В прошлый снег людомарам удалось во второй раз отбить Белокостье у городов, но по весне этого года города, а точнее говорить, конублы городов вернулись с войском и едва не перебили всех людомаров.

Все это время конница Варогона не вмешивалась в «возню», так Ветер Равнин называл войну за Белокостье. Основной его целью было отвадить саараров от Холкунии Чернолесской, в которую они полюбили захаживать набегами за добычей.

Только первую битву с саарарами в тот год пропустил Каум. Все последующие проходили при его участии. Многие задавались вопросом, что делает конубл при Варогоне, который на дух не переносил торговцев. Любил же он их за одно только качество: они дико визжали и уморительно трясли своими животами, когда их насаживали на кол у дороги, а к голове прибивали протухшую шкурку полевки. В такие моменты лицо брезда расплывалось в широчайшей улыбке.

Первое время Кауму было очень сложно координировать действия конницы брезда у Прибрежья и пехоты людомаров на границе Чернолесской и Прибрежной Холкуний. Но шли месяцы, одна большая луна сменяла другую и, наконец, у Быстросчета появилось представление о том, что и как делать.

Лето подходило к концу. Лето второго года, как оридонцы оставили Владию, предоставив ее жителям ненавидеть и убивать друг друга; лето первого года после смерти Комта. И лето это, особенно его конец отметились жутко неприятным событием: города начали строить в Белокостье четыре крепости.

– Разве не говорили с ними? – спросил Скороход.

– Говорили. Не упустят они своей выгоды.

– Торгаши, – презрительно скривился Варогон на реплику Каума.

– Нам силы нужны дабы саарарянам противостоять, а тут нам еще и с самими же ларгами биться! – вскинулся Нагдин и укоризненно покачал головой. – Война всех против всех. Оно и надо было оридонцам. Стравили и были таковы. – Он помолчал. – Спрошу впрямую, – заговорил он вновь, – зачем меня призвали? Чем помогу вам? Я предводитель кенов, но не воинов. Сила во мне гуркенная. Нет у меня ни конницы, ни армий пеших.

– Пусть он скажет, – Ветер Равнин кивнул на Каума.

– Задумали мы так идти, чтобы и оридонцев вовлечь в дела наши, – заговорил Быстросчет. – Гляди на карту. – Все склонились над картой. Она была новой. Точным списком с той, которую Рыбак забрал у Водоглота. – Пока две Холкунии порознь, то саарары сильны будут против каждой из них. Но конублы объединяют Холкунии со своим умыслом, а только не ведают, про все знают оридонцы. Как только отстроят конублы крепости в Белокостье, так ждать нам надобно вторжения от оридонцев или еще чего такого. Тому противостоять не сможем ни мы, ни ларги. Об этом речь вели, когда послов мы отправляли в Куупларг. Но там не видят. Застланы глаза их дебами.

Тогда решили мы идти таким путем, который бы заставил всех идти как надо нам. Людомары набрали немало добра побросанного холкунами в Белокостье. Пусть их, строят свои крепости и ладно с ними, нам нет разницы. Мы будем наблюдать и побивать их все сильнее. Как только от Чернолесья сюда, – он ткнул в Белокостье, – пойдут войска большие. Тогда мы с Варогоном ударим, – палец холкуна провел от Куупларга в сторону Белокостья линию, а потом вдруг резко ушел вниз к Прибрежью и остановился у саарарской крепости, – по Зуиторму, – палец пошел вверх, – и Агрторму.

– Для этого холкунов бередите у Белокостья? – улыбнулся Скороход.

– Да. Нам нужно их разбередить настолько, чтобы от них большая армия пошла.

– Я слушаю тебя. Продолжай.

– Переодеты будем мы в холкунов. Я буду возглавлять отряды. Успеха нам не будет, а потому мы отойдем назад и скроемся в равнинах. Как оридонцы прослышат про это, у них лишь два пути: либо сами выйдут против ларгов, но что всего вернее, усилят саараров отрядами из Прибрежья и, как снег сойдет, ударят по холкунам. Мы, промеж всех их пройдем в Холведскую гряду и овладеем Эсдоларгом и Меч-горой. Вот тут-то ты нам и нужен будешь. Повергни в ужас воды у Столпов Брура. Пусть Брурторм саарарский будет сожжен.

