Рожденный в ГСВГ

Одним словом, несмотря на то что я был во всех смыслах молодым офицером, «совет старейшин» Халифата меня признавал и в меру необходимости, подчинялся моим распоряжениям и приказаниям. Тем более, что дальше элементарного выполнения требований распорядка дня и здравого смысла, мне вторгаться в их общинно-родовой уклад этой самой необходимости не было.

И всё бы оно было ничего, но однажды ночкой тёмною, непогожею, шайтан товарищей азиатов попутал, перекурили они каннабиса окаянного, пережевали насваю ядовитого. Кому-то из нойонов в голову затуманенную идея гениальная пришла: спуститься с гор, то бишь с третьего этажа на второй, и «построить» мою светлоголовую 1-ю роту, а заодно и молодых погонять, потешить удаль неутомимых всадников без головы.

Момент для нашествия выбрали правильно: дежурным по батальону заступил робкий гвардии старший прапорщик пенсионного возраста. Петя Овчинников, командир этой роты легендарной, в командировке на полигоне технику грузил с ремонтным взводом и лучшими своими мехводами, единственный командир взвода после вечерней поверки отбыл в город Бровары, на съёмную квартиру. Я тоже спать пошел в квартирку нашу холостяцкую, в дом офицерского состава в бригадном военном городке, где, усилиями комбата, койко-места нашлись и Петру Овчинникову, и мне.

Жил с нами ещё гвардии старший прапорщик Саша Розум, командир взвода материального обеспечения роты управления Бригады. Благодаря ему, сало солёное и копчёное, капуста квашеная, консервы «Завтрак туриста» и сгущёнка у нас не переводились. Но Саша вскоре зазнобу нашёл в Броварах, и вечерами её развлекал, на квартирку наведывался редко. Так вот, пришёл я, значит, домой и, предвкушая заслуженный отдых, чаёк попивал да галетами пайковыми со сгущёнкой закусывал. Хорошо было, спокойно так на душе, забрался я в кроватку, освещение выключил, припомнил задачи инженерного обеспечения боя в обороне и, на 7-й или 8-й задаче, крепко заснул…

И снится мне сон тревожный, будто сигнализация звуковая от вскрытой оружейной комнаты звонит-надрывается, и голос чей-то далёкий, отчаянный, всё какого-то «таварища лейтенанта» зовёт. На каком-то мгновении сна реальность вломилась в сознание и наконец включила его: надрывался звонок на входной двери, кулаки и пятки барабанили в дверь и орал истошно на лестничной площадке посыльный. Распахнул я двери и увидел узбечонка перепуганного, с глазами распахнутыми и круглыми. Пальчиком он в сторону расположения тыкал и всё пытался мне объяснить что-то, но получалось не очень, примерно так: «таварища лейтенанта гвардия, ой, таварища гвардия лейтенанта, тама, тама.. Писеец! Ой, писеец тама…»

Спорткостюм, Петины прыжковые берцы, пару взрывпакетов и презентованный однокашником по Училищу, служившим в конвойной бригаде ВВ, баллончик «Черёмухи». Всё, погнали, благо, до казармы метров 200. Вбегаем мы с посыльным на плац строевой перед расположением нашего славного батальона, и вижу я картину апокалиптическую: окна 2-го и 3-го этажей распахнуты, по газону люди в исподнем ползают, из окон вой несётся гибельный и тени пляшут страшные. Бегу, себя не помня, в роту свою кроткую, супостатами в отсутствие моё поруганную. Успеваю боковым зрением зафиксировать дежурного по батальону, схоронившегося в дежурке за сейфом с пистолетами.

Влетаю на 2-й этаж – никого, окна на распашку, всё вверх дном, с коек дужки спинок сорваны, сапог и ремней поясных нет. Сверху – грохот страшный и вопли, плач и скрежет зубов. Бегу в «Халифат», а там действительно, пушистенький такой северный зверёк из отряда хищных и семейства псовых…

Включив иерихонскую трубу, бросаю в гущу бранной сечи взрывпакет, тут же в выломанную дверь каптёрки – второй. «Бах-Бах!!!» Вспышки, гром, клубы дыма. Продолжая неистово орать, готовлю к применению СДЯВ, но не потребовалось. Побоище прекратилось, и взору моему лютому предстала картина, достойная кисти художника-баталиста, из цикла «подлинная история полного разгрома татаро-монгольского ига».

