Подсказчик

Когда его на рассвете остановили на КПП для проверки, он не растерялся, не ударился в панику. Правда, беспокоила неприятная влажность между ног.

С водительского сиденья ему были отлично видны полицейские возле служебной машины. Один держал портмоне с его документами и, просматривая их, диктовал другому данные, которые тот сообщал кому-то по рации.

«Сейчас подойдут и заставят открыть багажник», – думал он.

Полицейский, что остановил его, держался вполне вежливо. Спросил про ливень и посочувствовал: мол, не завидует, что ему пришлось всю ночь тащиться в такое ненастье.

– Вы нездешний, – заключил он, взглянув на номерные знаки.

– Да, – подтвердил он, – нездешний.

На том разговор и иссяк. На мгновение ему захотелось рассказать все, но он тут же передумал. Еще не время. Затем полицейский отошел к своему напарнику. Александр Берман еще не знал, что будет дальше, но он немного расслабил руки, судорожно сжимавшие руль. Кровоток восстановился, и ладони вновь обрели нормальный цвет.

А сам он снова погрузился в мысли о своих бабочках.

Такие хрупкие, совсем не сознающие своего очарования. А он ради них остановил время, и открыл им этот секрет. Другие ограничивались комплиментами их красоте, но он остерегался этого. В сущности, его обвинить не в чем.

Когда он увидел, как полицейский снова направляется к нему, напряжение, отпустившее ненадолго, вернулось. Что-то уж очень долго, мелькнула мысль. Агент приближался, уперев одну руку в бок на уровне ремня. Жест известный: готовится выхватить пистолет. Подойдя совсем близко, тот неожиданно произнес:

– Вам придется проехать в участок, господин Берман. Среди документов нет свидетельства о регистрации.

«Странно, – подумал он, – я уверен, что положил его в бумажник». Но потом понял: его забрал человек в маске, когда он был без сознания. И вот он сидит в маленьком зале ожидания и наслаждается незаслуженным теплом ветерка. Его привели сюда, после того как реквизировали машину. Привели, не зная, что административное взыскание – наименьшая из его забот. Полицейские удалились в кабинет принимать решение, которое для него не имело никакого значения. Он поразмыслил об этой странности: надо же, как меняются приоритеты для человека, которому нечего терять. Более всего ему сейчас хочется как можно дольше ощущать ласковое прикосновение ветерка.

Однако он не сводил глаз со стоянки и сновавших туда-сюда полицейских. Машина все еще стоит там, у всех на виду. С его тайной, запертой в багажнике. И никто ничего не замечает.

Размышляя о странности своего положения, он вдруг заметил группу полицейских, возвращавшихся после полуденного кофе-брейка. Трое мужчин и две женщины в форме. Один, должно быть, рассказывал анекдот, сильно жестикулируя. Когда он закончил, остальные захохотали. Александр не слышал ни слова, но смеялись все так заразительно, что он невольно улыбнулся. Но улыбка тут же сползла с лица, когда группа проходила мимо его машины. Один из них, самый высокий, вдруг остановился, пропустив остальных вперед. Не иначе что-то заметил.

Александр Берман увидел характерную гримасу у него на лице.

Запах. Наверняка уловил запах.

Не сказав ничего коллегам, полицейский стал озираться. Он нюхал воздух, словно ища воздушную струю, заставившую его насторожиться. И, уловив, повернулся к стоявшей рядом машине. Затем сделал несколько шагов по направлению к ней и застыл перед закрытым багажником.

Александр Берман, наблюдая эту сцену, облегченно вздохнул. Он был благодарен. Благодарен за совпадение, приведшее полицейского к другой машине, за легкий ветер, полученный в дар, и за то, что не ему придется открывать проклятый багажник.

Но ласковый ветер стих. Александр Берман поднялся со стула и вытащил из кармана мобильный телефон.

Пришло время звонить.

6

Дебби. Анника. Сабина. Мелисса. Каролина.

