Так начинала рыться яма

11

– Обратного пути нет.

Он пытается свести в шутку и играет плечами: «Мы можем просто повернуть назад».

Она не оценила.

Луна уверенно поднимается в свой максимум, от фонарей небо кажется мутным, и совсем не видно звёзд. По правую руку пустая дорога, по левую – Она и низкие обшарпанные дома. В голову бьётся ясное понимание неотвратимого, но Он закрывается ото всех проблем. Он не верит в это. Какие-то дома заброшены и пугают чернотой окон, но и в жилых сейчас темно. Впереди виднеется автобусная остановка, а дальше – буквально стена поперёк дороги. Из красного кирпича и с арочными проездами для машин. Вдоль стены ходят люди. Похоже, полицейские.

Остановятся. Она отойдёт за остановку и достанет сигарету из сумки.

– Куда теперь? – осторожно уточняет Он.

Пожимает плечами и жадно затягивается. И выдохнет с дымом: «Пойдём во дворы. Надо поспать».

Не хочется спать на улице, но что сказать? Спросить, почему не оставила Его у деда, а сама не поехала умирать? Он надеялся, что Она прекратит поступать глупо. Но Они снова без денег, и теперь в другом, чужом городе. К деду – только на поезде. Но как?

Приехали сюда меньше недели назад. Питались хлебом, пили и умывались из-под уличных колонок. Он и сейчас несёт с собой большую бутыль, наполовину наполненную холодной водой.

Во дворах совсем нет света, только около некоторых подъездов. Сев на скамейку перед одним из таких, Она решают провести так ночь. Он засыпает и слышит отдалённый гогот пьяниц. И проснётся от чего-то похожего: какие-то мужчины стоят рядом – возможно, те самые – и о чём-то громко спорят. Один из них подошёл и неразборчиво пробурчал, Она объяснила коротко, аккурат положив руку на сумку слева от себя, и мужчина зашатался прочь.

– Давай уйдём, – взволнованно прошепчет Он, склонившись к Ней через сумку.

Она глянет в сторону мужчин, медленно закивает и примется вставать, кинет сумку на плечо. Он заметит, что под ней нет газеты.

Обойдут толпу двором и скроются. Светает, а Они продолжают идти причудливыми тропами между домами и детскими площадками: делают полукруги, зигзаги, в обход и протискиваются между изгаженными стенами гаражей, в траве и среди осколков стекла, подмечая алкоголиков и других бомжей, медленно слоняющихся по дворам. Под самое утро сядут на лавочку в центре бессчётной для этой ночи детской площадки. Поедят немного хлеба. Гадко, и хочется хотя бы каши.

Впереди стоит школа, прямо во дворе. Она молчит, молчит, как вдруг, по одному или вместе с родителями, к ней начинают подтягиваться дети. Пышные белые банты на девочках, стройные костюмы на мальчиках. Что же это получается? Заиграет музыка.

– Первое сентября, – беззвучно простонет Он. – Линейка, – и округлит глаза, глядя за забор. Это – конец. Он верил во что-то хорошее до последнего, но это – конец. Она лгала… Ему, деду, да и тому пьянице, видимо. Дальше ведь – НИЧЕГО! Или Она себе лгала?

12

Город сменяется извивающейся дорогой, ведущей в лес. Солнце пока не зашло в максимум, не слишком душно, и редкие облака плывут по летнему небу. В десяти метрах от Них земляную тропу ограничивает плотный забор из травы, в пятидесяти – тоже самое, а чуть дальше начинаются клёны, тополя, и где-то мелькают берёзы.

Пожелтевшие листья беззвучно сминаются под ногами; запах пыли, коры и сырости; повсюду лежат спиленные кем-то деревья. А город всё также рядом. Кажется, справа от Них. В один момент лес там совсем поредеет, и станут видны люди. Из любопытства Он подходит ближе и выглядывает из-за травы и невысоких кустов: это какой-то парк, а в нём много гуляющих и сидящих на лавочках. И Они идут в другую сторону.

Лес нескоро прервётся, но солнце ещё высоко. Равнину, поросшую густыми травами, со всех сторон окружают деревья. Под открытым небом идти жарко, но курс остаётся прежним: только вперёд, где мир Их не отыщет. Видимо, обратной дороги нет.

У начала конечной цели – перелеска недалеко, – овражек метром в глубину и парой в ширину. Он также усеян сорняком, неприятно касающимся рук своим верхом. Всё это едва ли можно посчитать сколько-нибудь значимым препятствием. Они обратят внимание на дикие яблони, прогибающиеся под багровеющими плодами. Те окажутся приятны на вкус, и Они наедятся их за неимением ничего другого.

Перелесок продолжится недолго, и скоро крутой берег заставит Их остановиться и увидеть: здесь тоже люди. Старые частные домишки расположились по другую сторону реки, и в некоторых уже горит свет. Вечереет. Вернувшись немного назад, Они решают остановится на ночлег. Вместе наберут веток, среди прочего – несколько спиленных стволов деревьев. Два из таких превратятся в скамьи. Очень неудобно, но лучше, чем на голой земле. Между ними – костёр в метр диаметром. Ничего нового.

