– Но когда? Когда будет то, что произошло на Мальте? Когда Марат придёт? Когда Вы посмотрите на меня не как на больную?! Я сильная! Я самая сильная и опытная тут! – её голос громко сотрясал кабинет, а Тамаи стояла, как ни в чём ни бывало и рассматривала её.

– И ты уверена, что у тебя хватит сил противостоять вражеской авиации?

– Справлюсь, я сильная! Я никогда не отступала и сейчас не отступлю!

– Что ж, – Котоми кивает. – Я выполню твою просьбу, но взамен у тебя будут свои условия. Во-первых, за тобой будет присматривать Лотта…

– Это… – попыталась возразить женщина, но поднятая рука её остановила.

– Во-вторых, ты и Лотта не приблизитесь к зоне боя ближе чем на милю.

– Но я хочу в бой!

– Если повезёт, поохотишься за неудачливыми эсминцами. И не забывай, что у тебя важное задание – на тебе лежит ответственность за нашу единственную плавмастерскую. Если её не будет, считай, что все раненные в море будут обречены. Так что ты спасаешь жизнь всем, кому не посчастливится попасть под огонь, – голос Котоми был строг и серьёзен. – Тебе всё ясно?

– Так точно, – с жестью в голосе откликнулась Гориция. – Разрешите идти.

– Береги себя, я буду переживать за тебя, – Котоми отсалютовала ей чашкой кофе на прощание, а затем обратилась к техникам по интеркому. – Модуль Гориции к третьему пирсу, проверить, чтобы всё было в порядке.

Ветеранша вышла из кабинета адмирала в смешанных чувствах. Она до конца не верила, что идёт на это. Её всю трясло, если бы не мягкий тон Котоми, она бы навернялка спасовала. Но уверенность в адмирале придала ей решимости. Она бросала вызов самой судьбе. Она выйдет в море, как когда-то и будет побеждать. Потому что она – сильная Дария, потому что учитель завещал ей быть сильной. За клавишами органа или фоно, среди людей и, конечно же, в бою. Она будет сильной, твёрдой, крепкой. Она будет тем, кем теперь является по праву. Она никогда не отступала. Ни в пять лет, когда ей не хотелось играть, ни в 15, на первом большом концерте, ни на Мальте. Она засиделась на берегу, она столько жалела себя, столько ныла и плакала. Прошло это время. Все сделали так много, чтобы вдохнуть в неё жизнь, столько людей приложили усилия, за неё сражались. И теперь она не может быть в стороне, когда все подняты по тревоге. Нет, она не струсит, она не испугается, она перешагнёт через себя. Она видела Шеер, которая с улыбкой приносила ей еду, сейчас монашка на дальнем рубеже, стережёт покой базы. Она видела Лютцова, который заходил за ней и присматривал, сейчас он выходит в море, чтобы прикрыть порт от удара, она видела кроху-Мельпомену, с которой они играли музыку, девочка в море, как и все. И Адмирал, конечно же, Адмирал сражается. Над картой, просчитывая исход боя, составляя стратегию, чтобы все были целы, и все вернулись из сражения. Все они на своих местах. Так что и она, Гориция, будет на своём месте. Пусть не прямо в гуще драки, пусть в стороне, но у неё есть миссия, есть задание, которое она выполнит. Ради них!

Море…Море неспокойно, это чувствуется даже на выходе из бухты, хотя отсюда далеко до места боя. Но на море что-то происходит. В воздухе висит напряжение и наэлектрелизованность. Это особое состояние моря, когда где-то рядом идёт бой. Такие ветераны, как Гориция, улавливают это с первых минут. Они идут с Лоттой в свой район ожидания. Минегумо уже получила поврежедния, и теперь им надо встретиться. Это просто, но азарт и спящие инстинкты схватки пробуждаются и играют в крови. Орудия заряжены, она готова к бою. Лотта неодобрительно смотрит на свою подопечную, но сейчас они присматривают друг за другом. Если что, крепкая финка способна урезонить итальянку, а та, в свою очередь, способна прикрыть от бед ввиде залётных глубинных.

