Читать книгу: «Запрещенные записки кавказца», страница 2

Декабрь

Вот так новость. По телевидению выступил Горбачев и объявил о своем уходе в отставку. Государство под названием СССР перестало существовать.

Такого я лично не ожидал. Да и многие другие тоже. Что угодно, но не это. На душе стало пусто и настроение испортилось.

Новость я услышал 8 декабря вечером. Утром вышел из дому, чтобы прогуляться. И был удивлен. Люди ведут себя совершенно спокойно.

Так как – будто ничего не произошло. А ведь по существу перестала существовать огромная империя. Это разве не трагедия?

Я лично воспринимаю это как трагедию. Но не все видимо пока осознают масштаб катастрофы.

Есть и такие, которые положительно отреагировали на эту новость.

Встречаю спустя несколько дней своего знакомого по имени Гасан.

– Салам алейкум.

– Ваалейкум…

– Что невеселый? Ведь скоро Новый год.

– Так, ничего. Ты как кстати относишься к тому, что нет больше Советского Союза?

Гасан оживленно заморгал густыми ресницами.

– Хорошо. Коммунисты жировали, а теперь пусть узнают, что такое работать на полную катушку. Пусть понюхают крепкого табачку…

– Думаешь, жизнь станет лучше?

– А как же. Теперь все будет по – другому. А то ведь эти самые члены политбюро все себе отхватывали, а простому народу значит пшик… так

что ли?

Возвращаясь, домой думал о том, что может Гасан и прав. Может, теперь действительно станет хорошо. Сделает Ельцин нашу жизнь такой счастливой, что горя знать не будем. От таких мыслей стало немного легче на душе. Все – таки хочется надеяться на лучшее.

Но когда на следующий день вышел на работу, то хорошего настроения как не бывало. Скоро Новый год, а зарплату выдавать не собираются. А потом еще эти обмены сторублевых купюр. На душе остался горький осадок.

Для обмена денег очередь выстроилась на комбинате просто огромная. Каждый норовит быстрее поменять и чтобы значит пораньше домой. Я вообще не стал менять. Но через три дня мне напомнили об этом.

Я заметил, что рабочий народ насколько талантлив, настолько же неумен и даже глуповат. Зачем толкаться в очереди и ругаться друг с другом, если можно на следующий день поменять злосчастные рублики. Нет, им надо именно сегодня. А завтра что? Стихийное бедствие? Глупо очень.

Наконец выдали зарплату. Пошел вечером в ближайший магазин и накупил продуктов. Продавец, низенький, круглый армянин, между прочим, говорит:

– А знаете, что водки и коньяку скоро совсем не останется.

– Почему?

Он пожимает плечами:

– Так говорят…

– А что есть?

– Пять бутылок коньяку.

– Давайте.

– Сколько?

– Все…

Продавец загрузил сумку.

Через несколько дней в канун Нового года заглянул снова в этот магазин за спичками. Слышу, армянин говорит покупателю:

– А знаете, что спиртного скоро не будет.

– Да ну, – вытягивает лицо покупатель.

– Вот осталось пять бутылок. Могу уступить. Забирайте если хотите…

Покупатель качает головой.

– Не знаю, не знаю…

Но потом решительно режет рукой воздух.

– Уговорили…

Гляжу на армянина. Он хитро улыбается уголками губ и подмигивает мне. Его улыбка констатирует: хочешь жить умей вертеться

1992 год

Январь

Предприятие наше (домостроительный комбинат) дышит на ладан. В столовой нет не одного стакана. Компот рабочие пьют из суповых чашек. Ложек тоже не хватает. Некоторые приносят ложки с собой. И смех и грех.

В скором времени повара перестали готовить вторые блюда. Объясняют это нехваткой продуктов. Народ устроил стихийный митинг. Директор комбината успокоил рабочих тем, что в скором времени будет наведен порядок. Но к сожалению этого не произошло. Тогда митинг повторился.

Однако изменений в лучшую сторону не наступило.

Ко мне как-то подошел крановщик Виктор и тихо сказал:

– Я решил уехать. Говорят, русских будут выгонять…

– Кто говорит?

– Многие. В Ростов уеду к родственникам.

– Не может быть такого…

Виктор покачал головой и шепнул:

– Нет, дыма без огня.

И действительно он оказался в какой-то мере прав. Забегая, слегка вперед скажу, что в 1994 году я встретился как-то на улице с одним знакомым, который мне прямо заявил, что был бы рад, если русские уехали из Махачкалы. Я искренне возмутился и откровенно заявил ему, что он сволочь.

Тот позеленел. Стал кричать:

– Я не сволочь… ты понял?

