Венеция. Карантинные хроники

День шестой

Есть в близости людей заветная черта…” Теперь и эта ахматовская строчка читается иначе.

На улице пусто. Отдельные прохожие больше похожи на тени. Они ускоряют шаг, словно стараются побыстрее преодолеть зияющую пустоту площади.

Кто-то начинает нарочито громко говорить по телефону – видимо, чтобы заглушить эту засасывающую воронку тишины и тревоги. Но скоро и шаги, и голоса затихают, а над площадью вновь повисает щемящая тишина.

Хорошо, что заветной черты не предусмотрено для собак. Тактильная и социальная депривация уже начинает давать себя знать, и хозяева, законно выводящие своих питомцев на прогулку, остановившись на двухметровом расстоянии друг от друга, всячески поощряют тесное собачье общение, сопровождая обнюхивание и виляние хвостом синхронным переводом на человеческий: “О, здравствуй, Лаки, как же мы давно не видались! А вот и наш Джильо, красавец. Дай-ка я тебя понюхаю!”

Пока собаководы сублимируют карантинные ограничения, на горизонте снова возникают два карабинера. К счастью, можно быть спокойными – сегодня уже окончательно утвержден список веских причин для выхода на улицу: поход в магазин, в аптеку или к врачу, навестить одинокого пожилого родственника или знакомого, джоггинг и – прогулка с собакой. За сутки экологический баланс Венеции совершенно преобразился. Количество людей и собак почти сравнялось. По итальянскому фейсбуку бродят шутки о том, как члены семьи, прежде ссорившиеся из-за того, чья очередь выходить с собакой, теперь наперебой рвут из рук друг друга поводок несчастной псины, которая под вечер в полном изнеможении уже не в силах переставлять лапы.

– Я открою бизнес! Буду давать своего пуделя напрокат венецианцам по 15 евро в час как предлог для прогулки, – Мария, экскурсовод и историк, машет мне издалека, и мы обе заливаемся веселым смехом. Наконец-то все несказанно разбогатеем!

Пустая калле отвечает жутковатым эхом.

Сегодня утром я встретила на мосту нашего семейного доктора.

Статистика по Венеции пока вполне благополучная по нынешним временам. 250 positivi, 60 в больнице, 7 в реанимации – siamo quattro gatti qua!^[14] Рост кривой пока небольшой. Но мы все учили математику (о, если бы и вправду все!). Экспонента!

– Знаешь, Катерина, я прочла и теперь детям объясняю. Вот пруд, и на нем ОДНА кувшинка. Представьте, что это такой вид кувшинок, который размножается раз в день. И на второй день у вас на пруду уже две кувшинки. На третий день их четыре. Теперь задачка: если, чтоб заполнить весь пруд, нужно 48 дней, то через сколько дней пруд заполняется кувшинками наполовину? Представляешь? Через 47! А на 40-й день вы едва заметите, что на пруду вообще есть кувшинки. Вот поэтому одни люди беспокоятся, а другие не понимают, из-за чего разводить панику.

Смотри, Франция и Германия догоняют нас. Остальные европейские страны не за горами тоже. А что в России? Почему-то нет никакой статистики. Белое пятно.

Я замолкаю и не знаю, как ответить. Белое заснеженное пятно моей родины. Начать ли рассказывать о многолетнем растлении общества, приведшем к атрофии и гражданской, и личной ответственности, о повсеместном вранье и показухе, о том ли, что в результате сегодня почти никто не готов осознать себя частью не только единого мира, но просто взять на себя труд подумать о своей личной ответственности перед соседкой-старушкой, для которой вирус может быть смертельным. О толпах бесправных и необразованных мигрантов. О том, что даже мои личные друзья, казалось бы просвещенные люди, все еще не хотят верить в серьезность происходящего – ходят в театры, на лекции и возмущаются отменой поездок и конференций. Их трудно винить. Чего там… Я сама еще несколько недель назад гуляла на карнавале. Но разве учиться не только на своем опыте не есть великий дар мыслящего человека? О том, как одни все еще обсуждают теории заговоров, и “кому-то это выгодно”, и “сезонный грипп”, другие раздают советы, как уберечь СЕБЯ (!) от инфекции, а третьи и вовсе заняты своими делами под лозунгом “не хочу сеять панику”. Как полное недоверие к любым действиям властей приводит к тому, что даже осмысленные карантинные меры не будут соблюдаться, и даже особая доблесть состоит в их нарушении… Искаженная реальность. Осколки зеркала. Давно я не чувствовала себя настолько на другой планете. Но планета-то одна. И сколько ни мухлюй со статистикой, сколько ни гни кривую под себя, она будет упрямо расти.

