Железное сердце

Глава 3

Гончая забилась в угол.

Несчастная тварь скулила и прижималась к земле, стараясь стать маленькой и незаметной. Софи сразу ее узнала: та мелкая, нерешительная собачонка, которая не хотела бросаться на волка.

Королева уже вытянула ее хлыстом по спине и теперь указывала на нее.

– Никчемная тварь! – бросила она. – Убить ее!

Софи застыла на месте, пораженная ужасом. Зато на помощь собаке бросился Том.

– Нет! – вскрикнул он и загородил собой животное. – Прошу вас, ваше величество, не надо! Это хорошая собака!

Королева вихрем обернулась на крик, побелев от ярости. Ее глаза искали того, кто осмелился ей перечить.

– Что? Я должна терпеть, когда на меня кричит какой-то мальчишка с псарни? – спросила она, и костяшки ее пальцев, сжимавших рукоятку хлыста, побелели.

На крик королевы прибежал Алистер, главный псарь и отец Тома. Когда он увидел, что происходит, глаза у него полезли на лоб от ужаса. Только он успел схватить сына за шиворот и притянуть к себе, как в воздухе просвистел хлыст. Мальчика он не задел, зато раскровенил щеку самому Алистеру.

Не обращая внимания на боль и кровь, которая текла с лица, псарь вступился за сына.

– Он очень сожалеет о своей дерзости, ваше величество. И никогда больше не будет так поступать. Прошу вас, простите его. Проси прощения, Том…

– Но, папа…

– Проси прощения! – заорал на него Алистер. – Живо!

Он кричал на мальчика не потому, что был зол на него. Софи понимала: им руководил страх. Хлыст королевы оставил на щеке Алистера глубокую борозду, а ведь он взрослый мужчина. Что же сотворит удар такой силы с тщедушным ребенком?

– Я… я прошу прощения, ваше величество, – промямлил Том, глядя в землю.

– Займитесь собаками, вы оба, – приказала им королева.

Алистер отпустил Тома, вытащил из кармана платок, прижал его к щеке и подозвал к себе свору. Маленькая гончая осталась в углу – одинокая, беззащитная, отчаявшаяся. Она знала, что обречена.

– Идемте, я покажу вам мою новую породистую кобылу! – обратилась королева к благородным гостям.

Когда все направились к конюшням, Том снова подошел к Софи.

– Пожалуйста, сделайте так, чтобы ее не убивали. Прошу вас, моя госпожа, – дрожащим голосом взмолился он. – Ее зовут Зара. Она последыш в своем помете. Разве может такая малютка убить волка?

– Конечно нет, Том, – ответила Софи, наблюдая за королевой, которая уже входила в конюшни.

Жестокость мачехи до того поразила принцессу, что она не находила в себе сил двинуться с места. Мучительная тоска сдавила грудь, не давая девушке вздохнуть, но и она не могла победить зарождающийся гнев. Несправедливость поступка мачехи – вот что стало его причиной. Несправедливость и всеобщее безразличие, ведь все во дворе продолжали есть, пить и веселиться так, словно ровным счетом ничего не случилось.

«Нет, волка такой малышке, конечно, не убить, – подумала она, глядя вслед королеве. – Но перехитрить королеву, может быть, получится».

Том не двигался. Он так и стоял возле Софи, сжав кулаки.

– Иди помоги отцу, – обратилась к нему девушка.

Плечи парнишки поникли. Надежда покинула взгляд.

– Но, моя госпожа…

– Иди!

От страха у нее перехватило горло. Утром она уже совершила одну глупость – дала уйти волку, но то, что она собиралась сделать сейчас, граничило с безумием.

Едва Том ушел, Софи огляделась. Все были заняты едой. Фельдмаршал отдавал должное роскошному пирогу с олениной. Хаакон отщипывал кусочки от окорока. Родриго впился в сочный персик. Убедившись, что на нее никто не смотрит, Софи направилась в дальний угол двора, где лежала несчастная псина.

