Читать книгу: «Рукопись несбывшихся ожиданий. Цена выбора»

Глава 1.

Человек тем и отличается от животного, что в самый неподходящий момент в нём просыпается совесть

Метель за окном завывала так, что упрекнуть королевских сыщиков в ненадлежащем старании у Германа Грумберга не получалось. Как останки покойного имперского мага отыскать, когда календарь словно врёт и никак не середина марта за окном? За пределами столицы сугробы выросли размером с настоящие холмы. Приземистые деревенские дома местами замело под самые крыши. Под гнётом снега ломало крепкие сучья деревьев. Дороги похоронило под белой пуховой периной, только основные тракты силами магов да дозорной стражи ещё хоть как‑то да очищались. Но люди всё равно не стремились отправляться в путь по такому неблагоприятному времени. Вокруг царили тревога и уныние.

«Погибель. Влияние Погибели, – прозвучало в голове Германа Грумберга объяснение архимагов. – Истоки стихий ослабли, равновесие мира под угрозой. В скором будущем начнутся катаклизмы куда как страшнее».

– Лорд Грумберг, вам срочное донесение! – вдруг ворвался к нему в кабинет запыхавшийся молодчик в форменной шинели. Лицо его было красно от мороза, на сапогах комьями налип снег, продрогшие пальцы в ворсинках от снятых пуховых варежек протягивали вытащенный из-за пазухи конверт.

– Ах ты ж, бестия! – мигом раздалось гневное ругательство из приёмной, одновременно с тем, как молодчика ухватил за шиворот стражник. – Простите, лорд Грумберг. Сказано ему было, что вы сейчас никого не принимаете, а он, у-у-у!

С этим грозным «у-у-у» стражник поднёс огромный кулак к лицу молодого мужчины, но тот не испугался, а с возмущением заголосил, что мол де донесение у него срочное. Герман Грумберг на это взирал молча. Он был согласен с поступком стражника, так как что‑то действительно важное ему бы другой гонец доставил, посолиднее. Но по итогу граф вдруг подумал, что это молодых ярая злоба красит, а с его седыми волосами подобное недостойно смотрится сродни старческой истерии, вот и вздохнул он грустно да сменил гнев на милость.

– Давайте сюда своё донесение, – требовательно и с демонстративным недовольством протянул он руку.

Молодчик горделиво расправил плечи и, подойдя ближе, помятый и, казалось бы, ледяной конверт Герману Грумбергу вручил. После чего бойко откланялся и вышел из кабинета. Вслед ему доносилось негромкое брюзжание стражника, но граф Мейнецкий к этим словам не прислушивался. Он уже вскрыл конверт и всмотрелся в строки.

Как он и предполагал, известие было не особо срочное и важное. Так, дельное. Но и то под вопросом. Поэтому Герман Грумберг задумчиво поджал губы, решая, что ему делать с информацией. Он мог бы проигнорировать сообщение, вот только… вот только другой ниточки к Анне Вэст у него пока не имелось, и по этой причине граф пришёл к выводу озвученным моментом заняться.

Отдав распоряжения по текущим делам, он ещё раз с грустью посмотрел за окно. Там всё было белым-бело. Метель не успокоилась, к вечеру начала завывать ещё громче. Для путешествий время было совсем неподходящее, но Герману Грумбергу надоело ждать известий. Лично выяснить всё необходимое он смог бы в разы быстрее, а потому граф уверенно вышел из-за стола и направился к телепортационному ритуальному кругу.

Задерживать вопросами королевского советника телепортисты не стали, и вскоре Герман Грумберг оказался в одной крепости, а затем в другой. Путешествие через телепортацию тоже имело свои ограничения, поэтому переместиться сразу в нужное место ни у кого не получилось бы. И так можно назвать чудом, что в отдалённом городке Брайдкрест, расположенном на окраине западной Верлонии, граф Мейнецкий оказался всего три с половиной часа спустя, как покинул столицу.

– Уж совсем темно, куда вы на ночь глядя? – попробовали остановить его служивые люди. Но Герман Грумберг видел, что в этих краях погода оказалась не столь свирепа как там, откуда он прибыл. Снег падал на землю мерно, ветра не было. Восходящая луна серебрила санный путь.

– Найдите извозчика, – твёрдо приказал он.

