Шурочка и Александра

Наталья Юрьевна хозяйничала на кухне.

– Шурочка проснулась! Как ночь провели?

– Доброе утро, мама. В общем-то, нормально. Пару раз просыпалась, я ее у груди приложу – она и успокоится. Лишь бы молоко не пропало.

– А чтобы не пропала, сама ешь хорошо.

– Мам, а как Илья?

– А что Илья?

– Я жене встала его проводить. А он считает, что жена должна о муже заботиться.

– Он должен теперь немного подвинуться в своих притязаниях. Теперь твоя главная забота – это дочка. Вот так. Именно это я ему сказала утром. Все. Выкинь глупости из головы. Ешь давай. Блинчики твои любимые дырчатые приготовила.

Санька с наслаждением потянулась к блинам и сама не заметила, как горка на тарелке опустела. Саньке вдруг стало так хорошо, так тепло на душе. Она почувствовала себя маленькой девочкой под надежной защитой мамы. Поняв это, Наталья Юрьевна села за стол, взяла Саньку за руку:

– Вот ты и стала мамой, малышка. Это высшее счастье для женщины.

Санька засмеялась:

– Еще скажи, что в этом ее предназначение.

– И это будет правдой.

Наталья Юрьевна заглянула дочери в глаза:

– Ну вот что бы я без тебя делала?

Александра прижалась к матери, пытаясь вдохнуть ее тепло, ее запах, ее силу. В глазах у обеих блестели слезы. Внезапно наступила неловкость. Александра поспешила уйти:

Пойду, малышку посмотрю. Пора бы ей проснуться. А то у меня сейчас молочные реки потекут.

Наталья Юрьевна смотрела вслед дочери и думала: «Простит она меня когда-нибудь?»

Легкий морозец приятно холодил лицо. Солнце многоцветьем искр рассыпалось по снегу. Синева неба отражалась в Санькиных глазах. Как хорошо дышалось в саду, как свободно и вольно было вокруг. Александра выкатила коляску с малышкой и медленно, улыбаясь прекрасному дню, пошла по дорожкам сад, расчищенным заботливой матерью. Участок Стрижовых был довольно большой, тридцать соток. Саньке нравилось такое пространство: она любила свободу и уединение. Здесь легко было затеряться, предавшись размышлениям и слезам. Санька подумала, что раньше она сбегала сюда от мужа. Подумала и прогнала эти мысли: стыдно так полагать. Вернулась к размышлениям о дне сегодняшнем. Вот она, такая важная теперь дама – мама! – маленькой девочки. И многое в жизни ее дочки будет зависеть от нее. «Я все для тебя сделаю, любимая, единственная моя!» – клялась Санька и плакала от избытка чувств. Дошли до беседки. Санька открыла книгу – «Анну Каренину» почему-то выбрала, а дочка мирно дремала, смешно морща носик, когда солнечный лучик щекотал нежную кожу.

Идиллию нарушила Наталья Юрьевна.

– Девочки! Пришла патронажная сестра. Идите на осмотр.

Александра побежала навстречу матери, чтобы не тревожить сон малышки.

– Мама, она так сладко спит. Ну, ее, эту сестру. Скажи, что мы уехали к родственникам, в город.

– Что ты такое говоришь, Александра? Хочешь совсем с мужем рассориться?

– При чем тут Илья?

– А кто ее прислал, как ты думаешь?

– Вот всегда он такой. Все у него не кстати, все ему нужно контролировать, даже на расстоянии.

– Александра, возьми себя в руки и ступай в дом.

– Слушаюсь! – отрапортовала Санька, взяла коляску и покатила к дому. Настроение испортилось, злоба разлилась внутри, раздражение плескалось бурлящим потоком.

И даже сообщение медсестры о превосходном состоянии малышки (как будто она сама этого не видела!) не растопило ледяной корки злобы.

Наталья Юрьевна это почувствовала.

– Александра, чем займешься, когда Любава уснет?

– Не знаю, буркнула Санька.

– Давай соорудим расстегай? Рыба есть, тесто есть. Устроим рыбный день, как и полагается быть четвергу. Как ты к этому относишься?

– Не знаю, – Санька еще сердилась и сдаваться не собиралась. Но в этот момент Любушка, лежавшая на руках у Саньки, вдруг смешно сморщила носик, чихнула и улыбнулась.

