Линии Леи

Верхний диск просто висел над нижним, парил в воздухе, не меняя расстояния. Да, это можно принять за крышку на трёхлитровой банке, но я готов был поклясться, что между дисками не было стекла. Не было ровным счётом ничего, пусто.

Перо позади нас загудело, заискрило и капнуло серой жидкостью. Капля упала ровно в центр воронки, но… не упала. Словно натолкнулась на невидимую преграду и рассыпалась на сотню брызг. Эти осколки, очень похожие вблизи на шарики ртути, скатились по наклонным стенкам в коллектор, как им и положено. И только одна маленькая капелька осталась висеть в воздухе.

Она медленно смещалась от центра, из шарика превратившись в узкий цилиндрик. Так бежит капелька крови по тонкой стеклянной трубочке, когда в лаборатории пациенту проколют палец. Проскользнув над краем воронки, эта капелька стекла на медный диск и бесследно исчезла. Под диском в тот же момент шевельнулось нечто едва уловимое, словно рябь пробежала по поверхности кристально чистой воды.

– Банка? Это – банка?

– Да, банка. Не простая, конечно. Типа лейденской. Редчайшая технология, сам в первый раз такую вижу. До этого только читал в одной книге.

– В неё собирают силу Леи?

– Да. Контрабандисты. Видишь, как приспособили? При полной мощности так бы не получилось, учёт строгий и безопасность другого уровня. А тут… никто не подумал даже, что такое возможно. За месяц, а то и за два, наверное, банка таким макаром наполняется, а приборы при этом даже утечку не фиксируют.

Я вспомнил, как человек в зеленом сюртуке менял свою внешность одним лишь прикосновением к чемодану.

– У лепрекона было такое же устройство?

– Нет, что ты! Никто не обладает технологией, позволяющей аккумулировать столько силы в таком малом объёме. Наши производственные аккумуляторы занимают целый этаж. А система стабилизации – ещё один этаж. У лепрекона в чемодане был спрятан либо паразит, такая гадость фиолетовая вроде пиявки, в нём около недели можно поддерживать заряд. Либо цветик-семицветик.

– Что?

– Ну цветок папоротника… Блин, слушай, когда ты уже возьмёшься за учебники и хотя бы основы местной контрабанды изучишь? Короче, есть растения, способные впитывать силу Леи. Четырехлистный клевер, пятилепестковая сирень, неужели не слышал? Много с них не выжмешь, не больше трёх простейших желаний. Самый мощный – цветок папоротника, иногда аж до семи.

– В детстве загадывал желания на них. Ни разу не сбылось.

– Всё верно, на людях и не сработает. Вы почти не чувствительны к свету, забыл? Зато такой цветок лепрекону втюхать можно за немалые деньги.

– Ну да, помню. Цветок папоротника открывает клады?

– Точно. Хотя куда чаще он жизнь обрывает. Ведь такая сделка на земной территории незаконна, а лепреконы от природы жадные и злобные.

Я ткнул пакет с банкой кончиком ботинка.

– За такую штуку они, наверное, душу готовы продать?

– За такую? Хммм… Ты понимаешь, таких было изготовлено в одном из московских секретных НИИ всего штук пять. Или шесть. На всю вселенную, представляешь? Когда случился кризис каскадного зла, проект закрыли, а все банки спрятали или уничтожили. Возможно, это вообще единственный экземпляр. Я даже не представляю, за сколько это можно продать.

– В нем так много силы?

– Это же концентрат! Не сырец, который у нас с потолка в тоннелях капает, вперемешку с грязью. И не те пары, какие можно с пассажиров собирать, когда у них эмоции слабые и не всё перерабатывается. Эта банка… Ну, примерно как атомная бомба!

Я присвистнул. На душе сразу стало тоскливо.

– Знаешь что, друг мой зубастый? А давай поскорее заберём это отсюда и смотаемся? Нехорошо мне как-то. От осознания, что мы находимся глубоко под землёй, одни, и рука не сжимает ничего тяжёлого.

– И железного, – кивнул Сфинкс.

– И скорострельного, – подтвердил я.

Сфинкс склонился над находкой, отцепляя крепления невидимых трубок. У меня тихо тренькнул в кармане коммуникатор.

