Предлагаемая вниманию читателя книга представляет собой оригинальное учебное пособие по курсу «Введение в психологию», включенному в план подготовки психологов всех специальностей. Как известно, этот учебный курс является для студентов «первой ступенью» в овладении психологическими знаниями. Поэтому его программы предполагают часто упрощенное и «уплощенное» (т. е. с одной-двух точек зрения) введение в современную проблематику психологии с минимумом ее истории (см., например, [1, с. 30–35]), так что студенты получают лишь отрывочные, фрагментарные, «осколочные» сведения о тех или иных психологических проблемах, узнавая о них зачастую несистематически, из других курсов (психологии мотивации и эмоций, психологии восприятия и т. п.), весьма поздно знакомятся с основными психологическими школами, не умеют подчас обосновать ту или иную позицию. В основе данного пособия лежит разработанная автором – в известной степени альтернативная действующим – программа курса «Введение в психологию», имеющая целью избежать подобных недостатков. Программа представляет собой реализацию авторской концепции курса «Введение в психологию», построенной на определенных принципах.

Первым принципом является теоретико-методологическая ориентация курса. Все излагаемые в книге концепции и идеи рассматриваются в едином ключе, а именно как конкретные реализации различных представлений о предмете и методах психологии, то есть разных вариантов решения фундаментальных проблем психологической науки. Основная мысль, которую автор хотел бы донести до читателя, заключается в том, что за любым «самым отдаленным от теории» эмпирическим фактом, за любым, якобы «теоретически нейтральным», техническим приемом психотерапии всегда лежит та или иная «философия человека», та или иная стратегия психологического исследования. Автор убежден, что именно с теоретико-методологических проблем надо начинать знакомство студентов с психологией как наукой, а не заканчивать ими обучение на факультете психологии, так как в этом случае студент с самого начала сможет оценить положительные и отрицательные стороны той или иной стратегии психологического исследования и обоснованно выбрать или отвергнуть ее. Вместе с тем данный курс не может, естественно, заменить специальный курс методологии психологии на более поздних этапах обучения, в котором эти проблемы рассматриваются более углубленно (к чему, однако, студенты должны быть определенным образом подготовлены).

Вторым принципом является принцип историзма. Автор стремился, прежде всего, проследить историю возникновения и развития различных стратегий психологического исследования: как невозможно, по мысли Л. С. Выготского, понимание психических функций без знания истории их возникновения, так и невозможно понять современную психологическую проблематику без знания истории появления и развития отдельных психологических проблем, да и истории психологической науки в целом. Автор придерживается концепции развивающего обучения В. В. Давыдова, опирающейся на идеи Л. С. Выготского. Согласно этой концепции, «иметь понятие о том или ином объекте – это значит уметь мысленно воспроизводить его содержание, строить его» [2, с. 105].

Для автора данной книги это общее положение означало реконструкцию хода мыслительной деятельности философов и психологов, решавших те или иные проблемы психологии, в силу чего последние предстают перед студентами не как готовый материал «для заучивания», а в форме «живой» их постановки, формулирования (которое может растягиваться на века), в форме различных попыток (пусть даже и неудачных, с современной точки зрения) их решения. Возможное усложнение курса «Введение в психологию» за счет нетрадиционного расширения историко-психологической проблематики компенсируется осмысленной и гораздо более ранней ориентировкой студентов в многочисленных школах и направлениях психологии. Данный подход перекликается с некоторыми имеющимися в отечественной литературе попытками «подвести к некоторым основным проблемам психологии через историю развития взглядов на предмет психологии» [3, с. 5]. Только в нашей книге это не просто некий «кусок» курса «Введение в психологию», а один из фундаментальных принципов построения содержания всего курса. Как и в первом случае, это не может заменить специальное знакомство с историей психологии на старших курсах, но может создать определенные предпосылки для более мотивированного историко-психологического обучения. В то же время ряд тем, традиционно включаемых в курс «Введение в психологию», не получил в данном пособии подробного освещения (например, проблемы зоопсихологии, сравнительной психологии и др.), поскольку их анализу посвящены специальные курсы на более поздних этапах обучения.

Тесно связан со вторым третий принцип построения содержания курса, который заключается в анализе причин возникновения той или иной проблемы, того или иного «поворота» в стратегии психологического исследования. Образно говоря, для автора данной книги было главным не то, «что» сказал автор той или иной психологической концепции, а «почему» он это сказал.