– Нет, ты сволочь…

Он замолчал. Я старше его, и он не знал, как поступить. Наконец плюнул себе под ноги и ушел. Больше я с ним не виделся. И несказанно был рад этому.

Февраль

Уволился с работы. Комбинат практически не функционирует. Три года проработал слесарем-ремонтником и вот теперь, вынужден уйти.

Столкнулся в арматурном цеху с мастером моего участка.

Спрашивает:

– Что уходишь?

– Да.

– А куда?

– Не знаю…

И вдруг он заплакал. Крепкий сорокалетний мужчина на мое удивление зарыдал навзрыд.

– Я тоже не знаю, куда… Ты молод и, наверное, сможешь выжить.

А у меня семья…

Мне стало неловко. Стал утешать.

– Возможно, все образуется…

Мастер передернул плечами.

– Вряд ли.

Он протянул руку.

– Ну, бывай…

– И вам всего хорошего.

На душе стало муторно.

Честное слово наступило какое-то непонятное время. Мужчины плачут от безысходности. Это все-таки не очень хорошо.

Когда вышел на улицу неприятное чувство усилилось. Может от того, что было холодно. Зима бесснежная, но лютая.

* * *

Прошло два дня, как я уволился с работы.

Ельцин объявил, что отпускает цены, вот они и взлетели теперь почти до небес. Подорожание продуктов и вещей просто фантастическое. О чем думает этот Ельцин? Кажется, ни о чем.

Более половина населения страны вмиг обнищала. Вот она пресловутая рыночная экономика. Впрочем, экономики почти никакой нет. Во всяком случае, у нас в городе. Практически ни одно предприятие не работает.

Люди где-то что-то покупают, и тут же втридорога продают.

Обыкновенная спекуляция.

Ах, да извините, теперь это называется модным словом коммерция.

У нас в Дагестане начали создавать какие-то национальные движения. Каждый руководитель этого движения восхваляет исключительно свою национальность. А в республике более десяти коренных национальностей.

Неизвестно что из всего этого может выйти…

Март

Получил письмо из радиокомитета. Предлагают придти, чтобы поговорить

о моем рассказе, который называется «За стеной». Я вспомнил, что еще в январе относил рассказ на радио. Но потом забыл, и вот мне об этом напоминают. Когда я пришел то журналист Нажмутдин Убрынский (почтенного возраста мужчина) сказал, что рассказ прозвучит через неделю по радио. Я был рад.

– Но гонорар не обещаем большой, – не очень весело добавил он.

Однако тут же подбодрил.

– Зато рассказ хороший. По объему маленький, но содержательный. Поздравляю…

– Спасибо.

– Принесете еще что-нибудь?

– Подумаю.

О радостной новости я сообщил дома сестре.

Оксана спросила:

– Может, соседей пригласим. Будет им интересно послушать.

– Пригласи, если хочешь.

И вот в назначенное время человек двадцать собрались у нас, чтобы услышать мой рассказ.

Убрынский не обманул. Рассказ действительно прозвучал. Правда, одно предложение изменили.

Было: «он тосковал каждый день, и находился почти на грани сумасшествия». Сделали: «он скучал и не находил себе места».

В принципе ничего существенного.

Соседи тоже вроде остались довольны. Поздравляют.

Через несколько дней отнес на радио еще два рассказа.

Кстати рассказ, который называется «На пристани» до сих пор пользуется успехом.

Публиковалась эта вещь в различных изданиях много раз.

* * *

Как-то встретил на улице экстрасенса и поэта Джамала Фатхулаева.

Это был высокий мужчина лет тридцати пяти, с аккуратными седыми волосами.

Поздоровались. Он сказал:

– Не слышал? В Союзе писателей в апреле намечается какое-то собрание.

– Слышал.

– Интересно о чем будут там болтать так называемые писатели?

Я был слегка удивлен:

– Почему так плохо отзываешься об этой организации?

Джамал усмехнулся.

– Потому что это не Союз писателей, а союз пьяниц.

– Ты не прав. Зачем говорить то в чем не уверен.

В глазах экстрасенса заиграли насмешливые искорки.

– Не будь наивен. Я говорю правду. Там только и занимаются тем, что пьянствуют. Если хочешь, сходи, увидишь. Ты ведь собирался там показать свои рассказы…

– Да. Мне надо в русскую секцию.

– Вот и сходи…

На этом расстались.

Апрель

Отобрал несколько рассказов и отправился в Союз писателей, в русскую секцию.

Встретила меня писатель Владимир Носов (ему под шестьдесят).