В сообщении не указывалось имя отправителя. Текст был коротким, всего из трёх слов.

– Что там? – поинтересовался Сфинкс.

– Кажется… Это директор. Пишет: "Не забудьте пакет".

На этот раз присвистнул уже Сфинкс. Не комментируя осведомленность шефа, он потянул за полиэтиленовые ручки и протянул находку мне.

– Раз такое дело, тогда на!

Я принял пакет, он оказался довольно лёгким. Не атомная бомба, а скорее свитер или джинсы, скатанные в рулон и сунутые для небрежной переноски. Точно такой же пакет всё время возил при себе…

– Чёрт!

– Что такое? – напарник замер и заметно напрягся.

– Вспомнил кое-что. Я, кажется, знаю, чья это банка. Уже держал этот самый пакет в руках.

– Это ещё тогда? В первую встречу с Буньипом?

– Да. Вот за чем они с братом тогда охотились.

– Выходит, всё-таки нашли! – сделал вывод Сфинкс и полез по лесенке на смотровую площадку.

Там мы наспех осмотрели шкафы с бухтами проводов и мозаикой печатных плат, изучили показатели контрольных приборов. Убедились, что в работе трансформатора ничего не нарушено, и вышли в коридор.

– Вообще, ничего удивительного, – вдруг вернулся к теме Сфинкс, закрывая за собой двери длинным желтым ключом. – Зная этих двух отморозков, за такой жирный куш они даже в полном вагоне рискнули бы тебя прирезать.

– Ну спасибо, утешил. Только знаешь, у меня картинка не складывается.

– Правда? А что тебе не нравится?

– После драки пакет этот, то есть банка, пропала. Хвостам она не досталась, и они даже пытали нас с Лёшкой на эту тему.

– Значит, потом Буньип её всё-таки нашёл.

– Не думаю. Мне кажется, кто-то ещё обесцвеченный был в тот вечер в поезде. Может быть, Оболтус успел впрыгнуть в соседний вагон? А потом уже в депо пробрался и выкрал пакет, пока Петрович отбивал меня у Хвостов. Так или иначе, у Буньипа вряд ли был шанс выследить похитителя.

– Ну да. И на видео в руках у него пакета не было, – вспомнил Сфинкс.

– Да, и тележку, которую он здесь подобрал, мы тоже, кстати, не нашли.

Сфинкс остановился. Осмотрел следы на грязном полу: с полосами от колёсиков в одну сторону и без полос – в другую. Потом звонко шлёпнул себя по лбу.

– Напомни, что там говорила тебе Вересаева, когда отправляла сюда?

– Да она много чего говорила. Даже что-то про нерест русалок. Я подумал, что она того, подшофе.

– А что там с нерестом, когда и где, по какой станции?

– Вроде, сегодня. Да я не вслушивался, бред же!

– Пошли обратно! Быстрее, быстрее! И доставай трубку, пиши Вересаевой, чтобы немедленно задержали отправку, до нашего возвращения!

– Что задержали?

– Да не тормози, догоняй давай!

Ворвавшись в трансформаторный зал, Сфинкс стал распахивать один за другим шкафы. Если шкаф не открывался, он остервенело дёргал дверцы, выламывая замки. Проверял провода, некоторые платы даже нюхал, тыкал пальцем в сложные схемы распайки.

– Если банка не при чём, будем драться кирпичом! – бубнил он тихонько себе под нос.

– Да что случилось-то, объясни!

– Случилось, что нас с тобой едва не провели на мякине. Банка не имеет отношения к Буньипу. Или оставлена нам специально для отвлечения внимания. А истинная причина.. Ага! Вот она!

На дне самого здоровенного стального шкафа лежали обломки бытовой тележки. Такую увидишь в электричке у дачника или в продуктовом магазине у седого пенсионера. Тележка была разорвана в клочья, а все её металлические части воткнуты в переплетение проводов.

Творивший это варварство явно знал, что делал. Контакты были замкнуты со смыслом, в нескольких местах недостаток металла восполняли слесарные инструменты, связка отмычек, обрывки проводов и толстый метровый ломик.

– Неспроста он их в кладовочку отправил, – сам себе пояснял Сфинкс. – Знал, что инструмент пригодится!