Восторг любви затопил Александру.

– Мама, она мне улыбнулась, ты видела? – Санькино счастье было так велико, что все разногласия с матерью забылись.

Наталья Юрьевна подошла к дочери.

– Не может быть, дети не улыбаются в таком возрасте. Тебе показалось.

– Нет, не оказалось. Я точно видела: она сначала чихнула, а потом улыбнулась. Сейчас Илье позвоню.

– Может, не стоит его отвлекать на работе? – Наталья Юрьевна с сомнением покачала головой.

– Да он обрадуется, вот увидишь! Наша дочка улыбнулась первый раз в жизни – это же счастье!

Илья долго не отвечал, а когда снял трубку, скороговоркой произнес:

– Аля, только быстро, у меня операция.

– У тебя всегда операция, но послушай меня сейчас. Это очень важно.

– Говори!

– Представляешь, Любушка мне улыбнулась!

– Ты поэтому звонишь?

– Да,– растерялась Санька.

– Отключаюсь. До вечера.

Санька опешила. Муж должен был разделить с ней радость этого события, должен был завизжать от восторга, как она. А вместо этого: «Отключаюсь». Слезы обманутого ожидания накатили, она еле сдерживалась. Наталья Юрьевна тихонько обняла за плечи:

– Не переживай, дочь, у мужчин родительский инстинкт рождается не сразу. Пусть он привыкнет к тому, что стал отцом. Все должно быть хорошо.

«Нет, не будет хорошо, ничего не будет хорошо. Теперь я знаю это точно». Вечером она отправилась спать, не дождавшись мужа.

Глава 6

Илья почувствовал-осознал, что Санька ускользает от него, что он утрачивает над ней контроль. Материнство придавало ей уверенность. Она быстро утверждалась в новой роли, ловко обустраиваясь в новой жизни. Ив этой жизни места для Ильи не находилось. Как умный человек, Илья Александрович понимал, что Санька его так и не полюбила, несмотря на то, что ей внушалось обратное. А ведь ему казалось, что женщины придумывают любовь, чтобы придать осмысленность своей жизни. Как врач, Илья Александрович осознавал, что его влечение к Саньке граничит с патологией, но лишить себя возможности обладать ею было выше его сил.

Итак, перед ним стоял выбор: играть по Санькиным новым правилам или потерять ее навсегда. Выбор сложный. Илья был человеком привычки, вернее, расписания. Он не любил совершать неосмотрительных поступков, нарушать долговременные планы, менять привычный режим. Он подстраивал людей под себя, не позволяя подходить слишком близко, чтобы не растрачивать свою энергию на пустое приятельство. Сам он ни в ком не нуждался с тех пор, как умерла мама. Умом он хорошо понимал, что родившуюся дочь должен любить, но почему-то, кроме брезгливости, никаких других чувств она не вызывала. Но он принял решение и готов был терпеть ее слюни и сопли ради Саньки. Санька должна была остаться с ним навсегда, чего бы это ему не стоило.

Для начала он решил поговорить с тещей, чтобы расставить все точки над i. Разговор состоялся в тот же вечер за ужином.

– Наталья Юрьевна, даже и не знаю, как просить вас, – мягко начал Илья.

Санькина мать напряглась:

– Что-то случилось?

– Если вы заметили, у нас появилась Любушка.

Женщины переглянулись.

– Я решил внести некоторые коррективы в режим нашей жизни.

«Хочет выставить, домработницу наймет и няньку в помощницы»,– первая мысль Натальи Юрьевны.

– И обратиться хочу к вам, Наталья Юрьевна. Как вы решите, так и будет.

Женщины замерли в ожидании.

– Я понимаю, как трудно придется сейчас Александре, и хочу разгрузить ее, пока ребенок, Любушка (поправился он), не отпустит от себя, точнее, пока Аля не перестанет кормить грудью.

Он сделал паузу и продолжил:

– У меня есть выбор – нанять прислугу, а это, как вы понимаете, чужие люди в доме, или же, – он перевел взгляд на Саньку, – попросить твою маму, Аля помочь нам. Наталья Юрьевна, дорогая моя теща, не откажите нам в любезности, возьмите на себя обязанности Александры по уходу за хозяйством и за мной. Я готов материально компенсировать затраты.