Мила мысленно повторяла эти имена, наблюдая через стекло за членами семей пяти опознанных жертв, которые собрались в морге Института судебной медицины, помещавшегося в готическом здании с большими окнами в окружении голых деревьев парка.

«Не хватает двоих, – сверлила мозг навязчивая мысль, – родителей той, которую мы так и не опознали».

Надо окрестить жуткий обрубок руки номер шесть. Руки, что принадлежала девочке, которую Альберт истязал с особенной жестокостью, напоив коктейлем из лекарств, чтобы мучительно замедлить ее смерть.

«Хотел насладиться зрелищем».

Ей пришло на ум последнее раскрытое дело, по завершении которого она вызволила Пабло и Элису из дома учителя музыки. «Нет, ты спасла троих человек», – сказал ей сержант Морешу, имея в виду найденную запись в ежедневнике учителя. То имя…

Присцилла.

Ее шеф прав: девочке повезло. Мила отметила жуткую связь между нею и шестью жертвами.

Присциллу тоже выбрал ее палач, и только волею случая она не стала жертвой. Где она теперь? Как протекает ее жизнь? Чувствует ли в тайниках души, что ей удалось избежать подобного ужаса?

Мила спасла ее в тот самый момент, когда переступила порог дома учителя музыки. Но девочка никогда об этом не узнает и не сможет оценить того, что получила в дар вторую жизнь.

Присцилла, как Дебби, Анника, Сабина, Мелисса, Каролина, была обречена, но избежала их участи.

Присцилла, как девочка номер шесть, была обезличенной жертвой. Но у нее, по крайней мере, есть имя.

Чан утверждает, что установление личности – вопрос времени: рано или поздно они выяснят имя шестой девочки. Но Мила не ждала многого от этого открытия, а мысль, которая исчезла, едва появившись, мешала ей рассматривать любые другие варианты.

Впрочем, сейчас сознание должно быть ясным, как никогда. «Настал мой черед», – подумала она, глядя через стекло, отделявшее ее от родителей девочек, у которых было имя. Она созерцала этот человеческий аквариум, безмолвные движения убитых горем людей. Сейчас ей надо будет выйти и поговорить с отцом и матерью Дебби Гордон и предъявить им останки их душевных мук.

Коридор морга длинный и темный, в подвальном этаже здания. Туда спускаешься по лестнице либо в тесном лифте, хотя он обычно не работает. По обе стороны от потолка – узкие окна, почти не пропускающие света. Стены, облицованные белым кафелем, не отражают его, как, видимо, и задумал облицовщик. В результате здесь темно даже днем и неоновые трубки на потолке всегда горят, наполняя призрачную тишину своим назойливым жужжанием.

«Может ли быть место хуже, если тебе предстоит узнать о гибели своего ребенка?» – размышляла Мила, продолжая наблюдать за бедными родителями. В утешение там стоят несколько безликих пластиковых стульев и стол со старыми глянцевыми журналами.

Дебби. Анника. Сабина. Мелисса. Каролина.

– Взгляни туда, – сказал Горан Гавила у нее за спиной. – Что видишь?

Сначала унизил ее при всех. А теперь еще и обращается на «ты»?

Одно долгое мгновение Мила продолжала наблюдать.

– Вижу их страдания.

– Вглядись получше. Там не только это.

– Вижу мертвых девочек. Хотя их там нет. Их лица – это лица их родителей. Поэтому жертвы мне видны.

– А я вижу пять семейных очагов. Из разных слоев общества. С разными доходами и разным уровнем жизни. Эти супруги по разным причинам завели только одного ребенка. Вижу женщин, которым хорошо за сорок, едва ли они питают надежду вновь забеременеть. Вот что я вижу. – Горан шагнул вперед и смерил ее взглядом. – Это они подлинные жертвы. Он их изучил, выбрал. Одна-единственная дочь. Он хотел лишить их всякой надежды на то, чтобы снять траур и попробовать забыть о потере. Им до конца дней предстоит помнить о ране, которую он нанес. Он умножил их боль, отняв у них будущее. Лишил их возможности оставить память о себе и преодолеть собственную смерть. Он этим питается. Это награда за его садизм, источник его наслаждения.