Набрав полную грудь воздуха, Софи собрала волю в кулак. Внутри у нее все дрожало, но она думала о Томе, который осмелился бросить вызов королеве, просить ее о том, чтобы она пощадила собаку. В отличие от нее, храбрость не была для него личиной, которую он то снимал, то надевал, в зависимости от обстоятельств. Нет, храбрость была его истинным лицом, и если несчастный мальчишка-псарь способен на такое, значит способна и она, принцесса крови.

– Ты Зара, да? Какая ты красотка, – зашептала она, приближаясь к собаке.

Услышав свое имя, собака встала и посмотрела на нее огромными молящими глазами.

– Тихо, девочка, тихо, – продолжила Софи. – Я тебя не обижу. И никто не обидит. Если, конечно, мы с тобой не будем мешкать и сделаем все быстро. – Просунув два пальца под ошейник, она потянула собаку за собой и, заслонив ее своей широкой юбкой, повела вдоль стены к выходу. – Ну давай, девочка, давай… Мы почти пришли…

От деревянных створок ворот их отделяло всего несколько шагов. Поспешно подведя Зару к выходу, Софи открыла задвижку.

– Беги! – шепнула она собаке, приоткрывая одну створку. – Дуй во всю прыть и не возвращайся!

Собака не заставила просить себя дважды. Софи смотрела, как сливочно-белый шар катится по полю и скрывается в лесу, и на сердце становилось легко. Она затворила ворота, повернулась к ним спиной и окинула взглядом двор. Охотники продолжали поглощать обильный завтрак, слуги едва успевали подносить новые блюда. Никто ничего не заметил. Софи перевела дух и пошла к себе. Пересекая двор, она прошла мимо Тома. Тот стоял посреди двора и медленно поворачивался вокруг себя, осматривая все углы.

– Отец велел привести Зару, – глухо сказал он. – Вы не видели, куда она пошла, ваше высочество?

Софи приняла огорченный вид.

– Та маленькая гончая? – переспросила она. – Мне очень жаль, Том, но она сбежала. Я открыла ворота и отвлеклась, совсем ненадолго, а она улизнула.

Том улыбнулся. Не только губами – всем лицом, даже телом. Софи подмигнула ему и пошла в свои покои.

И тут она увидела мачеху.

Королева стояла на пороге конюшни и в упор смотрела на падчерицу. Тонкие ледяные пальцы ужаса скользнули по спине принцессы. «И давно она там стоит? – подумала девушка. – Неужели она все видела?»

Молчание и неподвижность королевы заставили умолкнуть всех, кто был во дворе. В наступившей тишине прозвенел ее холодный голос.

– Трусость сродни чуме: она заразна. Один больной может заразить целый народ. Собака – та, которую я приказала убить, но которая, кажется, сбежала, – должна была броситься на волка по моему приказу. Что же случится в следующий раз, когда остальные псы решат последовать ее примеру и поступать так, как им хочется, а не так, как им приказали? Я скажу: тогда нападет волк, и ваша королева погибнет.

Ужас, сковавший Софи, сменился страхом. Но боялась она не за себя.

– Это я виновата в том, что собака сбежала, ваше величество. Я открыла ворота, – заговорила она поспешно.

– Ты – принцесса крови, наследница престола, а не помощница псаря, – отрезала королева. – Вина не на тебе, а на мальчишке. Он должен был привязать собаку, чтобы та не могла сбежать. – Умолкнув, она перевела взгляд на Тома. – Приказываю перебить всех собак на моей псарне на тот случай, если какая-то из них подхватила заразу трусости. А этого мальчишку, который покрывает трусливых сук и ценит их жизнь выше жизни королевы… его я приказываю отвести в казарму и дать ему десять плетей.

– Нет, – прошептал Том, качая головой. – Не надо. Пожалуйста. Простите… Я больше не буду!