Читатель, несомненно, обратит внимание и на то, что весьма большое место в книге уделено изложению фактов жизни и творчества отдельных мыслителей. Это сделано не с целью «оживляжа» представленного материала, а для более углубленного понимания причин постановки мыслителем тех или иных проблем: очень многое может быть объяснено индивидуальными особенностями биографии ученого (как научной, так и личной). Студенты могут с удивлением обнаружить, что многие философы были философами не только потому, что писали философские трактаты: они были философами и в жизни, а защищаемая ими «философия человека» помогала им весьма эффективно решать собственные психологические проблемы. Это изложение психологических идей через призму индивидуального жизнетворчества представляет собой четвертый принцип построения курса.

Указанные четыре принципа изложения содержания тесно связаны с выбором автором диалогической формы представления материала. Это может показаться необычным лишь для современных учебных пособий, однако в истории научной мысли очень многие философские и педагогические трактаты излагались в форме диалогов: вспомним, например, диалоги Платона, Вольтера, Д. Юма, Д. Дидро, В. С. Соловьева и др. Выбор диалоговой формы изложения в данной книге обусловлен двумя следующими соображениями автора.

Во-первых, вслед за М. М. Бахтиным, автор убежден в универсальности диалогической формы мышления, направленного на постижение субъекта и субъективного вообще. Для пробуждения мышления будущих психологов – к чему должно в идеале стремиться каждое учебное пособие по психологии – диалоговая форма подачи материала могла бы быть более коротким (хотя и не более простым) путем.

Во-вторых, в психологии так много различных – в том числе взаимоисключающих – взглядов на решение одной и той же проблемы, что «диалоги» между представителями разных точек зрения просто «напрашиваются», тем более что в истории психологической мысли такие диалоги неоднократно происходили в действительности (например, литературная полемика Г. В. Лейбница с Дж. Локком по поводу свойств души, Д. Дидро с К. А. Гельвецием относительно природы человеческих способностей, споры К. Д. Кавелина и И. М. Сеченова о путях развития психологии, постоянные дискуссии С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева и их сторонников о категории деятельности в психологии и др.).

Авторская точка зрения представлена в диалогах двух гипотетических их участников: студента-первокурсника психологического факультета (С.) и аспиранта того же факультета (А.). Эти участники диалогов как бы играют следующие роли: студент (С.) только что поступил на факультет психологии и поэтому выступает в роли «почемучки», задавая аспиранту вопросы, которые, по опыту автора, типичны для студентов-младшекурсников; он ориентирован, прежде всего, на «практическую психологию» (как он ее понимает) и поэтому, вслед за родоначальником гештальттерапии Фрицем Перлзом, называет теоретические изыскания в психологии «слоновьим дерьмом» (См. [4, с. 140]); он «западник», то есть ориентирован, прежде всего, на западных авторов, огульно отрицая отечественные исследования как догматические, и т. п. Аспирант (А.), наоборот, теоретически ориентированный исследователь, пытающийся за любым вариантом психологических техник увидеть «философию человека», на которой, по его мнению, строится любая психологическая практика; он ориентирован не только на западные, но и на отечественные исследования, причем занимается своего рода их «реабилитацией» в новых общественных условиях России.

Автор пытается, таким образом, при помощи споров этих гипотетических участников диалогов соотнести между собой противоположные точки зрения, которые весьма распространены в современной психологической литературе.

Это, так сказать, «живые» собеседники. Но одновременно в диалогах незримо «принимают участие» мыслители различных эпох, ибо оба собеседника часто обращаются к оригинальным текстам этих мыслителей для подтверждения своей точки зрения. Поэтому не случайно в книге весьма большое место занимают отрывки из произведений различных авторов. Таким образом, книга «Тринадцать диалогов о психологии» сочетает в себе свойства учебника (где материал излагается с авторской точки зрения), хрестоматии (поскольку в текст диалогов органично вплетаются существенные по объему отрывки из оригинальных работ мыслителей прошлого и настоящего) и справочника (так как к каждому из диалогов дается список источников для первоначальной ориентации в море психологической литературы, указаны также годы жизни некоторых наиболее известных философов и психологов, упомянутых в книге).