Спустя полчаса запряжённые четвёркой лошадей сани уже лихо мчались по дороге. Магические светлячки хорошо освещали пространство, кони не спотыкались, не увязали в сдвинутом к обочине снеге. Местность извозчику тоже была хорошо знакома, а потому относительно скоро показалась конечная цель пути первого королевского советника – обветшалое каменное здание, ограждённое высокой чугунной оградой.

– Вряд ли откроют вам по ночному времени, – шмыгнув сопливым носом, дозволил себе прокомментировать извозчик.

– Мне точно откроют.

С этими словами Герман Грумберг призвал сильный порыв ветра. Такой, что под его воздействием створки ворот едва не снесло. Они мгновенно открылись нараспашку, звонко грохотнули о стены. А затем во внутрь двора просочились десятки магических светлячков. Волшебные огоньки ловко пронеслись над запорошенной снегом землёй, над покосившимся колодцем и поднялись выше. Двор вмиг оказался освещён едва ли не лучше, чем днём, и, само собой, подобное вызвало суматоху куда большую, нежели проехавшая через ворота карета. В окнах большого, но неухоженного особняка, то и дело мелькали зажжённые свечи и лампы. Были видны силуэты людей, а вскоре один из них – седой мужчина в накинутом поверх ночной рубахи шерстяном плаще, вышел на порог.

– Кто это тут балует? – как можно грознее выкрикнул незнакомец и тростью, на которую опирался, угрожающе в воздухе взмахнул. Но, понятное дело, Герман Грумберг не впечатлился. Он вышел из кареты и в привычном для себя ледяном тоне осведомился:

– Вы управляющий сиротским домом мистер Эккель?

– Да, я. А вы кем будете?

– Первый королевский советник, лорд Герман Грумберг.

Понятное дело, стоило ему назвать себя, как местные вокруг Германа Грумберга вовсю засуетились. В этом нищенском доме ему даже поднесли чай в фарфоровой чашке, ради него нашли залежалый мармелад. На вид угощение выглядело каменным, но вряд ли у хозяев имелось что-то лучше. Уж не сидел бы перед ним мистер Эккель в штопаном сюртуке, имей он со своего сиротского дома приличный доход. Скорее всего, субсидии от государства не покрывали необходимые расходы, и сердобольный мужчина регулярно тратил свои личные сбережения.

– Уж не поймите меня превратно, лорд Грумберг, но отчего вы этим мальчишечкой заинтересовались? – с настороженностью осведомился мистер Эккель, когда узнал о цели приезда гостя.

– У него нетривиальное имя. Полагаю, внешность Сэо тоже необычна?

– Ну-у, есть такое, – нехотя признал седовласый мужчина.

– Тогда не могу не спросить, как он у вас оказался?

– Да вестимо дело как. Подбросили, – раздражённо развёл руками управляющий сиротским домом. – Считай, вся ребятня к нам так попадает, но мы с женой не жалуемся. Богатство оно не в деньгах. Когда-то у нас всего было полно, да самого главного не было. А теперь вон у нас сколько деток. Из года в год больше становится.

Несомненно, затея променять финансовое благополучие на оказание помощи оставшимся без опеки детям являлась благородной, но, видя царящий в особняке упадок, Герман Грумберг от услышанного едва не скривился. Такого рода всепоглощающий альтруизм не был ему присущ, и он не ценил подобное качество в других.

– И сколько этот ребёнок живёт здесь?

– Эм-м, где-то четыре года.

– Точнее можете сказать?

– Сейчас, дайте-ка подумать, – задумался седовласый мистер Эккель и в раздумьи наморщил лоб так, что, казалось, на его коже образовались глубокие борозды. – Четыре года и семь месяцев, лорд Грумберг.

– Угу. Ровно столько, сколько на ваш счёт поступают переводы от некоего мистера Джорджа Клейтона. Сколько же он там платит? – демонстративно принялся «вспоминать» граф Мейнецкий, прежде чем вытащил из портфеля банковскую выписку и озвучил: – Ах да, ежемесячно четыре серебряных. Хм, за четыре года и семь месяцев выходит приличная сумма.