Потом он повернулся ко мне:

– Я не спец в энергетике! Хоть убей, не пойму, что за схема тут наворочена! Что Вересаева пишет насчёт задержки?

– Пишет, что это невозможно, – я мельком глянул на экран. – Заливка уже началась.

– Плохо, плохо, плохо! – прорычал Сфинкс. – Значит, выбора нет. Отойди подальше!

Не дожидаясь, пока я выполню эту просьбу, он ухватил конец лома. Используя его как рычаг, навалился всем телом. Изогнулся, словно от боли, рявкнул и вдруг одним резким движением выворотил всё содержимое шкафа наружу.

На смотровой площадке пыхнуло, грохнуло, полыхнуло – и свет погас.

* * *

Я кое-как сориентировался. Паутина вокруг пера по-прежнему светила голубым, упавшая на нас тьма получилась не полной. Различив на полу силуэт Сфинкса и поняв, что он без сознания, я оттащил его от воняющей гарью груды металла. От распределительного шкафа после взрыва осталось немного.

Сфинкс пришел в себя после третьей оплеухи. Сначала замахал руками и попытался отвесить мне ответного леща, но быстро опомнился.

– Кто ж так из обморока выводит? Обалдел?

– Что ж мне было, искусственное дыхание тебе делать?

– Тут бы я тебе нос и откусил!

Он растянул в улыбке рот. От уха до уха. Если в обычном виде, без грима, он своей выпуклой лысиной напоминал "чужого" из одноименного кинофильма, то в таком облике его даже не с чем сравнить. Хищный колобок, не иначе.

– А почему света нет?

– Так это ты сотворил. Я думал, ты этого и добивался.

– Нет, – он мотнул головой, – Это нам вообще ни к чему. Выгляни, только очень тихо, в коридоре хотя бы есть освещение?

Когда я вернулся, он ковырялся в оплавленных железяках.

– Нет там света. По-моему, его вообще нигде нет.

– Да, я уже понял. Тут работнички трудились, золотые руки. Они через этот же шкаф, снизу, пропустили и кабель питания, и даже линию связи. Всё сгорело, всё. Нам повезёт, если успеем.

– Успеем что?

– Успеем починить, пока то, что сидело в кладовке, не придёт сюда посмотреть на нас.

Он вынул из хлама белую металлическую трубку. Кажется, раньше это была ручка той самой тележки. Ткнув ей в пучок проводов, Сфинкс вызвал скрежет, сноп искр, резко одёрнул руку – свет в комнате дважды моргнул и включился. При этом мне послышалось, что кто-то охнул и зашуршал за дверью.

– Забирай банку, держись ближе ко мне. И не шелести пакетом, идти нужно очень тихо. Но быстро. Увидишь Бабайку – сядь и накрой голову руками. Не беги, не прыгай на нее, боже упаси. Просто сядь и зажмурься, понял?

– Бабайку, значит. Из кладовки.

– Скажи спасибо, что не подкроватный монстр. Бабайку хоть можно обратно загнать. Она не настроится на твой страх, чтобы преследовать до конца жизни, как правило – недолгой. Ладно, пошли.

В коридоре не горела половина светильников. Из уцелевших каждый третий моргал или светил вполнакала. Сфинкс, пробормотав: "Как же мне это не нравится!" – пошел первым.

До перекрестка мы добрались спокойно, без приключений. Хотя Бабайка мерещился мне в каждой тени. Трудности начались, когда впереди показался тупичок с кладовкой.

Свет в коридоре, ведущем к выходу, не горел. Одна полуживая лампочка светила вдалеке за поворотом, и мне сразу стало казаться, что в её отсвете что-то шевелится. Сфинкс, оценив обстановку, остановился и прошептал:

– Туда нельзя. То, что сидело в кладовке, теперь там. Придётся выходить через Киевскую.

Я охотно кивнул в ответ.

– Только это ничуть не лучше. Через заброшенный тоннель придется идти. Рискнем?

Я неуверенно развел руками. Заброшенный тоннель не звучал приятно, но мне в тот момент казался милым и желанным местом, в сравнении с жутью, вздыхающей впереди во мраке.

– Ладно, Буньип же как-то прошёл там. И мы попробуем. – Сфинкс аккуратно, не выпуская перекрёсток из вида, свернул в другой коридор.