Он оставил рассказы у себя и попросил, чтобы я пришел через два дня. Оказывается, заседание по каким-то причинам перенесли.

– Смотри обязательно приходи. Поговорим о твоих рассказах, – сказал Владимир Георгиевич.

Я удивился:

– Почему обязательно. Я ведь не член Союза писателей.

– Все равно. Посидишь, осмотришься, увидишь, как проходят заседания.

Через два дня я был снова в Союзе писателей. Приехал за полчаса до начала. Литераторы сновали по коридору, курили, шумно переговаривались.

В это время ко мне подошла поэтесса и переводчица Марина Ахмедова и сказала, что мои рассказы будут обсуждать после собрания.

Ждали Расула Гамзатова. Через некоторое время он приехал. Так получилось, что все писатели выстроились вдоль стены. Мне ничего другого не оставалось, как тоже встать в «строй».

Расул Гамзатов поочередно поздоровался с каждым за руку. Он напоминал умудренного в сражениях полководца, который совершает обход своей армии. Во всяком случае на ум пришло почему- то именно это сравнение.

На заседании обсуждали обычные насущные проблемы. Невыплаты гонораров, резкое сокращение печатной продукции, низкие зарплаты литераторов. Старейший еврейский писатель Хизгил Авшалумов грустно проговорил:

– За публикацию последней книги я получил гонорар 3 тысячи рублей, столько стоят туфли, которые мне понравились вчера в магазине. Сегодня пойду их покупать.

Наступило тягостное молчание. Еще три года назад за хороший гонорар можно было купить автомобиль «Москвич».

Потом Муталиб Митаров (старейший поэт, ветеран войны) сказал, что хотя коммунистическая партия и распалась, но он до конца останется в душе коммунистом. Его приветствовали дружными аплодисментами. Но Митаров никак на них не среагировал. Выражение его лица оставалось каменным.

– Пять лет лежит в издательстве моя рукопись, – раздраженно воскликнул

он. – Видимо, еще пять лет будет пылиться.

Опять наступило молчание. Как я заметил, тягостные паузы во время заседания наступали часто.

В конце его Расул Гамзатов предложил выбрать пять человек на какой-то московский форум. Кого именно выбрали, не помню.

Это действо проходило грустно и тихо. На мой взгляд, наступала великая ломка. Ломка в умах, в душах, в идеологии. Также грустно и безмолвно все разошлись после заседания. Только я и писатель Владимир Носов задержались ненадолго, чтобы обсудить мои рассказы. Очень понравился Носову мой рассказ «Как Иван свою жену на машину променял».

Он отобрал некоторые произведения, которые потом были опубликованы в газете «Литературный родник».

Правда денег больших так я и не получил. В стране быстрыми темпами шла инфляция. Самый большой гонорар получил в размере 25 рублей. Такова была стоимость одной буханки хлеба в 1992 году.

* * *

Недавно на Краснофлотской улице случайно столкнулся с поэтом Муталибом Митаровым. Поздоровались. Он внимательно посмотрел на меня.

– Вы кажется были на заседании в Союзе писателей?

– Да.

Он наклонился к моему уху и тихо сказал:

– Вы еще слишком молодой и вам, наверное, не понять то, что происходит. Все рушится. Понимаете – все. Это уже не тот Союз писателей.

– Понимаю…

– Беда в том, что и Расул Гамзатов уже ничего не может сделать…

Я снова кивнул:

А Митаров вдруг не выдержал и крикнул:

– Нет, кажется не понимаете!

И тихо добавил:

– Мало кто понимает.

Поднял трость и повертел высоко над собой. Указывая, на небо объяснил:

– Там вся, правда. Но никто этого не знает. Ничего будет Божий суд. Мне 72 года. А такого безобразия в стране еще не было.

Май

Совсем, туго приходится. Работы вообще никакой. На площади Ленина время от времени собирается народ и митингует. Но правительство на это никак не реагирует. Спустя какое-то время в Махачкале ввели чрезвычайное положение. В первый раз я увидел танки на улицах города. Все это очень непривычно. Ощущение такое что вот – вот начнется война. Однако стараюсь отмахнуться от этой мысли.

Так как денег нет, то решил сдать бутылки. Давно этим не занимался. Разве что в детстве. В сарае нашел четыре ящика из-под лимонада. Вымыл и на машине соседа отвез в приемный пункт. За одну бутылку дают 20 копеек. Не так уж плохо. Накупил домой продуктов. Приготовил макароны с котлетами. Вечером пришла сестра, и сказал, что у них на заводе тоже идут сокращения.

– А вдруг и меня сократят, – с грустью констатировала она.