“Кать, тебе потом перезвоню. Сейчас иду в Мариинку на спектакль. О чем ты? Это у вас там в Италии. В Питере ни одного случая…”

Когда-то это было “там далеко в Китае”. Сегодня рейс с китайским оборудованием и ИВЛ приземлился в Риме. Врачи плакали…

Мы со Спритцем как раз переходим мост Риальто. Ни души. Минут через пять в торичеллиевой пустоте аркад нас нагоняют приближающиеся шаги. Оборачиваюсь.

– Риккардо! А я тебе все звоню. Думала, может быть, ты в Вене застрял.

Обычно щеголеватый поэт Риккардо сейчас небрит и растрепан.

– У меня умерла мама. Сегодня…

Больше он не может говорить. Мы делаем шаг навстречу друг другу и останавливаемся. Я хочу обнять его, но увы… Просто смотрю в глаза. И бормочу что-то несвязное. Он тоже смотрит и моргает.

– Спасибо тебе, дорогая. Я позвоню вечером, я обязательно позвоню!

Венецианский классик Риккардо Хельд кутается в пальто и исчезает за поворотом.

В голове сами собой всплывают его стихи, которые я когда-то переводила.

У церкви Мираколи

 
А скверным вечером зимним
по дороге домой пробегая
уже в темноте по кампо Мираколи
краем глаза заметишь в углубленьи
портала мраморной церкви
в самом углу у стены
в самой дальней точке
в самой теплой в самой укромной
голубя что пришел туда умирать
под крыло спрятав голову
как щенок свернувшись
как кошка твоя когда к тебе на живот
залезает под свитер чтобы согреться
и ты думаешь этот окоченевший комок
это форма рисунок точный контур того представленья
что уже заготовлено нашим миром для нас
и торопишься прочь как беглец шаги на ходу ускоряя.
 

Ну и рифмы у жизни и смерти. И голуби гулят, тут как тут.

Я уже подхожу к дому.

Вдруг в пронзительной тишине сизых сумерек из окон одного из домов напротив зазвучал рояль. Что это? Кажется, Шуберт. Не иначе как Беттина-соседка готовится к концерту. Хотя… стоп! Какой сейчас концерт… Стоит чуть отвлечься, уйти во внутреннюю мыслительную работу, и сюрреальная реальность отступает. Показалось? Но нет, из другого окна отчетливо зазвучала ария. Еще откуда-то издали – неумелые детские звуки флейты…

Как же я могла забыть! Это же флешмоб! Целый день мне приходили сообщения. Мы откроем окна, выйдем на балконы и будем играть и петь. Мы есть. Мы не призраки.

И в шесть часов вечера действительно зазвучала вся Италия.

– Alle 18.00 un generoso vicino mi ha deliziato con Mozart, io ho risposto con il finale dell’ “Oiseau de feu” di Stravinskij^[15], – пишет в фейсбуке моя приятельница режиссер, живущая неподалеку.

И комментарии – из Рима, из Генуи, из Пизы. Гимн Италии, Вагнер, Fabrizio de André…

Мы вместе, даже если не можем обняться. Италия без музыки немыслима. Тем более в пятницу вечером.