Мы шли теперь гораздо быстрее, подстёгиваемые фантазией о том, кто может красться сзади. Тем более, что свет становился всё более тусклым, а однажды моргнул, оставив нас в кромешной тьме на целую секунду. Мы выхватили фонарики, но лампы, загудев, снова зажглись.

Поминутно оглядываясь, мы добрались до бокового ответвления коридора, короткой лестницы в шесть ступеней и огромной круглой двери с сейфовым штурвалом вместо замка.

– Вот поганец! – воскликнул Сфинкс. – Он кремальеру заклинил!

Я уже понял. В штурвал, отпиравший эту стальную махину, был воткнут ржавый железный прут метров трёх длиной.

– Идя с той стороны, мы попали бы в ловушку?

– Именно. Остаётся вопрос, как выбрался отсюда Буньип, если бронещит заперт с этой стороны.

– Надеюсь, его Бабайка сожрал.

– Поймаем – спросим, – не разделил моих пожеланий Сфинкс.

Вынув прут и постаравшись как можно тише провернуть рычаг кремальеры, мы распахнули дверь. Внутри оказалось темно, холодно и сыро, но я всё равно испытал облегчение, когда бронещит лязгнул запорами за спиной.

Фонарики светили хило, едва пробивая мрак на несколько шагов вперёд. Судя по эху, помещеньице было немалых размеров.

– Поторопись! Это место нужно пройти как можно быстрее! – предупредил Сфинкс, подавая пример.

Я бы и сам был рад ускориться. Местечко не вызывало желания остановиться и разложить пикник. Мрачная, давно заброшенная пещера, погруженная в кромешную тьму. Намного шире, чем обычный тоннель для поездов метро, даже сдвоенный. И гораздо ниже, чем делаются потолки на станции. Рельсы проложены не по центру, а почти вплотную к одной из стен. Контактного рельса не видно, да и сам путь больше похож на древнюю узкоколейку. Ржавый металл не чувствовал на себе тяжести колеса много лет, а короткие шпалы совершенно сгнили. Железные костыли, распухшие от ржавчины, вылезли из дерева и напоминали корявые пальцы мертвецов, не сумевших выкопаться из-под тяжкого гнета чугуна.

– Никогда не видел настоящих чугунных рельсов. Похоже, это очень старый путь?

"Старый путь?" – слова мои эхом повторились под куполом. Только два этих слова из всей фразы.

– Да, очень, – Сфинкс отвечал гораздо тише. – Он еще довоенный. Строился как времянка, для вагонеток, чтобы вывозить грунт при строительстве. А до прокладки нормального пути дело так и не дошло.

– Почему?

– Место плохое, – лаконично ответил Сфинкс и ускорил шаг.

Я осветил фонариком стену. Под слоем соли угадывалась каменная кладка. Не кирпичи, а здоровенные блоки, тщательно подогнанные один ряд к другому. Ветхие, очень не похожие на массивную железобетонную архитектуру первого участка нашего пути.

– Слушай-ка, это даже не бетон!

– Конечно. Само сооружение старше метро. Намного. Раза в два-три, а может и того больше. Его проходчики нашли, когда прокладывали тоннель от Большой Никитской в сторону Киевского вокзала. В районе проспекта Калинина наткнулись на катакомбы.

– Проспект Калинина?

– Его нет сейчас. В шестидесятых пришлось срыть грунт на несколько метров вглубь, рекультивировать, а всю местность потом заново застроить. Как раз из-за этого могильника, по которому мы сейчас топаем.

– Это что же получается, Новый Арбат?..

– Он самый. А все потому, что с самого начала не следовало могильник трогать. Но теперь что уж…

Я повёл лучом фонарика из стороны в сторону. Свет едва доставал до противоположной стены, теряясь во влажном холодном тумане. Такого тумана не бывает под землёй, не должно быть. Разве что поблизости прорвало трубу отопления, но какое отопление на такой глубине? И весь этот хлам, доски и камни, наваленные вдоль путей, и здоровенная темная лужа в середине пещеры…

– Так это, ты говоришь, могильник?

– Это не я. Это местные так говорят. Кто в метро работал до меня ещё. Я искал по архивам информацию, страсть как интересно было, сам понимаешь. Но не нашел ни слова. Словно и нет этого маршрута. А он есть, так что приходится опираться на устные источники.