Мила отвела взгляд. Криминалист прав: существует симметрия зла, причиненного этим людям.

– Рисунок, – подтвердил Горан, уточняя ее мысль.

Мила вновь подумала о девочке номер шесть. По ней пока что никто не плачет. Она имеет право на эти слезы, как и все остальные. Страдания выполняют определенную задачу. Восстанавливают связь между живыми и мертвыми. Это язык, заменяющий слова или меняющий условия задачи. Именно этим заняты родители по ту сторону стекла. Тщательно и мучительно восстанавливают обрывки существования, которого больше нет. Наслаивают друг на друга хрупкие воспоминания, накрепко связывают белые нити прошлого с черными нитями настоящего.

Мила собралась с силами и шагнула через порог. И тут же все взгляды родителей безмолвно обратились на нее.

Она направилась к матери Дебби Гордон, сидевшей рядом с мужем, который положил ей голову на плечо. Звук шагов Милы зловеще отдавался в зале, когда она проходила мимо остальных родителей.

– Господин и госпожа Гордон, позвольте с вами поговорить.

Мила указала им на соседнюю комнату, где стояли кофемашина, автомат с закусками, потертый диван у стены, стол и стулья из голубого пластика и мусорная корзина, полная пластиковых стаканчиков.

Мила усадила супругов Гордон на диван и придвинула себе стул. Села, положив ногу на ногу, и снова почувствовала боль в бедре. Болит уже не так сильно, понемногу заживает.

Она перевела дух, прежде чем начать опознание. Заговорила о следствии, не добавляя ничего к тому, что им было уже известно. Важно не выбить их из колеи, перед тем как она начнет задавать интересующие ее вопросы.

Супруги ни на миг не отводили от нее глаз, как будто она могла каким-то образом избавить их от этого кошмара. Выглядят оба благообразно, пожалуй, даже изысканно. Оба адвокаты. Из тех, что берут почасовую оплату. Мила представила их в безупречном доме, в кругу избранных друзей – короче, при полном благополучии. Разумеется, у них есть возможность пристроить единственную дочь в престижную частную школу. Ну еще бы, муж и жена – акулы в своей профессии. Люди, прекрасно знающие, как выйти из критической ситуации, привыкшие вонзать клыки в противника и не реагировать на ответные удары. И вот теперь они оказались совершенно не подготовленными к обрушившейся на них трагедии.

Вкратце изложив дело, Мила перешла к выводам:

– Господа Гордон, скажите, с кем из сверстниц дружила Дебби, помимо интерната?

Супруги переглянулись, как будто спрашивая друг друга о причинах подобного вопроса и не находя их.

– Мы не знаем, – отозвался отец.

Мила не собиралась довольствоваться таким кратким ответом.

– Вы уверены, что Дебби в телефонных разговорах никогда не упоминала подругу, которая не была ее соученицей?

Пока госпожа Гордон пыталась вспомнить, Мила оглядела ее фигуру: плоский живот, упругие мышцы ног. Очевидно, решение иметь одного ребенка было тщательно обдумано. Эта женщина не пожелала портить фигуру еще одной беременностью. А теперь уже поздно: ей скоро пятьдесят, детей уже не получится. Горан прав: Альберт выбирал их не наобум.

– Нет, – ответила женщина. – Хотя в последнее время голос у нее стал поспокойнее.

– Полагаю, она просила, чтобы вы забрали ее домой.

Она затронула больное место, но без этого ей не добраться до истины. Надтреснутым, виноватым голосом отец Дебби подтвердил:

– Да, ей там было одиноко, она скучала по нас и по Стингу.

Мила вопросительно взглянула на него, и отец пояснил:

– Это ее собака. Дебби рвалась домой, в свою старую школу. Нет, нам она ничего такого не говорила, возможно, боялась разочаровать, но… по ее тону это было очевидно.