Но договорить ему не дали. Санька порывисто подскочила, чмокнула в щеку:

– Спасибо, мой дорогой, спасибо.

– Ну, зятек, удивил, – покачала головой Наталья Юрьевна, – а как за тобой-то ухаживать?

– Завтраки готовить, тещенька. Алю ждут бессонные ночи в ближайшем будущем. Зачем ей вставать ни свет ни заря? Сможете?

– С превеликим удовольствием, Илюша.

На том и порешили.

Илья Александрович ощущал себя всемогущим. Он видел счастливые глаза Саньки и понимал: он на правильном пути. Шаг вперед – два шага назад. Он заставит эту женщину полюбить себя!

Ему пришлось подстроиться под режим дочери. Это вызывало раздражение и злость. Злость на малышку, которой от роду не было еще и месяца. Александра полагала, что дочь должна была общаться с отцом, и каждый вечер приносила кулек «подержать на ручках». Илье затея не казалась правильной, но он терпел, сюсюкал: «Ты моя девочка, ты моя хорошая, как мы сегодня? Животик не болит? Спать маме даем?» И продолжал, обращаясь к Александре: «А папа не спит, прислушивается, вдруг мама вспомнит и навестит папу».

Александра молчала. Она помнила о своем обещании, но не могла себя заставить переступить порог супружеской спальни.

Ночью не спалось. Мысли роились в голове, места сновидениям там не было. «У меня хороший муж. Он любит меня, заботится обо мне, готов на руках носить. Почему же я его так… не принимаю. Страшно даже подумать – ненавижу. Он спас мою жизнь, Подарил Любаву, всячески пытается угодить и подстроиться, а я… холодная рыба. Каждый раз заставляю себя ложиться с ним в постель, каждый раз терплю его ласки, глядя в экран телевизора. Не жизнь – мученье. Быть может, все дело в памяти? Все страдания из-за того, что у меня как бы нет прошлого? Странно, что его нет нигде…»

Любава закопошилась в своей кроватке, и Санька взяла ее к себе. Под теплое сопение любимой дочери она наконец уснула.

Саньке снился карнавал в Венеции. Она, в костюме Коломбины, стоит на площади Сан Марко. Вокруг – пестрая шумная толпа масок. Музыка, смех, многоцветье. Люди веселятся от души. А она чего-то тревожно ждет. Это ожидание сковало ее тело неподвижным оцепенением. Она, подобно Бартоломео Коллеони, застыла на месте. Но никто не замечает ее, веселье продолжается. Саньке хочется танцевать и смеяться вместе со всеми. В бессильной ярости она пытается переставлять ноги, но все попытки тщетны. Санька начинает задыхаться. Внезапно оживает Кампанила Сан Марко. Марангона, самый большой колокол, приходит в движение. Замирает площадь. Чудо! Марангона уже сотни лет не звонит! Вибрация колокольного звона проносится по всей площади, достигая каждого. Санька наконец выходит из оцепенения. А люди вокруг плачут от счастья, ведь они стали свидетелями небывалого события: Марангона ожила. Прочь маски! Ничто не должно мешать соприкосновению с чудом. Только Санька осталась спрятанной под маскарадным костюмом. Она хотела избавиться от него, но не смогла: маска вросла в кожу, стала ее лицом.

Александра проснулась, разбуженная плачем Любавы.

*****

Ужин задерживался. Наталья Юрьевна уже дважды включала духовку на подогрев и уже начинала сердиться. «Где его носит?» Обычно Илья Александрович спешил с работы домой, и к семи вечера всегда садились за стол. Сегодня часы показывали восемь, а зятя все еще не было. Александра набирала его номер, но попадала на автоответчик. Наконец в трубке раздались гудки, а вскоре голос Ильи: «Солнышко, прости, уже паркуюсь. Буду через две минуты».

Наталья Юрьевна стала хлопотать на кухне, Александра присоединилась к ней. Любава сладко посапывала в своей кроватке.

Наконец в дверях появился Илья. Раскрасневшийся, морозный, праздничный какой-то.

– Опаздываешь, зятек, – заметила Наталья Юрьевна.