Всего диалогов, как видно из названия книги, тринадцать. В центре каждого из них стоит какая-либо проблема психологии: это, в частности, соотношение теории и практики в психологии, проблема души как исторически первого предмета психологии, проблемы сознания, бессознательного, поведения, деятельности в психологии, соотношения номотетического и идиографического подходов и др.

Автор надеется, что построенный по указанным принципам курс «Введение в психологию» поможет начинающим (и не только студентам-психологам, но и студентам и аспирантам непсихологических вузов) уже на ранних этапах обучения сориентироваться в том многоликом и красочном мире, который называется наукой Психологией. Если после прочтения данной книги читателю захочется открыть томик хотя бы одного из упомянутых в книге мыслителей, захочется поспорить с ним или с автором книги относительно той или иной психологической проблемы – значит, автору хотя бы частично удалось решить его «сверхзадачу»: пробудить у студентов интерес к психологии и создать – насколько это возможно – мотивацию обучения на последующих курсах. Предлагаемая программа и построенный на ее основе курс были уже частично апробированы в преподавании студентам-психологам (на факультете психологии МГУ), студентам других специальностей (социологического факультета МГУ, ГИТИСа и др.), а также старшеклассникам, изучавшим психологию факультативно.

В заключение хотелось бы выразить глубокую благодарность моим первым учителям в психологии А. Н. Ждан и Ю. Б. Гиппенрейтер, сумевшим пробудить у автора интерес к историко-психологической проблематике, М. Г. Ярошевскому, неизменно поддерживавшему этот интерес, а также всем тем, кто оказывал мне помощь в процессе подготовки рукописи к печати: Б. Х. Кривицкому, А. Н. Гусеву, А. И. Денисовой, Е. Ф. Соколову, Л. П. Соколовой и особенно моему мужу и другу Евгению Петровичу Аккуратову.

Литература

1. Программы дисциплин по типовому учебному плану специальности 02.04. Психология: Для гос. ун-тов: в 2 вып. Вып. 1. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1991.

2. Давыдов В. В. Проблемы развивающего обучения: Опыт теоретического и экспериментального исследования. М.: Педагогика, 1986.

3. Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.

4. Рудестам К. Групповая психотерапия. М.: Прогресс, 1990.

Январь 1994 г.

Предисловие к четвертому изданию

Настоящее издание книги представляет собой незначительно переработанный вариант учебного пособия, сохранивший структуру и основное содержание предыдущих изданий (1994, 1995, 1997). Некоторым содержательным изменениям и дополнениям подверглись в основном диалоги 11 и 12, посвященные соответственно деятельностному подходу в психологии и психофизиологической проблеме. Другие внесенные изменения касаются главным образом литературных источников. За время, прошедшее с первого издания книги, вышло много новых публикаций работ цитируемых в ней авторов. Речь прежде всего идет о переводах на русский язык и новых изданиях работ зарубежных психологов. Поскольку одной из целей настоящего учебного пособия является создание своеобразного «путеводителя» по психологической литературе для начинающих, некоторые из этих новых публикаций не могли не быть упомянуты в данном, четвертом, издании книги. Исправлены также замеченные в предыдущих изданиях опечатки и неточности.

Апрель 2002 г.

Предисловие к седьмому изданию

Настоящее переиздание книги сохранило концепцию и общую структуру предыдущих изданий (1994, 1995, 1997, 2003, 2005, 2008). Однако тексты всех диалогов подверглись определенной содержательной переработке; обновлены списки источников, на которые делаются ссылки в тексте книги; практически полностью изменены тексты диалогов 11 и 12 в соответствии с новыми результатами историко-психологических исследований автора, посвященных изучению творческого наследия школы А. Н. Леонтьева в контексте эпохи и с учетом современной методологической ситуации в психологии.

Октябрь 2020 г.

Диалог 1
Нет ничего практичнее, чем хорошая теория
(О теоретических, практических и исторических исследованиях в психологии)

Студент: Разрешите?

Аспирант: Да-да, входите, пожалуйста!

С.: Извините, но меня поселили в Вашу комнату. Временно, пока не сделают ремонт в нашей комнате после аварии.

А.: Давайте я Вам помогу. Это Ваши вещи? Что-то очень тяжелое.

С.: Это психологические книги и журналы. Я ведь только что поступил на факультет психологии и тут же запасся всем необходимым.

А.: Вот как? Очень приятно. А я в аспирантуре того же факультета.

