Ангелы Опустошения

8

На курево у меня есть только бумага ВВС делать самокрутки, добросовестный сержант прочел нам лекцию о важности Корпуса Наземных Наблюдателей и раздал толстые книжки бланков для записи целых армад явно вражеских бомбардировщиков в каком-то параноичном «Конэлраде»^{8} его мозга – Он был сам из Нью-Йорка и говорил быстро и был евреем, и мне тут же захотелось домой – «Журнал Регистрации Пролета Воздушных Объектов», с линейками и цифрами, я беру алюминиевые ножнички и вырезаю квадратик и сворачиваю чинарик а когда самолеты пролетают занимаюсь своим делом хоть он (сержант) и говорил «если видите летающую тарелку сообщайте о летающей тарелке» – На бланке сказано: «Количество самолетов, один, два, три, четыре, много, неизв.», напоминает мне тот сон что был у меня про меня и У. Х. Одена^{9}: мы стояли в баре на реке Миссисипи элегантно пошучивая о «женской моче» – «Тип самолета», говорится дальше, «одно-, двух-, много-, реактивный, неизв.» – Естественно мне страшно нравится это неизв., делать мне здесь больше нечего на Опустошении – «Высота самолета» (врубитесь только) «Очень низко, низко, высоко, очень высоко, неизв.» – затем «ОСОБЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ: НАПРИМЕР: Неприятельский самолет, нежесткий дирижабль» (жопаньки), «вертолет, воздушный шар, самолет ведущий боевые действия или терпящий бедствие и т. д.» (или кит) – О бедственная роза неизвестный горестный самолет, прилети!

Моя папиросная бумага так грустна.

«Когда Энди и Фред доберутся сюда!» ору я, когда они поднимутся по этой тропе на мулах и лошадях у меня будет настоящая папиросная бумага и моя дорогая почта от моих миллионов персонажей —

Поскольку беда с Опустошением в том, что нет персонажей, – один, изолирован, но изолирован ли Хозомин?

9

Глаза в руке, приварены к колесу к приварено к бздынь.

10

Чтобы скоротать время я играю в солотёрно-карточный бейсбол который мы с Лайонелом изобрели в 1942-м когда он приезжал в Лоуэлл и на Рождество перемерзли трубы – игра между «Питтсбургскими Плимутами» (самая старая моя команда, а теперь едва-едва на верхушке 2-й лиги) и «Нью-Йоркскими Шевролетами» что поднимаются из самого подвала постыдно поскольку в прошлом году были чемпионами мира – Тасую колоду, выписываю составы и раскладываю команды – На сотни миль вокруг, черная ночь, лампы Опустошения зажжены, занимаюсь детским спортом, но Пустота тоже дитя – и вот как проходит игра: – что происходит: – как ее выигрывают и кто: —

Питчеры соперников – у «Шевролетов» Джо Маккэнн, заслуженный ветеран 20 лет в моих лигах с того первого раза когда в 13 лет я гвоздем выковыривал железные шарики из подшипника под сенью яблонь в цвету на заднем дворе на Саре, Ах как грустно – Джо Маккэнн рекордсмен (это 14-я игра сезона для обоих клубов), по набранному среднему количеству очков 4.86, «Шевролеты» натурально с подавляющим преимуществом и в особенности поскольку Маккэнн звезда подачи а Гэвин посредственность в моих официальных раскладах по эффективности игроков – и «Шевролеты» в любом случае горяченькие, лезут все выше, и сделали первую игру в этой серии 11-5…

«Шевролеты» сразу выскакивают вперед в своей половине первого иннинга когда капитан Фрэнк Келли посылает затяжной мяч далеко в центр заманивая домой Стэна Орсовски со второй базы который делал пробежку к Даффи – бу-бу-бу, слышно как эти «Шевролеты» (у меня в уме) громко обсуждают и свистят и хлопают заводя игру – несчастные «Плимуты» в зеленой форме выходят на свою атаку в начальном иннинге, это совсем как в реальной жизни, в настоящем бейсболе, не могу отличить его от воя ветра и сотен миль Арктической Скалы без —

Но Томми Тёрнер на своей коронной скорости превращает трипл в инсайд-парк хоум-ран и в любом случае у Дылды Келли рук не хватит а у Томми это уже шестой хоум-ран, он «великолепный» так оно и есть – и его 15-й удар забит а он сыграл всего шесть игр поскольку у него была травма, ну Мики Мэнтл^{10} да и только —