– Саараров с Крикливого острова давно согнал я, – сказал Скороход.

– Теперь они здесь, – указал Варогон, – на Длинном Столпе.

– Столпы будут мои, – пообещал Нагдин. – Недовольны еен-тары вольностью оридонской в Великих Столпах. Когда вам надо это?

– В большую луну после Равноденствия должны иметь мы Столпы при нас, – сказал холкун.

– Будут при вас.

– Еще не все. Собери сколь много можешь гуркенов и погрузи в них камень. Как можно больше. Из Холведской гряды лишь три выхода к Великим водам: у Эсдоларга перевал Соленый, на котором Грозная крепость стоит, при выходе от Меч-горы в Холмогорье Грозное ущелье да в Синие Равнины проход один имеется – ход Обреченных прозван. Камень нужен нам на перевал Соленый, что ведет прямо к Великим водам. Мы возведем там стену.

– И эти ходы перекроете? – спросил Скороход, указывая на два других перевала.

– Да.

– В одно межзимье?

– Да, – снова кивнул Каум.

Варогон и Нагдин посмотрели на него, как на волшебника.

– Сможешь ли? – сощурился Морской скороход.

– Смогу, – кивнул Каум.

– И да помогут нам боги! – поднялся Варогон. Его глаза возбужденно блестели. Он сжимал кулаки так, что вены вздулись на руках и на лбу. – Долго мы этого ожидали!

– Я больше сделаю, – проговорил Нагдин, поднимаясь вслед за Ветром Равнин. – Я приведу вам армию из Красноземья.

Кровавое многоцарствие

Худшего и не могло случиться. Прекрасен, хитер был план, но боги – на то они и боги – распорядились иначе. Ему казалось, что все предусмотрено и подсчитано. Но нет, не все!

Кауму и Варогону удалось отвлечь города на войну с собой. Им удалось распылить силы Саарарии на поиск конницы Варогона по всем Синим равнинам. Белокостье было оставлено без внимания всеми, кто не должен был там появляться, и людомары-повстанцы уже занимали ларги, выстроенные вдоль дорог, выбивая из них куупларгские гарнизоны.

Еще вчера все казалось великолепно складывающимся. Как и предполагали они с Варогоном, города не стали дольше терпеть обид от людомаров, и в Куупларге, Каум знал про это, состоялась встреча между хол-конублами городов. Быстросчет даже знал точное количество собравшихся на совет – шестьсот пятьдесят три торговца приехали в Куупларг из Чернолесской и Прибрежной Холкуний.

На том совете было решено дать людомарам бой везде и всюду, где только возможно их будет достать. Для этого города выставляли пехоту и конницу, а в замки, выстраиваемые в Белокостье высылались излишки оборванцев, прибежавших с юга, спасаясь от саарарского нашествия. Большая толпа, галдящая и возбужденная, шла в Страшные земли, как называло Белокостье простонародье. Им, простым работягам, было неведомо, что на больших хорошо выделенных шкурах, их путь уже отмечен многими сторонами в своих целях.

Почти все, что было задумано, свершилось. И вдруг, на Холкунию с севера напали брезды – извечные союзники городов и почти братья холкунам.

Варогон, Нагдин, Каум, Ир и Цитторн, также как и многие другие олюди и неолюди в разных частях Владии, склонились над картой и внимательно рассматривали ее.

– Донесли, что между этим ларгом и этим расстояние в один пеший переход тяжелым шагом или треть пешего перехода шагом конным. Здесь вот по-иному все: пешим идти почти столько же, сколько и конным. Неровности здесь. Трудно коню, али грухху подниматься, – тыкал пальцем в карту Цитторн Тихий.

Прошла уже зима, как эти четверо сроднились с картой. Ранее она казалась им предметом странным, таинственным, то теперь, когда карта раскрыла перед ними почти все свои тайны, она превратилась в наилучшайшего друга для них.

С тех пор, как Каум и Варогон встретились у разрушенной деревеньки, у которой расстались в месяц перед зимой, многое было сделано ими. Ошибки, которые покрыли их тела шрамами, а многих из их соратников отправившие напрямик к богам, воспринимались обоими с благодарностью, ибо великое дело было у них на уме.