С.: Как здорово! Я хотел бы, если Вы не возражаете, иногда беседовать с Вами на разные психологические темы. Я мечтаю поскорее стать профессионалом-практиком и помогать людям решать их проблемы.

А.: А что Вы ожидаете от меня?

С.: Знаете, я уже накупил кучу практических руководств по психотерапии. Но с живым человеком беседы намного эффективнее, тем более что Вы это все проходили.

А.: А что это за руководства по психотерапии, о которых Вы говорите?

С.: Ну, это тексты по гештальттерапии, бахивиральной терапии…

А.: Наверное, бихевиоральной?

С.: Да-да, мне так трудно еще запомнить все эти названия.

А.: Боюсь, я разочарую Вас. Я считаю, что нельзя заниматься практикой без предварительного знакомства с философией этой практики, то есть без определенной теоретической и даже исторической подготовки.

Зачем теория и история психологии психологам-практикам

С.: Неужели есть смысл в изучении древних авторов сейчас, когда психология так требуется в практической жизни? Разве знакомы им проблемы нашего бурного времени? И потом, ведь тогда не было такой психотерапии. Да и труды так называемых теоретиков – многое ли могут они сказать сердцу и уму практика, который находится в самой гуще жизни?

А.: Во-первых, перейдем на «ты». А во-вторых, я не говорил тебе, что меня интересуют только древние авторы или теории сами по себе. Просто любая психотерапевтическая практика всегда опирается на какую-либо философию человека, которая, кстати говоря, вырабатывалась, может быть, и вне данной конкретной психотерапии, да и задолго до нее. А что касается, как ты говоришь, «древних авторов», то их произведения иной раз гораздо более современны, нежели многие современные работы. Впрочем, ты хотел бы познакомиться с практическими приемами психотерапевтов? У тебя сейчас есть время и желание немного поработать?

С.: Конечно, есть.

А.: Изволь, я познакомлю тебя с фрагментами работы одного психотерапевта, по-видимому, неизвестного тебе. Не буду пока называть его имени: пусть это будет некто Неизвестный. Он, скажем так, занимался, в частности, психотерапией при соматических заболеваниях. Не удивляйся особенностям стиля: книга его написана в форме писем к другу, который постоянно страдал простудами и очень от этого мучился: впадал в депрессию, ощущал сильные головные боли, да и вообще вечно у него что-то болело…

С.: Ипохондрик, короче говоря.

А.: Смотри, какие слова ты уже знаешь! Ну, тогда слушай.

Неизвестный: Тебя замучили частые насморки и простуды, которые всегда идут вслед за долгими, неотвязными насморками… Во всякой болезни тяжелы три вещи: страх смерти, боль в теле, отказ от наслаждений. О смерти мы говорили довольно, добавлю только одно: страх этот – не перед болезнью, а перед природой… Умрешь ты не потому, что хвораешь, а потому что живешь. Та же участь ждет и выздоровевшего: исцелившись, ты ушел не от смерти, а от нездоровья. Перейдем к другой неприятности, присущей именно болезни: она приносит тяжкие боли. Но и они терпимы, потому что перемежаются. Ведь боль, достигнув наибольшей остроты, кончается. Никто не может страдать и сильно, и долго: любящая природа устроила все так, что сделала боль либо переносимой, либо краткой… Тем и можно утешаться при нестерпимой боли, что ты непременно перестанешь ее чувствовать, если сначала почувствуешь слишком сильно… «Но ведь тяжело лишиться привычных наслаждений, отказываться от пищи, терпеть голод и жажду…» – Воздержность тяжела на первых порах. Потом желания гаснут, по мере того как устает и слабеет то, посредством чего мы желаем… А обходиться без того, чего больше не хочется, ничуть не горько… Так не утяжеляй же свои несчастия и не отягощай себя жалобами. Боль легка, если к ней ничего не прибавит мнение; а если ты еще будешь себя подбадривать и твердить: «ничего не болит» или «боль пустяковая, крепись, сейчас все пройдет», – от самих этих мыслей тебе станет легче. Все зависит от мнения; на него оглядываются не только честолюбие, и жажда роскоши, и скупость: наша боль сообразуется с мнением. Каждый несчастен настолько, насколько полагает себя несчастным….

А.: Что ты скажешь на это?