– При существующем положении дел для меня было бы странно отказываться от финансовой помощи, – аж покраснел от беспокойства мистер Эккель. Его морщинистые руки при этом затряслись, но речь звучала по-прежнему уверенно. – Лорд Грумберг, я не понимаю, в чём вы хотите обвинить меня. В доме всего четверо взрослых людей. Четверо взрослых и сто один ребёнок, из которых только семнадцать старше десяти лет. Тех, кому меньше трёх, сорок шесть. Мне приходится нанимать рабочих, приходится искать кормилиц для тех малышей, кто не усваивает обычное молоко, я регулярно оплачиваю услуги знахарки и докторов, я также вынужден то и дело подыскивать мастеровых, готовых взять на обучение подросших сирот… И всё это не бесплатно. Трат много, и я благодарен любому человеку, решившему протянуть руку помощи.

– Разумеется. И, разумеется, я понимаю отчего вы произнесли столь горячую речь. Ваши слова дают мне понять, что вам прекрасно известно – никакого мистера Джорджа Клейтона не существует. Этим псевдонимом для некоторых своих целей пользуется мистер Патрик Гэбби, куда как больше известный под кличкой Секач. И, смею заметить, до того, как я увидел эту банковскую выписку, – повернул перед собой документ Герман Грумберг, – его в принципе нельзя было заподозрить в безвозмездной помощи детям. Этот человек контролирует притоны по всей западной Верлонии, благодаря ему множится преступность и распущенность среди малолетних. Для него дети – источник дохода, а не трат.

– Я не понимаю, в чём вы хотите меня обвинить! – занял оборонительную позицию мистер Эккель. – Я не преступник, и у меня здесь не какой-то притон, мы собственными силами даже пытаемся дать детям начальное образование. Я не понимаю причём здесь я и, тем более, Сэо.

– Вот причём здесь этот мальчик я и хочу выяснить, – поглядел на своего собеседника ледяным взглядом Герман Грумберг, прежде чем прикрикнул. – А ну говорите!

Мистер Эккель оказался крепким орешком. Будь у него больше опыта в общении с власть имеющими людьми, быть может, он бы и выкрутился. Но Герман Грумберг знал на что может давить и давил беспощадно. Ему требовалась информация, а не уважение какого‑то провинциального благодетеля.

– Это было летом, – наконец, сдался пожилой мужчина. – Мой работник ехал на телеге через мост, вёз из деревни продукты. И тут воз качнуло, тюк с капустой упал. Пришлось останавливать лошадь и заходить в воду. Там-то он и нашёл её.

– Её? – нахмурился Герман Грумберг. – Кого её? Капусту?

– Нет, мать мальчика, – пояснил мистер Эккель, прежде чем, погружаясь в воспоминания, грустно покачал головой. – Как только она не потонула или ребёнка не скинула? У неё были жутко обожжены лицо и грудь, а обе ноги и левая рука сломаны. Я, как впервые увидел её, сразу размышлять начал, где могилу рыть. А тут ещё и Марта моя как всплеснёт руками. Она первая живот у этой женщины заприметила.

– То есть «заприметила»? – скептически отнёсся к услышанному Герман Грумберг, прежде чем предположил. – Срок был не очень большой?

– Да, Сэо только через четыре месяца родился. Но уж как эти четыре месяца для нас проходили, – ужаснулся прошлому мистер Эккель. – Местная знахарка лишь немного уняла боль, сказала, что не по её силам справиться с ожогом, столь сильной магией нанесённым. Это же жуть какая-то. Обычный ожог он хотя бы в размерах не увеличивается, а тут женщина словно заживо горит. Марта то и дело холодные мокрые тряпки прикладывает, а эта на крик. Вода её кожи касается и кипит как будто. Кричала она ужас как, вот я без раздумий за доктором и поехал. Тот (вот спасибо, всегда выручает) артачиться не стал, поехал со мной и помог куда как лучше знахарки. Какими-то мазями всё обработал, но объяснил, что ненадолго средство сработает. Что ожог какого-то там действия и так просто его не остановишь. Пожалуй, если бы не из воды мой работник эту женщину вытащил, она бы уже и сгорела заживо.

– Хм, а почему вы имени женщины всё не называете? – осведомился Герман Грумберг. Ему подобное показалось подозрительным.

– Так документов при ней не было, вот оно и не было нам известно, – развёл руками мистер Эккель. – А позже и… Хм, впрочем, слушайте по порядку. Доктор в приказном тоне сказал, что надо срочно звать целителя и заодно следователя. Он говорил, что раз такого рода ожог, то нужно обо всём доложить в службу правопорядка.

– И что вы сделали?