Интересно, а что дают сегодня в Мариинке…

День седьмой

И потянулись длинные дни. Время изменилось. Вместо спрессованного полуфабриката оно стало состоять из сотни осмысленных мелочей. И даже для Венеции, где время и так течет по-особому, где нет машин и расстояния все еще измеряются шагами и мостами, оно стало другим. Время осмысления – говорят одни. Но если точнее – осмысленное время. Нет, еще не осмысленное нами, но наполненное иным содержанием. Смыслом. Тем, что рождается мыслью, но совсем ею не исчерпывается.

Плеск. Улыбка. Блик.

Сегодня утром я увидела спутниковые снимки Италии. С каждым днем наш Сапожок проступает все яснее. Нет, не погода. Это уходит смог. Вирусу удалось то, что не удалось всем зеленым и climate change активистам. Люди просто почти перестали ездить на машинах из города в город. Нечто похожее происходит и внутри. В этой вынужденной остановке броуновское движение планов, обязательств, дел затихает, и проступают очертания чего-то куда более важного. Никогда еще так много людей в современном мире не оставалось наедине с собой. “Внутренний ландшафт” не может не поменяться, а значит, есть надежда и на “внешний”.

Весна как будто тоже ушла на карантин. Затворилась дома и уже третий день почти не показывает носу. Тревожный ветер полощет навесы над закрытыми лавками. Из причаливающей по утрам мусорной лодки теперь разматывают шланг и моют площадь. Совершеннейший кадр Висконти.

Но город не умер. Он живет внутренней жизнью. В семьях. В домах. Сегодня в полдень она ненадолго выплеснулась снова на улицу: ровно в 12 жители Италии снова устроили флешмоб – высунувшись из окон. Мы аплодировали героизму итальянских врачей и медсестер. Аплодисменты отозвались эхом и хлопаньем крыльев вспорхнувших с площади голубей, уже привыкших быть ее хозяевами. Площадь, Пьяцца (Piazza), в Венеции только одна – Сан-Марко. А остальные площади именуются словом Campo – поле, каковыми они и были еще в домостовую эпоху. Природа с каждым днем наступает даже на наш (пусть даже весьма относительный) урбанизм. Кажется, скоро от неупотребления на мостовых начнет расти трава и лингвистический круг завершится.

Кто-то прислал ссылку на мое интервью двухдневной давности “Новой газете”. Как же это было давно. И как недавно, наоборот, была и венецианская чума, и холера, после которой закрыли дивные колодцы с питьевой водой, венчающие каждую площадь.

В Венеции историческая память об эпидемиях не только впечатана в саму архитектурную ткань города – церковь Салюте (“Здоровье-Спасение”) или sottoportico della peste (“подворотня чумы”), но и в годовой цикл. Дважды в год Венеция отмечает избавление от чумы. В ноябре праздник Madonna della Salute, а в июле Redentore – праздник Реденторе, Христа Искупителя.

Этот праздник в честь окончания чумы 1577 года стал не только одним из главных городских, но и семейно-дружеских. Напоминает московский Новый год. К нему готовятся заранее, договариваются, кто с кем и как встречает.

Набережные и лодки украшаются фонариками, гирляндами зелени и цветов. В этот день все человеческое содержимое лавок и магазинчиков, гостиниц и университетов, дворцов рассыпается по лодкам и спешит занять место в устье Большого канала и на лагуне напротив Пьяццы. Вдоль набережных ставят столики, каждый приносит свои еду и вино, и строится понтонный мост через канал Джудекки прямо к церкви Реденторе, по нему идет процессия во главе с венецианским патриархом. А к вечеру небо разрывается фейерверком – тысячью золотых рыбок. Все загаданные желания, неразгаданные судьбы, несказанные слова. Огромные цветы взлетают над городом и рассыпаются в темноте, ныряя в лагуну.

