нарушению законов. А от совсем редких, говорили и про такие, хотелось вернуться к маме и снова пойти учиться в школу.

По всем документам сталкер Хэт, в миру Владимир Мельников, работал логистом в небольшой фирмешке неподалеку от «Солянки». Нет, а как еще? Зона, если уж серьезно, в некоторых смыслах режимный объект. Шастать по ней за просто так не получится. И торчать рядом постоянно, нигде не работая, сложновато. Особенно если ты не местный житель или беженец с Питера.

– Допустим, – Новиков затянулся, прищурясь и рассматривая меня точь-в-точь как через микроскоп, – допустим, что работа у тебя тяжелая. Хотя на кой хрен ты мне заливаешь, не понимаю. И вообще, бескультурщина, ты меня даме бы представил.

И действительно. Думаю, до вечера моей как бы супруге обеспечено такое количество мужского внимания, какого ей вряд ли когда представлялось. Даже целый майор вот желает познакомиться.

– Мара, – моя «убивашка» протянула руку, – Мара Мельникова.

– Очень приятно… – Новиков аккуратно пожал ее вполне твердую ладошку, где набитые костяшки даже и не думали прятаться. – Приятно удивлен желанию этого товарища остепениться. Вы тоже работаете в сфере погрузок и перевозок, если не секрет?

– Нет. Я тренер по кикбоксингу. Любите кикбоксинг?

– Нет. Люблю боевое самбо. – Новиков кивнул, туша сигарету. И занялся своей самой мерзкой привычкой. Выпотрошил фильтр, автоматически, не глядя, и сотворил из него цветочек. Как-то раз, когда он меня в очередной раз окучивал на предмет ходок сами знаете куда, к концу разговора в пепельнице лежал целый букет.

– Ладно… Мельников, есть разговор. Не здесь.

– Хотите прогуляться при лунном свете?

– Не смешно. Хотя, Мельников, если вспоминать именно этот ретрофильм, то ты как раз подходишь под выражение из него.

– Какое?

– Про умного ниггера. Одного из десяти тысяч. Хваткого, преданного и умного. Вот эти… – Новиков, не смущаясь, ткнул пальцем на все так же резавшихся в покер, – не такие. Вставай, пойдем на улицу. Красавица Мара, с вашего позволения. И ненадолго. Не возражаете?

– Бить его не будете?

– Да пока не за что.

Ребята за соседними столами хмурились и играли желваками. Сдобный, смотревший за стойкой новости, глядел недовольно и немного встревоженно. Но цапаться с полицией просто так явно не стоило.

– Пельмени остынут. Совсем.

Новиков вздохнул.

– Новые закажешь. Вам, складским работникам, автослесарям и прочим пролетариям, очень даже неплохо здесь платят, насколько мне известно.

Ясное дело, что «здесь» Новиков подчеркнул особо, с выражением.

На улице хмурилось и крапало. Обычная и привычная погода. Можно сказать, родная. Тучи нависали тяжело, прям как не смытая на ночь тушь у подпивших сдобновских девочек.

– Мельников, – майор снова закурил, – зачем оно тебе надо, если честно?

Психолог, мать его ети.

– Майор… Вы тоже давно можете перевестись отсюда в Столицу. Ну, как мне кажется.

Новиков кивнул, явно соглашаясь.

– Подловил, думаешь?

– Думаю, что да.

– Хорошо… – Новиков курил, как и обычно – жадно, в несколько затяжек. – Мне здесь нравится. Я тебя понял, Хэт.

– Что у вас за дело?

Трое, нависавшие позади, ощутимо отошли дальше. А ведь майор даже и не посмотрел в их сторону.

– Что ты знаешь про Триггер?

Во беда… Триггер. Что знаю про Триггер? Да ничего не знаю. Знаю, что Лорд его ищет. Причем постоянно. А Лорд, как известно, человек упрямый. И еще он ушел в Зону со спецназом.