Всё идёт удачно, доклады о победах радуют слух и оставляют небольшую зависть в душе. Ребята там хорошо развлекаются, раскидывая полчища врагов направо и налево, а они тут чинят Минегумо. Однако, Дария знает, что ничего просто так не бывает. На её радаре высвечивается приближающийся контакт. Это крейсер. Он идёт на полном ходу прямо на них и не сворачивает.

– Упустили, – скрежетает женщина сквозь зубы. Её орудия подготавливаются к стрельбе. Она в обороне, у неё преимущество сведения и контроль над ситуацией. Лотта не замечает ничего, копаясь в двигателе, а Мугеску начинает паниковать, видя приближающуюся цель. И вот эта тварь показывается в зоне поражения. Улыбка светится на лице Гориции.

– ОГОНЬ! – она стреляет из орудий, но как-то по-особенному. Не все сразу, не по очереди, а в определённом порядке. Она представляет перед собой клавиатуру органа и просто нажимает на клавиши, отыгрывая мелодию. И выстрелы звучат, совсем как мелодия. Это её новый стиль сражения. Она – клавишница с рожденья и до гроба, поэтому она и будет сражаться, как музыкант. Красиво, ритмично, с грацией и силой. Первые же залпы накрывают лёгкий крейсер, он ещё не способен отвечать из-за расстояния, но уже несёт потери. Гориция важно возвышается над всеми и корректирует координаты стрельбы. Стоя на месте, она закрывает телом Лотту и остальных. Этот крейсер – не их забота. Они должны починить Минегумо, выжить. А она уничтожит эту тварь из глубин. Второй залп по звучанию повторяет вступление Токаты и Фуги Ре-минор Баха. Вот так, точная и безупречная игра, как по метроному. Орудия укладывают снаряды в цель и от крейсера ничего не остаётся. На Дарии ни царапины. Она довольна результатом.

– Уничтожен лёгкий крейсер противника, повреждений нет, – рапортует она по рации. Судя по переговорам, бой окончен. Они победили, получив минимум потерь. Никто не погиб, повреждения получили только Минегумо и Жерайс. Бой против огромной флотилии, двух Во-классов и кучи кораблей разных рангов вышел на редкость удачным. Рейдеры сообщают, что на дальних рубежах всё спокойно, охрана базы докладывает, что никаких посягательств на порт не было.

– Слава богу, – слышат все облегчённый выдох Котоми после докладов. Но тут она берёт себя в руки и говорит сильным, полным гордости голосом. – Флот, всем приказываю возвращаться!

А ведь и правда, бой шёл до самого вечера, так что всем пора домой. Флотилии прибудут в одно время, рейдеры чуть задержатся. На пирсе всех ждёт сюрприз. Котоми встречает победителей с оркестром. Играет торжественная музыка, а Адмирал стоит смирно и отдаёт честь прибывающим кораблям. Но и им есть чем удивить их командующую. Все вместе они становятся перед пирсом и делают поклон, отдавая честь своему адмиралу. Адмиралу, за которого они готовы сражаться и даже умереть, если потребуется.

Не обходится на пирсе и без волнений и тревог. Минотавр сразу подскакивает к своей раненной подруге и пытается сопроводить её в госпиталь, от чего та отмахивается. Это выглядит так комично, что большинство подшучивают над незадачливым канадцем. Жерайс встречается с Ришелье и тот поднимает её на руки из модуля. Он не говорит ничего, всем своим видом показывая, что никого это дело не касается. Румынка покидает компанию на руках своего возлюбленного, и лишь Котоми провожает их долгим взглядом. Ява остаётся и дожидается Судзую, чтобы встретить партнёршу по балету и убедиться, что с ней всё хорошо. Мельпомена и Шеер возращаются последними, на пирсе их дожидается Гориция. Святая Сестра одобрительно перекрещивает итальянку и предлагает пойти в церковь. Мельпомена идёт с ними. Постепенно пирс пустеет. Аквила и Ниобе остаются покурить. Котоми уходит в штаб, чтобы написать доклад о сражении.

