Сталин и Призрак

Глава 8

Тем временем у, изгнанных из Эдема, Адама и Евы, родились два сына. Их назвали Авель и Каин. Бог время от времени интересовался жизнью семьи Адама и Евы. И однажды, обратив свой взор на них, не нашел Авеля, который всегда пас скот на лугах. Каин заканчивал сбор урожая пшеницы в поле.

– Где твой брат Авель? – обратился к нему Бог.

– Я его убил – спокойно признался Каин – но ты сам в этом виноват. Ты принял жертву Авеля, а мою жертву ты отверг.

– Безумец, глупец – закричал на него Бог – как мог ты подумать, что мне Богу, создавшему все, что ты видишь вокруг, нужна от тебя какая-то жертва?

– Но ты сам обязал нас приносить тебе ежегодную жертву от трудов наших – удивленно глядя на Бога, сказал Каин – ты что, этого не помнишь?

Вельзевул прятался за стогом сена и еле сдерживал смех, слушая этот разговор. Пользуясь своим внешним сходством, он обманул Каина и Авеля. Так же как и других людей. А чтобы их поссорить, принял жертву только у одного из них.

Бог понял, что это проделки Вельзевула. Он с досады плюнул в Каина. Плевок попал Каину на голову и оставил кровавую отметину. По этой отметине и поныне можно опознать племя Каиново.

– Убирайся с глаз моих – сказал Бог Каину.

– Но если люди узнают, что я убил своего брата, то убьют меня – взмолился Каин.

– Не бойся, по этой отметине люди поймут, что ты отмечен мною и ничего тебе не сделают. Разве только будут презирать – устало ответил Бог Каину и удалился.

Вельзевул последовал за ним.

– Ты даже не накажешь его? – спросил он у Бога, когда поравнялся с ним.

– А это ты Вельзевул. Каин виноват в том, что совершил. Но, на это его толкнуло безумие и зависть, которым ты ослепил его разум – ответил Бог.

– А я бы его убил – признался Вельзевул – кстати, теперь, у меня другое имя: Дьявол.

Бог ничего не ответил Дьяволу. Он вновь удалился в Эдем. Мир, созданный им, нуждался в защите. Война между ангелами и бесами продолжалась. Но, ни одна из сторон, не могла взять верх в этой битве. Люди перестали слышать Бога. Жажда денег и власти сделала людей безумными. Эта жажда была сильнее разума. Ради нее люди готовы были на самые страшные преступления. Нужно было создать новое оружие, способное одолеть это безумие. И Бог выковал меч правды.

Неприятное открытие

Даже находясь в ссылке, Иосиф, тем не менее, не терял связь с Лениным. Они поддерживали отношения через переписку. Он, также, ежедневно просматривал свежую прессу и знал о событиях на фронте.

Эта ссылка спасала его от призыва на службу в армии. Кормить окопных вшей ему не очень улыбалось. В поселке он познакомился с очаровательной женщиной и переехал к ней жить. Вскоре у них родился сын. Иосифу нравилась та неспешная мирная жизнь. Он устроился учителем богословия в местную церковно-приходскую школу. Все чаще его посещали мысли о том, чтобы остаться здесь навсегда.

Иосиф частенько задерживался в школе, ему приходилось совмещать преподавательскую деятельность с обязанностями истопника. Поселок, в котором ему приходилось отбывать свою ссылку, был небольшим и не шибко богатым. Поэтому и средств на отдельного истопника у школы не было. Преподаватели составили график дежурств и по очереди топили церковную печь.

В одно из таких дежурств, когда Иосиф уже собрался домой и, подкинув последнюю лопату угля, умывался перед зеркалом, в своем отражении он заметил некоторые изменения. Он решил поближе рассмотреть эти изменения и поднес к зеркалу зажженную свечу, стоявшую до этого на столе. Его кожа на лице, с юности еще щербатом, вдруг разгладилась и приобрела пурпурный цвет. Ноздри вывернулись и теперь смотрели на Иосифа, своими черными волосатыми глазницами. Иосиф в ужасе отпрянул от зеркала, но видение не только не только не отдалилось, как положено примерному отражению, а наоборот начало надвигаться на него, выгибая стеклянную поверхность зеркала. Наконец стекло не выдержало и разлетелось на мелкие осколки. Перед Иосифом предстало нечто, чего он не мог определить. Помимо бронзового цвета лица и неестественно вывернутых ноздрей у его гостя были заостренные кверху и покрытые шерстью уши и небольшие рожки, торчащие по обеим сторонам лба. Зрачки его глаз были масляно-черного цвета, белки же были кроваво-красными. Одежда его напоминала монашескую рясу. Если бы он накинул, болтавшийся сзади капюшон, то вполне мог сойти за монаха, страдающего какой-то экзотической болезнью.

Черт, про себя произнес Иосиф и, закрыв глаза, потряс головой, надеясь, что видение исчезнет. Открыв глаза, он обнаружил лишь разбитое зеркало и, облегченно выдохнув, повернулся, чтобы взять веник и подмести осколки. Но посетитель не исчез, теперь он сидел, закинув ногу на ногу, на табурете возле окна и, улыбаясь, наблюдал за Иосифом. Вместо привычных для человека ног из-под рясы торчали копыта.

– Ты тут совсем расслабился – неожиданно звонким голосом заявил он.

Иосиф не знал, что делать: то ли креститься, то ли бежать отсюда без оглядки. Но судя по тому, как этот незваный гость появился, убежать от него вряд ли получиться, и Иосиф начал истово молиться. Это развеселило гостя еще больше.

– Давай, давай – подначивал он Иосифа – встань на колени и бейся своей башкой об пол.

Вдоволь насмеявшись, гость сказал

– Иосиф заканчивай этот цирк. Меня послал к тебе хозяин. Зови меня Маммон, теперь я буду тебя сопровождать, везде, где бы ты ни был, я буду следить за тобой. Хозяин недоволен твоим поведением. Ты должен уже быть в Санкт-Петербурге. Скоро там произойдут великие перемены.

Иосиф не очень понимал смысл произносимых ночным гостем слов. Ему в голову вдруг пришла странная мысль: не холодно вот так ходить зимой без обуви?

Видя, что Иосиф никак не реагирует на его слова, гость поднялся с табурета и подошел к нему, цокая копытами по, выложенному булыжником, полу. Затем он пощелкал пальцами перед лицом Иосифа, чтобы привлечь к себе внимание. Перед лицом Иосифа появилась волосатая рука с длинными когтистыми пальцами. Это зрелище вывело его из оцепенения. Иосиф отпрянул от руки и, споткнувшись о стоявшую сзади него лопату, растянулся на грязном полу кочегарки.

Посетителю наскучило неадекватное поведение Иосифа, он схватил его за шиворот и одним рывком поставил его на ноги. Затем он вновь уселся на табурет.

– Ну что? Все, успокоился? – спросил он Иосифа.

Иосиф еще не мог говорить из-за пересохшего от страха горла, но утвердительно кивнул головой.