По углам, под койками, в шкафах с шинелями, просто на полу в центральном проходе жестоко страдали забывшие требования Общевоинских Уставов ВС СССР военнослужащие 2-й гвардейской роты специальных работ и примкнувшие к ним обесславленные воины отдельных взводов и 3-й роты, имеющие выраженную этническую принадлежность к Народам Советского Востока. Над ними грозно и неотвратимо, как пресловутые сомкнутые ряды средневековых тяжёлых пехотинцев, доминировали ландскнехты 1-й гвардейской роты радиоуправляемых роботизированных средств, имеющие в левой руке щит – табурет, в правой – дужку от спинки кровати. Лёгкая пехота зловеще помахивала поясными ремнями.

У прибалтов были глаза и лица берсерков, объевших рощу с мухоморами, фольксдойче Герман Справедливый бился безоружным, олицетворяя тевтонскую ярость. Бедные, бедные наивные азиаты, какую вековую жилу вулканическую они разбудили! Не учили их истории Великого княжества Литовского и немецких военно-религиозных орденов, не поняли они, что великаны белокурые и светлоглазые только с виду такие белые и пушистые, и что это только говорят и кушают они неторопливо, а вот лупят обидчиков очень даже сноровисто, и чувство национальной идентичности, а по-простому – землячество, развиты у них столетиями борьбы и очень обострённо.

Разведя противоборствующие стороны по расположениям, дал своим команду «построение через 10 минут в центральном проходе, форма одежды №4», спустился в дежурку, извлёк из схрона дежурного, доложил по телефону комбату, замполиту батальона и НШ. Кунцевич распорядился сыграть обще батальонный «Алярм!» Пока собирались командиры и начальники (а время местное было около 01:30), быстренько произвёл первичный опрос участников боестолкновения.

Всё было ясно и просто: обкуренные азиаты около 24:00 прибыли в расположение 1-й и 3-й рот, подняли своих земляков и предложили всем белым вешаться, после чего попытались скомандовать: «Духи, строиться на взлётке»! Заместитель командира 1-го взвода 1-й роты гвардии старший сержант Эрб Г. Г., предложил пришельцам идти в своё расположение и выполнять распорядок дня. И был в нецензурной форме послан, после чего недисциплинированные солдаты начали пинать табуреты с обмундированием военнослужащих 1-й роты и «карантина» и громко на них кричать. Первыми, как и положено, поднялись сержанты и дали не всем понятную команду: «mušti azijiečius»! и понеслось…

Поначалу, балтийский фрайкор хотел просто отмутузить вторженцев и завершить воспитательную работу, но генетика взяла своё, горячие литовские, латышские и к ним примкнувшие парни быстро вошли во вкус и перенесли боевые действия на территорию супостата. Необходимо принять во внимание, что ребята прибалтийские очень дружны были со спортом, как с единоборствами, так и с баскетболом и гандболом. И «физика» у них была фактурная: Казлаускас, Козулис, Урбанис, Паулюс – великаны-баскетболисты, Коробейников, Букофф – крепыши-гандболисты, Эрб – МС по боксу…

У юрких, нахальных, но компактных азиатов шансов в этом побоище не было, да и не рассчитывали они на такой мощный и организованный отпор. Кое-кто в окна попрыгал со второго этажа, остальные были повержены уже в расположении «Халифата». Дуракам и пьяницам, а также поклонникам каннабиса, везёт, обошлось без серьёзных травм: вывихи, ушибы, растяжения, рёбра немножко поломаны, фингалы зачётные. Имущество военное тоже не особо пострадало.