– Где он идет, говоришь? – спросил Нагдин.

– Здесь, – указал Цитторн, который неожиданно для себя стал в их небольшой армии разведчиком и соглядатаем за широкими землями, раскинувшимися повсюду от отряда.

– Им до Куупларга идти не меньше восьми пеших переходов, – подсчитал Быстросчет.

– Долго, – насупился Варогон.

– Могту от Синего Языка и земель Дыкков, становища оридонцев, до Куупларга не более четырех переходов даже и тяжелым шагом, – снова привел неутешительную математику холкун, остановив палец на изображении Боорбогских гор и реки, Синего Языка, которая вытекала из Немой лощины.

– Четыре – это ежели он от Боорбрезда пошел, а ежели от оридонского становища, то и трех переходов хватит, – вставил свое слово в обсуждение Ир.

– Верно. Коли отсюда пошел, так меньше ему идти, – нахмурился еще сильнее Варогон.

– Не поможем мы ничем ларгам, – звякнул пряжкой тяжелой палицы Цитторн. – Нам чего делать? Надумал ли? – Он вопросительно посмотрел на Быстросчета.

– Нам важнее не переиграть самих себя, – ответил Каум, не отрывая глаз от карты. Вслух он прикинул несколько вариантов действий и, почти во всех, кроме одного, выходило, что брезды, возглавляемые новым боором Владии Могтом, так некстати вступившим в войну с холкунскими городами, свяжут их действия до зимы, а саарары, теснимые нещадно Ветром Равнин повсюду у Зуиторма, уже набирались сил и изрыгали злобу, принимая разбойников за армию холкунских городов.

Все, вроде, шло, как и задумывалось, но каждый из склонившихся над картой понимал, что все пошло совсем не так, как хотелось бы. И Каум, и Варогон, и Цитторн, и Ир понимали, что города, отныне, не смогут воевать с той силой, с какой могли бы воевать. Столкнуть их с саарарами и ослабить обе стороны больше не получится. Могт – проклятый глупый Могт, не чета даже и своему предателю-отцу, не видел, не догадывался, что играет в игру, которую задумали оридонцы, и в которой среди владян не будет победителей.

Могт вышел против городов в самую тяжкую для них годину (годину, созданную Каумпором, – новой силой, о появлении которой еще никто не догадался). Удар Могта грозил быть сильным, и не одному городу придется пасть, прежде, чем холкунам удастся усмирить пыл первого брездского наскока.

Если в это же время по Белокостью ударят еще и саарары, итог затеи Каума будет печален, ибо города, скорее всего, падут или сдадутся на милость победителя – а милости-то и не следует ожидать (уж больно хорошо воевал Ветер Равнин). Да и унижения от поражения двухгодичной давности было еще свежо в памяти правителей Саарарии.

У Варогона закружилась голова от дум, он отошел к пологу шатра и сел.

Каум продолжал стоять, вперившись в карту.

– Мы должны поспеть в двух местах, – неожиданно заговорил Нагдин. – Лучше будет, если в трех поспеем.

Варогон резко встал и снова подошел к столу.

– Говори, – попросил он.

– Коли саарары придут в Белокостье, снова обагрится оно кровью и побелеет костями. Когда оно в их руках окажется, то конец придет Холкуниям, ибо уничтожив Холкунию Прибрежную, примутся они за Чернолесскую. Нам надлежит их в Белокостье смутить своими атаками, а после увести в Пасмасию Прибрежную. И там заставить их кружить за нами до зимы.

– Ежели не пойдут?

– Должны пойти, – сказал Быстросчет.

– Верно сказал, – поддержал его Нагдин. – Должны мы такое выдумать для них, что не смогут не пойти.

Каум мельком посмотрел на брата. Тот был поглощен картой и не заметил этого взгляда, как не заметил и мокроты, набежавшей на глаза Быстросчета. Тяжко ему будет снова прощаться с Ирпором, но время требует расстаться. Боги рассудили так, чтобы им стать врозь и делать единое дело в разных сторонах Владии.

– Это как же нам в разных местах быть сразу всем? – спросил Варогон, удивленно вскинув брови.