– Не заливай, Мельников.

– Да нечего мне заливать, майор. Вроде есть, вроде что-то там он исполняет. Чуть ли не любое желание. Так ведь оно везде. В любой Зоне есть легенда про Монолит, Золотой шар или что-то похожее.

– Лорд не рассказывал про его местонахождение?

Во дает, а?!

– Майор, Лорд в барах не сидит. Он если выпивает-закусывает, то на накрахмаленных скатертях и чуть ли не под симфонический оркестр. Это раньше «Борщ с пампушками» его домом был. И я с ним очень плохо знаком. Вот Фукс, мягкой ему травы на острове Яблок, его вроде знал хорошо. Только где он, Фукс?

Фукса съели мурены. Одного из первых, кто их встретил в ходке. Такие дела.

– А мне говорили немного иначе. Ну, положим, я тебе поверил. Но, Мельников…

– Да, майор?

– Узнаю, что обманул, накажу. А что за барышня?

– Жена. Из-за нее уезжал. Думаю вообще уехать. Сделаю ей небольшое сафари и рвану к чертовой матери.

– Экстремалка?

– Типа того.

– Ясно. Мельников?

– Да, майор?

– Ты на самом деле немного другой. Не стань таким, как многие. Не становись вне законов.

– Законов?

Новиков накинул капюшон куртки.

– Законы есть разные. Написанные людьми и просто человеческие. Не верю я в твою свадьбу. Опять попрешься в Зону ради денег, и все.

Майор пошел к служебному «Комбату». Троица двинулась следом. Странный человек Новиков. Чего хотел? А ведь, давайте честно, он мог бы сейчас многое понять. Ума ему не занимать. Или он что-то знает? Да ну к лешему.

Внутри царила тишина. Бар молчал. Сдобный сидел напротив любителя гаджетов. Почему-то прямо за ним стоял Казак, а Барин подпирал стенку тоже неподалеку. Моя «дорогая» увлеченно доедала пельмени, плюя на всех и вся.

– Финн… – Сдобный кивнул, увидев меня. – Некрасиво так поступать.

А, все-таки Финн, не Швед.

– Как?

– Своих сдавать нехорошо. Наказуемо. Барин, пропиши ему.

Стодесятикилограммовый Барин нехотя отлепился от стенки и прописал. Леща, да такого, что зазвенело. А Финн никак и не отреагировал. Только вжал голову в плечи.

– Что и следовало доказать. – Сдобный поднялся. – Не мог Новиков так быстро появиться. А в руках что-то крутил только ты. Сюда больше не приходи.

Финн убрался быстро. И стараясь быть незаметным. Прописывать ему от себя не стал. Ну его. И вообще даже остывшие пельмени заставили желудок радостно сжаться. Лови день, завтра может и не быть.

Дела прошлые-1

Ворона каркала. Странно, если бы заливалась соловьем. Она ж ворона.

Большая черная хитрая птица. Эти выживали всегда и везде. Когда планета сгорит в бушующем термоядерном пекле, вороны вернутся со Шпицбергена и будут дальше каркать и искать что пожрать. А здесь и сейчас им еды хватает.

Под подошвами хрустели чьи-то обгоревшие кости. Хотя почему чьи-то? Ясно, что не кроликов, кошек или розеточных морских свинок. У тех не бывает больших и округлых черепов. И на костяшках пальцев никогда не запекаются кольца.

Ворона снова каркнула. Покосилась черным блестящим глазом. Птица нервничала. И сильно. Звуков вокруг оказалось множество. Но это не все. Звуки оглушали своей мешаниной, звучавшей так сильно, что в голове потихоньку нарастал звон. Тонкий, въедающийся глубоко-глубоко, пилящий голову острым диском «болгарки». Вз-з-з-з…

Звук вибрировал, накатывал откуда-то, становясь сильнее-слабее. Уже не просто звенело. Звон перешел в визг, волнами накатывающий и практически не отступающий. Ритмичный, заставляющий дрожать всем телом. Чтобы не упасть, пришлось опуститься на колено, прямо в черную и жирную грязь. Приклад АК хрустнул чем-то под блестящим жидким покрывалом.