У Софи перехватило дыхание. Ей хотелось закричать на мачеху, упасть ей в ноги и упрашивать об отмене наказания, но принцесса понимала, что ничего такого не сделает. Поэтому она, опустив руки, неподвижно смотрела, как Том попятился, зацепился башмаком за камень и снова упал.

– Папа! Папа! – закричал он, протягивая руки к отцу.

Алистер шагнул к сыну, но у него на пути встал капитан дворцовой стражи. Псарь повернулся к королеве, чтобы умолять ее пощадить его ребенка, но та уже ушла.

Софи понимала, что затеяла королева. Она желала преподать урок. Не мальчишке: это был лишь предлог. Нет, урок предназначался всем благородным охотникам, дамам и кавалерам, и суть его заключалась вот в чем: трусость опасна и наказуема, а непослушание – вдвойне.

А еще она хотела преподать урок Софи.

Тот же, что и всегда: нет ничего вреднее доброты.

Глава 4

Королева стояла перед зеркалом в своих покоях.

В его серебряной глади отражалась высокая, стройная женщина с глазами синими, как бурное море, светлыми волосами и высокими скулами. Звали ее Аделаида.

«Когда-то она была прекрасна, как утренняя заря, но время ее не пощадило», – обычно говорят те, кто берется рассказывать эту сказку. Или так: «Время оставило „гусиные лапки” в уголках ее глаз и провело глубокие морщины на лбу».

А теперь скажи мне: есть ли на свете хоть одна сказка, которая начинается с описания морщин короля?

Так почему никто никогда не упоминает об остром уме этой королевы? О том, как она была смела и сильна духом?

Каменный пол леденил босые ступни, промозглый воздух холодил кожу. Дрожь прошла по телу, ведь она только что приняла ванну и даже не вытерлась как следует, а тонкая сорочка не давала никакого тепла. Но королева, казалось, ничего не замечала. Лихорадочно блестя глазами, она смотрела в зеркало так, словно что-то искала в его глубинах.

Что именно она там высматривала, не знал никто. Хотя догадки строили многие.

Вошла фрейлина с белым атласным платьем в руках и через голову опустила его на плечи королевы. Другая туго зашнуровала ее корсаж. Еще две внесли золотистую мантию, покрытую дюжинами бриллиантов чистейшей воды.

– Тяжелая, как доспех, – заметила леди Беатриса, старшая фрейлина, опуская драгоценное одеяние на плечи повелительницы.

– Это и есть доспех, – ответила та. – Через час я встречаюсь с послом Хинтерландии для переговоров о спорных территориях на севере. Это коварный старый змей, как и его хозяин.

Когда Беатриса вышла из комнаты, чтобы принести королеве туфли, Элизабетта, младшая из прислужниц, робко шагнула вперед.

– Вы такая красивая, ваше величество, – сказала она.

Несчастная совершила непоправимую ошибку. И сразу поняла это.

Лицо королевы помертвело от гнева. Она прекрасно знала, что говорят о ней враги. Что она завистлива и тщеславна. Что ее волнует только собственное отражение в зеркале. Она жестом велела Элизабетте подойти ближе.

– Думаешь, я покрываю себя сверкающими камнями из тщеславия? – спросила она. – Думаешь, меня волнует только собственное отражение, когда враги рыщут у границ моего королевства?

Элизабетта нервно сглотнула, бросила взгляд налево, направо, надеясь найти в ком-нибудь хоть чуточку сочувствия, но все, кто был в комнате, – от самой высокородной дамы до последней камеристки – опустили глаза.

– Я… я думаю… нет, конечно же нет, – залепетала фрейлина. – Вообще-то, я так совсем не думаю…

– Понятно, – оборвала ее королева.

Она шагнула к окну и подняла руки. Лучи света, врываясь в окно, отразились в бриллиантах мантии, и крохотные призмы тут же разложили свет на составляющие, окутав королеву облаком радужного сияния.

