Новый баланс сил. Россия в поисках внешнеполитического равновесия

Часть вторая
Наследие

Уроки Горбачева

Обзор внешнеполитического наследия последних десятилетий с эпохи правления есть смысл начать с последнего руководителя СССР – Михаила Сергеевича Горбачева. Не только потому, что Советский Союз – это предшествующее Российской Федерации название исторического Российского государства, а с избранием Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС в марте 1985 года началась, по сути, современная эра российской истории, в том числе в области внешней политики. Главное то, что за шестилетний период правления Горбачева были заложены многие основы современной внешней политики нашей страны.

Несмотря на все трансформации и деформации, международная политика всех президентов Российской Федерации – Бориса Ельцина, Владимира Путина, Дмитрия Медведева, вновь Путина – стоит на плечах политики Горбачева.

Такой вывод справедлив несмотря на то, что горбачевская внешняя политика уже не одно десятилетие подвергается в России – в том числе во властных верхах – жесткой, а иногда и уничижительной критике. Речь идет, разумеется, о внешнеполитических достижениях этого периода, а не о просчетах и ошибках.

Внешнеполитическое наследие Горбачева фундаментально. Благодаря его лидерству страна вышла из многолетней самоизоляции. Внешняя политика освободилась от идеологических пут марксизма-ленинизма, сковывавших и деформировавших ее. Она сняла сталинскую шинель и сдала ее в музей. Пришел конец безудержной и бездумной милитаризации экономики. Открылись границы страны. Были сняты барьеры, мешавшие передвижениям людей и свободному обмену идеями, утвердились свобода слова и свобода совести. Основной формой общения внутри страны и с внешним миром стал диалог. При Горбачеве встретились, наконец, две России – внутренняя и та, которая в разное время тремя волнами эмигрировала. Была отменена государственная монополия во внешней торговле, а частная экономическая деятельность в целом – узаконена. Эти важнейшие перемены утвердились и уже воспринимаются как должное, несмотря на все изменения последних десятилетий.

Тем не менее сегодня Михаил Горбачев в массовом сознании россиян в целом непопулярная историческая фигура. Главная существенная претензия соотечественников к патриарху политики состоит в том, что он не справился с управлением общественными процессами, в результате чего перестройка системы с демонтажем ее устаревших конструкций обернулась всеобщим обвалом. Горбачеву и его приверженцам вменяют в вину прежде всего утрату исторического Российского государства – для кого-то империи, но для большинства – большой страны. Люди, особенно старшего поколения, сожалеют не столько об утраченных имперских окраинах (тем более, восточноевропейских сателлитах и африканских клиентах), сколько о загубленных промышленности, науке, здравоохранении, образовании, системе социальной поддержки. В числе претензий к Горбачеву и его соратникам и сотрудникам фигурирует и сдача международных позиций страны на многих направлениях. При этом говорится о трех важнейших темах: проблеме разоружения, объединении Германии и уходе из стран Азии, Африки и Латинской Америки – так называемого третьего мира^[42]. Давайте с этим разберемся.

Действительно, фактически главным внешнеполитическим итогом правления Горбачева стало исчезновение Советского Союза. Разумеется, последний высший руководитель СССР не стремился к такому результату. Горбачев был и остается патриотом своей страны. Он живет в России. До последнего дня пребывания у власти он как мог старался сохранить государство, которое взялся реформировать. Когда его вынудили уйти, он покинул свой пост с достоинством. И тем не менее именно запущенные горбачевской реформой процессы привели к крайне противоречивому результату – освобождению почти 300 млн советских граждан от партийной диктатуры и одновременно к распаду советского государства и резкому ослаблению внешнеполитических позиций его основы и преемницы – Российской Федерации.

Горбачев и его коллеги начали реформы не из личных амбиций или идейных соображений. Для всех очевидно, что Советский Союз к началу 1980-х годов погрузился в глубокий кризис, охвативший все стороны жизни страны – политическую, экономическую, социальную, моральную, идеологическую, национальную. Под угрозой оказалась и внешняя безопасность: в 1983 году советские военачальники и руководство разведки всерьез опасались ядерного нападения со стороны США^[43]. Внешняя политика зашла в тупик, символами которого стали ракетный кризис в Европе, банкротство коммунистической системы в Польше и увязание СССР в войне в Афганистане.