– Ну, простите-простите, задержался, дела были.

– Что ж, все за стол, пригласила теща.

Относилось это к Илье, потому что Александра давно была за столом. Илья присоединился к женщинам, выставив бутылку вина.

– У нас праздник? – осведомилась Наталья Юрьевна.

Илья пропустил вопрос, молча откупоривая бутылку. Неторопливо разлил по бокалам и торжественно произнес:

– Моя любимая, моя Александра. Ты сделала мою жизнь счастливой, ты наполнила ее смыслом. Спасибо тебе за дочь, ведь благодаря тебе я не только счастливый муж, но и счастливый отец. Позволь преподнести тебе этот скромный подарок.

Он протянул жене бархатную красную коробочку. Александра открыла, и женщины ахнули. Прекрасный комплект – серьги и браслет – находился внутри. Рубины искрились радужными переливами, соблазняя роскошью и красотой. Глаза Александры увлажнились:

– Спасибо, любимый.

– Да, зятек, умеешь ты удивить, ничего не скажешь, – Наталья Юрьевна была потрясена.

– А завтра, Аля, я приглашаю тебя в Мариинский. Мы идем слушать «Травиату». Если, конечно, Наталья Юрьевна не против.

– Идите, идите, я только «за».

На том и порешили. Ужин продолжался.

– Илья, а что это за опера?

– Это трагическая опера несчастной любви. Но дело не в содержании, дело в музыке. Она необыкновенная. Верди, конечно, гений.

Александра задумалась.

– Как ты думаешь, почему все великие произведения о несчастной любви?

– Алечка, Лев Толстой давно объяснил причину: все счастливые истории скучны, а несчастные уникальны. Каждый несчастен по-своему.

– А ты счастлив?

– Конечно, ведь ты рядом.

Наталья Юрьевна поняла, что она лишняя, и тихо вышла из кухни.

Александра решила высказать мужу все свои сомнения, подумала, что сейчас очень подходящий момент.

– Я так благодарна тебе, Илья. Это превосходный подарок…

– Не нужно слов, Аля, – перебил Илья. – Пойдем в спальню. Я так соскучился по тебе.

– Хорошо. Сейчас приду.

Санька зашла в ванную и закрыла глаза. Глубоко вздохнула и выдохнула. «Нужно просто это перетерпеть. Всего пятнадцать минут, – уговаривала она себя, – и все кончится. Нужно уметь быть благодарной».

«Он хороший человек. Мой муж очень хороший человек, я должна любить его», – произносила она, как заклинание. Из ванной Александра выходила с улыбкой на лице, блестя капельками воды в волосах и прекрасными рубинами в ушах.

– Аля, ты божественна, ты сама не знаешь, как ты прекрасна.

Илья притянул ее к себе, впился страстным поцелуем в ее рот, руки собственника уверенно освобождала тело от одежды. Он очень хотел доставить жене удовольствие, чувствительные пальцы хирурга медленно скользили по телу, язык погружался в каждый изгиб, подбираясь к заветному. Но долго он не смог сдерживаться: слишком давно Санька не была с ним, не подпускала к себе. Распаляясь все сильнее от близости желанной женщины, он уже не думал ни о чем, предчувствуя утоление страсти. Наслаждение было невиданным. Сердце бешено колотилось, по телу разливались волны облегчения.

– Я все время тебя хочу, Алечка. Знай это, девочка моя любимая.

Санька плакала. Чтобы рыдания не вырвались наружу, она выскользнула из-под мужа:

– Я первая в ванную.

– А я не пойду. Хочу сохранить твой запах.

Санька долго плескалась в ванной. А когда вышла, Илья уже спал. Она отправилась в комнату дочери.

*****

Санька наслаждалась волшебством Мариинского театра. Богатство интерьеров, блеск украшений, сияние улыбок – все заставляло сердце трепетать. А сладкое предвкушение чуда наполняло душу ощущением жизни. А потом зазвучала музыка, и Санька забыла обо всем. Все ее существо было там, на сцене, среди гостей великолепной Виолетты. Это к ней с нежной страстью обращается Альфред, это она принимает его любовь. «Быть свободной, быть беспечной», – слова наполняют сознание и приоткрывают завесу тьмы. «Быть свободной, быть беспечной»,– я жила так?» Но мысль, легкая и непродуманная, унеслась, уступив место музыке. Это ей, до самопожертвования любящей, бросает Альфред под ноги весь свой выигрыш, доводя историю до трагической. Это она, неизлечимо больная, прощается с жизнью и мечтами о возможном счастье.