– Эти бриллианты нужны мне для того, чтобы предотвратить войну, – сказала она. – Увидев меня, посол наверняка решит, что, раз я осыпаю себя драгоценностями, словно конфетти, мне ничего не стоит усеять море военными кораблями. Лучший способ выиграть войну – не начинать ее.

Элизабетта потупила глаза и молча кивнула.

Королева опустила руки, взглянула на позолоченный циферблат стенных часов и нетерпеливо бросила:

– Где она? Почему ее до сих пор нет? Я велела ей явиться еще полчаса назад.

– Она здесь, ваше величество, – сказала Беатриса, внося пару шелковых туфелек. – Ожидает в приемной.

С этими словами фрейлина поставила туфли перед королевой, и та вступила в них. Затем, схватив со столика клочок чего-то серого, стремительно вышла из комнаты, звонко цокая каблуками по каменным плитам.

Принцесса стояла у окна в приемной королевы и ждала, вертя кольцо на пальце левой руки. Золотой ободок с единорогом в овале, обрамленном мелкими бриллиантами, назывался Кольцом Власти, и не зря: монархи Грюнланда передавали его своим наследникам из поколения в поколение.

По мнению королевы, на свете не было человека, менее подходящего для этой роли, чем принцесса София. Подойдя к ней, королева взяла ее за руку, разжала пальцы и опустила в ладонь девушки клочок серого меха.

– Волчья шерсть, – сказала она. – Снята с куста шиповника. Волк не совершал смертельного прыжка, правда?

Софи смотрела на шерсть и молчала.

Взяв девушку за подбородок, королева развернула ее к себе лицом.

– Ты дала ему уйти, – сказала она.

– Да.

– Зачем?

Глаза Софи, влажные от подступивших слез, с мольбой смотрели на мачеху.

– Я… Мне стало его жаль. Ему было так страшно.

Королева, презрительно фыркнув, выпустила подбородок падчерицы.

– Охота была затеяна, чтобы ты могла показать свою силу, а не слабость. – (Софи снова уткнулась взглядом в пол.) – Ты проявляешь мягкость там, где нужна жесткость, милуешь, когда следует карать. Ты отпускаешь на свободу волков, ты покровительствуешь трусам и дворовым мальчишкам.

– Десять плетей убьют его, – вставила Софи еле слышно.

– Никто еще не умирал от десяти ударов. Но даже если умрет, что с того? – перебила ее королева. – Этот мальчишка, его отец… Они никто. Только монархи что-то значат. Как ты не понимаешь? – Она протянула к падчерице руки, ладонями кверху. – На моей левой ладони – жизнь этого мальчишки, слабака, который, скорее всего, никогда не станет мужчиной. На правой – жизнь королевы… правительницы, на которую возложена забота не об одном подданном, а о целом королевстве. – Она опустила левую руку, а правую подняла вверх. – Что такое жизнь одного мальчишки в сравнении с жизнью королевы? – Вопрос еще висел в воздухе, а королева уже опустила руки и задала другой: – Какой пример мы подаем подданным, если позволяем ослушникам избегать наказания?

Софи пришлось собрать все силы, чтобы встретить испепеляющий взгляд мачехи.

– Гончей тоже было страшно. Разве это плохо – проявить милосердие к тому, кто испугался? – спросила она.

Королева рассмеялась в ответ. Ее смех был безрадостным и сухим, будто долго лежал в пыльной кладовке.

– Милосердие – другое название для слабости. Сохрани волку жизнь – и он отплатит тебе, вырвав у тебя горло. Страх – вот что гарантирует безопасность королевы. Люди подчиняются мне, потому что боятся меня.

– Люди подчинялись моему отцу, потому что любили его.

Слова сами слетели с языка Софи, и она тут же пожалела о сказанном. Мачеха терпеть не могла разговоров о покойном супруге, которого народ действительно боготворил.