Между тем, прибыли комбат Кунцевич, НШ Гензе и замполит Бантюк. Появились начальники 3-й роты в полном составе, взводный и старшина 2-й, командиры отдельных взводов. Комсомолец батальона гвардии лейтенант Крутов из Киева на таксомоторе примчался в состоянии крайнего озлобления.

Как говорится, время разбрасывать камни закончилось, наступила пора их собирать. Батальон в полном составе был построен на плацу, проверили по книгам наличие личного состава и слово взял Командир… Потом замполит. Потом НШ. Ближе к 04:30 развели шалунишек по расположениям, рядовых «отбили» и продолжили ПВР с сержантским составом и активом. НШ, тем временем, принял от меня подробный письменный рапорт о ЧП в подразделении, снял со службы горе-дежурного и преподнёс ему заслуженное Эн-Си-Си, замполит с комсомольцем в паре пили кровь взводному и старшине 2-й роты. В общем, все были при деле. За 30 минут до подъёма отпустили горемык срочной службы, и за нас приватно взялись комбат и замполит, совместив служебное совещание с открытым партийным собранием.

Отплясавшись на костях за свой порушенный сон, приняли Соломоново решение: бойцов не наказывать, мне – устный выговор за то, что… Ну, в общем, устный. Остальным – по мере вовлеченности сторон в конфликт, больше всех прилетело бедному Пете Овчинникову, который на полигоне, себя не жалея, погрузкой техники занимался. Но, ротный отвечает за всё. Ему и «строгач» в служебную карточку, и «строгач» по партийной линии, и отпуск немедленно после Нового года… С проведением оного при части. И это ветерану «Афгана», эх…

Ротному 3-й роты в той же пропорции, но без наказания отпуском. Больше всех изумился комсомолец Саша Крутов, когда ему отвесили выговор в служебную и выговор по партийной линии за слабый уровень политико-воспитательной работы в батальоне. А дома ему ещё от бати досталось, генерала Крутова, начальника Особого отдела ККВО. Суровые нравы были в Красной Армии, однако.

Надо сказать, что отделались мы всё же малой кровью, обще бригадного разбора не было, обошлось без военной прокуратуры и прочих неприятностей. Для меня эта нехорошая, в целом, история имела следующие практические последствия:

– Никто не посягал более на суверенитет моей роты, честь и достоинство её военнослужащих.

– Самым жёстким наказанием для вверенных мне воинов было изгнание из воинского коллектива в другое подразделение, и, наоборот, когда хотели солдатика уберечь от «неуставняка», его переводили к нам. Иногда это порядком доставало.

– Вокруг моих балтийцев сложился нормальный коллектив, в том числе, и ребят из других подразделений батальона, тех, кто хотел спокойно отслужить и уйти домой с положительной характеристикой.

– Мой личный рейтинг с этого момента уже позволял мне руководить ротой дистанционно, работая с сержантами и неформальным активом, все субботы и выходные я и Саша Крутов поделили в качестве заслуженных ответственных по батальону.

– К нам на перевоспитание стали «подбрасывать» товарищей из аппарата ККВО, что тоже не радовало, но имело свои организационные бонусы.

В частности, из спортивной роты Округа продан мне был в дисциплинарное рабство славный парень из города Еревана, перспективный греко-римский борец, имевший неистребимую тягу к дому. Из каждого очередного побега его обратно привозил родной дядя, уважаемый человек, после пятого эпизода юношу доверили мне. Я дядю сразу пригласил в гости, не дожидаясь привычного повода. Дядя снял квартиру в Броварах и пробыл с нами до печальных событий августа 1991-го года, после которых оба достойных представителя армянского народа законно покинули пределы УССР.

Ну, а жизнь и служба, между тем продолжались. В самом начале мокрого и холодного украинского месяца груденя получил командир батальона привычный для нас приказ сформировать из личного состава рекультивационную команду, назначить старшего, которому предстояло дополнительно принять у инженерно-дорожного батальона соответствующую технику и людей, и отправить эту сводную группу на границу Чернобыльской зоны отчуждения с целью проведения работ по рекультивации испоганенных территорий. Для организации взаимодействия с местными органами власти и общего контроля к нам прибыл матёрый старший прапорщик из Штаба ККВО.

