Лишняя принцесса. Право первой ночи

Миранда даже не вскрикнула, потому что вдруг ощутила внутри страшную злобу к этому человеку.

Император тем временем резко отпустил ее подбородок, выдохнув:

– Не плачешь? Это плохо. Будь ты мальчишкой, я бы похвалил тебя за храбрость. Но поскольку ты девочка, то это не храбрость, а дерзость и неуважение к мужчине. И если ты не искоренишь это в себе, то кончишь на эшафоте.

Повелитель Золотой империи вернулся к дивану и поманил к себе обнаженную наложницу.

– Увести, – коротко бросил он стражам и с наслаждением стал смотреть, как медленно, грациозно покачивая бедрами и трепеща от страха, подходит к нему послушная наложница.

Стражники уволокли брыкающуюся девочку в ее комнату, здорово напугав надзирательницу женской половины. Та, угодливо кланяясь, заперла Миру на ключ и побежала за Аримой.

Лишняя принцесса уткнулась лицом в подушку. Воспаленные глаза отказывались лить слезы, в сердце бунтарки разгоралась ненависть – даже сильнее, чем к Кейрану. Если бы она могла убить всех этих мерзавцев!

Кейран тоже страдал. Вернее, страдало его самолюбие. Как же неаккуратно получилось – ведь он нарочно выбрал ее и мучил, проверяя, действительно ли Ленора так покорна и послушна, как в заветах богини Ирис. Все могло сложиться замечательно, сколько удовольствий могла бы ему доставить эта хорошенькая блондиночка с такой роскошной грудью и пухлыми розовыми губками. Ведь он бы не стал прибегать к таким крайностям, если бы она не проявила неожиданное упрямство. Что ей, сложно было – пять минут поработать ртом? Что, убыло бы? Поделом ей!

– Поделом ей! – последнюю мысль Кейран повторил вслух, с силой зашвырнул ножиком в портрет какого-то древнего старца, висевший на стене, и попал точно в переносицу.

– Зря ты, Кей, – подал голос Орик. Он сидел на пуфике и лениво жевал очередной персик, так что влажный сладкий сок тек по подбородку.

– Про портрет никто не узнает, – огрызнулся Кейран, недовольный, что выслушивает упрек. Да еще от кого – этого толстого, всем довольного ублюдка!

– Я не про портрет, – невозмутимо ответил Орик, откусывая еще от сочного плода. – Я про казнь.

– Твое какое собачье дело? – вспылил Кейран. – Заткнись и жуй дальше, жирный ты безмозглый недоносок!

Орик неторопливо, с достоинством сплюнул косточку и, утерев о штаны липкую от сока руку, подошел к Кейрану вплотную, а потом взял его за грудки и без особых усилий приподнял над полом, словно сопливого мальчонку. Остальные парни только вытаращили глаза и озадаченно примолкли. Никто из них не кинулся на помощь.

Кейран забарахтался и сразу захрипел от того, что воротник сильно пережал ему шею.

– Я не жирный, я сильный, – со своим обычным спокойствием ответил Орик. – И раз ты не умеешь слушать сидя, то слушай так. Зря ты девчонку подставил.

– Она сама напросилась, – прохрипел Кейран, но здоровяк лишь слегка приподнял его, чтоб тот снова захрипел от удушья и заткнулся.

– Зря ты девчонку подставил, – повторил Орик. – Ну, попросил бы рабыню для утех, все равно через полгода она тебе и так положена. Вечно ты выдрючиваешься, где не надо.

После этой долгой, нехарактерной для немногословного флегматичного Орика речи, парень разжал пальцы, и собеседник грохнулся мимо подушки, отбив задницу.

– Припомню еще тебе, скотина, – прошипел Кейран. Орик выразительно обернулся, и Кейран проглотил рвавшееся наружу ругательство.

– Я и надеялся, что ты хоть что-то запомнишь, – невозмутимо ответил Орик и снова занялся опустошением фруктовой вазочки.