– Твой отец мог позволить себе такую роскошь. Он был мужчиной, и его любили уже за это, – резко ответила она. – И никто, даже злейшие враги, никогда не подвергал сомнению его право занимать трон. Мне повезло меньше, я женщина. Та же участь ждет и тебя. Народ должен чувствовать твердую руку, иначе он распустится. Я была регентшей шесть лет, со дня смерти твоего отца. Завтра состоится твоя коронация, и ты взойдешь на трон. Как ты будешь править целой страной, Софи, не умея управлять даже собой?

Не успела принцесса раскрыть рот, как во дворе раздался барабанный бой, мрачный, как на похоронах.

– Ага, капитан гвардии, кажется, взялся за исполнение моего приказа. – Королева распахнула окно и стала смотреть вниз, во двор, через минуту она повернулась к Софи. – Хочешь взглянуть?

Девушка замотала головой. В ее глазах стояли слезы.

– Нет? Так я и думала. Это ведь так тяжело, так больно, да? Но в этом вся суть власти – править тяжело и больно. Приходится принимать непростые решения и выносить жестокие приговоры, чтобы держать подданных в повиновении, а врагов – на почтительном расстоянии. – Королева указала на падчерицу пальцем. – Это из-за тебя сейчас выпорют мальчишку и убьют собак. Если бы ты не отпустила ту трусливую суку, ничего этого не случилось бы. Теперь ты понимаешь, к каким тяжелым последствиям приводят добрые поступки?

Софи не могла говорить. Слезы все-таки потекли из ее глаз. Она поспешила вытереть их тыльной стороной ладони.

Королева поцокала языком:

– Тебе повезло, что у тебя есть я. С моей помощью ты сможешь править страной до тех пор, пока не найдешь себе мужа. – Она ткнула падчерицу в ребра длинным, остро заточенным ногтем. – Эта штука у тебя внутри… твое глупое, мягкое сердце. Оно доведет тебя до беды, попомни мои слова. Пока не поздно, запри его в надежную шкатулку и поставь ее на самую высокую полку, а ключ выброси.

– Я могу идти? – тихо спросила несчастная Софи, которой больше всего хотелось убежать подальше, туда, где не слышно мрачной барабанной дроби.

– Нет, я еще не все сказала. Сегодня вечером, как тебе известно, будет бал. Так вот, я не хочу видеть заплаканных глаз и красных пятен на лице. Тебе сшили сногсшибательное платье, к которому подойдут лучшие драгоценности из королевской сокровищницы. Ты молода и красива. Воспользуйся этими преимуществами, чтобы королевство получило достойного короля. Ведь сегодня ты снова показала мне, что без правителя-мужчины ему не обойтись.

Софи, сдерживаясь из последних сил, чтобы не заплакать, кивнула и бросилась вон из комнаты. Аделаида смотрела падчерице вслед. Барабанный бой за окном прервался. Капитан гвардии выкрикнул приказ. Королева знала, что́ сейчас будет. Она могла закрыть окно, но не стала. Неподвижно стоя у открытого окна, она молча слушала мерные удары кнута и ни разу не моргнула. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

И если тень сострадания затмила на миг ее синие глаза… какое это имело значение?

Ведь рядом никого не было.

Глава 5

В Темном Лесу есть болота, предательские и глубокие. Один неверный шаг – и человек ушел вниз с головой.

Немудрено, что люди обходят их стороной, но мне они известны не понаслышке: я не раз преследовал оленей в таких местах. Часто охота затягивалась, возвращаться приходилось после заката, и я видел свет одинокого фонаря – кто-то бродил в непроглядной тьме, окутавшей болота, словно саван. И всегда через пару дней проходил слух о том, что кто-то опять пропал без вести – то муж, слишком щедрый на тумаки, то любовница, которая вообразила себя главнее жены, то скряга, который припрятал под половицами кошель с золотом.