Впереди плюхнуло, по поверхности лужи разошлись медленные круги. Словно это не грязная вода, просочившаяся между каменных блоков и стекавшая со сводов в низкое место, а вязкая нефть, проступившая из-под земли. Или что похуже. Сфинкс, однако же, хода не замедлил, а я не подумал отставать.

– И кто в этом могильнике захоронен?

– А кто его знает? По фольклорной версии, что по Москве гуляет, место это называется Пёсьей ямой, и был здесь когда-то подвал Опричного замка.

– Какого замка?

– Ну Опричного! Опричники, слышал?

– А, это еще при Иване Грозном?

– Именно. Был у них символ – отрезанная собачья голова. Поэтому и яма Пёсья, да и другие названия там, на поверхности, соответствовали. Собачья площадь, Собачий переулок, Царёва псарня. Но я думаю, что опричники могут быть и ни при чём. Просто жили они над этим местом,

– А могильник откуда взялся?

– Опять же, если по легенде, то во дворе Опричного замка провинившихся пытали и предавали казням. А тела сбрасывали сюда, в эту яму. То ли специально построили, то ли еще более древнюю нашли под замком. В общем, говорят, много жертв упало в этот песок, много крови пролилось.

Озеро выпустило пару крупных пузырей. Я пожалел, что мы не прихватили с собой железный прут, прижал к животу покрепче банку и в очередной раз пошарил в кармане в поисках чего-нибудь похожего на оружие. Снова нашарил одну только зажигалку. Табельную, которую я выпросил в оружейке, узнав, как опасно для меня облучение.

– И что было дальше?

– Был большой пожар в городе. Район выгорел, на его месте новые дома поставили. Про Пёсью яму забыли. А когда метро строили, вскрыли это место случайно, да и пожадничали. Решили сэкономить, прямо по старым камням новую дорогу проложить. И даже планировали вот тут прямо станцию поставить. Видишь, сколько материала натащили? Могла бы быть тут станция "Красные пески".

Сфинкс скрестил луч своего фонарика с моим. В световом пятне при удвоенной яркости я внезапно понял, что поверхность грунта имеет коричневатый оттенок. Не цвета красной глины в калмыцких степях, а насыщенней, жирнее. Да и вода в озере вовсе не черная, как мне казалось раньше.

– В эту яму вроде как чистый песок возили с реки, сверху на тела сыпали, чтобы кровь замученных людей скрыть. А она каждый раз вновь проступала.

Заметив, что я поёжился, он добавил:

– Вряд ли это кровь, конечно. Пахнет не кровью, а дрянью какой-то. Но проверять я бы не пошёл.

Мы зашагали дальше. Теперь я старался наступать только на рельс, чтобы даже изредка не касаться ногой песчаного грунта. По рукам бегали мурашки, хотелось полной тишины, чтобы уши улавливали любой шорох. Но каждый шаг, как назло, звучал здесь хрустом и скрежетом. Молчать оказалось страшнее, чем слышать свой голос в эхе.

– Если ты не веришь в легенду, почему же считаешь, что место гиблое?

– Потому, что так оно и есть. В эту низину, по моей личной версии, веками стекал негатив со всего города. Света Леи поблизости нет, ты зажигалку-то свою не тискай. Может, поэтому людские эмоции тут и не разлагались, а только накапливались и гнили. Злобы набралось целое болото, и стоит человеку задержаться здесь подольше, крышу сносит в самой худшей традиции.

В подтверждение его слов озеро вздохнуло, зашуршала по песку волна. Я шёпотом выругался.

– Полпути только прошли, – так же шёпотом проговорил Сфинкс. – Плохо, медленно. Как бы нам на студентов не нарваться.

– На каких ещё студентов?

– На чёрных, – спокойно, без капли иронии ответил он. – Живут здесь, если можно так выразиться.

Я подумал, что не буду спрашивать, откуда в таком месте могли взяться студенты. И почему они чёрные, и почему они "если можно выразиться" живут. Нет уж, давай лучше обсудим это всё потом, когда выберемся отсюда.

