Самые смешные рассказы / The Best Funny Stories (+ аудиоприложение)

Должны ли мы говорить то, что думаем, и думать то, что говорим?

Джером К. Джером

Один мой сумасшедший друг говорит, что характерная черта эпохи – это притворство. Он утверждает, что все социальное общение основано на притворстве. Входит горничная, чтобы сказать, что мистер и миссис Скукотень в гостиной.

– О, проклятье! – говорит мужчина.

– Тише! – говорит женщина. – Закройте дверь, Сюзен. Сколько я должна вам говорить никогда не оставлять дверь открытой?

Мужчина на цыпочках крадется наверх и входит в свой кабинет. Женщина пытается не выдать своих чувств, а затем с улыбкой входит в гостиную. Она выглядит так, как будто ей нанёс визит ангел. Она говорит, как рада видеть Скукотеней – как это мило с их стороны, что они пришли. Почему они не привели с собой ещё больше Скукотеней? Где проказник Скукотень-младший? Почему он никогда её не навещает? Придётся ей всерьёз на него рассердиться. А прелестная маленькая Флосси Скукотень? Слишком мала, чтобы навещать друзей! Ерунда.

Скукотени, которые надеялись, что её не будет дома, и приехали только потому, что по правилам этикета они обязаны, по крайней мере, четыре раза в год наносить визиты, объясняют, как они изо всех сил пытались прийти.

– Сегодня днём, – говорит миссис Скукотень, – мы решили обязательно прийти. «Джон, дорогой, – сказала я сегодня утром, – я сегодня навещу дорогую миссис Хам, что бы ни случилось».

Это выглядит так, словно принцу Уэльскому, который хотел навестить Скукотеней, сказали, что его не могут принять. Пусть он приходит вечером или в какой-нибудь другой день.

В тот день Скукотени решили провести время по своему вкусу; они собрались повидать миссис Хам.

– А как поживает мистер Хам? – спрашивает миссис Скукотень.

Миссис Хам на мгновение замолкает. Она слышит, как он спускается вниз. Она слышит, как передняя дверь тихо открывается и закрывается.

И так оно всё происходит не только со Скукотенями и Хамами, но и с теми из нас, кто не Скукотень и не Хам. Любое общество зиждется на притворстве, что все очаровательны, что мы рады всех видеть, что все рады видеть нас, что так мило со стороны гостей прийти, что мы в отчаянии от мысли, что им действительно нужно уходить.

Что мы предпочтём – присесть и докурить сигару или поспешить в гостиную, чтобы послушать песни мисс Вопль? Мисс Вопль не хочет петь; но если мы так настаиваем – а мы действительно настаиваем. Мисс Вопль соглашается. Мы пытаемся не смотреть друг на друга. Мы сидим, уставившись в потолок. Мисс Вопль заканчивает петь и встаёт.

– Но это так быстро кончилось, – говорим мы. Уверена ли мисс Вопль, что это конец? Разве она не пропустила какой-нибудь куплет? Мисс Вопль уверяет нас, что в этом вина композитора. Но она знает другую песню. И вот наши лица снова светятся радостью.

Вино, которым угощает хозяин, всегда самое лучшее из того, что мы когда-либо пробовали. Нет, ещё стаканчика не нужно, мы не смеем: веление врача, очень строгое. А сигары у нашего хозяина! Мы не знали, что в этом мире делают такие сигары. Нет, мы не сможем выкурить ещё одну. Хорошо, если он настаивает, то мы можем положить сигару в карман? По правде говоря, нам не нравится курить.

А кофе у нашей хозяйки! Она откроет нам свой секрет?

А младенец! Обычный младенец – мы видели таких. Честно говоря, нам не особо нравятся дети. Но этот младенец! Именно такого мы бы хотели для себя.

А как маленькая Дженет декламирует стишок «Посещение зубного врача»! Это же гениально. Она должна готовиться для сцены. Её матери не нравится сцена. Но театр лишится такого таланта.

Каждая невеста прекрасна. Каждая невеста выглядит очаровательной в простом платье из… – дальнейшие подробности смотрите в местных газетах. Каждая свадьба – это повод для всеобщего ликования. Со стаканом вина в руке мы рисуем для них лучшую жизнь. Разве может быть иначе? Она – дочь своей матери (крики «ура»). Он – ну, в общем, все мы знаем его (ещё больше криков «ура»).

Мы вносим притворство даже в свою религию. Мы сидим в церкви и говорим Богу, что мы – жалкие черви, что нет в нас добра. Это не причиняет нам вреда, мы должны в любом случае это делать.