Сразу же следом забивает мяч за правую ограду черная бита Пая Тиббза и «Плимы» вырываются вперед… у-ух…

(зрители фанатеют в недрах моей горы, я слышу рокот небесных гоночных машин в расселинах ледников)

Затем Лью Бэдгёрст срезает мяч вправо и Джо Маккэнн разбит в пух и прах (фу-ты ну-ты средние очки) (фи, вот и верь после этого) —

А на самом деле Маккэнна чуть не вышибают с кэтчерской зоны, а он еще и вынужден прервать перебежку на базу к Тоду Гэвину, но Надежный Старина Генри Прей заканчивает иннинг, накинув мяч вдоль земли Фрэнку Келли на третьей базе – да здесь уж базовых целая куча будет.

Потом вдруг у питчеров завязывается неожиданно блестящая дуэль подач – по нолям, ни один не дает кэтчеру ни шанса для удара кроме одного сингла (это удается Неду Гэвину) во втором иннинге, блистательно прямиком до крайней восьмерки когда «Шевролетов» Зэгг Паркер наконец взламывает лед синглом вправо (он тоже великий сверхбегун), и тот неперехваченный становится даблом (бросок-то сделан, но он его делает скользом) – и в игре появляется новая тональность можно подумать, но нет! – Нед Гэвин выманивает Клайда Кэслмена к центру, затем спокойно выбивает Мужика Стэна Орсовски и сходит с питчерской горки, преспокойненько пожевывая табачок, сама пустота – По-прежнему 2–1 в пользу его команды —

Маккэнн уступает сингл большому гадкому Лью Бэдгёрсту (левой ручищей обхватившему свою биту) в его половине восьмерки, а у него перехватывает базу пинчраннер Аллен Уэйн, но опасности нет, потому что он ловит Тода Гэвина граунд-аутом —

Начинается последний иннинг, счет тот же самый, та же самая ситуация.

Неду Гэвину нужно лишь придержать «Шевролетов» на три лонг-аута. Болельщики затаили дыхание и напряглись. Он должен сойтись с Бёрдом Даффи (набравшим.346 до нынешней игры), Фрэнком Келли и пинчхиттером Тексом Дэвидсоном —

Он поддергивает ремень, вздыхает и выходит на приземистого Даффи – замахивается – Низко, мяч раз.

Вне зоны, мяч два.

Долгий перелет мяча в центр поля но прямиком в руки Томми Тёрнеру.

Осталось всего две попытки.

«Давай Недди!» – надсаживается капитан Сай Лок с З-й базы, Сай Лок величайший шорт-стоп всех времен в свое время и в мое время цветения яблонь, когда Па был еще молод и хохотал на кухне летним вечером с пивом и Замшей и пиноклем —

Выступает Фрэнк Келли, опасный, грозный, жадный до денег и вымпелов, подстрекатель, смутьян —

Недди замахивается: бросок: в зоне.

Мяч раз.

Передача.

Келли бьет вправо, от шеста, Тод Гэвин догоняет, это дабл, связующая перебежка на вторую, толпа звереет. Свист, свист, свист —

Скоростника Селмена Пиву отправляют на подмогу Келли.

Текс Дэвидсон здоровенный ветеран чавкающий старый аутфилдер старинных баталий, ночами он квасит, ему плевать – Он лупит по воздуху сокрушительным круговым замахом биты.

Нед Гэвин закручивает ему все 3 попытки. Фрэнк Келли матерится на скамейке, Пива, на связующей перебежке, до сих пор на второй базе. Остался еще один!

Бэттер: Сэм Дэйн, кэтчер «Шевролетов», старый ветеран, по сути кореш Текса Дэвидсона насчет пожрать и выпить, единственная разница в том что Сэм бьет с левой – а так тот же рост, сухопарый, старый, тоже плевать —

Нед подает контрольный впритык —

И вот он вот: – громыхающий хоум-ран за центральный барьер, Пива вылетает за поле, Сэм скачет вокруг жует свой табак, ему по-прежнему плевать, на основной базе его заталкивают Келли и его психи —

9-й на исходе, Джо Маккэнну нужно лишь сдержать «Плимутов» – Прей промахивается, Гучва бьет сингл, они держат и вторую и первую базы, и вот выходит маленький Недди Гэвин делает связующую пробежку посылает решающий мяч на третью, питчер жрет питчера – выскакивает Лео Сойер, похоже, что Маккэнн выдержит, но Томми Тёрнер просто убивает мяч шлепком, пуская его по земле, и вот влетает везунчик, Джейк Гучва, который бил сингл так неназойливо, и «Плимуты» все вываливают и тащат Неда Гэвина в раздевалку на плечах.