В день казни Леноры Миранда прорыдала целый день, отчего у нее начался жар. Болезнь, вызванная нервным потрясением, спасла ее от неминуемого наказания – за сочувствие развратнице, неоконченную вышивку, недопереписанные страницы и наглое вторжение в императорские покои, не говоря уже о более незначительных проступках. Миранда с болью в душе вспоминала, как Ленора советовала ей быть терпеливой и послушной, а в итоге – много сестре помогло то, что она сама следовала обычаям! Может быть, если бы Ленора умела постоять за себя, она бы, наоборот, осталась жива!

У постели лишней принцессы дежурила сиделка – госпожа Элия, помощница дворцовой повитухи.

– Но почему ее? Почему не его – а ее? – давилась рыданиями Миранда.

– Успокойся, деточка, – твердила сиделка, но осиротевшая девчонка не желала успокаиваться. – Понимаешь, она виновата…

– Она ничего плохого не сделала! Если грабитель отберет мой кошелек – разве вина не на нем?

– Миранда, деточка, это совсем другое, – возразила госпожа Элия и принялась объяснять про женскую честь, которую необходимо хранить, и если бы Ленора была порядочной девочкой, с ней бы такого не случилось, но почему-то эти доводы не находили отклика в душе Миранды. Единственное, что почерпнула из слов госпожи Элии девочка – то, что мать Миранды и Леноры была казнена ровно за то же самое: она не сберегла свою честь. На ее экипаж, следующий в загородную резиденцию императора, напали разбойники, перебили охрану и надругались над ней.

– Конечно, император был ужасно расстроен, – продолжала рассказывать словоохотливая Элия, – представляешь, деточка, вместо того, чтобы отдохнуть несколько дней от государственных забот со своей женой, его величеству пришлось организовывать ее казнь. Это был такой ужасный удар для него!

У Миранды вертелся на языке довольно ядовитый вопрос, не забыл ли безутешный император организовать розыск мерзавцев, напавших на экипаж, но она прикусила язык и спросила про другое:

– Как же мама могла сберечь свою честь, если девочек не учат драться? Разбойников же было много, и все вооруженные! Даже охрана не справилась! – У Миранды уже не осталось слез, глаза ее были красны, как ягодный компот, и жутко болели.

– Ну, строго говоря… – замялась госпожа Элия, – охраняли-то ее женщины, так положено. И наших четырех принцесс охраняют женщины, и супруг наших принцев – тоже. Они не видят никаких мужчин, кроме мужа. Ты у нас бойкая девочка, поэтому можно попробовать тебя устроить в охрану, хочешь?

– А можно? – не веря своим ушам, выпалила Миранда.

– Вообще-то, – замялась Элия, – плохо то, что ты лишняя принцесса. Тебя все равно выдадут замуж за победителя Игр, но до этого – можно. Но только если все твои наставницы будут довольны твоими успехами за женские дисциплины.

Миранда кивнула, потрясенная открывшейся возможностью. Ради возможности защитить себя можно и научиться выводить аккуратные буквы или красиво вышивать.

– Будь прилежной, деточка, и тогда я похлопочу, чтобы тебя взяли в обучение, – ответила Элия, обрадованная, что девочка больше не плачет. – Ведь одна из телохранителей супруги министра Эрика скоро вынуждена будет оставить пост: она стареет. Ты сможешь стать ей заменой. Ну и кто его знает, как оно все будет. Был случай, когда лишняя принцесса вовсе не вышла замуж – то Игры срывались под разными предлогами, то охотников не находилось, да и сестер хватало… Странная история, однако, когда принцессе исполнилось двадцать восемь, никто уже не хотел на ней жениться, и она дожила до старости, охраняя сначала супругу тогдашнего наследника, а потом его старшую дочку…

Сердце Миранды едва не выпрыгнуло из груди от волнения. Научиться бы драться, тогда ни один мерзавец не сможет поступить с ней так, как Кейран обошелся с Ленорой. Предстояло только разобраться с оценками за “женские” дисциплины.