Мила понимала, что теперь будет: родители до конца жизни не перестанут казнить себя, что не вняли желанию дочери, которая, пусть не словами, но интонацией умоляла забрать ее домой. Но супруги Гордон превыше всего ставили свои амбиции и, видимо, считали, что они передаются по наследству. Если вдуматься, ничего противоестественного в их поведении нет. Они желали лучшего для единственной дочери. По сути, этого хотят все родители. И не случись несчастья, возможно, Дебби когда-нибудь поблагодарила бы их за это. Но, к сожалению, это «когда-нибудь» уже никогда не наступит.

– Господа Гордон, простите мою настойчивость, я понимаю, как вам тяжело, но прошу вас вновь припомнить все разговоры с Дебби. Все ее выходы из интерната могут оказаться очень важными для раскрытия этого дела. Подумайте, и если что-то придет вам на ум…

Муж и жена в унисон кивнули, обещая вспомнить. И тут Мила боковым зрением увидела чью-то фигуру за стеклянной дверью. Сара Роза знаками пыталась привлечь ее внимание. Мила извинилась перед Гордонами и вышла. Сара Роза, очутившись с ней лицом к лицу, проронила:

– Закругляйся, надо ехать. Найден труп девочки.

Спецагент Стерн неизменно носил пиджак и галстук. Предпочитал коричневые, бежевые или синие костюмы и рубашки в тонкую полоску. Мила пришла к заключению, что его жена покупает их пачками, поэтому он всегда такой наглаженный и ухоженный. Волосы зачесаны назад и чуть тронуты бриллиантином. Бреется он каждое утро, лицо гладкое, и от него всегда исходит запах дорогого одеколона. Большой педант этот Стерн. Из тех, кто никогда не меняет привычек и для кого безупречная внешность важнее диктата моды.

Явно незаменимый человек для сбора информации.

Пока Стерн вез их на место, где было найдено тело, он, засунув в рот мятную пастилку, быстро ввел их в курс дела:

– Задержанного зовут Александр Берман, сорока лет, менеджер по продаже оборудования для текстильной промышленности в процветающей фирме. Женат, ни в каких излишествах не замечен. В городе, где живет, пользуется уважением. Зарабатывает неплохо: нельзя сказать, чтоб очень богат, но вполне обеспечен.

– Чистенький, одним словом, – заметила Роза. – Вне подозрений.

Прибыв в участок дорожной полиции, они застали агента, обнаружившего труп, сидящим на стареньком диване в одном из кабинетов. У того был шок.

Местные власти предоставили группе по особо тяжким преступлениям свободу действий. И те взялись за работу под руководством Горана и под наблюдением Милы, чья роль заключалась попросту в обнаружении деталей, полезных для выполнения ее задачи, без вмешательства в активный ход действий. Рош остался в кабинете, решив, что подчиненные и без него распутают этот узел.

Мила заметила, что Сара Роза держит с ней дистанцию. Мила была этому только рада, несмотря на то что Роза все время поглядывала на нее, уверенная в том, что рано или поздно поймает ее на каком-нибудь промахе.

Молодой лейтенант предложил проводить их на место. Пытаясь выглядеть уверенно, он уточнил, что там ничего не трогали. Но все члены группы прекрасно поняли, что ему впервые довелось видеть такую сцену. Полицейскому из провинции судьба нечасто подбрасывает столь зверские преступления.

По дороге лейтенант старательно излагал подробности. Возможно, заранее отрепетировал свой рапорт, чтоб не ударить в грязь лицом. Как будто читал уже написанный протокол.

– Мы установили, что подозреваемый Александр Берман вчера утром прибыл в гостиницу города, находящегося довольно далеко отсюда.

– В шестистах километрах, – уточнил Стерн.

– Судя по всему, он ехал всю ночь. Бензин был почти на нуле, – продолжил объяснения лейтенант.

– В гостинице он встречался с кем-нибудь? – спросил Борис.

– Кажется, ужинал с клиентами. Потом ушел к себе в номер. Так утверждают его сотрапезники. Но мы пока проверяем их версии.

Роза занесла в блокнот и эту подробность. Заглянув ей через плечо, Мила успела прочесть: «Опросить постояльцев гостиницы и уточнить время».