Ну скажите мне что мы с Лайонелом изобрели плохую игру!

11

Великолепный день утром, он совершил еще одно убийство, по сути то же самое, только на сей раз жертва счастливо восседает в кресле моего отца почти совсем в том месте на Сара-авеню, а я просто сижу у себя за столом и пишу, беспечный, и тут слышу о новом убийстве и продолжаю писать (предполагается, что как раз о нем, хе-хе) – Все дамы ушли на лужайки но какой ужас когда они возвращаются и сразу ощущают в комнате убийство – что Ма скажет, но он расчленил труп и смыл его в унитаз – Темное зловещее лицо клонится над нами в мракосне.

Я просыпаюсь утром в семь а моя половая тряпка до сих пор сохнет на скале, как женская голова с волосами, как покинутая Гекуба, и озеро просто затуманенное зеркало в миле внизу откуда вскоре во гневе восстанут дамы с Озера^{11} и всю ночь напролет я едва мог смежить веки (слышу слабый гром в барабанных перепонках) потому что мыши, крыса и два молодых оленя куродуролесили вокруг, олешки нереальные, слишком худосочные, слишком странные для оленей, но тем не менее какие-то новые виды таинственных горных млекопитающих – Они вычистили полностью тарелку холодной вареной картошки которую я им выставил – Мой спальник сплющен перед новым днем – Я пою у печки:

 
– Оу кофе, ты выглядишь прекрасно когда варишься —
– Оу оу леди, ты выглядишь прекрасно когда любишь
 

(дамы Северного Полюса чье пение я слышал в Гренландии)

12

Туалет мой – маленькая островерхая деревянная уборная на краю прекрасного дзенского утеса с валунами и скальными сланцами и старыми узловатыми просветленными деревьями, остатками деревьев, пнями, выдранными, измученными, нависающими, готовыми сорваться вниз, бессознательными, Та Та Та – дверь, которую я подпираю камнем, чтоб не закрывалась, выходит на обширные треугольные горные стены по ту сторону Горловины Молнии к востоку, в 8:30 утра дымка сладка и чиста – и мечтательна – Ручей Молния множит свой рев – вступают Три Дурня, а Шалл и Коричный подпитывают его, и еще дальше, Хлопотный Ручей, и за ним, другие леса, другие первобытные участки, иные в наростах ска́лы, прямиком на восток до Монтаны – В туманные дни вид с моего сиденья подобен китайскому дзенскому рисунку серых пустот тушью по шелку, я чуть ли не ожидаю увидеть двух посмеивающихся старых бродяг дхармы^{12}, или одного в тряпье, возле пня с козлиными рогами, одного с метлой, другого с пером для письма, он пишет стихи о Посмеивающихся Камышах В Тумане – говорит:

– Ханьшань^{13}, каково значение пустоты?

– Шидэ, ты вымыл утром пол в кухне?

– Ханьшань, каково значение пустоты?

– Шидэ, ты вымыл – Шидэ, ты вымыл?

– Хе-хе-хе-хе.

– Почему ты смеешься, Шидэ?

– Потому что мой пол вымыт.

– Тогда каково значение пустоты?

Шидэ берет метлу и метет пустое пространство, я однажды видел, как это делает Ирвин Гарден – они бредут прочь, посмеиваясь, в тумане, и остаются лишь несколько ближайших камней и наростов, что мне отсюда видно, а выше Пустота уходит в Облако Великой Истины верхних туманов, ни единой чернеющей рамы, это гигантский вертикальный рисунок, а на нем 2 маленьких учителя и над ними пространство бесконечно —

– Ханьшань, где твоя тряпка?

– Сушится на скале.

Тысячу лет назад Ханьшань писал стихи на утесах вроде вот этого, туманными днями вроде вот этого, а Шидэ подметал монастырскую кухню метлой, и они посмеивались вместе, и Императорская Рать приходила издалека и исширока, чтобы найти их, а они лишь убегали, прятались, по трещинам и пещерам – Вдруг я вижу, как Ханьшань появляется перед моим Окном, показывает на восток, я смотрю, и там только Ручей Три Дурня в утренней дымке, смотрю обратно, Ханьшань исчез, опять смотрю, что он мне показал, там только Ручей Три Дурня в утренней дымке.

Что еще?