На следующий день после выздоровления Миранда подкараулила Орика и, посулив ему целую коробку заграничных конфет, попросила выбирать ее на уроке послушания. Обжора и сладкоежка, Орик согласился на сделку, и одно из самых трудных дел на пути к обучению боевым искусствам было положено.

Конфеты – подарок Рэя, незаметно подсунутый в сундук с одеждой, – Миранда честно отдала Орику, оставив себе лишь одну, с самым красивым фантиком. Конфету было решено приберечь до приезда Рэя. Вряд ли она увидится с ним во дворце, и уж тем более им не светит остаться наедине. Но, может быть, боги дозволят событиям идти так, чтобы снова съесть с ним напополам конфету.

Глава 7. Уроки истории

– История, друзья мои, должна быть справочником. Вас наверняка учили, что наши предки обладали великой мудростью, до которой нам далеко, – начала свой рассказ молодая учительница с блестящими синими глазами и пушистой прической, с выбивавшимися то там, то тут из строгого узла волосками.

Ей было не более двадцати трех лет, и весь ее облик казался летящим: худенькая фигурка словно рвалась ввысь, а белые кружева на широких рукавах блузы навевали мысли о перьях или облаках.

– На самом деле, мы должны уважать своих предков, чтить их память – но не преклоняться перед ними. Их поступки не продиктованы некой вселенской мудростью, они вели себя так, как того требовала тогдашняя мораль, которая меняется с течением времени, и должна меняться – ничего страшного в этом нет.

Хорошенькая толстушка с туго заплетенными косичками подняла руку.

– Луиза?

– Я хотела спросить… – немного застенчиво теребя в руке карандаш, произнесла Луиза. – Разве моральные ценности могут меняться? Есть же вечные ценности – например, любовь…

Произнеся последнее слово, девочка приобрела румянец свекольного оттенка и села.

– Любовь… – учительница побарабанила пальцами по краю стола, – это хорошо, что ты задала такой вопрос, Луиза. Но была ли любовь, что воспевали наши прадеды и прабабки, той же любовью, что и в наши дни?

Молодая женщина резко повернулась на каблуках, и глаза ее вдохновенно загорелись.

– Вспомним классику: мужчина восхищался красотой своей возлюбленной, невинностью и хрупкостью. Но ведь красота, и тем более невинность – вещи непостоянные. Любовь наших предков не предполагала близости и взаимной поддержки: в книгах по домоводству жене предписывалось быть всегда веселой, здоровой и красивой, но мы все люди. Мы устаем, болеем, старимся… А хрупкость? Разве хрупкая женщина может быть опорой своему супругу в трудную минуту?..

Рэй слушал урок невнимательно. Новая учительница, госпожа Анна Шерея, говорила такие очевидные вещи, словно они были не тринадцатилетними взрослыми людьми, а несмышленышами или дикарями. Отец Рэя женился на его матери, а не на первой красавице королевства, и никогда Рэй не видел, чтобы его родители оскорбляли друг друга. Спорили – да, поддразнивали – да, но не язвили, не обливали ледяным презрением, не стремились ударить по больному. Княгиня Мария была не только возлюбленной, но и другом, и бесценным советчиком для князя Эгберта.

Старшая сестра, Лара, уже была замужем за графом Ройстедом и нянчила девочек-близнецов. Рэю не нравился сухой, мрачноватый, всегда одетый в черный, с иголочки, костюм граф, но Лара отмахивалась, что ее смешливости хватит на обоих, и на мужа не жаловалась. Любила ли она его?

– Рэй! Я вижу, ты ушел в свои мысли, наверное, ты нам сейчас скажешь что-нибудь мудрое о том, чем отличалась любовь наших предков от современного смысла этого слова? – выдернул подростка из воспоминаний звонкий, чуть насмешливый голос учительницы.

