13 страшных историй

Вот и пытайся делать людям добро. Хотел же как лучше! Найти родителей, отвести домой… А в итоге получил бессонницу и испорченную дверь. Не стоило лезть в чужую жизнь. Нет, больше я такой ошибки не совершу. Нравится ей кататься в лифте – пусть катается.

* * *

Пока мы ехали вниз, девочка просто стояла и пялилась на меня, как удав на кролика. К счастью, на пятом этаже в кабину зашла белобрысая девочка со своей бабушкой, и я выдохнул спокойнее. Женщина эта, Марина Потаповна, была как раз с моего этажа, наверное, заходила к кому-то в гости. Улыбаясь во весь рот, она поздоровалась со мной, но даже виду не подала, что тут есть кто-то ещё. Внучка крепко держала бабушку за руку и ни на кого не смотрела.

«Спросить, не спросить, – думал я, а лифт уже причалил на конечную. Я вышел за женщиной с внучкой. Девочка в красном двигалась следом, я слышал звук её шагов, а вот дыхание у неё было бесшумным. – А дышит ли она?» – змеёй скользнула мысль.

– Извините, – решился я спросить соседку. – А вы не знаете, чья эта девочка?

– Что? – та остановилась, не дойдя до выхода, подняла удивлённый взгляд. – Какая девочка?

– Эта, – я кивнул на ребёнка позади. Та стояла разве что не вплотную.

– А-а-а… – женщина близоруко сощурилась. – Эта? М-м-м… Ты кто, девочка? М-м-м… молчит. Характер показывает. Или стесняется. Не знаю даже, – как-то нервно пожала плечами женщина, не отпуская с лица улыбку. – Хм, кажется, я её здесь уже видела раньше. Платьице знакомое.

Тут внучка подняла взгляд, сказала тихо, точно страница прошуршала:

– У меня точно такое же было.

– Ну что ты, Анечка, говоришь, такого не было. Не выдумывай, – заволновалась соседка и потянула внучку к выходу.

Несмотря на странные слова, мне стало легче, что ребёнка вижу не я один. Честно говоря, какой-то задней мыслью мне стало думаться, уж не вляпался ли в историю с призраком. Хотя отродясь в них не верил. И теперь даже смешно стало, что подобную мысль допустил. «Просто сумасшедшая и всё».

Я хотел было соседку попросить присмотреть за девочкой, но та уже утопала по своим делам. Так что я поступил проще – выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь. До кнопки выхода девочке в красном не достать, я это понимал. Может, она и вовсе не собиралась за мной на работу шлёпать, но кто знает этих сумасшедших.

Пока бежал на работу – через метро, через улицу – позвонила Таня. И я, по старой привычке, даже не задумавшись, поднял трубку.

– Саша… – позвала не моя Таня. – Сашенька, я переборщила, это всё моя истеричная натура, ты же знаешь. Я не хотела, Сашунь. Я же люблю тебя, ты знаешь…

– Ты чего хочешь? – сурово спросил я, хотя сердце моё начало оттаивать.

– Тебя хочу… вернуть.

– Я и не уходил. Это ты ушла.

– Да, да… Ты прав, ты как всегда прав, – шептала не моя Таня, которая снова хотела стать моей. – Мне плохо без тебя. Я не спала всю ночь. Думала. Ты мне нужен. Очень. Если ты разрешишь, я вернусь. Можно?

– Не знаю, мне нужно время, – за меня говорили упрямство и обида. Обиды, пожалуй, было вдвое больше. Я шёл мимо подкопчённых смогом зданий, мимо хмурых прохожих, серых машин, и вдруг красное пятно мелькнуло в толпе.

– Я теперь всё поняла, знаешь, как говорят – надо потерять, чтобы понять, – шептала Таня, пока я судорожно вглядывался в красное пятно, которое с каждой секундой обретало форму, превращалось в бегущую ко мне девочку с белым как бумага лицом, с жуткими глазами-дырами.

– Саш, ну так приехать сегодня можно?

– Нет! Сегодня нет! – хрипло выдохнул я и, положив трубку, побежал сквозь толпу к заданию офиса, вбежал через крутящиеся ворота, приложил бейджик и в три прыжка заскочил на второй этаж. Лёгкие давило, сердце скрипело, в висках обжигало. Прислонился к стене – отдышаться.