– Обменяемся тем, что дороже всего нам, – и Каум посмотрел на своего брата. – Я отдам тебе половину себя, а ты мне свою половину. Так не ослабнем. Разойтись нам надобно, Варогон. Не сможем быть в двух местах сразу.

Густые брови брезда медленно сползли к переносице, и он скосился на Цитторна.

– Трудно будет мне без Тихого, – произнес он, – но, коли надо так, то забирай его от меня. Тебе дороже сделка выходит. – Варогон взглянул на Ира. – Трудно выучить Ира в Цитторна, но выучу. Мне теперь дело простое: руби да бей, да скачи. Твоя же голова всегда с тобой прибудет, оттого и нужнее тебе Тихий.

Варогон посмотрел на разведчика, и тот согласно кивнул. Ир стоял, сосредоточенно смотря перед собой. Его брови грозно нависли над глазами. Несколько раз он поднимал глаза и смотрел на брата.

– Как ты сказал, так и сделаю, – проговорил он твердо, когда все взоры обратились к нему.

– Не дай им времени собраться с силами, Варогон. Бей их на малых тропах, пока гарнизоны не сошлись в большую армию. Не всех сможешь остановить, но и не цель это. Нам надобно их задержать. Покуда ты здесь драться будешь, я вернусь к Чернолесью и созову людомаров, и всех, кого смогу. Как первые дожди прольются в Чернолесье, мы выступим против брездов. Не ожидают они такого. Не рассчитывают на силы, которые скрывает Черный лес, оттого сильнее им удар придется. На это вся надежда.

– Как я прознаю, что ты окончил и надобно идти к Холведской гряде? – спросил Варогон.

– Весть я тебе отправлю. То будет вот этот мой ремешок. На нем я три узла завяжу, если все получится, а коли два будет, то не верь гонцу и уходи.

– Куда идти?

– В Равнины и более не заходи в Холкунию Чернолесскую. Как справлюсь я со всем, что мне помешает, тогда пришлю к тебе гонца. Вторая часть ремня к тебе прибудет, на нем я столько узлов повяжу, сколько пальцев у тебя на руке, а коли меньше будет, то снова не иди никуда из Равнин. Когда же ты увидишь, что я все сделал, тогда иди через Холкунию Прибрежную к Холведской гряде и там ожидай меня. Я приду во множестве. Не проглядишь.

Быстросчет и Варогон обнялись.

– Братец, – припал Кауму на грудь Ир, – я буду… так, что ты не устыдишься. – Юноша говорил с трудом, раскрасневшись, но твердо.

– Отныне Варогон тебе за брата, – сказал ему Быстросчет, – не я. Мать родила тебя, растила, я тебя выносил для жизни здесь. Теперь ты должен сам идти… – Холкун не договорил и крепко прижал брата к себе. Вот и все, думалось ему, война отняла надолго, может быть навсегда, у него всех, кто был дорог. Сате отдан богам равнин, Бор – людомарам, Ира он отдает последним. Ком подкатил к горлу.

– Я отберу тебе холкунов в войско, – сказал Ветер Равнин, – пасмасы никудышные наездники пока. Плохое отдавать тебе мне нет охоты.

– Возьму лишь половину. В пути я доберу, чего мне надо. Хорошее дело делаем, Варогон. Не оставят нас боги, я верю, – улыбнулся Каум.

К вечеру к тому месту, где, развалившись прямо в траве, лежали братья, подъехал Цитторн. Его грухх весело поигрывал ушками, предвкушая долгий путь.

– Пора нам, – сказал Цитторн. – Закат сошел уж.

– В путь, – поднялся на ноги Каум. Он снова обнял брата и вскочил на коня, стоявшего поодаль.

По пути из лагеря к ним присоединился внушительных размеров отряд холкунов, восседавших на прекрасных саарарских скакунах. Сжимая длинные пики – холкунская конница испокон веков была пиковой – воины следовали за своим новым предводителем, зная его и веря ему ничуть не меньше, чем Варогону.

Ир и Резвый шли рядом с Каумом, держась за лодыжки его ног. На глазах обоих блестели слезы. Мальчик сильно изменился. В характере его не осталось привычной беспричинной веселости. Лицо его огрубело. Смотрел он слегка исподлобья. Смех, если и вырывался из его горла, был хриплым и надломленным. Глубокая заживающая рана прочертила свою темную полосу по его левой руке. Она часто кровоточила. И поэтому тоже, мальчик был задумчив и хмур.