– Полагаю, сам Берман пока ничего не сказал, – вставил Горан скорее утвердительно, чем вопросительно.

– Подозреваемый Александр Берман отказывается говорить без адвоката.

Тем временем они дошли до стоянки. Вокруг машины Бермана уже натянули белое полотнище, чтобы скрыть от любопытных взглядов зрелище смерти. Но это лицемерная предосторожность. Перед лицом особо зверских преступлений смущение – лишь маска. Горан Гавила это давно усвоил. Смерть, особенно насильственная, странным образом притягивает живых. Труп у всех вызывает жгучее любопытство. Смерть – весьма соблазнительная особа.

Перед тем как ступить за ограждение, все надели пластиковые бахилы, спрятали волосы под шапочку, натянули стерильные перчатки. Затем пустили по кругу тюбик с камфарной пастой. Каждый помазал себе под носом, чтобы не чувствовать запаха.

Это был согласованный ритуал, не требующий объяснений, и к тому же способ достичь необходимой сосредоточенности. Взяв тюбик из рук Бориса, Мила почувствовала себя причастной к этой особой общности людей.

Лейтенант дорожной полиции, который сопровождал их, сразу растерял всю уверенность и долго медлил. Потом все-таки решился и шагнул вперед.

Вступая в новую реальность, Горан обратил взгляд к Миле, она кивнула ему, и это его немного успокоило.

Первый шаг всегда самый трудный. На нескольких квадратных метрах, где солнечный свет искажало свечение галогеновых ламп, возникла иная вселенная со своими правилами и физическими законами, совершенно отличными от правил привычного мира. К трем измерениям – высоте, ширине и глубине – добавилось четвертое – пустота. Каждый криминалист знает, что именно в «пустотах» места преступления содержатся ответы. Заполнив эти пустоты присутствием жертвы и палача, можно воссоздать порядок преступных действий, придать смысл насилию, прояснить неизвестное. Время расширяется до предела, но долго это напряжение продлиться не может и больше не повторится. Поэтому первые впечатления здесь являются самыми важными.

У Милы они сводились главным образом к обонянию.

Несмотря на камфару, запах был пронзительный. Запах смерти, вопреки здравому смыслу, обладает тошнотворной сладостью. Сначала он наносит мощный удар по желудку, но тут же, в подступившей тошноте, в глубине этого запаха ты обнаруживаешь даже нечто приятное.

Члены группы быстро окружили машину Бермана. Каждый облюбовал наблюдательный пост, наметив для себя главные точки осмотра. Словно глаза каждого покрыли координатной сеткой каждый квадратный сантиметр пространства, не упустив ни одной мелочи.

Мила последовала за Гораном к багажнику машины.

Он был открыт, как оставил его агент, обнаруживший труп. Горан наклонился над ним, и Мила последовала его примеру.

Они не сразу увидели труп, так как в багажнике находился огромный черный пластиковый мешок, в котором просматривались контуры тела.

Это и есть тело девочки?..

Мешок плотно облепил ее, повторяя черты лица во всех деталях. Рот разинут в немом крике, и воздух будто втянут в этот черный провал.

Поруганная плащаница.

Анника. Дебби. Сабина. Мелисса. Каролина…. Или это номер шесть?

Можно различить глазницы и очертания откинутой назад головы. Тело лежит не кое-как, напротив, положение конечностей фиксированное, словно их поразил мгновенный разряд. В этой неподвижной плоти явно чего-то не хватало. Да, не хватало руки. Левой.

– Ну что ж, начнем анализировать, – сказал Горан.

Методика криминалиста состояла в постановке вопросов. Пусть самых простых, на первый взгляд незначительных. Вопросов, на которые они все вместе попытаются найти ответ. В данном случае каждое мнение имеет значение.

– Во-первых, установка. Ну-ка, скажите мне, для чего мы здесь.

– Я начну, – подал голос Борис, стоявший со стороны кабины водителя. – Мы здесь на предмет исчезнувшего свидетельства о регистрации.