Ни одного мертвого тела не нашли. Ни одного суда не состоялось. Виновные безнаказанными сходили в сухие могилы на кладбище у церкви. Время шло. Люди забывали.

Но болота помнили.

Годы, десятки, а то и сотни лет хранили они своих мертвецов, но тем не лежалось в трясине, и в конце концов черная жижа все же отдавала их старые, обглоданные кости.

То же бывает и с правдой.

Зарой ее глубоко в землю, утопи в болоте и надейся, что там она и сгниет.

Не тут-то было – в один прекрасный день она выплывет наружу.

Грязная, в жутких лохмотьях, разящих смертью, она приковыляет к твоему дому и постучится в дверь.

На счету Аделаиды было немало преступлений. С властителями всегда так. Король отрубает голову жене, которая рожает ему только дочерей. Герцог подсыпает яд в вино мятежному графу. Епископ отправляет на костер человека за то, что его Бог говорит по-английски, а не на латыни. Правда, учебники истории называют все это не убийствами, а казнями. Совершенными во имя мира. Неприятными, но полезными деяниями.

Однако во времена Аделаиды – может, и в ваше время тоже – было одно преступление, для которого не находилось оправданий. Такое омерзительное, что короли, наследные принцы и папы не могли простить его…

Преступницей становилась женщина, надевшая корону.

Зеркало, зеркало на стене, кто прекрасней всех в стране?

Теперь тебе понятно, кто главный злодей нашей сказки? Ты уже видишь его лицо?

Ну ничего. Еще увидишь. Он совсем близко.

Глава 6

– Вольта! Вольта! – потребовал чей-то громкий голос, едва стихли звуки гальярды.

Танцоры постарше возмущенно заохали. Но их протесты заглушили громкий смех, свист и даже пара презрительных выкриков со стороны молодых.

Если гальярда считалась при дворе рискованным танцем, то на вольту смотрели как на вопиющее нарушение приличий. Танец представлял собой прекрасно поставленную дуэль желаний. Один партнер наступал, второй уклонялся. Один подходил совсем близко, второй отворачивался. Каждый взгляд провоцировал; каждая улыбка подстегивала.

Зазвучали первые заманчивые такты. Каждый танцор торопливо подыскивал себе пару. Тысячи свечей горели в люстрах, отбрасывая на лица гостей дрожащие тени; искрились шелковые платья и атласные камзолы. Каскады драгоценностей струились по напудренным полуобнаженным грудям. Жемчужины, крупные, как вишни, оттягивали уши. Перстни с большими камнями облепляли пальцы, как ракушки – днище морского корабля.

Покинув танцоров, принцесса отошла к столам с едой и напитками и взяла бокал с пуншем. Она так запыхалась, веселясь и танцуя ночь напролет ради одобрения мачехи, что теперь ей стоило большого труда сдержаться и не выпить все залпом. Платье цвета спелой сливы выгодно оттеняло черноту волос и зелень глаз. Лицо горело румянцем.

Она много смеялась: заливисто, соблазнительно, мелодично. Запрокидывала голову, поднося украшенную каменьями руку к горлу. А еще болтала. С кем угодно. О чем угодно. Да хоть ни о чем. О мальчишках, сапогах, пирогах, платьях… Не важно. Главное – говорить больше и смеяться громче, и тогда, может быть, удастся заглушить тот звон, который издают, соприкасаясь, осколки ее разбитого сердца.

Маленький мальчик подвергнут жестокой порке. Ни в чем не повинные собаки убиты. Стоило вспомнить о Томе и его любимых питомцах, как ей начинало казаться, будто каждый осколок норовит вылезти из груди, прорезав острыми краями плоть и пустив ей кровь.