Рэй поднялся со своего места и ответил:

– Я думаю, что нам очень повезло жить в то время, когда любовь появилась не только как слово, но и как действие. Раньше об этом только болтали, писали стихи и прочий бред. Но при этом недавно нам задавали учить биографии знаменитых поэтов. Севил бил свою жену, а мы восхищаемся его поэмой, обращенной к ней. Разве это любовь, когда бьют? Песни Арона Арвентиса поют на празднике влюбленных, и никого не смущает, что он тоже был женат, а стихи посвящал многочисленным любовницам. Про Золотую империю говорят, что нет такой страны, где настолько умеют ценить женскую красоту…

– Достаточно, Рэй, я поняла твою точку зрения, – остановила ученика Анна Шерея. – Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Как это часто бывало на ее уроках, завязался спор. Даже застенчивая Луиза с жаром отстаивала свое мнение. Электрическая, резкая трель звонка – недавнее нововведение – прервала поднявшийся шум, и учительница четко поставленным голосом объявила задание.

– На следующий урок вы придете с газетами, лучше разными, договоритесь между собой, чтобы не повторяться… Выберите там несколько статей для обсуждения в ключе – что бы сказал историк будущего, наткнувшись на эту статью…

Рэй подошел к столу, возле которого сгрудились над списком газет одноклассники, и не вчитываясь чиркнул свое имя рядом с одной из строк.

– Рэй, пойдем после уроков за газетами? – нагнал княжича в коридоре Эрлан, который приходился Рэю кузеном.

Рэй молча кивнул.

– Ты чего такой вареный… задумчивый, – поправился Эрлан и помахал испачканной чернилами ладошкой перед лицом приятеля.

Рэй слегка поморщился.

– Опять про свою Золотую империю думаешь?

– Я не могу о ней не думать, – ответил Рэй, когда они вышли в одну из рекреаций и забрались там с ногами на широкий подоконник, их излюбленное место. – Там ведь люди живут…

– Ну, вот именно – живут. Если бы их не устраивало, давно бы скинули власть, и дело с концом, как друавы, они вообще без правителя обходились, или законы новые приняли, как это у нас было.

– Ну ты сравнил, – хмыкнул Рэй, – еще б божественную историю вспомнил, о первых людях, тогда вообще никаких князей и королей не было.

– Ну в самом деле, Рэй! Сдалась тебе эта отсталая империя! – продолжал настаивать Эрлан. – Это же тебя лично не касается.

– Мой отец говорит, что из человека, который закрывает глаза на чужую беду, хорошего правителя не выйдет, – закончил разговор Рэй, спрыгивая с подоконника.

– Так мне править точно не придется, – справедливости ради заметил Эрлан. – Да и тебе тоже, коли на то пошло.

– Ладно… – не стал спорить княжич. – Пойдем, что ли…

Вдоволь набегавшись на уроке физического развития, мальчики пообедали в школе и пошли в библиотеку. Библиотекарь, мужчина средних лет с узким задумчивым лицом, положил перед ними целую стопку газет, и приятели начали их разбирать.

Рэй вытянул из вороха прессы “Что нового?”, начал перелистывать страницы, наскоро пробегая заголовки и абзацы, пока его взгляд не споткнулся о рубрику мировых новостей.

“…прошла традиционная “казнь чести”. Потерявшая невинность лишняя принцесса, возраст которой составлял всего тринадцать лет, была обезглавлена на Старой площади Краммара. Напомним, что законы Золотой империи суровы и не подразумевают никакого рассмотрения обстоятельств. Но даже такая страшная кара не останавливает современную молодежь в желании скорее приобщиться ко взрослым развлечениям…”

– Рэй! Что с тобой? Ты весь белый, – испуганно воскликнул Эрлан, и встревоженный библиотекарь заспешил к их столику со стаканом воды.