Уже совсем стемнело, и между деревьев мелькают огни тихого вечернего пригорода, когда ужинают и расспрашивают детей о первом звонке в школе. Пламя же освещает не более, чем на два метра, и в его поле зрения впадают лишь Они и тонкие молодые берёзы за спинами и по бокам. После долгих пустых разговоров захочется спать. Он, всё ещё сидя на бревне, широко расставит ступни и сведёт колени, положит на них скрещенные руки, сверху – голову. Спина и плечи уже начинают подмерзать: скользкая синтетика спортивного костюма никак не согревает и лишь сковывает в движении. Теперь одел и трико.

Провалился, а когда открыл глаза, увидел: Она не спит, всё возится с костром. Отчего-то захотелось сказать грубость. Посмотрит на огни, а они никуда и не делись. Значит, счёт Его сну идёт на минуты и, в лучшем случае, переваливает за час. Снова впадая в дрёму, Он надеется проснуться при солнечном свете от колотящего утреннего холода.

Когда Он откроет глаза и увидит у себя под ногами тени играющего костра, то лениво поднимет голову, недовольно выдохнув. Она сидит напротив, не подавая никаких признаков, но всё-таки не спит. Лоб упирается в кулаки, локти – в колени. На лице не читается ничего. Услышав Его, растерянно поднимет взгляд, а потом обратно.

Третья попытка. Теперь совсем не ясно, сколько времени, а об огнях Он позабыл. Руки в суставах и колени до того затекли, что сгибаются через боль. Начинает потрясывать. Опираясь на руки, Он немного приподнялся, потянулся и сел обратно. Заметил в приглушённом свете прожоги на олимпийке и трико.

– Осторожно, не упади в костёр, – и подложила несколько веток.

– Что?

– Ты наклоняешься к нему во сне. До реки далековато.

Он лишь кивнёт и снова попытается заснуть. Проснётся от того, что тело в самом деле начинало подаваться вперёд. Напрягши ноги, Он замер и сглатывает липкую слюну.

Очень долгая ночь. Он снова открывает глаза, смотрит на костёр и на Неё: или сидит на бревне, упёршись лбом в кулаки, или подкладывает. Он разминает конечности и засыпает.

Утро. Колотящий холод и догорающий костёр. Проголодавшись, Они возьмут свои вещи и отправятся к яблоням. Одежда мокнет в росе.

Изобразив завтрак, Они некоторое время бродят по окрестностям, то выходя к равнине, откуда вчера пришли, то теряясь между деревьев. Вернулись к месту ночлега.

В пламени чернеют паспорта, другие документы, и два толстых фотоальбома со всей Их историей.

– Вот это твой отец, – Она держит в пальцах старую фотографию, а через секунду кидает её в костёр и идёт дальше. Он не знает, как реагировать, и просто молчит, а когда станет совсем не по себе – шутит о том, как весело горят фотографии: сначала немного съёживаются, а потом чернеют и рассыпаются в пепел.

Первый шаг сделан. Посидев немного, двигаются дальше. Небо угрожает дождём. Прохладно. Город снова повсюду: проследовав в одну сторону, скоро приходилось брать в другую. Когда Они сумеют выйти на верную тропу, погода окончательно испортится.

Буря приближается.

Позади увесистые клёны, но Они отчего-то залезут в дикую розу впереди. Та свободна от веток изнутри и даже имеет прорезь, напоминающую нарочно придуманный вход. Они оденут одноразовые дождевики, прежде уже ношенные и потому в дырках.

Гром врывается в уши и заставляет землю содрогаться. Стало очень холодно. Ветер прорывается сквозь куст и одежду. Вода струится по веткам и стекает на Них: Он поджал колени и обнял рюкзак, сидя на двойном листе, вырванном из крупноформатного журнала; Она – поставила сумку между Ними и сидит на газете.

Он готов заскулить. Дрожит, потом выдыхает и пытается совладать с собой, а когда очередной порыв ветра или дождевая струя проходятся по Нему, снова дрожит и напрягается телом. В мозгу пульсирует одна мысль: всё было зря. Перед глазами картина Их самоубийства: как Он представлял себе это последние полгода. Ветер кинется в лицо, и Он больше не может. Второй шаг.

– Может, давай? – Он повернул к Ней голову, и вода с дождевика залилась за воротник олимпийки, отчего шею непроизвольно дёрнуло.

В ответ Она лишь жалостливо посмотрит на Него и отвернётся. Он знает, что у Неё есть шприцы. Она говорила, что читала где-то: можно покончить с собой, введя в вену воздух. Он побежит вместе с кровью, а когда дойдёт до сердца – конец. Она приготовилась к уходу. Он непонимающе смотрит на Неё. Разве не этого Она хотела? Секунды идут, сердце бьётся, гремит буря. Видимо, не сегодня. Ему жалко упущенной возможности. Непогода уходит на второй план. Как же так? Он захотел умереть! А что, если бы Она не струсила? Он даже не подумает просить ещё: не даст.