– Эй, ты чего? – спросил Кузякин, коллега, айтишник с соседнего отдела.

Я только головой помотал. А как объяснишь? Что скажешь? Меня преследует сумасшедшая девочка? Бред же. Бред! Что ей надо?.. А если обвинит в домогательствах или ещё в чём? Её слово против моего – чьё тяжелее? Может, ей деньги нужны? Нет, вечером точно стоит вызвать ментов, чтобы разобрались! Есть же специальные учреждения, верно?

«И дёрнул чёрт полезть к ней», – с горечью думал я, падая на своё рабочее место. С него мне было отлично видно окно, а через него – серую улицу… и красное пятно.

* * *

Звонила Таня, я трубку не брал. Написал ей, что занят и позвоню вечером. Был уверен, подождёт, никуда не денется, уж слишком много вины было в её голосе. Видно, она хорошенько пожалела о своих словах, и о том, что съехала. Стоило её немного помучить воспитания ради, но в мыслях я уже мечтал, чтобы она снова была дома, чтобы обнимала по приходу и спрашивала своё обычное: «Как день?», заваривала мне ромашковый чай и делала к нему бутерброды на поджаренном хлебе, жаловалась на колючую щетину, всё равно целовала в подбородок и в щёки. На этих простых мелочах стояла крепость моего спокойствия, ныне погребённая в руинах. Хотелось скорее вернуть всё на свои места. Но потом я вспоминал про окно и про кровавое пятно на серой улице…

Когда думал, что Таня придёт и увидит… эту, в красном, пот прошибал. Нет, так случиться не должно. Таня слишком хрупкая. Почему-то казалось, что девочка ей что-то дурное сделает. Печёнкой чуял, нельзя им встречаться, даже говорить им нельзя, иначе… А что иначе, понять не мог.

«Сначала надо с девочкой разобраться, куда-то её сдать», – думал я, тыкая по клавишам. Отчёты сегодня не сходились, письма не писались, пальцы попадали не по тем буквам, а взгляд нет-нет, да и тянулся к окну. В итоге начальник сжалился, отпустил на час раньше. Видимо, чтобы подчинённый ещё больше отчётов не запорол и дырку в окне не просверлил. На улицу я выходил как на эшафот.

У дверей меня ждала девочка.

* * *

Она шла за мной по улице, следом спустилась в метро. На неё никто не обращал внимания, зато меня проверили на каждом посту. Я чувствовал её взгляд, словно прицел между лопатками.

Ещё к дому не подошёл, а уже позвонил в полицию, рассказал про странную девочку, которую кто-то бросил. Когда зашёл в дом, сразу направился к лестнице, мысль о лифте вызывала тошноту. Девочка, точно незримая тень, шла за мной. Её молчаливое преследование давило на нервы. На седьмом этаже я не выдержал, обернулся, лицо у меня горело яростью:

– Тебе, гадина, чего нужно? – прорычал я. – Говори немедленно! Молчишь?

Она, конечно, молчала, не улыбалась, не злилась, не боялась, и от этого было ещё страшнее. Представилось вдруг, как я толкаю её с лестницы и она летит. Но потом воображение сделало кульбит, и уже я летел, а она толкала.

– Скоро с тобой разберутся, – сквозь зубы выдохнул я и пошёл дальше, перешагивая через две ступеньки.

Кто она такая? Что ей нужно!? Сейчас я вспоминал, что её плечо, когда я за него вчера взялся, обдало меня почти мертвецким холодом. И люди её словно не замечали – смотрели, но не видели. Вон, охрана в метро даже ухом не повела, когда девочка пролезла под турникетом. Люди в вагоне – все тепло одетые, в шарфах и ботинках – никто из них не спросил её, почему она в платье. И ей, кажется, вовсе не было холодно.

«Глупости, – сказал я себе. – Она просто чокнутая. Никто не хочет себе проблем, вот и не влезают. Сейчас приедет полиция, с ней разберётся! Всё будет хорошо».