Слезы сожаления о себе, о своей безрадостной жизни катились по щекам. «Как же я живу? День за днем наполняю никому не нужными хлопотами, боюсь ночей, не люблю мужа. Разве это жизнь? Ради чего мои жертвы? Всякие жертвы можно оправдать любовью. А моя жизнь – пустые, продажные какие-то жертвы». Санька не могла поделиться своими мыслями с мужем. И все же один вопрос она задала:

– Илья, а ты готов пожертвовать собой ради любви?

– Что ты имеешь в виду? Ты сейчас о Виолетте?

Санька, конечно, думала о себе, но согласилась с мужем.

– Я думаю, что у вас, женщин, представления о любви несколько иные, чем у нас, мужчин.

– Не понимаю.

– Вы все усложняете, ищете чувств в высоких материях. А все значительно проще, приземленнее. Вот я люблю тебя. Это приносит мне наслаждение. Ты моя женщина, и ни с кем другим я не испытываю таких ощущений, какие даришь мне ты. Получается, любовь – это вопрос нашей совместимости. Вот и все, – Илья с улыбкой посмотрел на Саньку. – Понимаешь меня?

Санька молчала, а Илья продолжал:

– Кому принесла счастье жертва Виолетты?

– Но подожди, она же думала, что делает во благо Альфреда, отказываясь от него.

– Ключевое слово «думала». А на самом деле, разрушила свою жизнь и его. Нужна была такая жертва?

– То есть она должна была послать отца к черту?

Она должна была поговорить с Альфредом и узнать, чего же он хочет, а уже потом предпринимать какие-то шаги.

– Но она спасала его, репутацию его семьи, как ты это не понимаешь? – рассердилась Санька. Илья расхохотался:

– Вот я и говорю: женские заморочки.

Глава 7

Стрижовы жили уединенно. За долгие годы холостяцкой жизни Илья Александрович привык к одиночеству и чувствовал себя комфортно. Появление Саньки гармонию жизни не испортило, а вот Наталья Юрьевна и Любава мешали спокойствию и расслабленному отдыху. Однако Илья терпел, осознавая, что мать и дочь – необходимый довесок к Саньке. Шли месяцы, дочь подрастала, но свое отношение к ней Илья не изменил. Отцовский чувства не проснулись, он продолжал их играть.. Как-то ночью Санька разбудила его:

– Илюша, встань, посмотри Любаву. Она вся горячая, температура зашкаливает. Посмотри, пожалуйста.

В Илье проснулся врач. Он вскочил с постели и быстро прошел в комнату дочери. Там он застал Наталью Юрьевну. «Значит, давно уже все тянется. А меня только сейчас разбудили». Он взглянул на ребенка: девочка тяжело дышала.

– Давно она так?

– Вечером началось.

– Почему не сказала сразу?

– Не хотела беспокоить. У нее зубки сейчас идут. Думала, обойдется.

Илья вернулся к себе, тщательно вымыл руки, взял фонендоскоп и начал работать.

– В легких чисто, скорее всего, инфекция. А стул как у нее?

– Поносит третий день.

– Аля, почему ты ничего не говоришь сразу? Почему я вытаскиваю из тебя информацию? Покажи подгузник.

Наталья Юрьевна протянула грязный памперс.

– Ну, дорогая моя, это не просто жидкий стул. Это вымывание натуральное. Почему молчали? Эх, женщины. Стафилококк у нее. И у тебя наверняка. Буду колоть обеих. И не спорь. Через свое молоко ты ей заразу передаешь. Очень частое явление у детей на материнском вскармливании.

Илья поставил уколы обеим и пошел спать:

– Тоже ложись, сейчас ей легче станет. Чего сидеть-то зря?

Женщины посмотрели вслед Илье и переглянулись: «Разве можно сейчас уснуть?»

– Мама, приляг на мою кровать. Мне спать совсем не хочется. А ты ложись, я разбужу тебя, если что.