Когда дождь прекратит, солнце быстро вернётся. Они ещё чуть переждут, а потом вылезут из-под розы. Дело снова к вечеру, как и вчера. Постелив себе на мокрых камнях, Они оставят сумки. Он и сам сел перед горящим небом. Всё тело трясёт. Сквозь облака бьёт солнечный веер. Что вдали, перед Ним, Он не видит. Хочется есть. Она нашла куст боярышника и сейчас общипывает красные ягоды себе в рот. Он поднялся, решил попробовать: до противного водянистая, никакого вкуса. Нет, Он боится начать блевать, и больше не станет это есть.

13

Вышли к берегу: пустому, песчаному и блестящему бутылками. Вода мерно цепляется за полиэтиленовые пакеты и уходит обратно по песку. Посреди всего этого к Ним лицом лежит мужчина: далековато, и плохо видно, но явно старше тридцати, смуглокожий и пьяный. Рядом пустая бутылка. Она станет присматриваться к нему из-за деревьев и кустов, щуря глаза, и Их взгляды скоро сойдутся в одной точке – пачка сигарет, аккурат высунувшаяся из кармана чёрной грязной ветровки.

– Может, подойти, утянуть? – и закусила нижнюю губу от волнения.

– Нет, ты что, – шёпотом отвечает Он. – Проснётся.

– Курить хочется.

– А если проснётся?

– Убежим?

– Не стоит, – боязливо закончил Он.

Пойдут вдоль берега. Ноги утопают в мокром песке и оставляют грубые следы, но нет влажной травы. Он и так промок почти насквозь. Вскоре слева возвысится насыпь, а на ней выброшенные кем-то овощи. Видимо, хозяевами ближайших дач, что у самой вершины насыпи. Он подходит ближе: многое гниёт, но не всё. Подобрал пару помидоров, совсем целых, но удивительно маленьких. Подойдёт Она и тоже примется осматривать и ощупывать всё, что лежит у ног, а некоторое – не скатилось по крутому склону и осталось лежать у камня или куста. Ему стало весело искать целые плоды и, разогнувшись, гордо заявлять: «Ещё нашёл». Собирая вдоль прибрежных дач, Они окажутся против двух дорог: что заворачивает и ведёт вглубь, и протоптанная камышом узкая тропа. Что там в камыше?

Прямо: густые стебли легко ударяют по плечам. Крутой поворот направо: тропа расширяется в круг и обрывается. На притоптанном камыше – колода карт. Он поднимает, смотрит: кажется, полная. Она предлагает присесть и поесть. Достанут собранные овощи и примутся. А что в следующий раз?

Закончив, Они немного побалуются с картами, но скоро ночь, и пора идти. Дорога одна.

Он посматривает через забор, где что растёт, и замечает – Она тоже. На самой первой даче от берега совсем спелые висят те маленькие помидоры-свечки, на второй – кукуруза и большие яблоки. Внезапно что-то громыхнуло. Обернутся. В опасной близости оскалились и широко расставили передние лапы две собаки. Чёрная и белая. Так вчетвером и смотрели бы друг на друга: они – со злобой, Они – со страхом.

– Вы не бойтесь их! – за оградой участка позади собак появился парень. – Ну-ка, фу!

Но они не реагируют.

Не сводя глаз с собак, Она кинет Ему рукой вперёд. Выходят к автомобильной дороге, идущей далеко вперёд и резко заворачивающей налево у Их ног. Впереди те же дачи: деревянные, и реже – кирпичные домики. Внимание привлёк один без забора, с забитыми окнами и выбитыми стеклами, оставшимися лежать на бетонной дорожке во двор. Справа от дома небольшая возвышенность, и вечернее солнце уже не добирается до осколков. Решат пройти во двор: заваленное хламом крыльцо и округлая лужайка перед домом. Почему она не заросла травой? Дом не кажется жилым: вход завален мебелью и коробками, отчего дверь не открыть. Её внимание привлечёт большой картонный гроб из-под холодильника под самым козырьком. Сумерки сменяются темнотой, когда Они решат лечь. Достанут дождевики из сумок, и Он с грустью расправит свой при лунном свете: решето. Но всё равно теплее. А как быть, если доживут до зимы? Он хочет поднять белый флаг, но не перед кем. Их уже нет. Только родственники скажут, что когда-то были. Может, ещё сумеют найти? Конечно нет, не в этом городе и не на этих дачах. Не за одну ночь, а на большее Он слабо рассчитывает.

Очнулся. На кирпичную стену против Него падают капли, ветер шумит за стенами коробки. Она тоже проснулась: почувствовалось разгибание спины. Он оглянулся на Неё, Она – на Него. Ноги устали в коленях, но разгибать – замёрзнут. Передвинет немного в сторону – станет полегче, можно дальше спать. Голова к голове, или как ещё, но Они спят несмотря на грохот и вспышки, ломоту в теле и голод. Он хочет жить. После всего, как можно не хотеть? Случившееся днём вымотало Его, и теперь одно: «Только бы дожить до утра». И доживёт. Оно явится желтизной на той же кирпичной стене. Она уже не спит, и шевелением разбудила Его. Вылезли из обмякшей коробки. Земля осталась влажной, трава играет в солнечных лучах, дом кажется жилым.