Когда я открывал дверь в квартиру, то тщательно следил, чтобы девочка не успела заскочить. Она стояла достаточно далеко, но когда я проскальзывал внутрь, каким-то образом она очутилась рядом и дернула на себя дверь с такой силой, что я, потеряв равновесие, едва не растянулся на полу.

Воспользовавшись заминкой, она шмыгнула внутрь.

– Эй! – крикнул я и кинулся вслед за ней. – Ну-ка, стой!

А она и не думала убегать. Только опустилась на корточки посреди тёмной комнаты, да коснулась пола, а затем на меня уставилась.

– Пошла вон отсюда!

– Нет, – вдруг сказала она, да так уверенно и нагло, будто в своём праве. – Это место теперь тоже моё.

Я двинулся к ней, намереваясь силой вытащить наружу, а у самого желудок скрутило от страха, точно не к ребёнку шёл, а к демону из потустороннего мира.

– Заговорила, значит! Чего тебе надо? Чего ты ко мне привязалась?

– Это не я, это ты ко мне теперь привязан, – тихо ответила она, делая шаг назад. Лицо её оставалось неподвижно, шевелились только бледные губы: – Ты спросил, кто мой отец. И я выбрала тебя. Сказал назвать дом. Я выбрала домом это место. Ты и Таня хотели семью – я вам её дам.

– Не вмешивай Таню! – прикрикнул. – Совсем чокнутая! О какой, к чёрту, семье ты говоришь?!

– О нашей. Вы сами просили, я слышала. Вы хотели детей. Приехали сюда за помощью. И мы вам помогаем. Всё, что требуется – это принять неизбежное, – она впервые улыбнулась. Улыбка походила на оскал. Протянула ко мне руки, сказала: – Обними меня, прими меня, и всё станет хорошо. Каждый в этом доме счастлив, разве ты не видишь?

У меня дыхание сбилось от этих слов. Больше я не собирался разговаривать. Схватив девочку, поволок её к выходу. Та и не думала упираться, словно всё шло по её плану.

Я выкинул обманщицу в коридор, она упала на пол. Кажется, разбила коленки, но не стала плакать, только подняла на меня свой страшный пустой взгляд.

– Вали отсюда, – гаркнул я и захлопнул дверь. Привалился спиной, пытаясь угомонить бешено бьющийся пульс.

– Ты что, меня не любишь, папочка?

Я вскинул взгляд. Красное платье, чёрные косички, глаза – точно дыры в преисподнюю. Девочка стояла посреди гостиной как ни в чём не бывало. А у меня сердце в пятки провалилось.

Качнувшись с пятки на носок, она подошла к тумбе, взяла с нее настольные часы в форме сердца – дурацкие, но мне их ещё мама дарила, когда была жива. Под моим пристальным взглядом перекинула их из руки в руку. Часы зависли в её пальцах, а потом вдруг выскользнули, с глухим стуком ударились об пол.

– Ой, извини, – сказала она без тени сожаления. – Кажется, это сердце больше не тикает.

Часы треснули ровно посередине, будто их молния поразила или инфаркт. Под рёбрами кольнуло, точно ткнули спицей, болезненно-горячая волна затопила грудь. Мне вспомнилось вдруг, как Таня говорила, что у неё от рождения сердце слабое. Вспомнились её хрупкие руки, синие глаза, и так ужасно захотелось их увидеть, коснуться кожи, обнять. Такая тоска взяла, что даже дышать стало невыносимо. Померещилось даже, будто вот она, рядом стоит.

Я руки вперёд протянул, но неожиданно позади раздался резкий стук. Наваждение как рукой сняло:

– Добрый вечер! Вы полицию вызывали? – раздалось снаружи.

Я развернулся, распахивая дверь, вываливаясь под желтушный мерцающий свет коридора, дыша через силу.

– Савочкин Александр Анатольевич? – буднично спросил полицейский – толстый дядька в натянутой как барабан поношенной форме.

Ещё никогда в жизни я не был так рад служителям правопорядка. Если бы не одно «но» – девочка в красном стояла рядом с ним.

– Э, вы как? С вами всё впорядке?

– Да, да… – пробормотал я.