С позиций сегодняшнего дня представляется очевидным, что трансформация Советского Союза, происходившая одновременно на нескольких направлениях – увеличения свободы, развития демократии и обновления социализма, не могла не закончиться провалом. Это понимали наиболее проницательные западные лидеры. По свидетельству Анатолия Адамишина, присутствовавшего во время беседы британского премьер-министра Маргарет Тэтчер с председателем Совета министров СССР Николаем Рыжковым, Тэтчер сказала: «Вы дали людям свободу и хотите, чтобы они стали работать по-новому. Так не будет. Вместо этого они будут требовать от вас все большего, и вы ничего с этим поделать не сможете»^[44]. Перестройка могла стать началом нового цикла мобилизации сил государства и общества для выхода из кризиса. Вместо этого она не только продлила цикл расслабления, но и довела его до логического конца.

Демократизация привела в первую очередь к всплеску национализма в огромной стране, прежде крепко связанной централизованной системой тоталитарной коммунистической, а еще раньше – авторитарной имперской власти. Уже в 1986 году вспыхнули беспорядки на этнической почве, а в 1988 году возник первый серьезный межэтнический конфликт в Нагорном Карабахе, окончательно не урегулированный до сих пор. Что касается социализма, то поначалу жесткая скованность философской и политической мысли в СССР не предоставляла реформаторам иной идейной базы кроме поздних идей Ленина – совершенно неадекватной основы для решения стоявших перед ними задач. Вместо того чтобы развивать марксизм в условиях конца ХХ века и приспосабливать модернизируемую идеологию для решения практических задач, они лишились всякой идеологической основы.

Горбачев искал выход из этой ситуации, но ни он, ни его помощники – как и их предшественники – не обладали ни необходимыми знаниями, ни глубоким пониманием проблем своей страны, особенно экономических, и не владели инструментарием для их изучения и решения. Не понимали они и политику Запада. Они верно определили практику и идеологию внутренней политики КПСС как главное препятствие для решения проблем и активно повели их демонтаж. У них, однако, не оказалось конкретной цели, плана и стратегии действий. Упование на «живое творчество масс», «потенциал социализма» и его «преимущества» оказалось в этих условиях фатальным для курса реформ. В итоге Горбачеву и народу страны пришлось расплачиваться не только – и не столько – за ошибки реформаторов, но и за все кровавое наследие или просто дурное управление и нерациональное хозяйствование предыдущих десятилетий.

Опыт Михаила Горбачева подтверждает еще одну истину: в России триггером наиболее серьезных национальных катастроф является утрата высшей властью контроля над обстановкой.

Исходное состояние

В марте 1985 года новый Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев принял управление обширным, богатым, но и во многом запущенным, расстроенным и пришедшим в упадок внешнеполитическим наследством. Советский Союз, выстроенный большевиками на развалинах Российской империи, осуществил – решительными, жесткими, часто бесчеловечными методами – форсированную модернизацию экономики и общества, выстоял в Великой Отечественной войне и превратился к середине ХХ века в одно из двух мощнейших государств мира. Со второй половины 1940-х по вторую половину 1980-х годов Москва контролировала значительную часть глобального геополитического пространства. СССР достиг военно-стратегического паритета с США. Он был идеологическим, политическим, экономическим и военным центром системы, охватывавшей дюжину стран «реального социализма», в основном в Восточной Европе, два-три десятка государств социалистической ориентации в Азии, Африке и Латинской Америке, без малого сотню коммунистических, рабочих, левых партий во всем мире.

Наряду с мощным ракетно-ядерным арсеналом СССР обладал крупнейшими в мире вооруженными силами. Группировки советских войск дислоцировались на постоянной основе в Германской Демократической Республике (Восточной Германии), Польше, Чехословакии, Венгрии, Монголии, а также в Афганистане. В общей сложности СССР держал в строю около 5 млн человек, которые противостояли одновременно вооруженным силам США и их многочисленных союзников в Европе и Азии, а также армии Китая. В 1970-е годы впервые в своей истории страна создала океанский флот, в том числе мощнейший подводный.