Мы притворяемся, что каждая женщина порядочна, что каждый мужчина честен: пока они не показывают нам, вопреки нашему желанию, что они не такие. Тогда мы очень сердимся на них и объясняем им, что они – такие грешники, и что они не должны путаться с нами, безупречными людьми.

Все отправляются в лучший мир, когда получают здесь всё, что могут. Мы стоим у открытой могилы и говорим это друг другу. Священник настолько уверен в этом, что для экономии времени ему написали готовые формулы и издали их в небольшой книжице.

Когда я был ребёнком, я очень удивлялся, что все попадают в рай. Я думал обо всех людях, которые умерли, их было слишком много. Я почти сочувствовал Дьяволу, забытому и заброшенному. В своём воображении я видел его как одинокого пожилого джентльмена, который день за днём сидит у ворот и ничего не делает. Старая нянька, которой я изложил свои мысли, была уверена, что меня он, во всяком случае, получит. Возможно, я был мальчиком со злым сердцем. Но мысль, как он обрадуется мне, единственному человеку, которого он увидит за много лет, делала меня почти счастливым.

На каждом публичном собрании главный оратор всегда «добрый малый». Человек с Марса, читая наши газеты, будет убежден, что каждый член парламента – это весёлый, доброжелательный, мужественный, благородный святой. Мы всегда с удовольствием слушали блестящую речь нашего друга, который только что опустился на место.

Чем выше человек поднимается по общественной лестнице, тем шире становится притворство. Когда с высокопоставленным лицом случается что-нибудь печальное, то окружающие его люди меньшего масштаба с трудом могут жить дальше. Таким образом, подчас удивляешься, как этот мир вообще продолжает существовать.

Однажды заболел некий хороший и великий человек. Я прочитал в газете, что вся нация повергнута в печаль. Люди, обедающие в ресторанах, роняли свои головы на стол и рыдали. Незнакомцы, встречающиеся на улице, плакали, как маленькие дети. Я в то время находился за границей, но уже собирался возвращаться домой. Мне почти как-то стыдно отправляться в путь. Я посмотрел на себя в зеркало – и был потрясён своим отражением: это был человек, с которым на протяжении многих недель ничего плохого не случалось. Конечно, у меня была мелкая натура. Мне повезло в Америке с одной пьесой, и я просто не мог выглядеть как человек, убитый горем. Были даже моменты, когда я свистел!

Первым человеком, с которым я поговорил на пристани в Дувре, был таможенный чиновник. Он выглядел весьма довольным, когда обнаружил 48 сигар. Он потребовал налог и усмехнулся, когда получил его.

На платформе в Дувре засмеялась одна маленькая девочка, потому что некая леди уронила свёрток на собаку; но дети всегда черствы – или, возможно, она не слышала новостей.

Однако больше всего меня удивило то, что я обнаружил в поезде приличного с виду человека, который читал юмористический журнал. Правда, он не сильно смеялся; но что, в любом случае, убитый горем гражданин делает с юмористическим журналом? Я пришел к выводу, что мы, англичане, – люди прекрасного самообладания. Накануне, как писали газеты, всей стране грозила серьёзная опасность исчахнуть в тоске. «Мы проплакали весь день, – сказали они себе, – проплакали всю ночь. Теперь дайте нам снова пожить». Некоторые из них – я заметил это вечером в гостиной отеля – снова принимались за еду.

Мы притворяемся в весьма серьёзных вещах. На войне солдаты каждой страны – всегда самые храбрые в мире. Солдаты другой страны – это всегда хитрые предатели; именно поэтому они иногда побеждают. Литература – искусство притворства.

– Теперь усаживайтесь все вокруг и бросайте свои пенни в шапку, – говорит писатель, – а я притворюсь, что в Бейсуотере живёт молодая особа по имени Анжелина, самая красивая девушка на свете. А в Ноттинг-Хилле, притворимся, живёт некий юноша по имени Эдвин, который любит Анжелину.

А затем, если в шапке появятся пенни, писатель притворяется, что Анжелина думает то и говорит сё, а Эдвин совершает всевозможные удивительные поступки. Мы знаем, что он измышляет всё это. Мы знаем, что он измышляет только затем, чтобы нам понравиться. Но мы знаем достаточно хорошо, что, если мы перестанем бросать в шапку пенни, писатель способен делать и другие вещи.

Антрепенер стучит в барабан.

– Подходите! Подходите! – кричит он. – Мы сейчас притворимся, что миссис Джонсон принцесса, а старик Джонсон притворится пиратом. Подходите, подходите, не опаздывайте!

И вот миссис Джонсон, притворяясь принцессой, выходит из бумажного дома, который мы соглашаемся принять за замок; а старик Джонсон, притворяясь пиратом, плавает в том, что мы согл