13

Потом наступают долгие дневные грезы о том что я сделаю когда выберусь отсюда, из этой горновершинной западни. Просто дрейфовать и брести вниз по этой дороге, по 99-ке, поститься, мож только филе-миньон на горячих угольях как-нибудь вечерком на пересохшем дне реки, с хорошим винцом, а наутро дальше – в Сакраменто, Беркли, наверх к домику Бена Фейгана и перво-наперво прочесть это хайку:

 
Проехал стопом тысячу
миль и принес
Тебе вина
 

– мож поспать у него на травке во дворе той же ночью, по крайней мере хоть одну ночь в гостинице Китайгорода, одну долгую прогулку по всему Фриско, один большой китайский, два больших китайских обеда, увидеть Коди, увидеть Мэла, поискать Боба Доннелли и остальных – кой-чего тут и там, подарок для Ма – к чему строить планы? Буду просто дрейфовать по дороге, посматривая на неожиданные события, и не стану останавливаться аж до Мехико.

14

У меня тут наверху есть книжка, признания бывших коммунистов, которые бросили это дело как только признали его тоталитарную звериную сущность, «Божество, потерпевшее крах»^{14} называется (включая один скучнейший О ужасно скучный отчет Андре Жида этого старого посмертного зануды) – все что у меня есть, в смысле почитать – и я впадаю в депрессию при мысли о мире (О что это за мир, где дружбы перечеркивают вражду сердца, люди сражаются за то, за что можно сражаться, повсюду), мире всяких ГПУ и шпионов и диктаторов и чисток и полночных убийств и марихуанных революций с ружьями и бандами в пустыне – вдруг, просто настроившись на Америку через наблюдательское радио слушая как остальные парни треплются, я слышу счет футбольных матчей, разговор о таком-то-и-таком-то «Бо Пеллигрини! – ну и кабан!! Я не разговариваю с мэрилендцами»^{15} – и хохмы и лаконичную задержку, я понимаю: «Америка свободна как этот свободный ветер, вон там, по-прежнему свободна, свободна так же как в те времена когда у этой границы не было имени чтобы называть вон то Канадой и по пятницам вечерами когда Канадские Рыбаки приезжают на старых машинах по старой дороге за каровым озером» (которое мне видно, огоньки по пятницам ночью, тогда сразу же приходят в голову их шляпы и снасти и блесны и лески) «вечерами в пятницу приходил лишь безымянный индеец, скаджит^{16}, и стояло там лишь несколько бревенчатых фортов, да и тут внизу как-то так, и ветры обдували свободные ноги и свободные рога, и по-прежнему обдувают, но только свободные радиоволны, свободную молодую дичь которую Америка несет по радио, студентики, бесстрашные свободные мальчишки, за миллион миль от Сибири всё это и Америкея пока еще старая добрая страна» —

Ибо вся опаленная головней тьма-скорбь мыслей о Россиях и заговорах поубивать души целых народов, рассеивается когда просто слышишь: «Боже мой, счет уже 26,0 – так и не забили ничего всю дорогу» – «Совсем как „Все Звезды“» – «Эй, Эд, ты когда спускаешься с поста?» – «Он сейчас правильный, он захочет сразу домой поехать» – «Может глянем на Ледниковый Национальный Парк» – «Поедем домой через Пустоши в Северной Дакоте» – «В смысле Черные Холмы» – «Я не разговариваю с сиракузянами» – «Кто-нибудь знает хорошую сказочку на сон грядущий?» – «Эй уже полдевятого, пора закругляться – 33 десять-семь до завтрашнего утра. Спокойной ночи» – «Хо! 32 десять-семь до завтра – Приятных снов» – «Ты сказал, что у тебя приемник Гонкхонк ловит?» – «Ну дак, слушай, хиньгья хиньгья хиньгья» – «Ладно харэ, спокойной ночи» —

И я знаю что Америка слишком огромна и народ ее слишком огромен чтобы его когда-нибудь низвели до нации рабов, и я могу поехать стопом по этой вот дороге и дальше в остаток лет своей жизни зная что если не считать пары потасовок в барах затеянных пьянчугами ни единый волос у меня на голове (а подстричься мне нужно) не пострадает от Тоталитарной жестокости —

Индейский скальп говорит так, и пророчество:

«С этих стен смех сбежит в мир, заражая мужеством согбенного в трудах пеона древности».