– Что вы думаете по этому поводу? Этого объяснения достаточно? – Горан обвел взглядом присутствующих.

– Контрольно-пропускной пункт, – заявила Сара Роза. – Их понаставили десятки, почти всюду, с тех пор как начали пропадать девочки. Это могло сработать и сработало… Удача, можно сказать.

Горан покачал головой: он не был фаталистом.

– Для чего он так рисковал, если возил с собой такой компрометирующий груз?

– Быть может, хотел от него избавиться, – предположил Стерн. – Или боялся, что мы выйдем на него, и решил до предела увеличить расстояние между собой и уликами.

– Мне тоже кажется, что речь идет о попытке запутать следы, – подхватил Борис. – Только не удалась попытка.

Мила догадалась – они уже все решили: Александр Берман и есть Альберт. И только у Горана, похоже, есть сомнения.

– Нам еще предстоит понять, каков был его план. Пока у нас только труп в багажнике. Но изначальный вопрос был другой, и ответа на него я не услышал. Зачем мы здесь? Что привело нас к этой машине, к этому трупу? С самого начала мы установили, что наш подозреваемый умен и хитер. Быть может, умнее нас. Фактически он несколько раз обвел нас вокруг пальца, умудрившись похитить девочек в разгар объявленной тревоги. Так неужели же его подвело отсутствие дурацкого свидетельства о регистрации?

Какое-то время все молчали, обдумывая этот вопрос.

Тогда криминолог снова обратился к лейтенанту дорожной полиции, который держался в сторонке, не подавал голоса и был белее белой рубашки, надетой под форменную куртку.

– Лейтенант, вы говорите, Берман потребовал присутствия адвоката, так?

– Так точно.

– Быть может, его удовлетворит ваш юрист, ведь пока что мы хотим просто поговорить с подозреваемым и дать ему возможность опровергнуть результаты выводов, к которым мы придем, закончив здесь нашу работу?

– Мне распорядиться?

Он так надеялся, что Гавила его отпустит, и Горан решил его пощадить.

– Возможно, Берман уже подготовил свою версию событий. Лучше бы нам застать его врасплох и попытаться поймать на противоречии, прежде чем он затвердит ее наизусть, – добавил Борис.

– Хочу надеяться, что он, сидя там, взаперти, успел также пригласить на суд и свою совесть.

При этих словах лейтенанта криминалисты стали недоверчиво переглядываться.

– Так вы что, оставили его одного? – спросил Горан.

Лейтенант опешил:

– Мы посадили его в одиночку, как положено. А в чем…

Он не успел закончить фразу. Первым сорвался с места Борис. Одним прыжком он перемахнул через ограждение, за ним помчались Стерн и Сара Роза, на бегу стаскивая бахилы, чтобы не поскользнуться.

Мила, как и юный лейтенант дорожной полиции, похоже, не поняла, в чем дело. Горан бросился за остальными, пояснив напоследок:

– Это большой риск: надо было держать его под наблюдением!

Только тогда и Мила, и лейтенант сообразили, в чем состоит риск, о котором говорил криминалист.

Некоторое время спустя все собрались перед дверью камеры, куда поместили Бермана. Борис предъявил удостоверение, и охранник поспешно открыл им смотровой глазок. Но Александра Бермана сквозь него не было видно.

«Выбрал самый надежный угол», – подумал Горан.

Пока полицейский отпирал тяжелые замки, лейтенант пытался успокоить всех, а главным образом себя, то и дело повторяя, что такова установленная процедура. У Бермана отобрали часы, брючный ремень, галстук и даже шнурки от ботинок. При нем не осталось ничего, чем бы он мог нанести себе вред.

Но это утверждение было опровергнуто, как только отворилась дверь камеры.

Человек полулежал в углу камеры. В самом надежном углу.

Спиной он прислонился к стене, руки скрестил на животе, ноги широко раздвинул. Рот был весь в крови. И все тело покоилось в черной луже.

Он выбрал самый нетрадиционный способ самоубийства.

Александр Берман прогрыз себе вены на запястьях и дождался смерти от потери крови.