Сухо щелкнуло в ухе, и тут же, немного задержавшись, стало горячо и влажно. Провел пальцами, самыми кончиками, торчащими из обрезанных перчаток, поднес к глазам. Так и есть, кровь… Черт, а как хорошо все начиналось…

* * *

…Здравствуй, Зона. Я пришел в первый раз… Ну, ладно. Не в первый. И не во второй. И даже не в третий. Хотя вру, именно в третий.

Каждый сам выбирает путь в жизни. Чем заниматься. С кем заниматься. Как заниматься. Говорят, идеальный вариант – своя профессия. Такая, настоящая. Чтобы рост в ней, постоянное обучение и повышение квалификации. Сложно спорить. Да и, по чесноку, плохо, что ли, работать помбуром? Да ни фига. Сейчас даже помощником комбайнера, так-то, работать неплохо. Если ты школьник или студент.

Да и вообще, стоит только захотеть, найдешь хорошее и даже вполне себе оплачиваемое место. Ну, может, и не особо по душе. Зато без проблем, белое и чистое. Мечта, недоступная лет надцать назад, начинала сбываться. Заводы работали, земля родила, танки поражали весь мир, а корабли вовсю готовились начать бороздить космические пространства.

Только без меня. Не надо оно мне, ни за какие коврижки. Дурак? А то… еще какой.

Хотелось бы сказать, что, мол, хватит, навоевался. Ну, к примеру. Мол, что вторая грузинская, что прочие конфликты, но ведь нет. Обязательная срочная служба, и не более. А срочников Его Темнейшество Второй отправлять воевать запрещает. Раньше-то, как рассказывал полковник Шевель, совсем не так было. Говорили, полковник даже успел зацепить то время. В смысле, когда срочниками затыкали все дырки. В горы так в горы, или куда еще пошлют.

Так что, сами понимаете, навоеваться не вышло. Получилось восстановиться на учебе, перевестись на заочное и параллельно начать работать. Хорошее место, чего говорить. Газификация в стране шла в ногу со временем, добираясь куда угодно, вплоть до Борзи. А уж Борзя, скажу вам, это не Усть-Катав или Ирбит. В Борзе монголы до сих пор за солью на лошадках приезжают.

Так что работа в отделе продвижения завода-производителя отопительных котлов оказалась и востребованной, и денежной, и даже это, как ее… престижной. Вот это и подкосило.

Капитализм – штука ядреная. Особенно с поправками на эту самую страну. Он выпивает из вас все соки, высасывая живого человека и оставляя сухофрукт. Гонка по кругу, где большая часть бегунов изначально обречена. На уход с дистанции, на что же еще? Искалеченные души людей, смотрящих вокруг глазами, где нет жизни. Вместо нее есть что угодно, но не сама жизнь. Ширма, состоящая из «надо, как у других» и «чтобы не хуже, чем у прочих». А в голове каждого, вступившего в эту гонку, регулярно меняется жесткий диск. Вернее, его составляющие, стараясь сделать его быстрее, четче, умнее. Только фишка в том, что его потом не перезагрузишь. А заменить – лишь бы успеть.

Хотя дело спорилось, шло и приносило плоды. Родители, ушедшие на пенсию после работы на государя-батюшку, уехали жить к морю и радовались за сыночку, переставшего быть непутевым и взявшегося за голову. Все невест каких-то присматривали и представляли в редкие поездки к ним. И кто знает, как бы оно сложилось, если бы не жахнуло.