Припять. Город-призрак.

Задача серьёзная, считай, почти что боевая, наведенная радиация она такая, коварная, да и вообще, любая дальняя командировка большой группы солдат и сержантов вкупе с инженерной и автомобильной техникой – это потенциальная опасность по всем видам ответственности, от дисциплинарной, до материальной и уголовной, тьфу-тьфу-тьфу.

Кунцевич к делу подошёл серьёзно и старшим назначил заштатного Сергея Тамарского, нарисовав ему красивую перспективу личного ходатайства по поводу его увольнения и статуса участника ликвидации аварии на ЧАЭС в качестве дембельского бонуса. А нам за работы в ЧЗО даже в начале 90-х этот статус присваивали, ибо период полураспада у ядерного топлива очень длинный, и фонят источники альфа-бета-гамма излучения исправно.

Так вот, Серёжа поначалу согласился, подготовили Приказ по части соответствующий, отобрали бойцов из числа прибалтов и вменяемых воинов из других рот, выделили транспортную машину «Урал-4320» с тентом, дорожники представили своих солдат и технику: 2 тягача КрАЗ-255Б от тяжёлых механизированных мостов с прицепами – трейлерами, два бульдозера Т-130М, КАМАЗ-самосвал. До отъезда оставалось пару суток, и тут Сергей включил заднюю передачу и отбывать в ЧЗО наотрез отказался. В итоге, поехал я с командировочным предписанием, в котором было указано всё, кроме личности командируемого. И в Приказе батальонном осталось место для внесения данных счастливчика.

Бойцам выдали подменное зимнее обмундирование и ОЗК, одеяла, усиленные СРП, сало, чеснок, лук. Я второпях особо собираться не стал, одел свитерок шерстяной и «афганку» зимнюю, захватил из закромов наших консервов разных, да и готов уже. И поехали мы…

Из ППД в Броварах, в объезд Киева на населенный пункт Ораное Иванковского района Киевской области. Там находилась Чернобыльская квартирно-эксплуатационная часть, в которой мы должны были разместиться и орган власти, в котором отмечали командировочные документы.

Ехали мы трудно и очень долго, потому что медленно: с трейлерами в колонне особенно не погоняешь. Выехали около 9:00 по Киеву, приехали в Ораное уже в ранних зимних сумерках, около 15:30, 125 км ехали более 6-ти часов. Бойцы в кузове «Урала» порядком задубели, но это был ещё не конец пути: надо было найти начальника КЭЧ и решить вопрос с размещением. Мудрый старший прапорщик эту миссию взял на себя, воинского начальника нашли в сельсовете, там же и все документы оформили сразу, то есть поставили подписи, скрепили печатями, остальные мелочи на наше усмотрение.

В Чернобыльской КЭЧ находились постоянно её начальник – худющий подполковник с воспаленными глазами и нездоровым коричневым цветом кожи, а также четверо вольнонаемных: водитель ММЗ, кочегар, электрик и сантехник, он же сварщик. Люди получали очень приличные зарплаты и стремительно теряли здоровье. Загнали мы технику на территорию части, пошли размещать личный состав и сами угол себе искать. Тридцать лет прошло уже с той поры не весёлой, а перед глазами всё стоит этот Клондайк перманентно радиоактивный, эта разруха, грязь, холод и отдаётся болью в суставах убитых нечеловеческая усталость этих трудных дней и ночей.

И пошли мы за энергичным начальником КЭЧ размещать личный состав и размещаться самим. Территория этой воинской части впечатляла всем: и своими размерами, и громадным количеством материальных ценностей, сваленных в кучи и сложенных в штабеля, и, самое главное, своим безлюдьем.

