Наверное, Бог меня понимает. Он любит всем сердцем и, хотя очень часто натыкается на невзаимность и отрицание, – все равно продолжает любить, и всегда светлым, чистым чувством, которому плевать на все, хотя оно подчас совершенно безнадежно и никогда ни к чему не приведет.

Но на самом деле таить невзаимные чувства к человеку и не выказывать их (чтобы его лишний раз не тревожить) – весьма тяжелая работа. Почти всегда находишься в напряжении и натягиваешь поводья – не говори, не дотрагивайся, не смотри, терпи, терпи, терпи – и отпускаешь эти поводья лишь в одиночестве, вечером, слушая Cigarettes After Sex или около листа – и то украдкой, чтобы никто не видел, да и чтобы самого себя не покалечить…

III

Heavenly

Жизнь могла бы быть прекрасной и для меня. Не ропщи, бедное сердце, не ропщи. В душе я призываю смерть, но в сердце полон хвалы тебе: «Да святится имя Твое».

А. И. Куприн, «Гранатовый браслет»

В зыбком контуре сна я видел Ее спину. Белая куртка, льющиеся по плечам волосы, в солнечном свете казавшиеся позолоченными. Руки приближаются и складываются рупором у рта. Звука не слышно, но Она оборачивается, чуть приглядывается и начинает улыбаться – ждет. Вот она ближе. Объятие. Тепло. Тепло… и камера отдаляется, уходит из глаз в воздух. Вижу свое пальто. Вижу себя, идущего позади. Она стоит в обнимку с другим. Она улыбается другому. Я иду, сжав кулаки и стиснув зубы. Подходя ближе, через силу здороваюсь. Она здоровается в ответ. Прохожу мимо. Устало разжимаю кулаки. Прохожу мимо. Мимо…

…и просыпаюсь. Сердце будто сильно сжимает чья-то грубая рука. Я смотрю в потолок и ни о чем не думаю, будто в голову набили ваты, – но даже среди этого я умудряюсь вылавливать то, о чем думать бы вовсе не стоило.

В последнее время я начал тяготеть к религии. Я всегда был верующим, но верил пассивно, не ходя в церковь, редко благодаря Бога и лишь читая «Отче наш» перед сном, как учила бабушка. Теперь же, день ото дня, во мне появляются смутные желания сходить в церковь – не чтобы унять тревогу или успокоиться, но чтобы раствориться в тайной молитвенной тишине, полной робких надежд, смирения, принятия и благодарности за то, что поселилось внутри меня и несмотря ни на что освещает жизнь. И мне совсем не стыдно записывать эти мысли, прикусив губу, потому что в глазах против воли скапливаются слезы, как толпа перед зрелищем, и совсем не стыдно не сдерживать их, находясь в церкви, чувствовать, как они медленно стекают по щекам, как глупые, неуклюжие создания.

Наверное, я никогда не понимал, что значит невзаимное чувство. Боль, тоска и обида на мир – всего лишь вершина этого айсберга, но если спуститься ниже, то окажется, что в этом сокрыто намного больше. Это и радость, в которой менее думающий человек сможет найти крохи счастья, и угасающая нежность, и хрупкая опора, и умирающая надежда, и каждодневная работа, у которой не вымолить отдых, и тихое, безнадежное, созерцание, – украдкой, – и остывающая аккуратность, и довольство мелочами, вроде редких встреч (даже среди других людей), и в центре всего – забота и поддержка, но уже молчаливые, забота издалека, которая проявляется в том, что стараешься не выказывать своих чувств, чтобы человека не тревожить, совсем-совсем робкие забота и поддержка, но готовые в любой момент сорваться с места, разбиться вдребезги, но помочь тому, для кого они живут…