Наталья Юрьевна не спорила. Она, конечно, не разделяла олимпийского спокойствия Ильи, но поощрять панического настроения Александры не собиралась.

Санька смотрела на спящую дочь. Любава задышала спокойнее, очевидно, температура спала. «Лишь все с ней было хорошо. Господи! Лишь бы дочь моя была здорова. Об одном прошу: за нее. Для меня ничего не надо. Только доченька». Мольба сопровождалась потоком слез. «Я что, молюсь? Разве я верующая? Ну чего еще я о себе не знаю?»

Санька плакала. Слезы очищали. Вместе с ними уходила тревога. Любаве явно становилось лучше. Мысли Саньки переключились с дочери на себя. «Мне понятно, что мама с Ильей что-то скрывают. Значит, в моем прошлом есть тайна, которая разобьет мне сердце. Они не хотят, чтобы я о ней вспомнила и страдала. Но они не понимают, что ч не могу жить без прошлого. Это убивает меня и делает несчастной».

*****

Утром Илья застал жену сидящей у кроватки. Санька так и не ложилась.

– Ты совсем не спала?

– Да мне и не хочется. Давай я тебе завтрак приготовлю, пусть мама поспит. А я днем прилягу.

– Аля, я сейчас сделаю укол, а днем пришлю медсестру, она поставит. Приду сегодня пораньше. Будут ухудшения – сразу звони.

– И мне уколы?

– Обязательно. Видимо, ты свой стафилококк Любаве через молоко передаешь через молоко. Обе лечитесь.

Девочке действительно было лучше, антибиотики делали свое дело, Любава оживала. Санька видела-чувствовала малейшее изменение в состоянии ребенка. Милая улыбка – ямочки на щечках – дарили ей настоящее счастье.

Илья ушел на работу, а Санька задумалась: «Докопаюсь до правды сама. Не отстану от матери, пока все не выведаю». С этой мыслью Санька принялась за уборку кухни. А когда проснулась Наталья Юрьевна – сразу приступила к расспросам.

– Мама, мне кажется, вы что-то скрываете от меня, поэтому не говорите о прошлом. Что, у меня была какая-то постыдная тайна?

– Дочь, я глаза открыть не успела – ты нападаешь. С чего тебе взбрела в голову эта ерунда?

– Это не ерунда, мама. Это моя жизнь. Я не могу больше обходиться без своего прошлого. Понимаешь? Я хочу все вспомнить, а вы мне не помогаете, наоборот, уходите от разговора, отделываетесь общими фразами. Я должна знать детали своей жизни. Может быть, какой-то малюсенький штрих откроет целый мир. Мой мир, мама. Мир моей жизни.

– Я и так тебе все рассказываю.

– Почему ты не говоришь о моих друзьях? У меня что, не было друзей? Я была нелюдимой?

– Вы с Ильей дружили. Жили в соседних дворах, учились в одном классе. Вы всегда были вместе.

– А что, одноклассники не приходили к нам в гости? У меня не было подружки?

– Мы тогда жили с бабушкой. Она болела часто и не переносила шум. У Ильи была просторная квартира, вы собирались там. Его мама тебя очень любила.

– А потом?

– Когда?

– После школы? Илья поступил в университет, а я? Почему не стала поступать? Я плохо училась?

– Училась ты средне. А поступать не стала – за бабушкой нужно было ухаживать. Она после инсульта лежачей была, вот ты за ней и ходила.

Наталья Юрьевна озвучивала в который раз версию событий, придуманную Ильей. И всякий раз убеждалась: Санька ничего не помнит. И никогда не вспомнит, потому что все было ложью.

Наталья Юрьевна видела, как мучается дочь от невозможности обрести опору под ногами, которую дает жизненный опыт; понимала, как тяжело ей принять на веру то, что противоречило ее сущности; но отступать было поздно. Наталья Юрьевна знала: Санька никогда не простит ее. Вот и приходилось врать-выкручиваться, добавляя каждый раз несуществующие детали.

– Мама, хочу съездить в нашу квартиру. Может, я там что-то вспомню? В родных стенах?

– Давай попробуем. Вот Любава поправится, тогда и поедем.

Но поездку пришлось отложить. Узнав о Санькиных планах, Илья затеял у тещи ремонт.