“Тринадцать лет. Значит, это не Мира,” – подумал Рэй, но буквы перед глазами словно в чехарду играли. Тринадцать лет! Как ему или его друзьям и соученикам. Каково это – быть поруганной и казненной тогда, когда вся жизнь манит и зовет вперед, словно широкая, светлая дорога?

– Я в порядке, – прошептал бледный, словно привидение, княжич и отмахнулся от принесенного стакана. – Не беспокойтесь. Вот этот номер – на меня запишите, ладно?

Эрлан скосил глаз на страничку и прочитал: “Жестокая казнь в Золотой империи”. Да уж, у Рэя прямо навязчивая идея какая-то.

– А мне – вот этот. – Эрлан взял толстый номер “Вестника”, решив, что выберет статью дома. Его очень, очень беспокоила странная зацикленность кузена.

Электрический трамвай, недавно пришедший на смену конке, домчал Рэя до дворцовой площади. Мальчик отправился к себе, просидел в своей комнате до самого ужина, машинально делая уроки. Он открывал одну книгу за другой и словно забывал, зачем учебник был раскрыт. Когда наступило время вечерней трапезы, княжич поел без особого аппетита и снова сел за книги, поскольку не выучил почти ничего из заданного.

Княгиня, не обнаружив сына в его спальне, кликнула слуг и узнала, что княжич до сих пор в комнате для занятий. Она направилась туда.

Мария слегка стыдилась того, что она так много внимания уделяет младшему сыну – самому любимому, чье рождение стало для нее счастливой случайностью, несмотря на все перенесенные муки и долгое восстановление после трудных родов. Пусть мать привыкла считать его ребенком, но все же Рэй превращался из малыша в подростка, и старшие сыновья в его возрасте уже не были настолько с ней близки. Укоряя себя, что избалует Рэя, Мария не могла отказаться от этих задушевных бесед с сыном по вечерам, с легкой грустью ожидая неизбежного: ее мальчик вырастет во взрослого, самостоятельного мужчину, у него появятся свои секреты и даже любовные похождения…

Застав сына, распластавшегося лицом прямо по заваленному тетрадями и книгами столу, княгиня почти невесомо погладила его по голове и осторожно потеребила за плечо.

– Вставай, мой мальчик, – сказала она нежно.

Рэй захлопал сонными глазищами. На щеке у него краснела полоса – след от корешка пухлой тетради, на лбу синело пятнышко чернил. Это смотрелось совершенно уморительно, и даже сопровождавший княгиню лакей еле сохранил невозмутимое лицо, удержавшись от улыбки.

– Ты так засиделся, – продолжала мать, умиляясь от выражения заспанной рожицы сына. – Ты что-то не мог понять в заданных уроках?

– Разберусь. – Рэй подавил непрошенный зевок и стал складывать тетради в стопку.

– Если тебе что-то непонятно, ты всегда можешь спросить у господина Сарена. – Княгиня произнесла имя одного из дворцовых учителей, нанятых для помощи детям в учебе.

– Я сказал, что разберусь, – огрызнулся Рэй.

– Ну знаешь ли… – Глаза матери сузились. – Я вижу, что ты на что-то или кого-то сердит, но это не значит, что надо выплескивать свою досаду на меня.

– Прости, мам, – повинился Рэй и бросился обнимать ее.

– Может быть, – сказала Мария, но в ее голосе уже не осталось и тени того холодка, с которым она произносила предыдущую реплику. – А теперь пойдем, я уложу тебя спать, и ты мне расскажешь, если хочешь, что тебя так беспокоит.

– Ладно, только соберу книги на завтра. – Рэй выпутался из рук матери, подошел к столу и протянул ей газетную страничку.

Пока мальчик запихивал книги в кожаный ранец, глаза княгини пробежали по строкам статьи. Первым порывом женщины было скомкать газетный лист, но будучи важной государственной персоной, она давно научилась не показывать поспешных реакций, особенно если дело касалось прессы. Тем не менее, когда сын, закончив сборы, подошел к матери, на ее лице была довольно брезгливая гримаса.