И если Зона Че давно стала чем-то привычным, то когда рухнули Москва и Питер… ну, сами понимаете, да? Непонимание, страх, мол, а если и у нас здесь, и все такое. Мне повезло не оказаться в Мск в тот страшный день. А потом…

Предел прочности есть у любого человека. И похороненный под процентом от продаж, планами и маркетингом авантюрист и первооткрыватель, лишенный своей Терра Инкогнита, не выдержал. Сразу после какого-то корпоративного мероприятия. Когда третий заместитель вице-президента коммерческого департамен… В общем, когда нам в уши заливался очередной спич про «мыкомандаимыпокоримновыевершины», встал, покачиваясь, послал в пеший тур говорящего и прочих и ушел. Прихватив по дороге начатую бутылку с тяжело-спиртовым.

А в себя пришел в Пушкине. Как смог добраться в таком состоянии, и на самолете? Сам поражаюсь. Но выгорело. Денег на карте вроде хватало. Не хватало опыта, знаний местных реалий и вообще… Как меня, дурака, тогда не встретил какой-то мерзкий виток судьбы? Не знаю. Глупо, но… Хочется верить, что не все так просто, как кажется. А Зона, наверное, все-таки не просто сколько-то квадратных километров аномальных полей и городских кварталов. Она что-то большее. И вдруг именно ей и потребовался такой индивидуум, как я? Для чего? Это ж Зона, у нее свои резоны.

Через три дня, после нескольких посыланий куда подальше, куда большего количества обещаний урыть за работу на МВД, удивления от понимания местных расценок и собственных, ставших мизерными возможностей, случилось нужное. Сделавшее дальнейшую жизнь наполненной собственным смыслом. Многие, узнав правду, скажут что? Верно. Они назовут меня идиотом. И ладно. Свое место нашлось само по себе. И через три дня после аэродрома в Пушкине в первый раз сказал ставшее скоро привычным:

– Здравствуй, Зона…

* * *

Визг в ушах перешел в запредельный. Приплыли, точно. Пришлось упираться о землю второй рукой. Куда ты пошел, идиот?! Куда сунулся без защитной экипировки?

Перед глазами плыло. Мир то сжимался в узкую алую полосу, отдающую болью, то неожиданно раздавался во все стороны, раскручиваясь смазанными пятнами калейдоскопа. Мир вокруг становился все ярче и ярче, обретая совершенно странные для него краски.

Зона серая. Выцветшая. С редкими блекло-зелеными пятнами сорной травы и странных деревьев. Самое яркое в ней – остатки новостроек. Но за пару лет цветные пятна поблекли, вспухли пузырями слезающей штукатурки и краски, затянулись паутиной и рыже-черными пятнами ржи, съедающей оцинкованное покрытие вопреки здравому смыслу, законам физики с химией и гарантии производителя. Зоне как-то на это наплевать.

Но сейчас, когда свист с визгом раздирал мозг на составляющие, мир вокруг неожиданно изменился. Организм явно прощался с жизнью и спешил захватить ее побольше, выворачивая восприятие наизнанку.

Серость неба заполнялась неожиданно растекающейся по нему голубой акварелью. Низкое и затянутое тучами солнце моргало золотом, заставляя глотать слезы. Остатки газона, борющиеся за выживание, наливались изумрудной зеленью и мелькающими среди травы алыми с желтым головками диких тюльпанов. Рукав моего собственного легкого комбинезона, только-только бывший просто хаки, превращался в парадного цвета мундир кремлевских гвардейцев. Чавкающая грязь отблескивала зеркальными всполохами, мерцая, как рассыпанные алмазы.

Твою-то мать, да что же это?

Надо уходить, надо драть отсюда когти. Цепляться руками, опираясь на ствол, ползти, если надо, но двигаться назад. Говорили дураку, не ходи один, ходи с теми, кто опытен. Не суйся за первое Кольцо, не по Сеньке шапка, сопля ты зеленая. Не лезь в глубь Зоны без нормальной защиты, не корчи из себя крутого сталкера со стальными яйцами. Учись, ползай чуть за Периметром, дурилка картонная… Говорили? А то!