– Но ведь не сокращают.

– А вдруг, – повторила она.

– Не переживай. Плановики всегда нужны.

– Буду надеяться. Знаешь, а у нас на заводе воруют. И все знают об этом. Просто ужас какой-то.

– Успокойся. Не только у вас. Везде такое…

* * *

Утром 9 мая пошел покупать хлеба, но не смог. Огромная очередь. Люди ругаются, а потом стали драться. Угомонились лишь после того как появилась милиция. Я пошел в другой магазин. Такая же картина. Шум, гам, крики. Люди готовы в глотки вцепиться друг другу. Неподалеку, в конце зала стоит миловидная девушка и плачет.

Спрашиваю:

– Что случилось?

– Надо хлеба купить, – сквозь всхлипывания говорит она. Дома у нас гости…

– Купим, – обещаю я. – Как вас зовут?

– Альбина.

– Постараемся Альбина…

Неимоверными усилиями, буквально каким-то чудом вгрызаюсь в неприступную очередь, и пробиваю себе дорогу к прилавку. Купил две буханки и отдал девушке, а сам снова остался ни с чем. Она поблагодарила, улыбнулась и поторопилась домой. Я помахал вслед рукой.

Так как остался без хлеба, то решил пойти в столовую. Однако и тут не очень повезло.

– Есть рис и гречка, – зычным голосом объявила с румяными щечками девушка в белом высоком колпаке. Потом тихо добавила, – А вот хлеба, к сожалению нет.

Я печально посмотрел на нее. Девушка ответила мне тем же и почему-то потупила взор.

– А водка есть?

– Да, – обрадовалась она.

– Давайте. Ну и гречку тоже…

Так я отпраздновал 9 мая.

Июнь

С приятелем, которого зовут Борис, решили, сходить в кино. У меня нет денег. Платить будет он. Однако выясняется, что кинотеатр «Октябрь» закрыт по неизвестным причинам. Стали прогуливаться недалеко от универмага. Я говорю:

– Может, пойдем в другой кинотеатр?

Приятель морщится как – будто проглотил кислую ягоду.

– Не хочется. Подождем, вдруг откроют.

И тут совершенно случайно я увидел Альбину, которой месяц назад помог купить хлеба. Обрадовался.

– Здравствуйте…

Девушка окинула меня недоверчивым взглядом.

– Вы кто?

Объясняю, что познакомились с ней в магазине.

– В каком еще магазине?

– Когда хлеб покупали… Помните 9 мая.

– А…а. Но это не значит что теперь я ваша девушка, – вдруг категорически заявляет она. У меня есть жених. Понятно?

– Понятно. Рад видеть вас…

Она усмехнулась.

– А жених мой не будет рад. И огорчать его я не намерена. Поэтому не надо со мной ласково разговаривать, Он может ведь увидеть.

– Как он увидит?

– Очень просто.

– Ну, где же он?

– У себя дома.

Я засмеялся:

– Но как он увидит?

– Из окна…

– Случайно жених не в разведке служил, – съязвил Борис.

– Не вижу причины смеяться, – огрызнулась Альбина. Он может в любое время здесь оказаться.

– Тогда пока его нет, давайте сходим в кино, – предложил я.

Но тут действительно как из-под земли вырос перед нами мужчина, с длинными черными усами, слегка закрученными верх.

– Какие проблемы молодые люди, – грозно насупив брови, спросил он.

– Никаких…

– А что пристаете к девушке?

– Да нет ничего. А вы собственно кто?

– Меня зовут Карим. Я жених…

Мы снова засмеялись.

– Да что же вы смеетесь. Он действительно мой жених, – сказала Альбина.

– Но вот что, – сделал шаг в нашу сторону Карим. – Я живу в доме напротив. И все видел. Поэтому уходите или получите сейчас.

– Не угрожай, – крикнул Борис.

– Буду, – не унимался жених.

И вдруг неожиданно для нас вынул из кармана брюк пистолет.

– Ну что? Как вам такая игрушка?

Вороненый ствол хищно сверкнуло на солнце. Мы слегка попятились.

Борис шепнул:

– Может, уйдем?

– Стыдно?

– Да, ладно тебе.

– Ну, хорошо уговорил.

– Мы тебя достанем, – предупредил Борис.

Наш противник ухмыльнулся. А мы развернулись и пошли прочь.

На одну секунду сам не зная зачем, я обернулся назад, и увидел, что Альбина внимательно глядит нам вслед. Так и не понял, что она хотела этим проницательным взглядом сказать.

Больше я ее не видел.

Июль

Сестра Оксана пожаловалась, что дома совсем нет мяса.