– Когда ветку к вокзалу тянули, – без спроса продолжил Сфинкс, – проходчики вломились в Пёсью яму с восточной стороны. Нет бы им кинуть в пролом пару ковшей земли и придумать байку про плывун. Но там посуше, возвышенность, и они не сразу разобрали, куда их занесло. А потом уже поздно было, начальство радостно подправило чертежи и отрапортовало наверх об экономии и сокращении сроков строительства.

– И что потом?

– Потом сюда археологи набежали. Пока бригада «Метростроя» песок из русла черпала, чтобы основание усилить, учёные в этом песке по локоть рылись. Над каждым найденным медяком, над каждой пряжкой тряслись, да всё поговаривали, что по приметам, мол, есть шанс библиотеку Ивана Грозного отыскать.

– В сыром песке? Правда?

– Ну, не знаю. Я эту историю в десятом пересказе получил. Как сам услышал, так и тебе рассказываю.

– Ладно. И что дальше.

– Дальше? Дальше всё просто. Начали рабочих ночные кошмары мучить. У тех, кто в песке замарался, язвы по коже пошли. И одежда от бурых пятен не отмывалась, словно и впрямь её в крови вымазали. Ещё случались здесь массовые галлюцинации, целые бригады слышали из-под земли крики и стоны, а потом откачанная насосами лужа снова проступала кровавой жижей. В общем, быстро народ сообразил, что место здесь гиблое и метро сюда заводить не стоит.

– Я думаю, привираешь ты. В те годы суеверными историями стройку было не остановить. Легче самому под расстрельную статью загреметь за саботаж и вредительство.

– Это да, – охотно согласился Сфинкс. – Где криком, где пинками гнали людей обратно в яму. Учёные, правда, всё больше и больше азартом горели, студентов таскали с собой на практику. Так их пускали даже по ночам, одних, чтобы быстрее своё ковыряли и под ногами поменьше путались. Таким вот макаром земляные работы почти на треть длины провели, оборудование и материал затащили, а в том конце уже арматуру плели и заливку бетона готовили. Тогда вся эта дрянь и случилась…

Он замолчал и остановился. Я, балансируя позади него на рельсе, оступился и чавкнул ботинком в сырой песок.

– Тихо ты! – прошипел Сфинкс и поднял луч своего фонаря повыше.

То, что сидело на стене, не было похоже на человека. Черная фигура, совершенно голая, покрытая слоем бурой маслянистой грязи, блестящей на свету. Существо уцепилось за каменный выступ пальцами рук и ног, все пальцы были у него одинаково тонкие и длинные. Балансируя в полутора метрах над рельсами, почти параллельно полу, оно крутило головой, прислушиваясь.

– Что это? – выдохнул я, едва слыша собственный голос.

– Студент, – ответил Сфинкс.

– Археолог?

– Да. Тогда на майские метростроевцам дали отдохнуть, всё равно график опережают. А учёные после смены на поверхность не вышли. Их только на третий день утром хватились, когда сразу несколько родителей о пропавших детях заявили. Нашли-то быстро, вот прямо тут. Одних только фотографий, показанных прокурору, хватило, чтобы всех выживших при задержании археологов отправили на психиатрическую лоботомию. А стройку с обеих сторон бронещитом отгородили и навечно заморозили.

Черная фигура на стене шевельнулась и невнятно зашамкала губами. Свет фонаря её нисколько не беспокоил, а вот наш шёпот, кажется, привлекал.

– А что было-то? – выдохнул я с упорством обречённого, словно мало мне было уже услышанного и увиденного ужаса.

– Они соорудили дыбу. Из опрокинутой вагонетки. И две ночи пытали своих студентов, в перерывах подвешивая их к штабелю шпал на крюках. Расписали все стены диаграммами, вместо краски применяя… Ну ты понял. Это всё восстановили потом по следам, поскольку тел студентов, когда за ними вернулись, на месте не нашли.

– Это невозможно. Как он мог здесь за столько лет выжить?

Сфинкс сделал движение головой, словно хотел обернуться, но вовремя одумался.

– В каком смысле "выжить"? Кроме таких идиотов, как мы, живые здесь не водятся.

Фигура на стене зашипела и вдруг повернулась к нам лицом. В свете фонариков два бельма на её глазах выпучились, по ним пробежал кроваво красный отблеск.