Ворона, монотонно подпрыгивающая вслед моим жалким попыткам изобразить краба, снова каркнула. Звук пробился через ноющий и сверлящий голову визг, заставил от неожиданности крикнуть. Скрипнули зубы, сильно, до хруста. И какой-то пришлось выплюнуть вместе с куском прокушенной щеки и кровью. Голова пульсировала. Пульсировала так сильно, что вся безумная палитра вокруг растворилась в единственном цвете, заполняющем глаза. Алом.

Свист и визг замолкли. На пару секунд. И вернулись. Резанули кривым выщербленным тесаком по ушам, по голове, по внутренностям. От макушки и до пяток. Алое заклубилось, наливаясь темным багрянцем, закружилось перед глазами, налилось густыми черными спиралями, водоворотом втягивающими в себя красное.

Меня вывернуло. В смысле, все триста миллилитров воды и три галеты попросились наружу. А крутящаяся черная мгла расширилась, охватила со всех сторон, втянула в себя и погасла, сжалась до крохотной точки. Аллес. Зе энд. Всем всего доброго.

* * *

Ших-ших, ших-ших…

Спина проехалась по острому и твердому, затылок стукнулся о землю. Приплыли.

Ших-ших…

Это ведь меня тащат. Точно, за ноги. Связанные. А руки? И руки связанные, притянуты к телу. Дела-а-а…

Ших-ших, ших-ших…

Тащивший, сопя и булькая, схаркнул. Ноги отпустило, и левая пятка очень больно ударилась обо что-то. Все, приехали?

Сбоку каркнуло. Покосился и не удивился, увидев ворону. Плохи дела. Очень.

Птицы остаются птицами. Испугать их легко. А тут не боится. Знает, что почему-то не тронут. А для чего ей прыгать-каркать рядом? Потому что есть всем хочется. И эта зараза точно знает – достанется и ей. Хреновые дела. И да, знаю, кто тут шихает моим собственным телом по твердому и острому. Тем более под спиной уже не грязь, а действительно твердое и сухое. Значит, пока вырубился, меня дотащили до логова. Кто?

Тоже мне страшно секретная тайна. Просто забрался чересчур вглубь. И сейчас где-то ближе к середине Второго круга. Красные не встречаются в первом. А тащит меня Красный. Потому что Белые склизко чавкают при движении. Ну, так говорят бродяги-профи, забирающиеся до самого Исаакия. А тут шарканье и хриплое дыхание.

Твою мать… глупо-то как.

Красные, как и прочие гуманоиды Зоны, глубоко несчастные создания. Они просто не успели уйти при Прорыве. Они остались жить в своем бывшем городе. И изменились. Только мне их жалеть сейчас не хотелось. Потому как меня кто-то из Красных намеревался схарчить. Натурально, просто взять и сожрать.

Зря мотал головой. Привлек внимание. И почему мне не перерезали горло сразу, как вырубился, а?

Он возник сверху. Сморщенный, скрученный, с вислым носом и разнокалиберными глазами. Один почему-то сполз вниз, находясь где-то у носа. Охренеть.

Красный пожамкал оттопыренными губами, почесался под обрывками рыжего дорожного комбинезона. Задумчиво пожевал нижнюю губищу-пельмень и наклонился. Сцапал за ворот и, с неожиданной силой для такого тщедушного тельца, рванул меня вверх. Толчком придвинул к стене и прислонил. Вот так, значит.

Потом отошел, почесываясь и кряхтя. Сел на горку битого кирпича и запыхтел. Если бы не длинный кусок заточенного металла и не самый симпатичный вид самого Красного, прямо добрый дедушка на завалинке. Так, и чего мы ждем? И где мы вообще?