– Адмирал, – перед дверью кабинета её приветствует та, кого на базе почти не видно, та, кто не претендует на высокую роль в пирамиде войны на море. Евгения Мицгол. Девушка в очках, как и Котоми, тоже брюнетка, тоже в строгой форме. Они вообще чем-то похожи с адмиралом. Только эту девушку вы вряд ли увидите просто так. Даже о местонахождении её кабинета известно далеко не всем, а найти его в штабном здании не так просто. Кажется, что сама природа сделала Евгению невзрачной, простой и совершенно невыдающейся. И тем не менее, эта девушка, которая не так давно закончила училище, была очень важным человеком тут. Она прибыла сюда вместе с Котоми, являясь частью её штаба. Они познакомились давно и, с тех пор, вместе делят один штаб. Несмотря на свои посредственные навыки в управлении флотом и командной работе, Евгения была очень хорошим штабистом. Она знала все тонкости штабной работы и могла в любой момент вытащить из своей папки любой бланк и форму, которые требовались. Вечная девушка-библиотекарь без гонора, амбиций и претензий на значимость. Маленький винтик в машине флота, но винтик такой, без которого не обойтись, и такого высокого качества, что трудно найти достойную замену. Так вот сейчас перед кабинетом Котоми стояла именно она.

– Адмирал, – она повторила приветствие. – Поздравляю с победой.

– Спасибо, Женечка. Это и твоя победа тоже, если бы не твоё обеспечение связи и взаимодействия, мы бы не смогли одержать её, – с улыбкой откликается Котоми. – Заходи, выпьем кофе.

– С большим удовольствием, – тон Евгении всегда нейтрален и не выражает ничего конкретного. Можно только гадать, соглашается она из вежливости, из уважения или действительно рада попить кофе с адмиралом. Они располагаются в кабинете, и Котоми открывает ноутбук, чтобы начать долгий отчёт. Чёрт бы побрал эту рутину. Женя сидит в кресле и медленно пьёт кофе. – Вам помочь?

– Если тебе не трудно.

– Ни в коей мере, – штабистка открывает ноутбук, стоящий на соседнем столе и начинает готовить документы. – Адмирал… – она делает паузу каждый раз, после того, как обращается к Котоми с характерной интонацией. – Вы не против неуставных отношений между Вашими подчинёнными?

– Ты же знаешь, что нет…

– Я просто уточняю. На всякий случай.

– А есть проблемы?

– Никаких, мне кажется, что личные отношения между ними только сплачивают коллектив и делают его боеспособность выше.

– Рада, что ты это понимаешь.

– Далеко не все адмиралы понимают важность такого рода отношений. Мне кажется эта доктрина, что дети моря – просто оружие в человеческом теле, должна устареть.

– Мы будем делать всё, чтобы к ним начали относиться по-человечески.

– Именно так, – повисает пауза. – Адмирал…я кое-что выясняла через свои взяли в Адмиралтействе. Вы не будете против посмотреть? Пока я буду готовить ваш отчёт.

– Конечно, – на стол Котоми легли листы с текстом. Содержание давало характеристики на разных членов круга Лордов и высшие чины на ЦБ. Тамаи решила уточнить. – Это по поводу ловли Марата?

– Именно.

– Кто-то ещё в этом замешан?

– Миралья проводит своё расследование вместе с Аобой, а Аквила делает это через свои связи.

– Мы непременно найдёт этого безумца, – стиснув зубы говорит Котоми.

– Ваши приказы?

– Не мешай Миралье и Аквиле, не выдавай себя. И прикрой их, если что.

– Предельно ясно, – краткость, с которой отвечала каперанг Мицгол была её характерной чертой. Она вообще была краткой, твёрдой и лаконичной. Трудно было заставить её выйти из себя или занервничать. Такой штабной червь, как Евгения, могла прогрызть дырку в человеке в любой ситуации. Котоми было очень приятно, что они ладили и были на одной стороне.

Между тем, день подходил к концу, на небе загорались первые звёзды. Лютцов и Идзуми стояли в воде в модулях и медленно двигались в сторону открытого моря. Сегодня ночь должна была быть тихой, вряд ли после такого поражения глубинные появятся, но рейды никто не отменял. В столовой шло небольшое праздненство, которому ещё суждено было продолжиться в ближайшее время, ведь Котоми решила устроить настоящий праздник в честь их большой победы.