Волосы мои встали дыбом. Отступив на шаг назад, я соскользнул с рельса, ботинок снова чвакнул в мокром кровавом песке. Нежить пискнула и обратила свои бельма прямо на меня, словно я наступил не в жижу, а прямо на её скользкую обезьянью лапу. Руки мои судорожно тискали зажигалку, и когда тварь качнулась ко мне, пальцы сами сделали неосознанное движение, просто нервный жест: крутнули колёсико.

Чирк! – хрустнул кремень. В пещере стало холодно. Нестерпимо, могильно, и мой следующий выдох окрасился белым, быстро растворяясь в индевеющем воздухе. В тот же миг фигура студента отлепилась от стены и грянула оземь, корчась в судорогах.

Сфинкс выругался грязно и витиевато, на своем родном языке, но я всё равно понял смысл.

– Пошёл вон, ублюдок! – прорычал он, подбегая к мертвецу и нанося ему мощнейший удар ногой в голову.

Словно тряпичная кукла, студент слетел с рельсов. Покатился по песку, плюхнулся в кровавую жижу и исчез.

– Ты что, совсем больной? – эти слова уже относились ко мне. – Ты же последние капли силы выжег! Что я теперь против них выставлю, когда полезут?

В луже плеснуло. Оба наших фонаря осветили бурлящую поверхность, из которой медленно поднималась черная фигура мертвеца.

– Бежим! – скомандовал Сфинкс, но опоздал, потому что я в этот момент уже проносился мимо него.

Вопль, какой обычное человеческое горло способно издать только в минуту страшных мучений, раздался у нас за спиной. Эхо отразило его, прокатило во все концы пещеры и вернуло обратно искаженным, ещё более жутким. Но по-настоящему паника вселилась в мою душу, когда этому вою издалека ответил ещё один. А затем ещё и ещё, и каждый звук бился под потолком, складываясь в ужасные слова.

– Сзади орут, – прокричал мне в спину Сфинкс. – Если нам повезёт, на пути не встретятся, тогда добежим до шлюза.

– Сколько же их там?

– А ты дождись и посчитай, если интересно.

– Студентов сколько было? Трое?

– Да. А сколько тут до них людей сгинуло? Сколько могли подняться после того ритуала?

Я не думал, что могу бежать быстрее, но поди ж ты, этих слов мне хватило, чтобы побить рекорд. Лёгкие горели, ноги подгибались. Казалось, адреналин полностью вытеснил кровь из вен. Я не бежал, летел.

Момент, когда из тьмы вынырнула вторая тварь, я мог бы прозевать. Фонарик и так метался над подом, едва успевая освещать мне гнилые шпалы. Светить им по сторонам я даже не пытался, но два белых пятна глаз, падающих на меня с потолка, разглядел. А может, оно специально показало их, чтобы напугать и сбить с шага, только вот остановить меня в тот момент не смог бы даже встречный поезд на полном ходу.

Я лишь пригнул голову, выставил вперёд локоть и впечатал им между бельмами. "Не так уж сложно", – пришла в голову мысль шагов десять спустя.

Чвакнувшая об стену гадина в тот же момент очухалась и завыла от ярости. Ей вторили другие, многочисленные и куда более близкие, чем в первый раз.

– Под ноги смотри! – прохрипел позади Сфинкс. – Там арматура в полу! Не упади, разорвут!

Пещера резко сузилась. Чугунные рельсы кончились, теперь мы бежали не по песку, а по довольно ровной и твердой поверхности. Справа и слева от бетонной дорожки выросли пучки ржавых стальных прутков.

– Проклятье, нагоняют! Увидишь бронещит, беги к нему и крути рычаг. Изо всех сил крути! Я буду держать их, пока дверь не откроется!

Здоровенный шлюз в полметра толщиной, точно такой же, как и на входе, мой фонарь высветил сразу же после этих слов. Фоном, пока мои руки крутили колесо кремальеры, пришёл в голову вопрос: могут ли чёрные твари ползти по бетонному потолку так же ловко, как делали это по кирпичной кладке?

Позади раздался победный визг и отчаянный крик Сфинкса. Я провернул рычаги в последний раз, а потом решил, что наплевать, бросил и повернулся. Во мне внезапно пропал страх, сменившись знакомой уже злостью и раздражением.