– Я решил совету последовать. Однако, не успел. Стоило мне собраться в дорогу, как во двор вломились четверо. На вид это были прилично одетые люди, но вели они себя по‑скотски. Проходящую мимо козу ни за что ножом пырнули. Я за детей перепугался, навстречу негодяям побежал, чтобы остановить их. И тут один из них на меня смотрит и говорит: «Слыхал я, у тебя моя сестра быть может».

– Полагаю, та женщина действительно оказалась сестрой пришедшего к вам бандита, – рассудил Герман Грумберг, и мистер Эккель утвердительно кивнул. – Как он вам представился, кстати? Или тоже промолчал?

– Нет, он мне ответил, что его зовут мистер Патрик Гэбби. И я тогда, вот уж право слово, не понял отчего он так на меня выжидательно посмотрел. Я же человек честный, такие имена ранее ведать не ведал. Какое мне дело до них?

– Ладно, будет вам. Что было дальше?

– Уж не знаю, что за мастера-целителя мистер Гэбби нашёл, но всего за две недели из живого трупа его сестра в более-менее здоровую женщину превратилась. Ни меня, ни Марту к ней, правда, в эти недели никто не подпускал. Но я и рад был. Был бы ещё счастливее, если бы все эти люди из дома моего уехали. Они, хоть кроме той козы никого не тронули, а страху на нас навели ужас сколько. Я на цыпочках по собственному дому ходил. Если бы не дети, убежал бы с женой без оглядки. Да как под сотню малышей хоть на день оставишь? И не пожалуешься никому на произвол, пригрозили мне знатно, что всех нас порешат. А там поругались, видно, брат с сестрой между собой, потому что женщина не по своей воле в экипаж садилась, угрожал ей мистер Гэбби. Я ж не вмешивался. Смотрел на это и небеса восхвалял, что наконец-то покой мне будет. Но где там? Дюжина дней не прошла, как женщина вернулась. В лохмотьях, босая. И всё причитала, как сумасшедшая, что не может она никуда уйти, что некий Сэо только так её найти сможет.

– К этому моменту вы по-прежнему, что ли, не знали как её зовут?

– Нет. Когда я спросил её имя, она только горько посмотрела на меня и простонала: «Анна», а затем как завизжит: «Это всё Анна виновата!». Ну, и Марта больше не дала мне расспросить её ни о чём. Она в плед эту женщину закутала и спать увела. Двое суток та в беспамятстве пролежала, да ладно бы только это. Кровить начала. Снова пришлось знахарку звать, ну, знахарка и сказала, что коли с постели эта дурная встанет, так сразу ребёнка скинет. В общем, несладко мне пришлось. Вновь четверо бандитов приехали, едва убедил их до родов уехать восвояси. Женщина же от успокаивающего зелья знахарки словно разум потеряла. Лежала на постели безвольно и, если не спала, так только за окно смотрела. Молчала всё. Лишь один единственный раз зеркало для себя испросила, да, посмотрев в него, швырнула об стену. Поэтому, к тому моменту как время родов подошло, мне жить в собственном доме аж расхотелось.

– Но потом всё стало лучше, так? – стараясь отрешиться от эмоциональности рассказа, рассудил граф Мейнецкий. – И не лгите мне, иначе бы вы не получали регулярно деньги.

– Не совсем так, лорд Грумберг. Ребёнок родился страшненьким, конечно, зато в остальном здоровым. А вот мать его окончательно помешалась. Могла часами на сына смотреть и, покачиваясь, произносить одно и тоже. Всё Сэо, Сэо, Сэо. Я спрашивал, ты так сына назвала? А она в ответ: «Сэо». Есть, пить хочешь? Снова только это Сэо. Страшно от этого было. А потом мистер Гэбби приехал, только один уже. И уж не знаю как у него получилось эту сумасшедшую разговорить, но они беседовать о чём-то начали. Я самого разговора не слышал, да и не хотел слышать. Однако, по итогу его сестра сама смогла одеться и даже из комнаты самостоятельно вышла. Её шатало изрядно, правда, а потому Марта бросилась, чтобы помочь ребёнка удержать. Она взяла новорождённого на руки, а эта дурная женщина возьми и скажи: «Пусть с вами останется. Не хочу его видеть, не хочу помнить». Мистеру Гэбби эти слова по душе пришлись. Он на меня эдак грозно посмотрел и поспешно сестру на улицу вывел. А там мне на прощание наказ дал за ребёнком до его совершеннолетия смотреть и хорошие деньги за это пообещал. Не обманул и то ладно. Прочих за так растим, поэтому стоили, пожалуй, мои нервы всего того кошмара.