Где-где… сами понимаете где. А так-то, чисто навскидку, в недостроенном доме. Ну да, с левой стороны от того места, где меня накрыло, торчали развалины стройки. Что говорили опытные бродяги? Верно, так и говорили:

– Берегись зданий, салага. Они их любят.

Любят, именно так. Вот только кого ж мы ждем? В темноте провала за правым плечом Красного треснуло. Зашелестело, захрустело и как-то совершенно мерзко чавкнуло. Как будто там, в темноте, сжимая и сокращая выпуклые кольца мускулов, покрытых сверху дряблым слоем жира, сюда двигалась нехреновых размеров гусеница.

Твою за ногу… почти угадал.

У Белых вроде как вот такое же все тело. Как желе, склизкое, оставляющее за собой длинный липкий след. И у этой красавицы, да-да, это же женщина, нижняя часть тела очень и очень напоминала что-то такое. Длинная кишка с кольцами тех самых мускулов, больше, правда, подходящих для червя. И верхняя часть Красного, высохшего перекореженного гуманоида. Со странным выпуклым наростом на груди.

Ее большие больные глаза с чернющими зрачками уставились прямо в мои. Нарост набух, расходясь мясистыми лепестками, и… Свист вернулся. Ударил так, что меня бросило на колени, чуть не приложив головой о до конца не развалившуюся стопку того же самого клятого красного кирпича. Да лучше бы приложило.

Красный, довольно заквохтав, поелозил длинным желтым ногтем мизинца в ухе и сплюнул. В меня. Или на меня? Какая разница, в сущности. Так, обидно. Мало того что сожрут, так еще и на плече висит липкий комок харкотины этого вот создания.

Да, жаль жителей бывшего великого города. Очень. Но если бы мне развязать руки и дать ПК с полной коробкой… пожалел бы их потом. Может, что хорошее сказал бы на прощание.

В проломе, куда меня затащили, виднелся кусок Зоны. Неровная полоска мохнатого холма. Торчащие сухие бустыли борщевика с чудом сохранившимися мясистыми листьями. Перекрученная черная ольха, обвешенная клоками материи защитного цвета. Дурак, стоило завести бинокль и хотя бы изредка оглядывать окрестности. Красный и его свистящая подружка не прятались. А очень даже помечали собственную территорию.

Ворона, запрыгнув внутрь, каркнула. Испуганно. Задрав вверх голову.

С начатого строителями перекрытия второго этажа, подняв пыль, вниз ухнула небольшая бетономешалка. И приземлилась точно на женщино-гусеницу. Прямо на кусок, где нормальное тело переходило в подрагивающую кишку.

Хрустнуло и чавкнуло. Ее сломало, бросило вперед. Ребра пробили сухую кожу, вышли наружу, торча желтоватыми ветками, по которым сразу побежала темная жидкость. Из нароста, разорвав его, вылетел сизо-красный сокращающийся ком.

Красный успел дернуться в сторону. Но недалеко.

С перекрытия сухо и незнакомо, почти захлебываясь, затрещало. Мутанта прошило кучно, разворотив ему всю правую сторону и голову. Глаз, стремящийся к носу, все же сделал это. Правда, мгновение спустя они оба отлетели в сторону, ссеченные попаданием.

А вот ворона, черная жирная дрянь, улетела.

* * *

– Ты это, – бродяга, назвавшийся Шмайсером, улыбнулся, поправив свой странный агрегат на груди, – в следующий раз уж думай головой, братишка.

– Спасибо еще раз.

– Сочтемся, чего там. Я тебе. Ты мне. Это Зона, здесь надо дружить. Хотя бы изредка.

Он сказал правильные слова. И практически не взял с меня ничего. За исключением всех найденных цацек. Целых трех «блинчиков». А передо мной встал непростой выбор.

Плюнуть и признаться, что надо жить обычной жизнью.

Или плюнуть и понять – где заработать на нормальную экипировку.

Выбрал первое. Хотя и хватило этого решения всего на пару дней.