Как я уже говорил, вместе с подполковником-командиром этой части-призрака, в ней присутствовали аж четверо вольнонаёмных специалиста широкого профиля: кочегар, водитель, электрик, сантехник-сварщик. Впрочем, эти тёртые жизнью люди умели абсолютно всё, в такой «автономке» они были года так с 1988-го…

Командир привел нас к ангару из фортификационной волнистой стали и радушно распахнул врата ада: «Располагайтесь, размещайтесь, вещи положите и прошу всех с дороги горячий душ принять. Где – вот, Микола покажет. Только запомните, товарищи начальники и бойцы: ходить можно только там, где верёвки с флажками натянуты, даже внутри этого ангара. Из ангара выходить лишний раз не советую, тем более шастать по территории. Здесь уровень терпимый, а есть места, где и зашкаливает. Сюда и из Припяти много чего привезли, и сами загадили, так что, если проблем быстрых и мучительных не хотите, ведите себя прилично».

В ангаре по левую сторону стоял ряд абсолютно голых панцирных коек, также были весьма приличного вида и качества платяные шкафы, у кроватей стояли добротные стулья гарнитурного вида, в торце красовался трельяж с пыльным, но целым зеркалом. По правую сторону находилась стена-выгородка, за которой расположились умывальники с явно не советскими раковинами и сантехникой, и ватерклозет с оптимистичными голубыми и целыми унитазами.

Пока бойцы, испуганно озираясь по сторонам, раскладывали вещмешки и застилали койки привезёнными одеялами, подполковник отвел нас с прапорщиком в сторонку: «Мужики, тут такое дело, бензин у нас кончился, и когда привезут, и привезут ли вообще, не понятно. Одолжите „КАМАЗ“ ваш на вечерок, надо в село мебель отвезти, а председатель продуктами и самогоном рассчитается. Я на этом долбаном бартере уже год так живу». Не вопрос, понятное дело. Я хотел вызвать водителя машины. «Не, не надо, Сашко съездит. Ключи только дайте и помогите загрузить. Тут, кроме меня, других воинских начальников нету».

Организовали воинов на погрузку. Честно говоря, масштабы этого квазирадиоактивного Клондайка завораживали. После аварии на ЧАЭС кого-кого только в этих краях на различных командных пунктах не было: и члены ЦК КПСС, и Совета Министров, и Руководства Министерства Обороны. Командные пункты нужно было оборудовать, уважаемых людей размещать.

Всем этим и занималась Чернобыльская квартирно-эксплуатационная часть. Сюда везли дорогую мебель, сантехнику, автономные источники электропитания, телефонные аппараты, бытовую технику, быстровозводимые жилые модули, кондиционеры с системами фильтрации воздуха, резервуары для воды с насосами, электронагреватели, оборудование мобильных котельных, импортные душевые кабины (не будет же почтенный секретарь ЦК в общем душе мыться, ну, не удобно ему), даже очень приличные бани, электроинструменты, сварочные аппараты, расходные строительные и слесарные материалы.

Некоторые не очень вменяемые граждане умудрились из самой Припяти материальные ценности привезти, но эти ценности тут и остались, выгороженные в отдельные кучи. А после окончания активной фазы работ по ликвидации последствий аварии и постепенного сворачивания КП и пунктов временной дислокации начальства, всё это добро свезли сюда, списали и бросили. Количество дефицитного имущества, которое, по идее и по правилам, должно было быть утилизировано, как источник вторичной радиации, действительно, впечатляло, я никогда и нигде больше такого не видел, даже в складских зонах современных гипермаркетов «ОБИ» и «Леруа Мерлен».

Постепенно сворачивались КП, сворачивалась и деятельность Чернобыльской КЭЧ. К декабрю 1990-го года она представляла собой именно то, что я сейчас описал: кучи, штабеля, стеллажи всего вышеперечисленного и отважную пятёрку супер-ликвидаторов во главе с командиром-пиратом.

Смех-смехом, а эти люди угробили своё здоровье раз и навсегда, не думаю, что кто-нибудь их них ещё жив. Им много платили, они получили заветные квартиры и личные автомобили где-то на «Большой земле», но… Наверное, только советские люди умели вот так медленно и неизбежно погибать ради достатка своих детей.