Цена всех этих достижений была колоссальной, и платил ее советский народ. СССР обладал в основном самодостаточной экономикой, его народно-хозяйственная модель – фактически государственного капитализма – выдержала проверку в Великой Отечественной войне и в годы послевоенного восстановления страны. Экономика была ориентирована исключительно на приоритеты государства. К середине 1950-х годов эта модель превратилась вначале в тормоз, а затем и в препятствие для дальнейшего развития страны. Шанс реформирования экономики, существовавший вплоть до 1960-х годов, был упущен, а затем в результате реакции на Пражскую весну 1968 года заблокирован.

Снижающееся качество политического управления со стороны ЦК КПСС – Генеральный секретарь Леонид Брежнев утратил способность к полноценной работе еще в 1976 году – и возраставшее давление идеологических догм привели к тому, что Горбачев впоследствии мягко назвал застоем. На самом деле это был общий кризис советского социализма. Все больше проигрывая в самонадеянно объявленном на рубеже 1960-х годов мирном соревновании с Западом, советское руководство под влиянием сложившегося в 1970-е годы отечественного военно-промышленно-идеологического комплекса втянулось в полномасштабную гонку вооружений с Соединенными Штатами Америки, встало на путь внешнеполитических авантюр. Стоимость оборонной и внешней политики СССР колоссально выросла: оборонные расходы в 1984 году достигли 8 % ВВП, максимума за 20 лет^[45]. При этом на внешнеполитической арене СССР встречался со все новыми вызовами.

В конце 1979 года после бездумного решения о вводе советских войск в Афганистан, продавленного руководящей группой Политбюро ЦК КПСС по внешней политике в составе Андропова – Громыко – Устинова^[46], холодная война с Западом резко обострилась. США, оправившиеся от поражения, понесенного в 1975 году во Вьетнаме и мобилизовавшие силы для отпора возраставшей военной мощи и политическому влиянию Советского Союза в странах Азии, Африки и Латинской Америки, приступили к реализации масштабных военных программ. Разрядка международной напряженности, которую в Москве пытались совместить с постоянным наращиванием военной мощи и продвижением советского влияния на всех континентах – с военной поддержкой Москвы, но под флагом развития классовой борьбы, – закончилась. США перешли в контрнаступление.

В 1983 году в Западной Европе по просьбе самих европейцев, озабоченных появлением у СССР со второй половины 1970-х годов все большего количества ракет средней дальности СС-20, были размещены американские баллистические и крылатые ракеты средней дальности. В результате советские центры принятия военно-политических решений, главные военные штабы и важнейшие военные, промышленные и инфраструктурные объекты оказались в пределах дальности полета ракет, способных поразить их в течение шести‒восьми минут после пуска. В том, что сценарий ядерной войны не был чисто теоретическим, советские руководители убедились в ходе прошедших в том же году учений НАТО Able Archer^[47].

Одновременно президент США Рональд Рейган выдвинул Стратегическую оборонную инициативу (СОИ), предполагавшую создание в США надежной системы защиты от советских баллистических ракет. Эта идея была настолько сложной в реализации, что многие считали ее фантастикой. В Москве, где всегда были высокого мнения о технических возможностях США, опасались, однако, что под прикрытием подобного противоракетного щита США смогут принудить СССР к капитуляции или даже уничтожить его, не опасаясь ответного удара.

В это же время США стали координировать свою политику в отношении СССР и Китая, который с 1960-х годов – после разрыва с Москвой на почве спора о старшинстве в соцлагере и из-за сопутствовавших идеологических разногласий – также рассматривал Советский Союз в качестве противника. Начиная в 1978 году проводить экономические реформы, Дэн Сяопин, понимавший, что модернизация Китая требует благоприятной международной обстановки, немедленно прекратил противостояние с США. Ввод советских войск в Афганистан и военное вмешательство союзника СССР Вьетнама в Камбодже сблизили Пекин и Вашингтон. В результате СССР был вынужден противостоять вероятным противникам на двух фронтах – США и НАТО на западе и Китаю, США и их союзникам (Японии, Южной Корее) на востоке. Это было и опасно, и крайне затратно.