Сказанное заставило Германа Грумберга задумчиво наклонить голову набок. С одной стороны, было хорошо, что ниточка оказалась от нужного клубка. Плохо, что она могла оказаться от него отрезанной.

– Скажите, кто-либо хоть раз интересовался жизнью Сэо? – спросил граф и очень расстроился, когда мистер Эккель отрицательно замотал головой.

– Нет, кроме вас никто им не интересовался. Да и он самый обычный мальчонка, разве что такой… на внешность своеобразный.

– Приведите его ко мне.

Была середина ночи, а потому неудивительно, что не сразу мистер Эккель мальчика в комнату привёл. Ребёнка сперва одели и даже расчесали, но малыш всё равно выглядел сонным и зевал во весь рот. При его узких глазёнках это казалось смешным. В остальном смешного было мало. Ножки мальчика едва держали, так ему спать хотелось. Он бы вот‑вот начал капризничать.

– Мистер Эккель, у вас есть на него документы?

– Есть. Мой сиротский дом имеет статус государственного, поэтому я имею право оформлять детей, попавших ко мне на воспитание.

– В таком случае, эти документы мне нужны. Мальчика я забираю.

– Но… но, – даже побледнел мистер Эккель, и Герман Грумберг с улыбкой подтвердил.

– Да, думаю, с вашей стороны будет правильнее сообщить мистеру Гэбби, что вы больше не присматриваете за Сэо.

– Но я никак не могу этого сделать! – в отчаянии воскликнул мужчина. – Лорд Грумберг, дело даже не в деньгах, что нам так нужны. У меня нет его контактов. А если такой человек узнает, что я использовал его деньги не на то, что он рассчитывал… Лорд Грумберг, прошу вас!

– Чего проще, сделайте возврат последней поступившей суммы и последующих тоже. Полагаю, это привлечёт его внимание. А там сообщите мистеру Гэбби, что нарушил его планы я. Скорее всего, он уже будет об этом знать, но вы всё равно сообщите.

Сказав так, Герман Грумберг взял мальчика за руку и подтянул к себе. Сэо незнакомого ему мужчину испугался, он жалобно захныкал, попытался вырваться.

– Тётя Мафта, тётя Мафта! – заголосил малыш испуганно, и от страха даже так широко свои узкие глазёнки открыл, что стало видно – они у него синие, а не чёрные, как можно было бы предположить.

– Документы, – между тем потребовал Герман Грумберг. Истерики мальчика он не боялся, магия и не такие проблемы могла решить. Но некой Марте всё же подойти к ребёнку он позволил. Женщина тут же принялась мальчика утешать и успокаивать.

– Вот, лорд Грумберг, – вскоре принёс ему документы мистер Эккель. При этом мужчина окинул королевского советника уничижительным взглядом, и Герману Грумбергу этот взгляд не понравился настолько, что он решил произнести:

– Мистер Эккель, вы зря принимаете меня за злодея. Я не намерен этому мальчику как-либо вредить, скорее наоборот. Мне видится полезным устроить встречу матери и сына. Я жажду воссоединения Сэо с семьёй.

– С семьёй, которая так легко от него отказалась? – гневно проговорил мистер Эккель. – Да и вы сами про мистера Гэбби всё знаете. Зачем это ребёнку? Дайте ему вырасти достойным человеком.

– Хм. В этих документах вы указали выдуманную вами фамилию? – вместо ответа осведомился Герман Грумберг. При этом он развернул корочку поданных ему документов так, чтобы собеседнику стало видно содержимое.

– Да. Сэо Бёрнс – это хорошее и честное имя.

– Согласен, звучит неплохо. Даже жаль, если мать этого мальчика не отзовётся, ведь тогда документы однозначно придётся переделывать.

– Зачем? – непонимающе нахмурился мистер Эккель.

– Потому что у Сэо есть родня по отцу и, думаю, этой родне стоит дать знать о том, что сей ребёнок существует на свете. Или вы считаете, что только вы один можете заботиться о детях?