Какая длинная жизнь. Какой маленький город. Я вспоминаю вид с крыши палаццо позапрошлым июлем – как они шли и шли одна за другой, моторные и на веслах, topi, sandali^[16], санпьеротты, белые пластиковые и разноцветные деревянные. И я знала почти всех в лицо. Вот Марио-старьевщик, вот Эмма – дочка антиквара, вот лодка веселых лицеистов – друзей дочери, вот…

С террасы-альтаны было видно далеко. Но за горизонт заглянуть еще никому не удавалось. Сколько вас – лиц, голосов, парусов, мачт, весел, вереница лет, осеней, зим…

Теперь связь времен ощущается острее: начинаешь лучше, точнее, глубже понимать и радость праздника Избавления, и смысл всего годового цикла.

Сегодня в Италии зафиксировано 250 смертей. По прогнозам Министерства здравоохранения Италии, пик придется на 23–25-е число этого месяца. Дальше есть надежда. Длинная надежда, которую еще Гораций нам советовал дробить маленькими кусочками – ловить день. Очень точная карантинная рекомендация.

 
Tu ne quaesieris (scire nefas) quem mihi, quem tibi
finem di dederint, Leuconoe, nec Babylonios
temptaris numeros. Ut melius quidquid erit pati!
Seu pluris hiemes seu tribuit Iuppiter ultimam,
quae nunc oppositis debilitat pumicibus mare
Tyrrhenum, sapias, vina liques et spatio brevi
spem longam reseces. Dum loquimur, fugerit invida
aetas: carpe diem, quam minimum credula postero.
 

Ты не спрашивай (знать не дано), какой мне, какой тебе боги дадут конец, Левконоя; вавилонские числа не испытывай. Насколько лучше смириться с тем, что будет! Много ли зим даст Юпитер или эту последнюю, которая сейчас сковала Тирренское море, умной будь, цеди вино и дроби длинную надежду краткими промежутками. Пока мы тут говорим, бежит завистливый век: лови день, как можно меньше доверяйся будущему.

Шаги отбивают ритм этих строк, которые с юности помню по-латыни наизусть. В русской литературе с десяток переводов этой оды. Я когда-то и сама пыталась ее переводить в русской метрике, надо поискать.

Маленькая болонка, словно сошедшая с картины Карпаччо, обнюхивает Спритца, я перебрасываюсь парой слов с ее хозяйкой. Обсуждаем детей, потом Европу и китайских врачей, которые привезли плазму выздоровевших для лечения итальянцев. Третий вопрос – конечно, о вирусе в России. Я опять что-то мямлю про “свободное посещение” в московских школах и “рекомендации”. Мы умываем руки. Я и соседка – гелем, который снова продается во всех аптеках. А большие начальники – уж не знаю чем.

Тем временем взят и Париж: с полуночи закрываются все кафе, рестораны, всё. Там, наверное, это зияние будет еще заметнее, чем у нас. В Америке чрезвычайное положение.

Сегодня из Национального института здоровья США, где папа заведует одной из лабораторий, пришли сведения, что один из их коллег is virus positive. Снаряды рвутся все ближе, как, собственно, папа и говорил еще несколько недель назад: эпидемия неизбежна, вопрос роста. Хорошо быть вирусологом. Хотя бы знаешь. Плохо, что вирусу это безразлично.

Что же касается Горациевой рекомендации относительно вина, то мы провели не только занятия нашего нового акварельного курса, но и первый онлайн-аперитив с друзьями и родными: Лондон, Париж, Амстердам, Питер, Владикавказ… Скоро присоединятся Вашингтон, Хайфа…

Мы еще соберемся, посидим на солнышке на площади, но пока пусть наши кафе и бары остаются виртуальными. Мир и стал нашей очень маленькой площадью – со столиками, лицами, голосами, чайками, детьми, собаками. Никогда еще на нашей памяти не было такого непосредственного ощущения единства мира отдельных людей. Это и есть глобализация, а не полки одинаковых продуктов в супермаркетах. Никогда еще так мало и одновременно так много не зависело от личного выбора каждого человека.

Кстати о супермаркетах: тут по-прежнему изобилие. И колоннады туалетной бумаги встречают вас прямо при входе.

Что твой Дворец дожей.