– Если тебе она не нужна, я заберу ее, – сказала Мария.

– Я взял ее из библиотеки, – на всякий случай напомнил Рэй. – Мам, я боюсь за Миру.

– Мы что-нибудь придумаем, – попыталась утешить его мать, хотя сама она не была уверена, что здесь можно чем-то помочь. Надо поговорить с мужем, решила княгиня. Она привыкла обращаться к нему со всеми своими затруднениями, и еще не было случая, чтобы супруг не смог подсказать или помочь с непростым решением.

Мать уложила своего мальчика спать и ушла к себе, но отвратительные как по смыслу, так и по форме подачи строчки не выходили у нее из головы. Бедная девочка! Что за варварство в наши просвещенные времена! Княгиня содрогалась от одной мысли о том, что где-то матери регулярно оплакивают своих несчастных дочерей, не в силах защитить их от грубого произвола похотливых самцов. Сама она благодарила судьбу: ее собственным детям не грозили ни нужда, ни насилие, но как быть тем несчастным матерям, у которых суровые законы отнимают их дочек? Княгиня, мягкая и кроткая с виду, в вопросах защиты детей становилась настоящей тигрицей, но на соседнюю страну ее власть не распространялась.

Она долго ждала мужа, но так и уснула, не дождавшись, переживая за судьбу бедняжки принцессы, которая в первый раз показалась ей перепуганной, словно кролик, а рядом с ее сыном смотрелась обычным счастливым ребенком. Лишь глубокой ночью женщина сквозь сон почувствовала ласковые руки мужа и тепло его близкого, родного тела.

Возможность поговорить с супругом представилась ей на следующий день между обедом и ужином, когда у Эгберта образовался небольшой перерыв в делах.

– Свет мой, у тебя есть для меня полчасика? – спросила княгиня, притворив дверь в кабинет супруга.

– Располагайся, душа моя. – Князь улыбнулся. Он был рад приходу жены, особенно сейчас, когда все равно собирался недолго отдохнуть. – Или, если ты в настроении, пойдем прогуляемся. Я засиделся здесь, хочу немного размяться.

– Что ж, пойдем, – согласилась жена. Слуги подали им теплые плащи, поскольку погода была уже по-осеннему прохладной, и князь с княгиней, рука об руку, вышли во внутренний садик.

Деревья уже обнажились, а листья были сметены с дорожек в аккуратные кучки. Утренняя изморозь давно растаяла, растопленная ярким, пусть и не слишком ласковым уже солнцем. Прохаживаясь вдоль пустеющих клумб, где уже отцветали последние, самые холодостойкие цветы, они поначалу молчали, любуясь незатейливым осенним пейзажем.

Княгиня нарушила молчание первой.

– Свет мой, ты прочитал этот бульварный листок?

– Прочел, конечно, – кивнул Эгберт, – и даже отдал распоряжение разобраться, как такое допустил редактор. Впрочем, он уже больше не редактор, потому что надо думать, что пропускаешь в номер! Это дешевое заигрывание с золотианцами, как делают наши соседи, Медный халифат. Хватит! В своей стране я хочу читать нормальные газеты, а не политкорректные.

– Да, но что теперь делать с нашим сыном? – обеспокоенно спросила княгиня.

Князь ожесточенно потер себе подбородок. Решение, которое он принял, было трудным и не нравилось ему самому, втайне он даже отчасти желал, чтобы супруга отговорила его.

– Совет шести пройдет через неделю после Нового года. Рэй поедет со мной.

Сказав это, князь перевел взгляд на Марию. Та немного побледнела, но больше ничто не выдавало испытываемое ей волнение за ребенка.

– Ты думаешь, что это будет правильным? – ответила супруга, подразумевая в своем вопросе слово “Почему”.