На этих словах Герман Грумберг наконец-то посмотрел на прислушивающегося к разговору мальчика. Вряд ли тот в силу возраста понимал всё, о чём шла речь, но самое главное он услышал, а потому с надеждой и страхом посмотрел на продолжающего держать его за руку королевского советника. В четыре с небольшим года к людям уже приходит понимание, что не всем везёт иметь родителей. И в четыре с небольшим года отчего-то мечты о родном доме и семье затмевают собой все прочие. Наверное, поэтому столь грозный мужчина, каким являлся Герман Грумберг, вдруг ни с того ни с сего проявил человечность. Поняв надежды мальчика, он улыбнулся и, потрепав ребёнка по чёрным шелковистым волосам, ненадолго присел возле него.

– Твой отец был могущественным магом, – сказал он. – Искренне надеюсь, тебя не зря назвали в честь него. Быть может, новый Сэо Литань поможет мне завершить путь, начатый прежним хозяином этого имени.

Мальчик попытался улыбнуться. Настороженность не покинула его взгляд, но он расслабился. Сделался спокойным и мистер Эккель. Этот мужчина, опираясь на свою трость, проводил необычного посетителя, поцеловал на прощание Сэо в лоб. Герман Грумберг не препятствовал этому. И, хотя мальчика ему хотелось использовать, на душе у королевского советника всё равно сделалось как-то легко и тепло. Предчувствие говорило ему, что он поступает правильно и что для Сэо так будет действительно лучше.

***

Как уже было написано, в Верлонии наступила весна. Вот только весна эта оказалась на редкость отвратительной. Мало того, что на первые недели марта выдались такие вьюги и морозы, что одежда застывала колом, стоило только выйти на улицу, так ещё и подступающий апрель учудил. Небывалые по величине сугробы окончательно взяли и растаяли всего за дюжину дней. Ещё вчера дышать от холода на улице тяжело было, а наутро вдруг началась капель. К первому апреля нигде ни снежинки не лежало. Люди (от крестьян до самых высокородных особ) ахали от удивления. Так быстро весна в Верлонию ещё ни разу не приходила. Но, как показала жизнь, ликовать было рано. Время шло, а тёмные тучи так и не покинули небо. Дни были серыми, мрачными, угнетающими. Разве что удивительно тёплыми. Но толку-то? Не вытягивались из-под пожухлой травы первые крокусы и ярко‑жёлтые цветы мать-и-мачехи. Не запорхали в воздухе очнувшиеся от спячки бабочки, только злющие голодные комары вились тучами. Из-за всего этого молчаливое напряжение перерастало в настоящую тревогу, и градоправитель Вирграда всерьёз задумался как бы не возникло в народе волнений. Живя в тесном соседстве с Первой Королевской Академией магических наук, вирградцы терпеть каких-либо лишений от природы не желали. Горожане открыто зароптали, что мол такую ораву магов холят и лелеют, а был бы прок.

– Да поймите вы, – попытался при личной встрече объяснить градоправителю Олаф фон Дали. – Да, я маг воздуха. Да, я знаю как на погоду воздействовать. Но если каждый маг будет менять погоду по своему усмотрению, то в стране начнётся хаос. Законы не просто так писаны. Вы должны подать запрос губернатору нашего региона, а уж он, если посчитает нужным, отдаст сотрудникам магического департамента соответствующие указания.

– А то не делал я так, – буркнул мрачный на вид губернатор. – Делал, господин фон Дали, и ответ мне пришёл тот ещё. Отчитали меня по полной, знаете ли, что не придерживаюсь я принятой в Верлонии концепции приоритета всего естественного… Будете коньячок, кстати?

– Этот? Этот буду, конечно, – лаская взглядом этикетку на бутылке, согласился ректор и с наслаждением принялся глядеть, как его собеседник по рюмкам дорогой коньяк разливает. На его лице даже возникла блаженная улыбка, но тут он опомнился и с грустным вздохом развёл руками. – Право, кто ж виноват, что сейчас тенденции такие? Веяние моды, веяние моды, уважаемый. Я, помнится, будучи студентом всё хохотал, что скоро волшебствовать станем только при наличии письменного разрешения то или иное заклинание сотворить. Но, эх, чувствую, скоро всё действительно так будет. И нисколько мне оттого не смешно нынче.

– Поддерживаю вас, совсем от такого невесело, – согласно кивнул градоправитель Вирграда, но, подумав, вернулся к прежней теме разговора. – Вот только господин фон Дали, всё равно бы как-то… ну это… ну как-нибудь. Ну, слегонца хотя бы, чтобы никто ничего такого не заметил, а погода выправилась. Э?