Самое трагикомичное заключалось в том, что раз КЭЧ практически прекратила своё существование, то и снабжение продовольствием и ГСМ тоже практически прекратилось. Деньги служащим КЭЧ шли на книжки, обналичить их там, в Ораное, было непросто, потому что и в само село Ораное наличности на почту завозили немного. Вот и жили сотрудники данной воинской части за счёт простого товарного обмена более или менее «чистого» имущества на продукты и предметы личного обихода.

Местным жителям, по-моему, вообще сам господин чёрт был ни разу не брат, и наличие в доме импортного гарнитура или унитаза значило для них гораздо больше, чем какие-то неведомые миллирентгены и Кюри. И это в Ораное, в 30-ти примерно километрах от Чернобыльской зоны отчуждения. На следующий день, на границе самой зоны, где мы ликвидировали брошенный лагерь «химиков», нас бабулечки из «полностью эвакуированных деревень» норовили попотчевать молочком и самогоном по очень низким ценам.

Загрузив «КАМАЗ» сомнительным добром, мы дружно отправились в душ. О качестве воды в те годы не думалось, просто было холодно, грязно, гадко и хотелось горячего душа, кружки крепкого чая и вытянуться на койке, подложив под голову свернутый бушлат. Воины, замученные за день дорогой, холодом и явно не радостными впечатлениями, после водных процедур и легкого ужина из консервов суточного рациона питания, сала и выданного нам щедрой рукой начпрода нормального хлебушка, спали тревожным сном напуганных детей.

Я сначала тоже провалился в бездну, но потом вдруг как-то вынырнул и понял, что мне не спится. Для молодого организма 23-х лет это нонсенс. Скрипнула металлическая дверца нашего ларца, в проходе зашлепал тапочками мудрый старший прапорщик, подойдя к моей койке, близоруко пощурился в темноте. «Я не сплю, чего?» – «Валентиныч, пойдём, командир приглашает». Ну, раз приглашает, значит пойдём.

Апартаменты командира располагались в противоположном краю этого бескрайнего ангара, рядом с ним была и комната персонала. В горнице у подполковника стоял инкрустированный здоровенный стол, накрытый газетами и оберточной бумагой, вкруг стола сидел в исподнем весь личный состав «Летучего голландца».

На столе в живописном беспорядке присутствовало всё, чем богата Маты-Украина: кровяная колбаса, купаты, солёное и копчёное сало, разломанные на неравные куски жареные куры, вареные яйца, домашняя тушенка на фарфоровых тарелках, тушеный картофель, лук, чеснок, солёные помидоры с огурцами, капуста квашеная и запотевший чайник с самогоном. На десерт трехлитровые банки с домашними компотами. И домашней выпечки хлеб. «На завтрак и на ужин и бойцов нормально покормим» – пообещал гостеприимный командор: «да сейчас поздно уже, чего их будить, завтра упашетесь там, на свежем воздухе».

Резонно, решил я про себя и присоединился к вечерявшим. Ледяная 60-ти градусная самогонка под компотик и цибулю взбодрили, пришла вторая волна волчьего аппетита. Всё, о чём я выше повествовал, и поведал нам подполковник за этой поздней трапезой. Ещё он поделился тем, что две дочери у него на выданье, так вот он на приданое им и трудится. Вольнонаёмных товарищей тоже на откровенности потянуло, понятно, скучно им там жилось, хотя рекультивационные команды из нашей бригады приезжали достаточно регулярно.

Истории были у всех похожие: работали где-то мужики, крутились, как могли, у кого двое, у кого трое деток, кто сельский, кто из городка маленького, жили вроде, неплохо, как все вокруг, а тут на тебе, такая вот дискотека в клубе энергетиков «Сталкер» … Призвали их из запаса и отправили на эту самую «дискотеку». Потом предложили остаться на вольном найме в КЭЧ, а что, неплохо, зарплаты большие, кому новый дом в селе, кому квартиру в райцентре дали, на льготную очередь на автомобили поставили.