Эгберт слегка пожевал губу, собираясь с мыслями.

– Душа моя, нашему сыну не придется править, ты знаешь это не хуже меня. Допустим, он не перерастет своего детского увлечения и будет настаивать на женитьбе. Если девочка доживет, – князь поморщился, но он привык говорить прямо, – то у нашего сына два варианта. Первый – попросить династического брака, как они поступают с четырьмя остальными государствами. Но династический брак – это контракт на века, это касается не только Рэя, но и следующих поколений. Да они его проклянут просто, если будут вынуждены жениться на бессловесных, забитых девушках, которые будут шарахаться от трамваев и вместо поддержки и заботы о муже будут выказывать лишь пугливую покорность. Прости, душа моя, но я не могу содействовать такому будущему для своих потомков.

Княгиня не перебивая слушала своего мужа, и он, после небольшой паузы, продолжил рассуждать дальше:

– Вариант номер два: Рэй решает участвовать в Играх. Я, честно говоря, никогда не интересовался, разрешено ли бороться за главный "приз" гражданам другого государства, но допустим, что можно или он выступит под вымышленным именем. И допустим, – тут князь снова поморщился и даже немного запнулся от волнения, – допустим, он победит в этой жестокой схватке.

Эгберт резко остановился и осторожно поддержал за талию уже изрядно побледневшую жену.

– Тебе дурно, душа моя? Давай присядем.

Мария слабо запротестовала, но муж решительно подвел ее к ближайшей скамейке, усадил и сам сел рядом, приобняв жену за плечи.

– Ну что ты, – пробормотал он ласково, касаясь губами ее виска.

– Ох, прости. – Княгиня снова попыталась взять себя в руки, но получилось плохо. – Бедный мой мальчик! Бедный мальчик!

– Милая, не надо так убиваться раньше времени…

– Ах, Эгберт, я просто слезливая дурочка, – всхлипнула княгиня.

– Не наговаривай, душа моя, не наговаривай. – Князь погладил ее по спине.

– Нет, правда… Я понимаю, что не нужно… Но стоило мне всего лишь на мгновенье представить, что наш мальчик стал взрослым и ввязался в такие опасные игры, где мы можем его потерять… У меня сердце рвется, свет мой, – заговорила обеспокоенная княгиня.

– Душа моя, все в порядке. – Князь притянул к себе супругу, легонько покачивая ее, словно убаюкивая ребенка.

Княгиня спрятала лицо на его груди. Эгберт продолжал ласково поглаживать ее, испытывая бесконечную нежность: он часто видел жену решительной и сильной, и сейчас ее слабость, которой она сама стыдилась даже перед мужем, показалась князю особенно трогательной.

– Наш мальчик вырос, – сказал Зеленый князь с легким оттенком ностальгии в голосе. – Осталось нам в это поверить.

– Кажется, я на это неспособна. – Княгиня наконец подняла лицо и ласково провела пальцами по щеке мужа.

Эгберт прекрасно понимал супругу. Старшие дети уже жили своей жизнью, а Рэй, нечаянно получившийся тогда, когда они уже не собирались иметь больше детей, словно подарил им вторую молодость.

– Так вот, душа моя, не хочу тебя расстраивать, но продолжим наш разговор. Представь, что Рэй вернулся победителем и привез сюда молодую жену. Какое-то время ему будет нравиться нянчиться с ней, как с приютским ребенком, из жалости взятым в семью, но что если она так и не привыкнет к нормальному обращению? Или ему это надоест, и он полюбит другую, ровню себе, а не сломанную жестоким воспитанием бедняжку?

У княгини защемило сердце.

– И ты думаешь, что Рэю надо поехать в Золотую империю, чтобы избавиться от романтических фантазий?