В комнате Лютцова горела настольная лампа. Сам крейсер сидел за столом и держал в руках небольшое письмо. Рядом лежал альбом. Надпись на нём гласила «Пятый выпуск флотской академии Киля». На красивых фотографиях юноши и девушки в форме, в модулях и без них. Все улыбаются, такие радостные лица. Всего пятнадцать человек. Среди них и сам Эрнст. Ещё совсем мальчишка, но уже тяжёлый крейсер, готовый к бою. Он один в форме егерского полка Касселя. На столе лежат письма. Всего 13 конфертов, и четырнадцатый он держит сейчас в руках. Ему прислали из штаба флота Фолклендских островов. Собственно, такие должны были получить и остальные, если бы их письма не лежали сейчас перед ним.

Когда-то давным-давно, когда они заступали на службу, пятый выпуск Киля обещал, что в завещании они попросят сообщить однокашникам о своей смерти. И сейчас 14 конвертов с самых разных баз и морей лежали перед Лютцовым. Трудно сказать, какое выражение у него на лице в этот момент. Вроде бы он спокоен, но от чего-то глаза его влажны.

Он понимает, что так надо, что так должно быть. На войне, как на войне. Они убивают и их убивают. И потери – это нормально. Но, чёрт возьми, это были славные ребята! Среди них было семь подводных лодок, шесть эсминцев и авианосец. И Эрнст. И теперь остался только Эрнст. Никто больше не соберётся за одним столом в годовщину выпуска, никого не надёшь на базах и не встретишь случайно в море. Ему всегда говорили, что с его гонором и индивидуализмом, он долго не протянет. А вышло так, что он пережил их всех.

Странно, но ему впервые за всю жизнь хочется выпить. По-настоящему выпить, может быть даже напиться. Ужасное чувство. Но чувство потери ещё хуже. Они были такие красивые, такие молодые ребята. Какие они были молодые. Полные жизни, мечт, желаний, чаяний. Всех их связывало чувство какого-то дружного единства и задора. Казалось, что им и беда не беда. Пятнадцать ребят, которых собрали в Киле, чтобы сделать из них настоящий флот.

В день выпуска они поклялись, что будут помнить друг о друге, а когда кто-то погибнет, то всем остальным придёт письмо об этом. Они не хотели расставаться даже в смерти. Но теперь, когда никого не осталось, кто получит письмо Эрнста, если что? Он долго сидит над этими письмами, перечитывая их. В них тёплые слова прощания, признания, милые стихи и посвящения, благодарности. В последнем письме, что лежит в его руках, обращаются лично к Эрнсту. Ю-522 и Лютцов оставались последними из всех. Девушка пишет по-дружески и просто. В конце письма она просит его не умирать и хранить память обо всех ребятах, и о ней в том числе. Её звали Эрна. Над ними смеялись – «Эрнст и Эрна парочка на века!» Об этом она тоже вспоминает, заставляя Лютцова проглотить ставшие горькими воспоминания.

В комнате тихо играет траурная музыка. Эрнст включил, потому что хотел отдать дань памяти товарищам. Идзуми тихо входит в комнату, бесшумно прикрывая за собой дверь. Она медленно подходит со спины любимого и устремляет невидящий взгляд на его руки, которые перебирают фотокарточки. Она слышит его дыхание и слышит музыку, понимая, что произошло что-то ужасное. Девушка хранит молчание. Эрнст чувствует её рядом и не знает, что сказать.

– Бумажки, – каким-то подавленным тоном проговаривает он. – Разбираю бумажки.

О, если бы в мире

Не было больше страдальцев,

И мы бы могли

Удержать в нём тех,

Кто сердцу особенно дорог.