После интервенции в Афганистане у СССР открылся третий фронт – южный, где Москве противостояли не только моджахеды, опиравшиеся на поддержку местного населения, но и те же США, Китай и ряд крупных мусульманских государств, включая Пакистан и Саудовскую Аравию. Расчет на то, что военная помощь дружественному режиму в Кабуле стабилизирует обстановку в Афганистане и создаст условия для движения этой соседней страны к социализму по образцу Монголии^[48], оказался совершенно необоснованным. Советские руководители, не учитывавшие при принятии решений о вводе войск исламский фактор, столкнулись с перспективой того, что афганская война и исламская революция в соседнем Иране могут угрожать стабильности в южных республиках СССР, где, как считалось, религиозные предрассудки были успешно преодолены.

Одновременно начались волнения в тылу советской системы. В 1980 году коммунистический режим в Польше столкнулся с рабочими протестами, запустившими тяжелый политический кризис. Единственной альтернативой советской военной интервенции (по образцу Чехословакии в 1968 году и Венгрии в 1956-м), которая неминуемо привела бы к масштабному кровопролитию, была передачи власти от компартии польским же военным. Это, однако, оказалось лишь временным решением. Кризис продолжился и в конце концов привел к окончательному освобождению Польши от коммунистического режима в 1989 году.

Другие состоящие в союзе с СССР страны Восточной Европы, испытывавшие вследствие явной неэффективности своих экономик растущие экономические трудности, все глубже погружались в долговую зависимость от западных государств. Советский Союз, чье экономическое развитие застопорилось на рубеже 1980-х, уже не имел возможности оказывать масштабную помощь даже ближайшим союзникам. Кроме того, на Москве лежало бремя содержания многочисленных и не всегда надежных клиентов в десятках стран, существование которых представляло ценность для СССР единственно с точки зрения подтверждения правоты марксистско-ленинского учения о конечном торжестве социализма над капитализмом во всемирном масштабе.

Таким образом, несмотря на очевидную мощь и внешнее величие, Советский Союз к середине 1980-х годов был отягощен многочисленными внутренними проблемами. Некоторые из этих проблем имели внешнеполитические и военно-политические корни. Втянувшись при долгом правлении Леонида Брежнева в полномасштабную гонку вооружений с США, Советский Союз, располагавший гораздо меньшей экономической и технологической базой, вынужден был направлять все больше ресурсов на военные нужды – ради поддержания военного паритета. Это было вопросом не только безопасности, но и престижа. Не сумев победить США в экономическом соревновании, на что надеялся в начале 1960-х годов Никита Хрущев, руководство СССР при Брежневе могло предъявить населению равенство с США по баллистическим ракетам и ядерным зарядам.

Фактически же Советский Союз попал в ловушку, расставленную Соединенными Штатами, поставившими задачу измотать СССР в гонке вооружений.

Несмотря на общий кризис советского социализма и многочисленные провалы внешней политики Москвы, поначалу этот кризис не был летальным, а у внешней политики имелись резервы.

Советский режим – в той форме, которую он приобрел к середине 1980-х, – отчаянно нуждался в перестройке, но государство не было обречено на гибель, как не была обречена и Российская империя в 1917 году.

Китайские успехи в трансформации коммунистической системы на протяжении четырех десятилетий показывают, что задача в принципе решаема. Советский опыт 1980-х и начала 1990-х годов демонстрирует не ошибочность самой попытки трансформации системы, а неверность выбранного курса.

В отличие от Хрущева и Брежнева, упустивших шансы на модернизацию страны в условиях гораздо более благоприятных, Горбачев взялся за дело трансформации в тяжелой обстановке. Он попытался сделать больше, чем просто «встряхнуть» страну, как это попытался сделать его ментор Юрий Андропов, ненадолго сменивший Брежнева. Горбачев и его сотрудники собирались обновить одряхлевший советский социализм, ускорив экономическое развитие страны и перестроив политическую систему. При этом Горбачев рассчитывал на очередной всплеск энтузиазма советских людей, ожидая, что его новаторский подход разбудит то, что он называл творческой энергией масс. Для подъема активности и энтузиазма Горбачев провозгласил принцип гласности в информационной политике. Одновременно и в тесной связке с изменением внутренней повестки дня Горбачев собирался активизировать и модернизировать внешнюю политику СССР. Ускорение, перестройка, гласность и новое политическое мышление стали основными лозунгами горбачевской эпохи. Трансформационный вектор внешней политики Горбачева не был результатом свободного выбора.