И пахали мужики, как обычно, разворачивали и сворачивали КП и места временной дислокации начальства, как могли, поддерживали жизнь на своей «очень атомной подводной лодке», радостно прикидывали, кому и сколько «накапало», планы строили, как в отпуска в Гагры отдыхать поедут, как женам и деткам обновки и гостинцы купят. Тогда ведь ещё не было этих огромных некрополей, и слово «Чернобылец» ещё не имело значения диагноза или уже приговора. Моего Отца эта «дискотека» догнала в 1999-м и окончательно «убрала» в 2000-м.

Сидели недолго, выпили по четыре положенные, закусили и закруглились. Собрали провизию в громадный холодильник, да и отправились «на боковую». В 6:00 мск мне казалось, что я только что лёг. Командор своё обещание сдержал, на завтрак у солдат была и колбаска, и куры, и яйца вареные, и компот. Кружка хорошего кофе (гуманитарная помощь Мамы из далёкой Москвы), вернули мне силы и уверенность во всём хорошем. Позавтракали, укутались, потянулись на выход. Герман Справедливый рачительно снарядил два вещмешка консервами и хлебом, заварили с собой 50-ти литровый термос сладкого чая.

Нас предупредили, что там, где мы будем работать, категорически нельзя разводить никакой огонь, я не вдавался в подробности, но это мотивировалось тем, что в условиях вторичного радиоактивного заражения любой костёр превращается в маленький реактор. Знали бы мы, какую объёмную радиоактивную свинку подложили нам наши предшественники, но неведение иногда способствует успеху в выполнении поставленной задачи. Построились возле машин, я объявил задачу на день, проинструктировал о мерах безопасности на марше и при выполнении работ, «по машинам!», поехали.

Погодка была на славу, выезжали затемно, валил крупными хлопьями липкий и мокрый снег. Ехали медленно и осторожно, впереди шёл «КАМАЗ» – самосвал, за ним «КрАЗы» с трейлерами, замыкали колонну мы на «Урале». Старший прапорщик знал место назначения и ехал старшим в головной машине. Проехали перекресток с дорогой на село Дитятки, въехали в зону Чернобыльского заказника, ещё примерно километров через 10 свернули налево, на просёлок, и дальше двигались вдоль поля, засаженного озимыми.

Да, да, до Чорнобиля уже было рукой подать, а поля возделывались. Ещё через 5 км приехали. Наша задача заключалась в том, чтобы свернуть брошенный лагерь полка войск химической защиты, вывезти весь мусор: палатки, ОЗК, форму, сапоги, прочий инвентарь, на пункт утилизации, и снять 300 мм грунта со всей площади, где стояли «химики», и тоже вывезти на пункт утилизации. Планировали управится за пять дней. Выгрузились из машины, бульдозер согнали с трейлера, развернул бойцов в цепь и начали, благословясь.

Рассвело, но веселее не стало. На смену мокрому снегу заступил пронизывающий ветер, особенно освежающий в голом поле, бродили мы по раскисшей глине и мокрому, тяжёлому песку. Одели чулки от ОЗК, что маневренности не добавило, собирали мусор в кучи, грузили в «КАМАЗ», тот уезжал на пункт утилизации, мы за время его поездки в два конца успевали собрать ещё пару куч.

Бульдозер начал потихоньку срывать дерн и грунт с тех мест, где стояла техника «химиков». Через час он уже завяз по самые дверцы. Началась эпопея с его извлечением из липких объятий матери-земли, рвались троса, выворачивались фаркопы, посиневшие воины орали нецензурно хриплыми голосами. В общем, пикничок получался славным.

Бойцы спасались горячим чаем, каждые два часа поочередно прикладывались к термосу. В 14 часов отобедали на свежем воздухе холодными консервами и продолжили. Когда стемнело, подсвечивали себе фарами и прожекторами машин. В 19:00 мск закрылся пункт утилизации, и мы двинулись в Ораное.