Он умоляюще уставился на главу академии, и Олаф фон Дали почувствовал укол совести. Не мог он отказать хорошему (а, главное, полезному!) приятелю в помощи. Другое дело, что закон нарушать ему тоже было не с руки, а потому глава академии всерьёз задумался и, наконец, предложил:

– Хм. Быть может, чтобы вирградцев от их мрачных дум отвлечь, магический турнир организовать?

– Да какой мне турнир? – расстроенно махнул ладонью градоправитель. – Пока достойных магов созовёшь, так уже лето подступит. И на призы попроще такие не позарятся, а бюджет…

– Понимаю, – опуская пустую рюмку на стол, согласился Олаф фон Дали. – Вот только студенты у вас здесь, под рукой. И не такие уж они привередливые к призам.

– Зато и не такие мастеровитые, чтобы мне полгорода не снести.

– Великие стихии, так ведь есть безопасные магические искусства. Вот, скажем, иллюзии. Как специалист по магии воздуха, уверяю – зрелищно, а навредить могут только если у кого-либо из зрителей от неожиданности сердце прихватит.

– Хм, турнир по иллюзиям. И не в академии, а на главной площади Вирграда, – задумчиво произнёс градоправитель, прежде чем широко улыбнулся. – А что, очень даже! Ха-ха, да я вашим студентам даже всамделишный кубок организую. Завтра же кузнец его отливкой займётся!

Понятное дело, что с этих слов в академии начался редкостный ажиотаж. Сыграли свою роль и короткий срок подготовки, и то, что турнир по иллюзиям был призван не столько скромное мастерство студентов напоказ выставить, сколько повеселить народ, а потому глава академии, посовещавшись с деканами, определил творческое содержание решающим критерием для победы. В конце концов, что толку было бы от миража фонтанчика, даже искрись и журчи вода в нём как настоящая?

«Публику надо поразить совсем другим, а качество пускай мои преподаватели на экзаменах оценивают», – размыслил господин фон Дали и, чтобы у студентов в будущем не возникло подозрений в предвзятости, даже устроил так, чтобы в жюри ни один маг не попал.

Естественно, подобное вызвало ту ещё шумиху. Проявить себя захотели абсолютно все. И если второкурсники расстроено вздыхали (они толком ещё не приступили к практическим занятиям), то прочие оживились настолько, что едва ли не каждый студент воздушного факультета подал заявку на участие. Из-за этого, собственно, Олафу фон Дали пришлось предпринять меры. Участвуй каждый желающий, так турнир растянулся бы на месяц. Поэтому преподаватели должны были сами отобрать из каждой группы не более трёх самых талантливых студентов. Коснулось условие и групп дополнительного образования. Из-за этого все слушатели четвёртого курса нынче со страхом и надеждой взирали на профессора Винтера. Зная рассеянность этого старичка, выбор он мог сделать какой угодно! А тот, щуря подслеповатые глаза, провёл карандашом по списку группы вверх, затем вниз. Затем снова вверх и, наконец, сказал:

– Аир Грумберг, аир Томари…

Услышав имя Веры Томари, Мила Свон спала с лица. Оно стояло после неё по списку, а молодая женщина очень, ну очень хотела поучаствовать в турнире. И дело даже не в кубке или денежном поощрении. На занятиях по иллюзиям Мила давно уже доказала незаурядность своей фантазии, а потому шанс достичь высоких результатов у неё имелся. Ну не смогло бы жюри поставить ей баллы ниже всех, а потому утёрла бы она нос этим…

На этой мысли Мила едва не всхлипнула от горя. Не выбрана она для участия, вот и нечего теперь о славном будущем мечтать.

– Ах, ну да. Вы же у меня в этой группе. Третьим участником у нас будет аир Свон. Конечно же.

– Да! Да! – тут же во весь голос заорала осчастливленная Мила. От эмоций она даже вскочила с места, едва не пустилась в пляс! И Антуан Грумберг, выражая так своё мнение об её поведении, осуждающе прикрыл лицо ладонью. Но Миле до его осуждения не было никакого дела. Едва выдалась свободная от занятий минутка, она прикрыла глаза и начала представлять своё выступление. Оно становилось всё более и более определённым, так как тематика турнира уже была объявлена – Поступь весны.