По словам Анатолия Черняева, ближайшего помощника Генерального секретаря, «интенсивный выход на международную арену с новой внешней политикой диктовался прежде всего тяжелейшим внутриэкономическим состоянием страны»^[49].

В эпоху всеобщего дефицита продуктов и товаров особо остро стояла проблема обеспечения населения продовольствием. С начала 1960-х годов – при Хрущеве – СССР стал импортером зерна: начали сказываться последствия сталинской коллективизации сельского хозяйства. Продовольственная программа, принятая при Брежневе, не решила проблему. Традиционное самообеспечение России продовольствием фактически было восстановлено только в начале XXI века, когда страна вернулась на мировой рынок в качестве экспортера продовольствия, прежде всего зерна.

⁂

Собственно внешнеполитическая программа Горбачева была первоначально логичной и реалистичной. Ее целью было снижение бремени внешней политики на основе взаимных разменов с контрагентами с учетом взаимных интересов. На американском направлении Москва собиралась возобновить диалог на высшем уровне, главным образом для достижения соглашений об ограничении гонки вооружений. Стимулом был страх перед новым витком гонки вооружений, которую СССР, не выдержав быстро возраставшей финансовой и технологической нагрузки, мог проиграть^[50]. Со странами Западной Европы – соседями и важными торговыми партнерами – новое советское руководство собиралось улучшить отношения путем паритетного уменьшения ракетного арсенала, «обменяв» советские ракеты средней дальности, нацеленные на страны НАТО, на американские ракеты, направленные на Советский Союз. Главную ставку здесь Горбачев разумно делал на Западную Германию (ФРГ) и рассчитывал разыграть «германскую карту» с пользой для Советского Союза и с выгодой для немцев, одновременно ослабив в Европе влияние США.

Для улучшения отношений в Азиатском регионе Москва послала сигнал Пекину о готовности к нормализации советско-китайских отношений и активизировала начавшееся еще при Брежневе и Андропове налаживание контактов с КНР на различных уровнях. В отношении Афганистана Горбачев практически сразу принял принципиальное решение о выводе советских войск на основе политической договоренности с заинтересованными сторонами. Восточноевропейским союзникам Горбачев с самого начала рекомендовал действовать самостоятельно, идти по пути перестройки в своих странах и изыскивать дополнительные внутренние ресурсы для развития. Наконец, Горбачев, без энтузиазма относившийся к идеологическим клише о борьбе с мировым империализмом посредством поддержки международного коммунистического и национально-освободительного движения, был настроен на сокращение затрат на этом давно бесперспективном поле^[51]. На всех перечисленных направлениях Горбачеву многое удалось сделать.

Завершение холодной войны

Горбачеву удалось вывести страну из холодной войны с США и коллективным Западом. Тем самым Москва прекратила крайне опасную и затратную конфронтацию, продолжавшуюся со второй половины 1940-х годов. Главное – была резко снижена угроза ядерной войны, вполне реальная вплоть до середины 1980-х.

В декабре 1987 года СССР и США заключили Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), впервые уничтоживший целый класс дестабилизирующих вооружений. Горбачева и Шеварднадзе впоследствии упрекали за то, что они согласились на требования США демонтировать Красноярскую РЛС и включить в договор – то есть обречь на ликвидацию – ракеты «Ока» (SS-23 Spider по натовской классификации), хотя дальность этих ракет была чуть менее 500 км^[52]. Можно ли было бы добиться договоренности с США без этих существенных уступок – вопрос дискуссионный. В любом случае главной задачей Москвы было устранение класса ракет, способных нанести удар по важнейшим советским целям с близкого расстояния. Эта задача была решена за столом переговоров.