По общему согласию, извлеченный из глины трактор закрыли и оставили на площадке, что существенно прибавило нам прыткости. В КЭЧ ждал шикарный горячий ужин: вареная картоха с квашеной капустой и домашняя тушенка. Горячий душ, еда, всем, подчёркиваю, всем по 50 грамм и спать.

Следующий день был повторением предыдущего, мы монотонно, но методично расчищали квадратный метр за метром, бульдозерист стал аккуратнее и больше не встревал. Не помню, во сколько, приехал председатель колхоза, которому принадлежала эта территория. Старший прапорщик увлёк его в кабину «Урала» и через два часа весьма нетрезвый громадянин убыл восвояси, а великий и могучий старший над всеми прапорщиками прапорщик молча показал мне подписанный «Акт выполненных работ». Вернулись на базу, душ, ужин с дезактивационной дозой и черное одеяло сна без сновидений.

К исходу третьего дня мы почувствовали близость заслуженной победы – большая часть территории уже была очищена, осадки и ветер встали на паузу, иногда выглядывало оробевшее Солнце. Вечером на базе командор радостно сообщил, что им привезли бензин, деньги и продуктов на месяц, настроение улучшалось по экспоненте, следующий день должен был стать аккордным.

Утро этого следующего дня сразу вывалило на нас тонну снега с дождём, прибавив немного аэродинамики. Но воины уже пахали, как заведенные, всем хотелось утром пятого дня уехать из этих эзотерических мест куда попроще, в пункт постоянной дислокации. Обросший удивительной рыже-бурой щетиной величайший прапорщик встал в общую шеренгу со всеми, что подчёркивало приближение кульминационного момента. И он наступил…

Где-то около 14:00 мск, как обычно, Герман Справедливый притащил вещмешки с консервами и хлебом, и повернулся ко мне, намереваясь о чём-то спросить. Из-за ветра ничего слышно не было, и я пошёл к нему. На пути, между нами, в песке была небольшая лужица, но я решил обойти её. Всё это произошло настолько быстро, что я абсолютно ничего не попытался даже сделать: песок ухнул у меня под ногами куда-то вниз, и я в зимней полевой форме начал барахтаться в этой воднопесчаной эмульсии.

Дна не было, ухватиться за проваливающиеся песчаные берега было невозможно. Я начал тупо тонуть, песок уже полез в нос и в уши. Герман среагировал молниеносно и правильно, он схватил длинную доску, которых, к счастью, вокруг было полно, лёг на живот и протянул её мне. Я еле-еле дотянулся до неё, вцепился чуть ли не зубами, и Герман начал отползать назад. Нашу Камасутру увидели и другие воины, ещё двое, повторив маневр Германа, ухватили его за ноги. Тянут-потянут, вытащили репку, то есть своего командира. А командир являл зрелище печальное: абсолютно мокрый, заполненный песком во все отверстия, я мгновенно окоченел на ледяном ветру.

В полном соответствии с теорией больших чисел, «КАМАЗ» уехал на пункт утилизации, а «Урал» и оба «КрАЗа» в том же направлении получать положенные на обратную дорогу ГСМ. За тридцать минут их отсутствия я потерял всякую способность говорить, чувствовать и думать. Всё когда-нибудь кончается, вернулись машины с заправки, великий и ужасный прапорщик забросил меня в КрАЗ, печку на полную, с меня стянули верхнюю одежду и ботинки. В тепле меня отчего-то начало рвать песком, фу…

Следующее включение мозга – старший прапорщик и водитель «Урала» перетаскивают меня туда, перед моим лицом появляется кружка с какой-то прозрачной жидкостью, не имеющей вкуса и запаха. Про ковид-19 тогда, слава Богу, ещё не знали, а то могли бы заподозрить неладное. После второй кружки самогона я ощутил пальцы ног.

И тем не менее, за этот забавный день мы закончили рекультивацию положенной нам территории, и утром следующего дня имели полное право ехать к своим очагам. Вечером, на базе я очень долго и тщательно вымывал из себя песочек, товарищ кочегар взял мою форму и, я глазам своим не поверил, засунул её в импортную стиральную машину-автомат. Обещал к утру в котельной высушить.