Идзуми говорит тихо и совершенно серьёзно. Она понимает, что за чувства владеют Лютцовым в этот момент. Ему от этих стихов становится только тоскливее. Он опускает голову на стол и тяжело дышит. Трудно сдержаться, когда всё вот так нападает в один миг. Он понимает, что через это надо пройти. Но лица ребят на выпуске стоят перед ним, как живые. Боже, как живые! Больше он их никогда не увидит. Последнюю подлодку раздавило на запредельной глубине. Раздавило красавицу Эрну. Наверное, она очень мучалась, наверное, ей было страшно больно. Как-то раз они говорили с Эрной о том, как можно умереть. Она тогда сказала ему – «Что угодно, только не подрыв». Наверное, она терпела до последнего, до того момента, как глубина выжала из неё последние капли жизни. Что она видела? Смотрела ли она наверх? Туда, где блестит пятнышко поверхности, до которого ей было уже не добраться. И теперь она лежит на дне океана, в мире беззвучной красоты. Застывшая, словно в формалине. От этой мысли Эрнсту становится дурно, и он бьётся головой о столешницу. Эсминец Либерехт Маас раздавлен бомбой, Саратога разорвана артиллерийским огнём, Ю-87 насадило на острые, как бритва, рифы. А кажется, вот они все, вот они, прямо в этой комнате, прямо перед ним. Осуждают ли они его теперь? Что они думают? Или это минутная слабость? Или это должно пройти? Это пройдёт, он знает. Наверное, пройдёт. Орган и хор поют поминальную мелодию в комнате, где лишь он и Идзуми. С тяжёлым чувством он ударяется о крышку стола ещё раз. Больно, но это немного отрезвляет. Медленно он поднимает голову и смотрит на последнее фото в альбоме. Групповое фото выпуска. Хриплым голосом он читает.

Плачет орган…

По ком тоскует? Кого

Провожает?

Ах, быть может и я,

Песней став, в вечность уйду…

Идзуми наклоняет голову на бок, а затем понимает, что это собственное сочинение Лютцова.

Вечерней порой

Печалюсь, взор устремляя

К облачным далям,

Тоскую о той, что теперь

Где-то там в вышине недоступной…

Размеренными, деловитыми движениями Эрнст прибирает бумаги в папку и закрывает её. Затем встаёт из-за стола и поправляет форму. Из всего выпуска только у него была форма цвета фельдграу. Идзуми берёт его за плечи и крепко сжимает. Это больно, девушка очень сильная. Она стискивает его в стальных объятьях.

– Идзуми, это больно…

Она молчит, лишь продолжает давить.

– Идзуми…не надо так…

В ответ тишина. Тело автоматически складывается, а с влажных глаз срываются капельки слёз. Это было словно сигналом. Задыхаясь, он кашляет и не может остановиться. Нет, он не рыдает. Он оплакивает. Оплакивает всех погибших друзей, все близкие лица, всех тех, с кем ему уже никогда не увидеться. Тяжело расставаться с ними, тяжело признавать, что их больше нет.

Идзуми отпустила его и теперь стоит рядом, сохраняя участливое молчание. Она, как никто знает, как трудно решиться на это, как трудно быть всегда сильным и собранным, как трудно сохранять невозмутимость. И как важно в таких случаях давать чувствам выход. Это не слабость, а простой элемент принятия утраты. Она нисколько не осуждает Лютцова за это, потому что сама спровоцировала его. Она считала, что это сейчас необходимо. Дверь запирается изнутри, чтобы никому не пришло в голову мешать им. Она садится на кровать рядом с любимым и поддерживает его своим тихим присутствием. Последнего из пятого выпуска флотской академии Киля.

Поздняя ночь, а Лютцов и Идзуми сидят в комнате крейсера и неспешно беседуют. Парень пришёл в себя и сейчас намного легче переносит реальность. Подлодка спокойно лежит у него на кровати, устремив невидящий взгляд под повязкой на потолок. Она лежит удивительно ровно, словно по струнке. В комнате играет музыка. Они медленно обмениваются репликами и стихами. Говорят о прошлом. Выяснилось, что они – ровестники, во флот пришли с разницей в год. Идзуми была выпускницей флотской академии Кюсю. Слепая с рождения, её даже не сразу захотели взять во флот, но, изучив её потенциал и способности, военные быстро взяли девушку в оборот и привлекли к военной работе. Идзуми не особо охотно рассказывает о себе и о детстве, а может быть это просто не в её привычке. Лютцов тоже не особо распространяется о себе. Они оба – учащиеся боевых заведений. Идзуми занималась в женском додзё, а Лютцов – в кадестком училище егерей. У них похожие судьбы, похожие истории. Они вообще чувствуют удивительное родство друг с другом.