В июле 1991 года Москва и Вашингтон заключили Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), по которому обе сверхдержавы впервые согласились сократить свои стратегические ядерные арсеналы – и сразу наполовину. Это были прорывные договоренности, основанные на принципиальной формуле, согласованной Горбачевым и президентом США Рональдом Рейганом: в ядерной войне не может быть победителей и ее нельзя допустить^[53]. Эта формула сохраняет актуальность сегодня и будет актуальна в обозримой перспективе.

Оба соглашения – ДРСМД и СНВ-1 – существенно облегчили стратегическое положение СССР. Несмотря на то, что по ДРСМД Советский Союз должен был уничтожить значительно больше ракет, чем США, поскольку советская программа была по существу безлимитной, договор устранил угрозу обезглавливающего СССР удара по советским политическим и военным объектам. Инспекции, предусмотренные обоими договорами, создавали атмосферу взаимного доверия – в смысле обоюдной предсказуемости – между Москвой и Вашингтоном.

Отношения между СССР и странами Западной Европы начали быстро улучшаться. Наконец, и это было особенно важно, соглашения по разоружению в принципе позволяли Советскому Союзу высвободить финансовые и материальные ресурсы для смягчения наиболее острых социально-экономических проблем. Сейчас, когда выход США из договоров по ПРО (в 2002 году) и ДРСМД (2019-й) создал реальную угрозу прекращения действия механизмов контроля над вооружениями, предсказуемость в крайне чувствительной области ядерных взаимоотношений между РФ и США резко и опасно снижается.

Не все задачи по деэскалации противостояния с главным противником СССР были решены. Горбачеву не удалось остановить программу СОИ или ограничить ее реализацию. Переговоры в Женеве по ядерным и космическим вооружениям, начатые в 1985 году, дали Москве возможность прояснить позицию США по вопросам стратегической обороны, но не более того. Впрочем, пока шли переговоры, стало ясно, что многие заявленные цели СОИ в обозримом будущем недостижимы. В результате США, пусть вынужденно, в основном оставались в рамках Договора об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО). В конечном итоге ядерное сдерживание, основанное на угрозе гарантированного взаимного уничтожения в случае войны, не только сохранилось, но даже укрепилось.

Сокращение ядерных арсеналов дополнилось ограничением обычных вооружений. В 1987 году по инициативе Москвы Организация Варшавского договора (ОВД) приняла военную доктрину, провозгласившую принцип оборонной достаточности. Это звучало разумно, хотя смысл изменений не был прояснен: СССР всегда заявлял, что готовился к обороне. Скандальный полет немецкого летчика, посадившего свой легкомоторный самолет рядом с Красной площадью, позволил Горбачеву преодолеть сопротивление консервативной советской военной верхушки, руководствовавшейся принципом, сложившимся в брежневские годы: за безопасность СССР отвечают военные. Проблема заключалась в том, что военные всегда и везде обязаны исходить из худшего сценария. Кроме того, если возлагать ответственность за безопасность на военных, предполагается, что она будет обеспечиваться исключительно военными средствами. Других средств у военных просто нет.

В декабре 1988 года Горбачев сделал конкретный шаг, объявив об одностороннем выводе значительной части советских войск и вооружений из Восточной Европы. В 1990 году между странами Варшавского договора и НАТО был заключен Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), предусматривающий ограничение обычных вооружений и вооруженных сил и исключающий саму возможность масштабного внезапного нападения. Таким образом на западном стратегическом направлении – исторически главном для России – началась глубокая демилитаризация. Как и в случае с ДРСМД, Советский Союз сокращал больше войск и техники, чем страны НАТО, но, во-первых, уровень противостояния к концу 1980-х годов был очевидно избыточным, а во-вторых, СССР получал принципиальную возможность в долгосрочной перспективе направить больше средств на невоенные цели, становившиеся гораздо более актуальными, чем внешние вызовы. Другой вопрос, конечно, в том, как советское руководство распорядилось этими новыми возможностями.