Конница уходила в черноту восточной части горизонта. Каум ехал, не оборачиваясь, но спиной ощущал теплоту, с которой смотрел ему вслед брат. Целую ночь ощущал он отзвук братской любви. Лишь с рассветом, когда вдалеке показались неясные очертания разрушенной деревеньки, оцепенение оставило его.

Начинался новый день и новая часть его жизни. В нее, как его приучила жизнь, нужно вступать вдумчиво, как и во все новое.

***

– Надо ли нам ввязываться в драку? – спросил Тихий у Каума. Они залегли в траве сокрытые крутыми боками лежавших на земле животных. И кони, и груххи не издавали ни единого звука, помятуя о том, что, если хозяин приказал ложиться, то нужно лежать молча.

– Вэндоб, – позвал Каум.

Через некоторое время к нему подполз холкун.

– Сколько лучников у нас? – спросил Быстросчет.

– Все, хол.

– Достанете отсюда их?

– Нет. Далеко.

– Нужно драться, – неожиданно проговорил Цитторн, привставая и вглядываясь вперед. – Не простые они. С чем-то едут. Не воины. Это гонцы. При них один. Не такой, как они. Болтается во все стороны. Это пленный.

Каум пригляделся и тоже различил понурую фигуру на одном из коней. И впрямь, не простой отряд. Не будут десятеро одного понурого вести.

– Приманю их, – сказал Цитторн. – Эй, Ких, возьми их «слабжем».

Едва его слова затихли, запутавших в густом переплетении трав, как во весь рост поднялись и поехали три всадника. Одним из них был брезд на внушительного размера груххе. Они ехали навстречу отряду саараров, а потом, будто бы разглядев их, свернули в сторону и ускорили шаг.

– Попались, – хмыкнул Цитторн, когда увидел, как большая половина всадников развернулась и бросилась вслед за Кихом. Те, кто остался подле пленника, тоже повернули коней и не спеша последовали за погоней.

Двое холкунов на конях тут же унеслись вперед, а грухх Киха свернул и побежал в другую сторону. Брезд безошибочно определил, на что позарятся саарары. Все, как один, они поскакали за груххом.

Ких прибавил ходу и стал приближаться к залегшим в траве товарищам. Погоня настигала его. Кони саарарцев буквально наступали на пятки грухху.

– Терпи, ребята, – шипел натужно Цитторн, следя за погоней, как охотник следит за гоном собак за диким зверем. – Не шевелись. Терпи…

Ких прошелся у правого фланга засады, поэтому, когда из-под земли выросли три сотни конников, они встали так, что саарарский отряд оказался разделенным надвое.

Гончие не сразу заметили, что превратились из хищников в добычу. Лишь когда сразу четверо из них рухнули с коней, пронзенные стрелами, выпущенными холкунскими всадниками, остатки погони стали придерживать коней и оглядываться назад, стараясь пронзить взором предрассветную мглу.

– Гыр-р-р! – заревел Ких, развернул грухха и бросился на троих оставшихся врагов.

Его грухх боднул ближайшую из лошадей и она, заржав от ужаса, повалилась назад, подминая под себя седока.

Второй оставшийся в живых саарар бесстрашно принял бой. Удары его копья везде и всюду натыкались на широкий щит брезда. Наконец Киху удалось зажать копье между щитом и палицей и преломить его. Третий всадник объехал брезда сзади и попытался ударить копьем в спину, но на замахе раскрылся и тут же получил под ребра тяжелый нож. Бросок лишь на мгновение отвлек Киха. В следующую секунду он снова подхватил палицу и обрушил удар на саарара, сломав ему часть щита и руку.

– Не бей более! Не бей! – закричал всадник. – Покоряюсь… – Он бы еще что-то крикнул, пытаясь увести коня и себя самого от второго страшного удара, но его шлем и голова, а также вся левая часть туловища была смята палицей Киха в гармошку. Исторгая из себя длинные струйки крови, конник сполз вниз и мякотью плюхнулся на землю.

К Киху подскакали другие воины.

– Чего вам здесь? – весело закричал он им, гарцуя на груххе. – Нету вам ничего. Кукиш. Получите. – И он весело захохотал.