Идзуми держит парня за руку и перебирает его пальцы, сняв перчатку. Её пальцы удивительно прохладные и мягкие, а кожа такая нежная, что не верится, что эти руки держат меч. У Эрнста же ладонь грубая и сухая, но, кажется, Идзуми читает на ней какой-то рисунок, который понятен только ей. Они долго ждут фраз друг друга, медленно ведя разговор. Говорят небольшими монологами или в стихах. Потом молчат, и кто-то перехватывает палочку беседы.

Разные-разные

Думы приходят – нахлынут,

Завладеют душой.

Одно неизменно – от каждой

Промогают мои рукава.

Идзуми промолчала, не выражя ни согласия, ни антагонизма этой мысли. Лютцов не часто цитировал такие женственные стихи, предпочитая что-то нейтральное. Мелодия в комнате была под стать атмосфере. Девушка проговорила.

Сказки рождаются из грусти,

Трагичной любви,

Печали старых богов.

Они окрашиваются кровью, разлагаются,

Сжигаются, погружаясь в ночь безумия…

– Кто это сказал? – Эрнст не узнал авторства стиха.

– Я, – медленно сказала Идзуми. – Это сказала я.

– Да, – кивнул юноша и склонился над её лицом. – Идзуми, я посмотрю?

– Тебе так хочется?

– Да, мне нравится цвет…

– Какой он для тебя? Опиши, чтобы я поняла.

– Как звон стали морозным утром.

– Ммм, – она улыбнулась от удовольствия. – Как я люблю твою поэтичность. Только ты можешь так красиво и ясно описать цвет без упоминания цвета. Скажи, а какого цвета твои глаза?

– Такие же, как наощупь моя рубашка, а иногда такие же, только холодные, – подобрал ассоциацию он. – Это называется «серый».

Рука Идзуми, словно сама собой поднялась с кровати и начала плавно двигаться к Лютцову. Пальцы забрались по рукаву мундира к воротнику и медленно прикоснулись к воротнику серой рубашки. Несколько минут девушка изучала рубашку наощупь, сгибая, перебирая складки, пробуя ткань. Удовлетворившись исследованием, рука также медленно сползла на плоскость кровати и легла ровно, как присмиревшее животное.

– Посмотри, если хочешь, – разрешила она. Эрнст осторожно, словно боясь причинить боль, сдвинул повязку с глаз любимой и посмотрел в глаза без зрачка. Пронзительные глаза голубого цвета, которые сейчас слегка блестели при свете лампы. Юноша погладил возлюбленную по щеке и лбу. Лицо девушки было спокойно, оно не выражало ничего. Она лишь иногда медленно моргала. Склонившись совсем низко, Лютцов поцеловал её в переносицу. От этого Идзуми чуть-чуть тяжело вздохнула.

Капля росы,

Зыбкий сон, мирская тщета,

Призрачные виденья –

И они не столь мимолётны,

Сколь наши с тобою встречи!

Услышав это, подлодка как-то выгнулась в спине, словно бы пыталась дотянуться до парня, не поднимая головы. При этом её ротик был чуть приоткрыт, а дыхание было частым. Едва слышно она прошептала.

Кто в эту ночь

На родине милой любуется

Светлой луной,

Обо мне вспоминая: «Она в этот миг,

Может, тоже на небо глядит?..»

Их губы соединились, рождая едва ощутимый поцелуй на грани касания. Очень лёгкий и нежный, они только соприкоснулись губами и замерли так на несколько секунд. Словно оставив след напоследок, Идзуми облизнула губы Эрнста, когда поцелуй был закончен. Она, словно, оставляла с ним частичку себя, забирая частичку от него. Эрнст опустил голову к девушке и вдохнул аромат её волос. Какой-то особенный запах Идзуми, который он давно хотел вдохнуть. Именно волосы на голове. Идзуми снова улыбнулась, запуская руку в его волосы. Для неё важнее было прикосновение к светло-русой шевелюре, которую она воспринимала как-то по-своему.