Контроль над вооружениями означал более надежное регулирование конфронтации и снижение ее уровня, но еще не ее прекращение. Причиной холодной войны была не гонка вооружений, а конфликт идеологий в связке со столкновением геополитических интересов. Здесь Горбачев и его соратники совершили важный интеллектуальный прорыв.

Новое политическое мышление

Первоначальная коррекция внешнеполитической стратегии Советского Союза, проведенная Горбачевым, не затрагивала основы внешней политики СССР, не требовала кардинальной смены идеологических ориентиров. В принципе, ДРСМД, СНВ-1 и даже ДОВСЕ были примерами военно-политической разрядки. Они укладывались в логику мирного сосуществования, вскоре после смерти Сталина провозглашенного еще Председателем Совета министров СССР Георгием Маленковым и Первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым в ответ на реальность угрозы уничтожения человечества в результате ядерной войны. Более того, сами эти соглашения были прямым продолжением брежневской политики разрядки международной напряженности и ограничения стратегических вооружений, прерванной в конце 1970-х годов. У хрущевско-брежневской политики разрядки, однако, было принципиальное ограничение. Мирное сосуществование и разрядка, согласно официальной идеологии, не только не отменяли классовую борьбу на мировой арене, но и сами считались формами классовой борьбы.

Здесь Горбачев в своем поиске настоящего социализма решительно отошел от ортодоксальной советской идеологии и сделал шаг в сторону социал-демократии. Вскоре после прихода к власти он начал отказываться от традиционного для СССР жесткого классового «красно-белого» подхода к международным отношениям. Горбачев и его ближайшие соратники и советники двигались в сторону признания мира единым и взаимосвязанным^[54]. По свидетельству А. С. Черняева, Горбачев переосмыслил мирное сосуществование как принцип «живи и давай жить другим», без всякой задней мысли^[55]. Это была уже не новация, а ревизия основ, настоящая идеологическая революция. Такое видение мира и международных отношений стало прорывом из мира давно устаревших, но крепко сидевших в умах догм в мир современных реалий. Заслуга Горбачева в осуществлении этого интеллектуального прорыва очевидна.

Согласно новому подходу, глобальные проблемы – от опасности ядерной войны до разрушения окружающей среды – являются общими для всего человечества. Решение этих проблем – в общих интересах. Общность интересов, в свою очередь, основывается на общих ценностях, объединяющих людей поверх национальных и идеологических различий. Так на месте давно выдохшегося пролетарского интернационализма, призванного служить интересам несостоявшейся мировой социалистической революции, возник новый глобализм отечественного внешнеполитического мышления. Помощники Горбачева разработали для него доктрину, названную ими новым политическим мышлением^[56]. Фактически эта доктрина представляла собой вариант конвергенции коммунизма и капитализма, призванный соединить основные преимущества обоих. Для старой гвардии ЦК КПСС это была явная идеологическая ересь. Многолетний и многоопытный секретарь ЦК Борис Пономарев, отвечавший за связи с международным коммунистическим движением, отреагировал на появление нового мышления однозначно: «У нас правильное мышление. Пусть американцы меняют мышление». Империализм, добавил Б. Н. Пономарев, считается только с сило^[57]. В этом последнем заключении ветеран советской внешней политики был во многом прав.

Горбачев отбросил миф о международном коммунистическом движении как ведущей силе мирового развития. Он также отказался от обременительной роли КПСС как главы этого движения и тем самым от двусмысленности советской внешней политики, которая со времен Третьего интернационала (Коминтерна) действовала по двум каналам: межгосударственному и межпартийному. После того как Сталин в 1943 году формально распустил Коминтерн, СССР продолжал использовать иностранные компартии в качестве инструмента советской внешней политики. К 1980-м годам, однако, немногие живые и влиятельные компартии – итальянская и французская – стали реально автономными от Москвы. Дальнейшего смысла поддерживать множество маргинальных компартий не было. Отказ от их поддержки, однако, означал также и отказ СССР от роли идеологической державы. Он позволил Москве конструктивно взаимодействовать с самыми различными политическими силами в мире. Вместо международного коммунистического движения Горбачев выбрал в политико-идеологические союзники даже не еврокоммунистов, а европейскую социал-демократию.