– Кто ты? – спросил у пленника Каум, когда последнего подвезли к нему и стянули с коня.

– Я Сип из рода Улов. Я из Ормларга.

Нет, знаком остановил Каум Цитторна, хотевшего снять с лица юноши мешок.

– Как счастье, хол, что мы нашли тебя? – резко изменился в голосе Быстросчет. – Не ты ли приходишься племянником великодушному Линулу?

– Линулу из Фийоларга?

– Да. Он единственный во Владии.

– Да, это мой дядюшка. Он, что, послал…

– Нет, боги, нет! – остановил юношу Быстросчет. – Никто и предположить не мог тебя здесь. Какая находка!

– Если ты доставишь меня обратно, – голос юноши, до того заискивающий и слабый, стал, вдруг, сильным и властным, – то мы отплатим тебе щедро. Сними же с меня этот вонючий мешок!

– Да, хол. Великий хол. Я сниму… не удобно. Позволь мне помочь тебе слезть с коня. – Каум сделал знак рукой, но Цитторн его не сразу понял. – Спускайся же, хол. Осторожнее будь.

– Нм-м-м! – застонал юноша, когда тяжела рука брезда слегка шмякнула его по затылку, и он повалился в траву.

– Да, это он, – прошептал Быстросчет, снимая с головы лежавшего грязный мешок и заглядывая в молодое, почти девичье лицо. – Я помню его совсем мальчишкой. Он мало изменился. Ларги дурственно влияют на возмужание.

***

Сипул очнулся в середине дня. Голова раскалывалась надвое – это было видно по его лицу. Он огляделся и увидел рядом с собой холкуна, лицо которого говорило о том, что жизнь нещадно хлестала его по щекам.

– Где я? – спросил юноша.

– В равнинах, хол, – униженно улыбнулся холкун. Его лицо сморщилось и приобрело неприятное выражение. – Дикие места. Не для таких, как ты, – вздохнул он.

Сипул приподнялся на локтях и огляделся. Подле них находились лишь три воина. Они были грязны и носили отрепье.

– Как ты умудрился победить стольких с ними? – спросил юноша.

Рот холкуна перекосило в улыбке:

– Больше нас было, привысокий хол. Теперь чуть-чуть осталось.

– Дай мне попить… и есть. Я хочу есть.

– Возьми, что есть у нас. – Юноше передали несколько кусочков вяленого мяса и камнеподобный хлеб. Он с трудом откусил и от того, и от другого.

– Не лашгызешь, – хмыкнул он с набитым ртом и похвастал: – Не ел два дня.

– Не надо грызть. Мы его сосем. Все одно бесполезно грызть. Зубы переломаешь и только, привысокий хол.

– Не называй меня так, – нахмурился Сипул, – Совет указал не называть друг друга по старинке. Давно, видно, не был ты в Холкунии, да? Холкуна равного холкуну надлежит называть хол. Так и прежде было. Когда же один выше другого, как я к тебе, то называть меня надлежит – ларг-хол, а я тебя, как и прежде, хол.

– Благодарю тебя, ларг-хол, – осклабился Каум, принимая смиренный вид. – Не были давно в ларгах мы. Равнины гоняют нас как перекати-поле то туда, то сюда. А как же теперь, конубл, осталось ли названье?

– Осталось, но так лишь один к другому может обращаться. За иное, порка.

– Скажи еще, ларг-хол, а надобно ли нам чего знать, когда в ларг придем. Одичали мы совсем здесь. Не хотелось бы, чтобы на тебя от нас неприятность пришла.

Сипул задумался. По его лицу было видно, что он доволен тем, как с ним обращаются. От удовольствия он даже делал вид, что пощипывает бороду, хотя таковой не имелось.

– Когда вернемся в Ормларг, то награжу тебя так, что помнить меня будешь. Я щедр, – юноша снова накинулся на камнеподобный сухарь, и стал остервенело его лизать.

«Дурак», – подумал про него Каум, улыбаясь, – «но такой мне и нужен».

***

Ормларг встретил их необычайным для поздней осени теплым деньком. Небо было глубинно-синим и птицы, предчувствуя, что этот день последний в череде теплых дней, разошлись не на шутку, оглашая воздух разнообразными трелями и стрекотом.