– Денег у нас сейчас мало. Может, поедешь к отцу и привезешь хоть немного мяса – попросила она

– Завтра поеду.

Ехать надо до станции Улан-Холл: это Калмыкия. А оттуда на автобусе до поселка Прикумск. Потом еще некоторое время до стоянки чабанов.

Билет на плацкартный вагон не достал. Пришлось довольствоваться общим. Крики, шум, корзины, мешки, баулы. Пожилые женщины толкаются меж собой. Они закутаны в какие-то платки и жакеты. Вид кстати весьма неопрятный. Укутались в жакеты, несмотря на жару. На улице плюс 30.

От этих женщин довольно неприятно пахнет. Я ушел в тамбур. Здесь открыто окно и внутрь помещения приятно врываются свежие струи воздуха. Всю ночь так и не сомкнул глаз. Спать было негде. Народу в вагоне набилось много, и мест не всем хватает.

В Улан – Холл поезд прибыл на следующие сутки в три часа ночи. Я так и просидел все время в тамбуре. Теперь надо ждать автобус, который должен прибыть восемь утра. Ну что же есть возможность хоть немного вздремнуть.

Устроился на одной из скамеек. Но поспать не довелось. В здании автовокзала появились несколько пьяных калмыков. Стали требовать деньги. Однако нас пассажиров человек десять. Решили не уступать им. Увидев, что мы не намерены сдаваться, калмыки ретировались. Но мы держимся вместе: вдруг вернуться.

Тут неожиданно появился участковый и с ним двое в штатском. Тоже калмыки.

Участковый представился:

– Лейтенант Санджиев. Извините товарищи. Этих хулиганов мы уже урезонили. Даже не знаю где они достали водки среди ночи…

Потом милиционер посмотрел на часы и сказал.

– Ваш автобус будет через пятнадцать минут. Желаю удачи.

Мы искренне поблагодарили его.

Наконец приехал к отцу. Я не узнал его. Так сильно похудел он.

Увидев меня, отец немного переволновался. На глазах выступили слезы. Сказал что это от того что давно меня не видел.

– Как ты?

– Ничего. А знаешь, отец поехали домой. Что тебе делать в этих степях. Ведь возраст у тебя.

Отец усмехнулся:

– Не такой уж я пожилой. Всего 62 года. Что мне делать в городе? Не смогу, наверное. И потом как продать овец и корову. Сейчас ничего не покупают. У людей нет денег.

– Ты, ведь устал?

Отец усмехнулся:

– Ныне всем трудно.

– Я у тебя останусь на неделю.

– Оставайся…

В эту же ночь на кошаре произошел переполох. Ночью на отару напали волки. Старший чабан Магомед выскочил из дома с винчестером, и тут же произвел в ночную темень несколько выстрелов. Но волки успели уйти.

Отец и Магомед недоумевали: почему волки пришли летом. Ведь обычно они охотятся на овец зимой. Однако долго над этим голову не ломали.

Пошли с фонарями смотреть на потери. Две овцы лежали бездыханные, а третья еще была жива. Ее тут же прирезали.

– Наверняка они и с собой тоже утащили овцу, – предположил старший чабан.

– Может и так, – согласился отец.

Пришлось охранять отару до утра с винчестером. Дежурили по очереди. Но волки больше не появлялись.

Прошло две недели как я у отца. Пора собираться в обратную дорогу. Стали искать деньги, и нигде не можем найти. Поехали на соседнюю стоянку чабанов. Но и там не у кого нет наличности. И вот спустя два дня приехал вдруг из соседней кошары один табунщик и предложил отцу продать ему корову за половину цены.

Отец опешил:

– Как так?

Табунщик спокойно объяснил:

– Иначе никто не купит. Ты ведь знаешь, какое положение сейчас в стране. Не у кого нет большой суммы на руках. А я куплю. Но дам только половину. Что согласен?

Отец немного подумал и махнул рукой:

– Ну что же давай.

А у самого в глазах грусть. Но делать нечего отдал корову за половину цены. И тут же стал ругаться:

– Ну и хапуга ты. Сволочь порядочная…

А табунщик только усмехается.

– Сейчас все так живут. Где увидел там и хапнул.

Отец не соглашается:

– Не все. Я не такой…

– Ну, может ты. А большинство такие, – скалит желтые зубы в злорадной улыбке табунщик.

Отец долго еще не мог успокоиться.

– Вор, настоящий паскуда…

Перед моим отъездом положил мне мясо в большую дорожную сумку и обещал, что скоро и сам приедет. Мы тепло попрощались. И снова на глазах у отца выступили слезы.