С.: Что-то очень похожее на гештальттерапию Джона Энрайта, о которой я только вчера читал. Признаюсь тебе, это пока единственный текст по психотерапии, с которым я знаком. Я говорю о его книге «Гештальт, ведущий к просветлению» [18]. Вот очень похожее место: Джон Энрайт пишет, что наиболее глубокая из фраз, которую он слышал от Фрица Перлза, звучит следующим образом: «Боль – это мнение» [18, c. 123]. Ты, конечно, знаешь, что Фриц Перлз – это основатель гештальттерапии…

А.: Продолжай.

С.: И здесь Энрайт приводит следующий пример. Один маленький мальчик, шедший куда-то с мамой, споткнулся, ушиб колено и заплакал. Да, ему было больно, но в его плаче были и другие «оттенки»: «Пусть мама меня пожалеет, ведь она так торопила меня, и пусть почувствует себя виноватой». Точно такой же маленький мальчик бежал за мальчишками постарше и тоже споткнулся и упал. Но хныкать не стал: потер колено, хотя чувствовал такую же боль, и побежал за мальчишками. Ведь он подумал: если он будет хныкать, старшие мальчики его не возьмут с собой. И Энрайт делает вывод: ощущения боли – это просто ощущения, восприятие же боли – это комплексный акт, требующий оценки всей ситуации. И вообще все наши проблемы (конфликты, тревожность и прочее) не существуют в реальном мире; это своего рода иллюзии или конструкции нашего сознания, которые мы как на экран проецируем на мир. Отсюда основная задача психотерапевта – не отрицать реальность, не бороться с ней и изменять ее, а, так сказать, играть с ней и в конечном счете примириться с этой реальностью [см. 18, c. 123–124].

А.: Слушай же дальше мой текст.

Неизвестный: По-моему, надобно отбросить все жалобы на миновавшую боль… Какая радость опять переживать минувшую муку и быть несчастным от прежних несчастий? И потом, кто из нас не преувеличивает своих страданий и не обманывает самого себя? Наконец, о том, что было горько, рассказывать сладко: ведь так естественно радоваться концу своих страданий. Значит, нужно поубавить и страх перед будущими, и память о прошлых невзгодах: ведь прошлые уже кончились, а будущие не имеют ко мне касательства. Пусть в самый трудный миг каждый скажет: «Может быть, будет нам впредь об этом сладостно вспомнить»…

С.: Нет, определенное сходство с гештальттерапией! В ней тоже подчеркивается значимость «опыта переживаний», пусть даже неприятных. Энрайт, в частности, утверждает, что все, что происходит в жизни человека, некоторым образом правильно для него, если только рассматривать это в целом. Если сам клиент не переживает этой «правильности», то лишь потому, что основывается на односторонних внешних оценках. Если же клиент с помощью психотерапевта начнет переживать совершенство того, что есть, в том числе и того, что он раньше считал «патологией», его жизнь начнет сама собой нормализовываться. А теперь скажи, что это за психотерапевт, которого ты цитировал?

А.: Этот психотерапевт жил 2000 лет назад и звали его Сенека. Надеюсь, тебе знаком этот древнеримский философ? А отрывки взяты мною из текстов его «Нравственных писем к Луцилию» [1, с. 182–185].

С.: Да… То-то я смотрю, стиль какой-то не очень современный. Пожалуй, ты прав, иногда нужно перечитывать старых и древних авторов, чтобы не упустить ничего из необходимых психотерапевту знаний о человеке. Но что ты мне этим доказал? Я здесь не вижу никакой философии, только практические рекомендации больному человеку. Зачем вообще нужны какие-то теории для практической психотерапевтической работы? То, что работает, то и хорошо, а за этим может и вовсе не стоять никакой теории.

А.: Ну что же, давай поговорим на эту тему: обсудим проблему соотношения между собой практических и теоретических исследований. Она действительно очень сложна: в истории психологии неоднократно давались прямо-таки взаимоисключающие решения данной проблемы. Впрочем, такая поляризация мнений вообще характерна для психологии, ты в этом сам убедишься впоследствии.

С.: Я готов.

А.: Тогда послушай своих же сторонников: может быть, ты еще больше укрепишься в своем мнении, и, глядишь, вы вместе и переубедите меня. Вот что говорил один наш отечественный психолог, специалист в области психологии труда, Исаак Нафтульевич Шпильрейн в 20-е годы XX века.