Каум никогда не был в Ормларге, а потому удивился, увидев, что город этот не такой, каким он ожидал его увидеть. Вместо захолустья перед ним открылся вид на долину, окруженную густыми садовыми кущами. За ними располагались обширные поля, на которых соломенными бабами стояли стога.

Мощные стены города были деревянными, но обложены кирпичом с каменными вкраплениями, которые более всего походили на ежей, ибо растопыривались в разные стороны пышностью остро отточенных клинков. Подобно стальному кустарнику эта удивительная защитная придумка красовалась на слегка выпуклых книзу городских стенах.

– Нравится, как блестят? – подметил взгляд Каума Сипул. – Мой отец тому виной. Его опасливость и мудрость уберегли Ормларг от саараров. Предосторожностию, говорит он, спастись можно, коли ты даже и дома у себя опасаешься самого худшего. Как сказано, а?

– Великолепно сказано, ларг-хол, – кивнул Быстросчет.

– Наш дом самый лучший в ларге. Ты скоро его увидишь. – Вдруг голос Сипула дрогнул. – Не думал я, что скоро увижу его. – Он с благодарностью покосился на холкуна, но в следующий же миг взгляд его круто изменился и юноша отвел глаза.

– О боги, это же сын холларга! – воскликнул первый же холкун, которого они встретили на пути. – Слава богам!!! Ваш батюшка убивается по вам. Всем указано думать, что сгинули вы навсегда. – Холкун оставил телегу с товаром и припал к ноге юноши. – Радость будет необычайная. Как бы я не прочь шел, я бы известил ларг.

– Полно-полно, конубл, – горделиво улыбнулся Сипул. – Ларг и без того узнает про меня. Иди своей дорогой.

Утирая слезы, купец отошел и еще долго стоял, отирая глаза и смотря им вслед.

«Неужто и впрямь любовь у холкунов к хол-конублам здесь!» – размышлял Каум. Он был поражен. Немало попутешествовал Быстросчет по Холкунии, но такого не видывал еще.

– Отъедем далее от них, – неожиданно попросил Сипул и пустил коня аллюром. Когда же Каум нагнал его, юноша некоторое время раздумывал над чем-то очень для себя важным или деликатным. Несколько раз он недовольно косился на спутника, но не решался начинать говорить. Наконец, Сипул собрался с духом:

– Ты видел, никак не мог бы я, даже если бы и хотел, побороть мою стражу. Больше их было, да и руки мои были опутаны за спиной. – Он снова помялся. – Отец мой всю жизнь мою учил меня стеречься буйного нрава, который во мне прижился. И я стерегся, но когда Айсина накинула на голову мне свое покрывало, помутился мой рассудок. Не смог я стеречься. Оттого и беда была мне. Один пошел я к Кострищу Айсины. Намерение было у меня повстречать ту, от которой сердце заходилось. Не нашел я ее, но саарары повстречали меня. – Он умолк, видимо, ожидая слов от Каума.

– Любовь немало душ свела к Кугуну, ларг-хол, – проговорил тот. – Ларг-хол молод. Нельзя корить молодость за глупость, ибо непорочна она еще. Айсина любит кружить молодым головы. Хорошо делает свое дело богиня. Я был под ее чарами. Был и отец твой, неужто из другого ты появился, чем все остальные!?

– И я про то же! – облегченно вздохнул Сипул. – Не виновен я за то, что поддался естественному. – Юноша снова поник: – Только отцу такого не пояснишь. Не будет он такое слушать. Не такой он. А мне таким, как он, никогда не быть…

Каум улыбнулся. Ему вспомнилось, как он сам, вот также каялся перед Лормом о том, как никогда не сможет достичь того, что достиг его отец. Так ему тогда казалось. Это надо пережить и более ничего. Лишь только, когда груз сравнения сойдет с души, тогда рванет она вперед. И тогда только держи ее. И тогда все достижения предков останутся далеко позади. Но этому юноше еще рано такое знать. Вредно такое знать, а потому не нужно. Пусть мается, как и все маялись. Маета эта – залог будущих побед!

– Ты хочешь, чтобы я сказал то, что ты скажешь ему? Хорошо, я скажу все, как ты мне скажешь, ларг-хол, – проговорил он, поняв, куда клонит Сипул.