Слова любви

Птицами выпорхнут.

Достигнут тебя?

Услышишь ли ты шёпот

Сердца, что томиться в груди?

Идзуми ласково притянула к себе Эрнста, прочитавшего свой стих. Она обожала, когда он это делал. Она видела в его стихах новизну и красивую манеру, внимание к деталям и чувствам. Новый поцелуй был уже намного смелее и страстнее предыдущего.

Им не надо было вставать завтра в дежурство, ведь на завтра был назначен праздник в честь большой победы. Так что всю ночь они могли продолжать предаваться поэзии и друг другу.

Раньеро Дзофф

– Мы что, победили? – недоумённо спросила в эфир Южная Дакота, когда обнаружила, что цели для стрельбы кончились.

– Да, всё! – заключила Мургеску. – Гориция только что добила последнего!

Как канмусу празднуют победу? Поверьте – многих ритуалов вам лучше не видеть. И не слышать. Сразу после приказа о возвращении эфир огласил рёв Фьюриэса:

We’re winnin’ away!

How sh*t must you be?!

We’re winnin’ away!

Эту довольно-таки самоуничижительную кричалку британец принёс из родного Фулхэма. Местная футбольная команда переживала многолетний кризис, так что победы на выезде нередко сопровождались этим оскорблением в адрес хозяев: «Каким вы должны быть ***, что мы вас на выезде побеждаем?!» Сам авианосец уверял, что кричалка нужна, чтобы не зазнаваться после побед – Глубинные ведь всё ещё остаются хозяевами моря…

Устрашали и скандинавы. Вяйнемёйнен возвращался во главе своего соединения, держа перед собой, словно знамя, окровавленную секиру. Лотта, буксировавшая за собой Минегумо, сжимала в левой руке увесистую кувалду – на всякий случай. Однажды на обратном пути ей и вправду пришлось отбиваться от шального эсминца. Но в этот раз рядом была Гориция, с успехом изобразившая органное орудие и весьма желавшая разорвать ещё хотя бы одну глубоководную гадину… Не пришлось.

Минегумо отправили в госпиталь, а повреждённые модули – к техникам. Конечно же, в мастерские направилась и Лотта, лишь переодевшись после боя в любимое шерстяное пончо… Финка ещё в море задумалась о необходимости доработок как минимум у Жерайс. Почти все канмусу стоят на ногах – и очень редко ловят больше одной торпеды из целого залпа. Другое дело – длинный, пусть и бронированный, борт медленного кресла… Жерайс просто будут торпедировать каждый бой. А значит, надо думать о какой-то защите, не портящей и без того ужасную маневренность линкора… Экраны? Сеть? Эта проблема вполне стоила пропущенного ужина – неприхотливая Лотта вообще нередко пропускала приёмы пищи, что-то ремонтируя или собирая.

А за ужином в столовой состоялось импровизированное празднование. На доске побед уже красовались обновлённые результаты – по крайней мере, уже подсчитанная их часть. Ниже крупными буквами было подписано: «Штаб ещё не посчитал, сколько мы настреляли!» Во главе таблицы всё ещё красовалась четвёрка тяжкреев (впереди всех, конечно же, Таскалуза). Но на уверенное пятое место вышли Жерайс и Южная Дакота – у каждой было по семь уничтоженных Глубинных. А ещё справа от подсчёта потопленных Глубинных начали вести счёт сбитых самолётов. Разумеется, новый рейтинг возглавила Ниобе с восемнадцатью самолётами.

Главными героями дня, конечно, были линкоры. Ещё до ужина Южную Дакоту и Минас Жерайс поздравляли неустанно. О Барэме из соединения Dog (он в минувшем бою потопил пятерых) в очередной раз забыли. Узбека, впрочем, это устраивало: он мог спокойно сидеть за столом и попивать любимый крепкий чай… А заодно вполголоса заметить сидевшей напротив Ниобе:

– Ты бы бросала курить. И в комнате гарью пахнет, и курево на базе стоит втридорога…