Поэтому принцесса старалась не думать о них. Вот и сейчас она прогнала от себя мысль о Томе, поставила на стол бокал и щелчком пальцев приказала мальчику-слуге наполнить его снова – точно так поступила бы мачеха. И не важно, что бал нисколько ее не веселил, – важно было казаться радостной и веселой.

К ней подошел Родриго и начал высмеивать Хаакона. Она расхохоталась и тоже стала придумывать шутки. Хуссейн, сын султана Азира, поднес ей розу и пригласил на танец. Она отказала, насмешливо заявив, что согласится лишь в обмен на две дюжины. Александр, герцог Хинтерландии, поднес ей конфету; она скормила ее своему спаниелю.

Вернулся мальчик-слуга с пуншем, но не успела она протянуть руку, как строгий голос за ее спиной произнес:

– Принцесса Шарлотта-Сидония Вильгельмина София, будущая повелительница Грюнланда! Пунш – детский напиток.

Софи обернулась. Перед ней стоял Хаакон и улыбался. На нем был темно-зеленый бархатный камзол, длинные пряди светлых волос лежали на плечах. От его красоты у Софи с первого же взгляда перехватило дыхание.

– Попробуйте лучше вот это, – продолжил он и вложил ей в руку бокал с шампанским.

– Благодарю вас, мой господин, но это не для меня, – сказала Софи, возвращая бокал. – От шампанского у меня кружится голова. Оно – моя погибель.

Но Хаакон отказался забирать бокал.

– Ну, тогда я тоже не для вас, – заявил он, причем очень громко. – Ведь от меня у вас закружится не только голова, но и сердце. – Он потянул за узелок серебристого шнурка, который удерживал ее корсаж. – И тогда вас точно ждет погибель.

Вокруг изумленно заахали. Софи моргнула, озадаченная таким нахальством. «Ну, это уже чересчур, – подумала она. – Даже для Хаакона». Но выхода нет, придется подыграть ему и в этом. Все взгляды обращены сейчас к ней: мачеха, придворные смотрят… Ждут представления. Или состязания. Что ж, они его получат. Ведь если она уступит сейчас своей застенчивости, зальется краской стыда и спрячется в углу, ей не миновать очередного разноса от мачехи.

– Но, чтобы кого-то получить, разве не следует сначала кого-то захотеть, мой господин? А кто вам сказал, что я хочу вас больше шампанского? – выпалила она.

Раздались новые охи и ахи.

Хаакон притворился оскорбленным и со стуком поставил свой бокал на стол:

– Гордячка-принцесса, ты ответила отказом на мое признание! Твои слова – кинжал мне в сердце!

Софи приподняла одну бровь:

– О! Так оно у вас есть? А я слышала совсем другое.

– От кого же? Покажите мне этого негодяя, и я… – Хаакон быстро огляделся, схватил что-то со стола и сделал взмах в воздухе, точно пронзал чью-то грудь. – Я его заколю!

Софи расхохоталась, на этот раз искренне:

– Чем? Маринованным огурцом?

Но принц продолжал кричать:

– Скажите мне, кто называл меня бессердечным?

– Каждая девушка в этом королевстве, ваше высочество. Ведь вы не пропустили ни одной. Всех обольстили, собрали сердца и скрылись.

– Вы нанесли мне смертельный удар, милая дама!

Хаакон театрально пошатнулся, отступил на шаг и рухнул на пол, разбросав руки.

Софи закатила глаза. Ну все, с нее хватит! Легкий флирт превратился в грубый фарс, подыгрывать которому не было ни желания, ни сил. Склонившись над принцем и стараясь не облить его шампанским из бокала, который все еще был у нее в руках, она негромко сказала:

– Вставайте же, Хаакон. Вы устраиваете скандал.

Хаакон открыл глаза:

– Потанцуйте со мной. Иначе скандал разрастется.

– Нет.

Хаакон испустил долгий, протяжный вопль.

– Беспечная жестокость прекрасной дамы пронзила мою грудь! – завопил он.