– Я, душа моя, считаю, что мы не убережем нашего сына от разочарований и боли, как бы нам этого не хотелось, – с сожалением вздохнул Эгберт. – Рэй пока не проявил особых склонностей ни к одному занятию, он слишком любопытен до всего сразу, чтобы остановиться на чем-то одном. Поэтому поездка – это и проверка, есть ли в нем задатки хорошего дипломата, и способ поближе познакомить его с нравами, которые вдалбливают сейчас его маленькой подружке. Рэю нужно взрослеть, а это, – с озабоченным видом вздохнул отец, – это не самый приятный процесс.

На следующий день для юного княжича началась новая жизнь. Рэй отправился в инспекцию провинциального приюта, а не пошел на занятия, хотя день был учебным. Отец на этот счет был спокоен: догонит. Раз уж родился в княжеской семье и ни в чем не нуждаешься, то и спрос с тебя больше. Отец самого Эгберта, дед Рэя, был человеком довольно строгим, даже суровым по отношению к собственным детям, и в возрасте Рэя тогдашний наследный княжич Эгберт уже давно трудился не покладая рук. Школьные предметы он сдавал отдельно, а дни его занимали бесконечные государственные хлопоты, приемы и совещания, поездки и работа с бумагами в кабинете. Юный Эгберт практически никогда не получал даже скупой похвалы от собственного отца, и поэтому, по отношению к своим сыновьям, он то опасался их разбаловать, то считал свои методы воспитания слишком суровыми, хотя, конечно, до старого князя, десять лет назад упокоившегося на фамильном кладбище, ему было далеко.

Визит инспекции в приют поразил Рэя до глубины души. Он, разумеется, знал, что в мире существует нищета и жестокость, но так близко еще с этим не сталкивался. Убогое здание с протекающей крышей, полсотни голодных, неопрятных детей, глядевших на него с неприкрытой завистью и злобой, жирный управляющий-казнокрад, пытающийся задобрить инспектора подхалимскими речами и денежными посулами…

Потом был огромный завод, производящий какие-то сложные станки, где в наполненном грохотом, скрипом и лязгом цехах рабочие в пыльных робах точили детали, собирали их воедино, паковали в плотные коробки.

Потом – городские библиотеки, военный смотр, прокладка новых дорог и еще много, много событий. Разумеется, все это не отменяло учебы. После праздников Рэю, как и его однокашникам, предстояла государственная практика: мальчику досталось место помощника княжеского секретаря, а когда-то через это прошли старшие братья.

Рэй, получив отцовское обещание непременно поехать с визитом в Золотую империю, честно подтягивал ненавистную математику, стараясь найти в ней что-нибудь интересное, и даже отчасти в этом преуспел. Перед новогодними каникулами князь бегло проглядел доставленный секретарем табель оценок сына и остался доволен: княжич держал слово.

Наступила новогодняя ночь, время бесшабашного веселья и народных гуляний. Рэй в предыдущие дни дико устал, но не жаловался: например, его отец трижды выдерживал бой с тетушкой Кларой по поводу утверждения бюджета на праздники и на следующий год. В конце концов они разругались вдрызг и не разговаривали друг с другом аж целых полдня, но на праздничном ужине тетушка и племянник уже весело поддразнивали друг друга и поднимали взаимные тосты за здоровье.

Зацелованный и задаренный родственниками Рэй веселился от души, а потом, ближе к праздничной полночи, улизнул на балкончик, с которого открывался чудесный вид на дворцовую площадь.

В небе громыхали праздничные салюты, люди на улицах пели и обнимались, и парнишка, ослепленный и оглушенный блеском фейерверков, загадал желание:

– Хочу, чтобы Мира стала жить в Зеленом княжестве!

Он не знал, как это сделать, но надеялся, что волшебство пограничной между двумя годами ночи поспособствует ему в его нечетких, зыбких планах.

P.S. Домашнее задание Рэя (отправлено на доработку):

…“Прочитав статью “Жестокая казнь в Золотой империи”, историк будущего сказал бы, что в наше время жили отсталые дикари и опасные безумцы.”