Вот только веселья почему-то не получалось. Поздравления быстро кончились, а разговоры за столами были отнюдь не праздничными. Даже молодёжь как-то притухла: Минотавр о чём-то спорил со Стордом, а Элли и Мургеску вообще рассказывали какую-то длинную страшилку о торговом крейсере Ранпура. Вообще этот тип кораблей постоянно попадал в жуткие передряги – а потому служил неиссякаемым источником кошмарных историй. Конкретно Ранпура, имевший десять пушек и ни дюйма брони, столкнулся с пятью эсминцами Глубинных. К тому моменту, когда на ближайшей базе приняли сигнал тревоги, а тамошний авианосец подтянул к месту действия торпедоносцы, от Ранпуры остались только пятна смазочного масла на воде…

Атмосфера неудавшегося праздника передалась и сидевшей за роялем Гориции. В какой-то момент вместо итальянской классики (кажется, это был Морриконе) она заиграла нечто среднее между гаммой и похоронным маршем. Левая рука долго держалась на одних и тех же клавишах, а правая по-ученически робко гуляла влево-вправо – а в целом музыка выходила удручающе монотонной. И мрачной – как сама огромная сгорбившаяся пианистка…

А тем временем мир – по крайней мере, некоторая чего часть – узнал своих героев. Потому что на горе-празднестве, кроме Лотты, отсутствовал ещё и Миралья. Он, заручившись разрешением Котоми, выложил на своей страничке фотографию доски побед. В комментарии под снимком гидроавианосец объяснил, что подсчёт начался некоторое время назад, а конкретно сегодня «чемпионами» являются три линкора (Миралья, в отличие от сотоварищей, о Барэме не забыл). А потом итальянец надел кепку и шарф «Реджины», сел перед камерой и сказал:

– Добрый день, с вами Раньеро Дзофф. И сегодня мы одержали победу.

Эрнст Вебер

Пока в столовой шёл не совсем удачный праздник, пока Эрнст сидел с Идзуми, а Котоми писала отчёты, в церкви было пусто. За исключением двух человек.

– Ну-ну, постой ровно, не спеши, – мягко говорила Шеер, прикрывая глаза и расчёсывая волосы Мельпомены. – Не любишь причёсываться? А у тебя ведь такие красивые волосы…

– Не то что бы не люблю, просто это долго… – проговорила девочка тихим голосом. Сегодня она была как-то необычайно подавлена. Это не могло укрыться от Святой Сестры, и сейчас она хотела распросить подопечную о том, что же случилось.

– Триэла, тебя не обижают?

– Нет, ничего такого.

– Сегодня ты выглядишь мрачной, я подумала, что что-то случилось, – говорила монашка, проводя мягкой расчёской по коротким волосам девочки.

– А…это…Сестрёнка, научи меня молиться…

– Молиться? О чём?

– О людях…Я бы хотела помолиться.

– О маме с папой? – попыталась легко угадать Шеер.

– Нет, – серым тоном проговорила девчушка. – Не о них.

– А о ком же?

– Я могу этого не говорить? Просто научи меня молиться…

– Молиться не сложно, когда делаешь это искренне и от души. Ты просто обращаешься к Богу, чувствуя, как он наполняет тебя. Для этого не нужны какие-то особенные слова и тексты. Ты просто открываешь свою душу и обращаешься. Ты должна просто верить, что Бог услышит тебя. Вера – самое главное. Однажды апостолы спросили Учителя о том, как надо молиться. Учитель ответил им – «Всё, о чём ни попросите в молитве, верьте, что уже получили, и будет вам…» Понимаешь?

– Не очень. Но, если надо просто верить, то я попробую. А молиться можно только в особое время?

– Почему же? Господь всегда в наших сердцах и в нашей душе, он всегда слышит наши голоса. Так что ты можешь молиться в любое время.

– Раньше я думала, что это очень строго и серьёзно…А ты говоришь, что это так просто.

– Конечно просто. Вера – это всегда просто, когда ты искренне веришь. Сложности начинаются, когда это превращается в культ или религию. Но ведь религия это не тоже самое, что и вера.

– А ты принадлежишь к религии? Ты ведь носишь рясу и служишь в церкви…

Пред.1 ...10 111213 14 ...18 След.

Флотская история Шанхая

С этой книгой читают