– Прекратите немедленно! – зашипела на него Софи.

Он протянул ей руку:

– Только ее доброта вернет меня к жизни.

Софи немного смягчилась. Залпом осушив бокал, она поставила его на стол и протянула принцу руку. «Всего один танец, – пообещала она себе. – А потом я отыщу тихий, темный уголок и спрячусь». Отшвырнув огурец, Хаакон схватил протянутую ему руку и одним прыжком оказался на ногах. Все смеялись и аплодировали. Не обращая внимания на полные намеков взгляды, принц торжественно повел Софи танцевать.

Вольта уже началась. Барабаны громко и настойчиво выбивали призывный ритм. Танцоры крутились сначала в одну сторону, потом в другую, а когда музыканты ударяли в тамбурины, женщины подскакивали высоко в воздух, и тогда мужчины подхватывали их на руки и кружили. Из-за громких вскриков и взрывов смеха не было слышно ничего, кроме барабанов. Развевались юбки. Сыпались на пол выпавшие из причесок шпильки. В центре зала танец уже переходил в давку.

Именно туда Хаакон и потащил Софи.

Темп становился все быстрее. Танцоры с бешеной скоростью вертелись друг возле друга. Софи почувствовала, как пол уходит из-под ног: шампанское все же ударило ей в голову. Придется следить, чтобы не запутаться в своих ногах и не отдавить ноги партнеру.

И тут он прижал ее к себе, да так, что у нее перехватило дыхание. Оба понеслись по кругу, потом Софи прыгнула, а Хаакон поймал ее и поднял высоко в воздух. Ей показалось, что она летит. Голова кружилась, каблуки стучали, барабаны убыстряли ритм – неудивительно, что Софи обо всем забыла. Близость Хаакона, его запах, его теплое дыхание на ее щеке – все это вызывало в ней восторг. Рука, сжимавшая ее талию, казалась ей огненным обручем.

И вдруг все закончилось. Музыка оборвалась, танцоры, раскрасневшиеся и возбужденные, захлопали в ладоши и стали расходиться.

Хаакон наклонился вперед, уперев руки в колени и часто дыша, потом посмотрел на Софи и сказал:

– Давайте убежим вместе.

От такой прямолинейности Софи залилась краской, но тут же постаралась прикрыть смущение притворством.

– Не смешите меня, – ответила она так небрежно, как будто красивые парни делали ей подобные предложения каждый день.

– Я серьезен, как никогда. Либо мы убегаем прямо сейчас, либо следующий танец вам придется отдать Барсу.

– Барсу? – повторила потрясенная Софи. Барсом звали мрачного юношу, сына графа из какой-то провинции. У него была привычка ковырять в носу и учить гнусным словечкам маленьких детей. – Но он же не танцует.

– Видимо, танцует. Нет, не смотрите сейчас, лучше…

Но Софи уже вытянула шею и увидела, что тот, о ком они говорят, направляется прямо к ней. Лицо Барса искажала гримаса. Видимо, она сходила у него за улыбку.

– О нет! – в ужасе прошептала Софи.

– Я вам говорю, не смотрите.

– А что же мне делать?

– Бежать.

– Но как? – спросила Софи.

Они стояли среди толпы. В Большом зале было два выхода. Барс, прокладывая путь к принцессе, лишал ее возможности воспользоваться одним из них. От второго ее отрезал огромный обеденный стол в форме подковы.

Хаакон наклонился к ее уху и зашептал:

– Я спасу вас, если вы мне позволите. Я же принц. Спасать – моя работа.

Софи снова оглянулась:

– Поздно. Дракон уже здесь.

– Доверьтесь мне, Софи. Ну же? – настаивал Хаакон, беря ее за руку.

Софи взглянула ему в глаза.

– Ни за что! – ответила она.

Хаакон крепче сжал ее ладонь.

Ухмыльнулся.

И они побежали.