Перед глазами не плыл туман, как прежде, и эмоции тоже ощущались иначе. Они то приходили, то отступали, наполняли меня постепенно, словно морские волны во время прилива. Всё верно, ведь я выжег весь свет Леи, мне неоткуда черпать агрессию.

Сфинкса не было видно в клубке чёрных, словно обгорелые палки, скользких тел. Они навалились сверху, вереща и расталкивая друг друга, стараясь дотянуться до живой трепещущей добычи. Пока живой, пока ещё цепляющей руками прутки арматуры, пока ещё способной ломать тонкие конечности и разбивать черепа. Но уже схваченной и оплетённой, уже сползающей под натиском врагов к чёрному озеру.

Я чувствовал раздражение к Сфинсу, почти неприязнь. Он не справился со своей задачей, поэтому нас обоих сейчас разорвут в клочья. Плевать, пусть рвут, я ведь тоже не справился. Зато перед окончательным провалом я от души наподдам этой сколькой мерзости!

Рукам что-то мешало. Оно и раньше мешало, когда я проворачивал рычаги, но я только сейчас обратил, наконец, внимание. Треклятая банка в треклятом пакете.

Мне страстно хотелось прыгнуть в самую гущу чёрных тел и крушить, рвать, терзать, пока они не уволокут нас обоих в кровавую жижу. Но вместо этого я разорвал пополам пакет и вынул загадочную медяшку – аккумулятор силы. Ухватил верхний диск кончиками пальцев, а нижний зажал сгибом локтя, придавив к животу, – так держат пузатую стеклянную банку, желая снять прилипшую крышку и напиться прямо из горлышка. Между дисками булькнуло, я потянул изо всех сил.

За моей спиной громко клацнуло. Видимо, я всё же сумел докрутить кремальеру. Бронещит под собственным весом сдвинулся с места, пропуская слабый свет: по ту сторону работало дежурное освещение.

Вместе со светом меня обдало горячим и сухим. Медный диск на банке ни капельки не сдвинулся, изменилось что-то внутри неё. Черные твари на полу тоже это почувствовали, поскольку разом прекратили гвалт и уставили на меня свои слепые рожи.

Целый океан злобы накатил на меня, накрыл с головой. Белая пелена в глазах снесла все мысли и эмоции, оставив лишь ярость. И на этот раз я не пытался её удержать. Я физически ощутил черных тварей, почувствовал то же, что десятки лет в темноте чувствовали они. Я ослеп, как они, но чувствовал каждую сквозь белый туман. И они ощущали меня, впитывали все мои чувства, и злобное торжество их с каждым мгновением угасало. Моей злобы оказалось больше, чем они знали в своём подземелье. Больше, чем они могли вынести.

Потом мертвецы полетели в разные стороны. Их лёгкие и хрупкие тела разбивались о стены, нанизывались на торчащую проволоку, ломались под струями ярости. Я не контролировал себя и не понимал, что делаю. Разуму казалось, что тело моё вообще не двинулось с места, но черная нежить неслась врассыпную, чтобы забиться по спасительным щелям и густым омутам Пёсьей ямы.

Как и в прошлый раз, финальную сцену спектакля досмотреть не получилось. Очнулся я, когда Сфинкс уже вытащил меня за химок из пещеры, бросил на пол в светлом и спокойном тоннеле, навалился на рычаги, закрывая замок бронещита. Я смотрел на него снизу и не мог выговорить ни слова.

Сфинкс прокрутил кремальеру до упора, прислонился спиной к стене и бессильно сполз на пол.

– Очухался? – с некоторым удивлением произнес он через пару минут, поймав мой взгляд. – Это хорошо. Мне нестерпимо, сию же минуту нужно знать, что, чёрт подери, ты здесь устроил?

* * *

Вересаева была нервной, раздражённой, словно ведьма, что забыла завести будильник перед ночью первомая. Внешне она предстала перед нами неизменно спокойной и подчеркнуто вежливой, но я-то уже приноровился улавливать нюансы. К тому же, этот оранжево-красный жакет, этот резкий макияж, эти шпильки, на каких в здравом уме не спускаются в метро, чтобы не застрять ногой в ступенях эскалатора…