Юноша вскинул голову, и радость озарила его лицо.

– Но впредь опасайся той, которая вместо себя оставила саараров, – закончил Каум.

– Это да, – кивнул Сипул. – Это у меня в уме, – и глаза его недобро сверкнули. Быстросчет невольно отпрянул, когда увидел этот блеск. То был блеск подлости. – Тогда скажу отцу, – продолжал юноша, – что бежал я из плена. Тебя в Равнинах повстречал, а после дрались мы с погоней и победили их.

– Поверят ли?

– Чего же не поверить?!

– Не похожи мы на вояк. Не глупец твой отец, Сипул. Как погляжу я на ларг, вижу, что не глупец такое место от войны уберечь смог.

– Чего же сказать?

– Скажи, что погоня была. Скажи, что дрались мы. Что растеряли нескольких, но отбились и ушли прочь.

– Поверят?

– Да.

Юноша закусил губу. В нем боролись бравада молодости и сыновий страх. Страх победил, и он кивнул холкуну, будь по-твоему.

– Стой, кто едет, – вышли из-за деревьев пятеро воинов. Они были молоды и смотрели с величайшим подозрением.

– Сипул! – воскликнул один из них. – Ты ли?!

– Чему ты удивлен, Дудочник? – проговорил юноша, приосаниваясь. – Небось к богам меня отправили? – он хмыкнул.

– Было и такое.

– Ты, Баррот, скачи в ларг и извести отца – не мать, но отца, сперва, что я вернулся. Пусть матери он скажет. Не перепутай, дурень!

– Нет. Никак не можно такое спутать, ларг-хол, – подпрыгнул от радости один из воинов, бросился за дерево и выскочил оттуда верхом на коне.

– Есть ли у вас чего поесть? – спросил Сипул. – Я и мои воины два дня не ели ничего, кроме вот этого. – Кусок затвердевшего хлеба полетел в сторону.

Их накормили, и Сипул получил первую возможность обсказать все, что «случилось» с ним, и как он «спасся».

Воины слушали, разинув рты.

– Внимайте и то же говорите, кто бы ни спросил, – шепнул Каум своим холкунам и брезду. Те кивнули.

– … тогда пришлось нам туго, – рассказывал Сипул. – Удары сыпались со всех сторон. Мой топор у топорища перерубили. Нечем более защищаться, думаю. Слава богам, подоспел Руг и подставился под удар. Пало у нас в первый раз… сколько пало-то, Руг? – Юноша повернулся к Кауму.

– Двое в первый раз, после еще двое, и еще один в третий раз, – отвечал тот.

– Три раза секлись?! – воскликнул восхищенно один из подорожных стражей.

– Четыре, только не потеряли более никого.

– А сколько их прибили?

– Я одного… поранил сильно, – поправился под взглядом Быстросчета Сипул. – А бить не стал, когда тот с коня сполз. Сил уже не было, – прибавил трагизма юноша. – Много дней не ел. Видел, как Руг двоих сбил…

– В первый бой я одного прибил, а второго поранил, – вставил слово Каум.

– Я тогда одного стрелой пронзил и еще одного топором приложил, – вдруг заговорил один из воинов Быстросчета. Боевой задор юноши передался и ему, а потому Каум быстро пресек последующие похвальбы:

– Немало положили. Не менее, чем наших они посекли.

– Верно, – проговорили холкуны, – не меньше.

Стражники слушали с открытыми ртами.

Над долиной разнесся скрежещущий звук – открыли врата.

– Поднимайтесь, – проговорил один из стражников, – ворота вам открыли. Будет встреча.

Через некоторое время послышался топот копыт и на дороге показался одинокий всадник. Он несся во весь опор, а когда подлетел к Сипулу и воинам, то соскочил с коня и бросился к юноше, раскрывая объятия.

– Сын, – закричал он, – сын! Живой…

– Отец, – удивленно прохрипел Сипул, погружаясь в крепкие объятия могучего холкуна, каким оказался всадник.

Окружающие, видевшие эту сцену, отводили глаза, смущенно почесывались и покряхтывали. В общем, делали все то, что приличествовало делать в мужском обществе при проведении подобных сцен.