15

А я приемлю Будду, который сказал, что сказанное им ни правда ни неправда, а есть всего лишь одно истинное или хорошее что я слыхал и оно звонит в облачный колокол, могучий надмирской гонг – Он сказал: «Твое путешествие было долгим, беспредельным, ты пришел к этой дождевой капле называемой твоею жизнью, и называешь ее своей – мы замыслили чтоб дал ты себе зарок стать пробужденным – прозришь ли ты через миллион жизней сие Царственное Предостережение, это по-прежнему лишь дождевая капля в море и кто встревожен и что есть время —? Этот Яркий Океан Бесконечности несет вдаль множество рыб, они возникают и исчезают искорками у тебя на озере, поимей в виду, но возьми и нырни в прямоугольное белое полыханье вот такой мысли: Тебе было задано пробудиться, это золотая вечность, каковое знание не принесет тебе земного добра ибо земля не мозг кости, хрустальный миф – встань пред лицом атомно-водородной истины, пробудитель, да не поддашься ты козням хлада иль жара, утешенья иль непокоя, не забывай, мотылек, о вечности – люби, паренек, повелитель, бесконечное разнообразие – будь одним из нас, Великих Знающих Без Знания, Великих Любящих За Пределами Любви, цельных сонмов и неисчислимых ангелов с обличьем или желаньем, сверхъестественных коридоров пыла – мы пылаем дабы удержать тебя в пробуждении – раскрой объятия объемли, и мы ринемся к тебе, мы возложим серебряную встречную марку золотых рук на твое млечное укрытое чело, чтоб ты оледенел в любви навеки – Верь! и ты будешь жить вечно – Верь, что ты жил вечно – пересиль твердыни и покаянье темной отъединенной страдающей жизни на земле, в жизни есть далеко не только земля, есть Свет Везде, взгляни —»

В этих странных словах, что я слышу каждую ночь, во многих других словах, разновидности и нити реченья изливающегося из того вечнозаботливого богатого —

Поверьте мне на слово, что-то из этого выйдет, и на нем будет личина сладкого ничто, трепыхающегося листика —

Бычьи шеи сильных плотогонов цвета пурпурного золота и шелковые юбки понесут нас ненесомых непересекая пересекаемые непересекающиеся пустоты к улюм-свету, где Рагамита полуприкрытый золотой глаз раскрывается и держит пристальный взгляд – Мыши шебуршат в горной ночи крошечными ножками из льда и алмазов, но время мое не пришло (смертного героя) знать что я знаю я знаю, итак, входите

 
Слова…
Звезды – слова…
Кто преуспел? Кто провалился?
 

16

 
АХ ЙЕА, а когда
Доберусь до Третьей и
Таунсенда,
словлю себе
Ночного Призрака —
Мы покатимся прямиком
В Сан-Хосе
Быстро как брешешь —
– Ах ха, Ночной
полночный призрак,
Старина Молния^{17} катит
вдоль по линии —
Ах ха, Ночной
полуночный призрак —
Катим
вдоль
по
линии
Влетим сверкая
в Уотсон-вилль
Прогромыхаем насквозь
по линии —
Долина Салинас
в ночи
И дальше вниз до Апалайна —
Хуу Хуу
Ухуу ии
Ночной Призрак
До самого Горба Обиспо
– Подцепим толкача
и возьмем эту гору,
и обрушимся на город,
– Промчим его насквозь
к Сёрфу и Тангэру
и дальше у самого моря —
Луна она сияет
Полночный океан
едем вдоль по линии —
Гавиоти, Гавиоти,
О Гави-оти,
Распевая распивая винцо —
Камарилла, Камарилла,
Где Чарли Паркер
свихнулся^{18}
Покатимся дальше в ЛА.
– О Ночной
полуночный,
полунощный призрак,
катим вдоль по линии.
Санта-Тереза,
Святая Тереза, ты не волнуйся,
Мы успеем в самый раз,
вдоль полночной
линии
 

И вот так прикидываю я и доеду я из Сан-Франциско до ЛА за 12 часов, верхом на Ночном Призраке, под принайтовленным грузовиком, товарняк Первоклассная Молния, ззууум, зом, прямиком, спальник и вино – дневная греза в форме песни.

17

Устав разглядывать под всеми углами собственный пост, как, например, глядеть на спальник утром с точки зрения того чтобы расстегивать его вечером снова, или на печку в самом жару ужина в середине дня с точки зрения полуночи когда в ней холодной будет скрестись мышка, я обращаю мысли к Фриско и вижу его как кино что там будет когда я туда доберусь, я вижу себя в новой (которую-надо-будет-купить-в-Сиэтле-как-я-планирую) черной мешковатой кожаной куртке что висит на мне и низко облегает талию (мож даже рукава болтаются) и в новых серых штанах и новой шерстяной спортивной рубашке (оранжево-желто-синей!) и с новой стрижкой, вот я схожу такой тусклолицый декабрьствуя по ступенькам трущобной гостиницы в Китайгороде, или же я на хазе у Саймона Дарловского на Тёрнер-Террас дом 5 в сумасшедшем негритянском квартале на Третьей и 22-й откуда видны гигантские нефтецистерны вечности и открывается целая перспектива на дымный промышленный Фриско включая и бухту и основную железнодорожную линию и фабрики – Я вижу себя, рюкзак на одном плече, вхожу сквозь вечнонезапертую заднюю дверь в спальню к Лазарю (Лазарь это странный 15½-летний брат-мистик Саймона от которого всегда лишь одно слышно «Те сны какие-нть снились?») (вчера во сне?) (имеет он в виду), я захожу, стоит октябрь, они в школе, я выхожу и покупаю мороженого, пива, персиковый компот, стейков и молока и набиваю ле́дник а когда они под вечер возвращаются домой и во дворе маленькие пацаны уже начали орать от Осенне Вечерней Радости, я просидел за этим кухонным столом весь день потягивал вино и почитывал газеты, Саймон со своим костистым крючковатым носом и сумасшедше поблескивающими зелеными глазами и в очках глядит на меня и гнусавит сквозь свои вечно насморочные ноздри «Джек! Ты! Когда ты сюда успел, хнф?» шмыгая (ужасна му#ка его шмыга, я и сейчас его слышу как он вообще дышать умудряется) – «Сегодня только что – смотри, в леднике полно жратвы – Не против если я тут задержусь на несколько дней?» – «Куча места» – Лазарь у него за спиной, в новом костюме и весь причесанный собрался клеить предвыпускных милашек, лишь кивает и улыбается и после этого мы закатываем большую пирушку и Лазарь наконец говорит «Где ты ночевал вчера?» а я говорю «На сортировке в Беркли» поэтому он спрашивает «Те что-нить снилось?» – И я рассказываю ему длинный сон. А в полночь когда мы с Саймоном вышли пройтись по всей Третьей улице попить вина и поболтать о девчонках и перекинуться парой слов с черномазыми шлюхами из отеля «Камео» через дорогу и сходить на Северный Пляж поискать Коди и всю шарагу, Лазарь совсем один на кухне жарит себе три стейка перекусить среди ночи, он большой симпатичный чокнутый пацан, один из множества братьев Дарловских, большинство их в шизарне, по той или иной причине, а Саймон стопом проехал до самого Нью-Йорка чтобы спасти Лаза и привез его обратно чтоб тот жил с ним, на пособие, двое русских братьев, в большом городе, в пустоте, протеже Ирвина, Саймон писатель-кафкианец – Лазарь мистик глазеющий на картинки с чудищами в диковинных журнальчиках, целыми часами, шарахается по всему городу как зомби, а когда ему было 15 он утверждал что будет весить 300 фунтов не пройдет и года а еще дал себе зарок заработать к Новому году миллион долларов – на эту вот чокнутую хазу частенько заходит Коди в своей обтрепанной синей спецовке тормозного кондуктора и садится за кухонный стол потом выскакивает наружу и прыгает к себе в машину вопя «Времени мало!» и мчится на Северный Пляж искать всю кодлу или на работу ловить свой поезд, а девчонки повсюду на улицах и в наших барах и вся сцена Фриско это одно безумное кино – Я вижу как выхожу на эту сцену, иду по экрану, оглядываюсь, с опустошением покончено – Белые мачты кораблей у подножий улиц.

Вижу как брожу по оптовым рынкам – вниз мимо пустующего дома профсоюзов торгового флота где я так настойчиво пытался получить себе судно, много лет – Вот я иду, жуя плитку «Мистера Добробатона» —

Прохожу мимо универсального магазина «Гампи» и заглядываю в отдел художественных рам где работает Психея, всегда в джинсах и свитере у которого воротник хомутом и беленький воротничок выложен из-под низу наверх, ее брючки я бы просто стащил а хомут и воротничок и все остальное просто оставил все для себя и все так слишком сладко для меня – Я стою на улице и долго смотрю внутрь на нее – Украдкой проскакиваю несколько раз наш бар («Место») и заглядываю вовнутрь —