«Что это было? Почему я на миг увидел Таню? И как девочка оказалась сначала там, потом здесь? Чертовщина какая-то! Но зачем? – неслись в голове сбивчивые мысли, пока я оглядывался на квартиру. Дверь была нараспашку, а внутри – пусто. – Так, соберись, сейчас эту мерзавку заберут! Нет! Надо сделать так, чтобы её забрали!» – сказал я себе, прикрывая дверь и пытаясь выровнять сбитое дыхание.

– Где вы, говорите, повстречали этого ребёнка? – строго спрашивал полицейский, листая свою папку. – Эй, девочка, как тебя зовут? Где твои родители?

Из соседних квартир уже стали выходить люди: седая бабка, замотанная в пуховой платок – Марина Потаповна. Напротив тоже открылась дверь, в коридор высунулся высокий мужчина с залысиной – владелец местного магазина по имени Михаил. В руках он держал стеклянную бутылку с пивом.

– Что случилось, командир? – спросил сосед, оглядывая собравшихся.

– Ещё разбираемся, – сухо ответил полицейский. – Вот, кажется, ребёнок потерялся. Не знаете её родителей?

– Он… – вдруг подала голос девочка в красном. Голос у неё был тихий, как шелест страниц, но все замолчали, оглянулись на неё с таким видом, словно только сейчас разглядели.

– Он… – мерзавка показывала пальцам на меня, – мой папа.

Я аж вздрогнул от такой наглости. Все смотрели на девочку, а потом перевели взгляд на меня. Бабка в пуховом платке, моргнув, сказала:

– Сашенька, ты чего? Ну, подумаешь, с дочкой своей поссорился. Зачем было полицию-то беспокоить?

– Давайте по-порядку, это ваша дочь? – нахмурился полицейский.

– Да, – нагло заявила девочка.

– Нет! – возразил я. – Вы чего несёте! У меня нет детей! – от волнения голос у меня прыгал, в голове крутилось на одной ноте: «Бред-бред-бред-какой-то!»

– Слышь, Саня, – подал голос владелец магазина, потягивая пиво, – завязывай уже, не отрывай людей от работы.

– Ну-ну, разошёлся, – миролюбиво сказала Марина Потаповна, с улыбкой обращаясь уже к полицейскому. – Молодой ещё, не умеет детей воспитывать. Вчера из-за домашки весь этаж на уши подняли.

У меня голова кружилась, стены давили. «Зачем они врут? Выставляют меня идиотом! Зачем?» Вдруг почудилось, что в углах коридора ожили тени детей и теперь впились в меня жадными взглядами. Хотелось проснуться от этого кошмара. Тело и разум оцепенели, а в голове неожиданно всплыли слова Тани про «аномальный дом» про «бабку Макаровну» и про «зло, которое слышит».

– Это не моя дочь. Не моя! – сдавленно крикнул я, словно оправдываясь, но уже чувствуя – все слова бесполезны. – Она обманщица! У меня нет детей. Я бы хотел… но их нет!

– Но… – пробормотала бабка-соседка. Лицо её стало отсутствующим, она смотрела на меня, но словно не видела. Её губы растянулись в судорожной улыбке, какую я не раз видел у многих жильцов этого дома. – Но… если она не ваша дочь… То кто тогда вы?

– Так, – нервно оглядываясь, сказал полицейский. – С меня хватит. Александр, кем вам приходится этот ребёнок?

– Да никем!

– Он мой папа, – тут же возразила девочка. – Мой папа. Мой папа. Мой. Мой!

Хозяин магазина и старушка кивали вслед её словам, точно болванчики, которых дёргают за нитки. На миг мне почудилось, словно глаза соседей заволокло тенью.

– Вы не хотите пустить меня к папе? – не получив ответа, она обернулась на старушку, хмуро сказала, указывая на полицейского: – Он не пускает меня.

– С тобой потом разберёмся! – рассерженно приказал полицейский, как вдруг соседка-старушка с неожиданной прытью подскочила и вцепилась морщинистыми руками полицейскому в горло, заверещала, как резаная свинья:

– Она же сказала! Она же уже всё сказала! Он её отец! Любимый папочка! – глаза её выпучились от усилий.

Я успел только отшатнуться, когда Михаил с размаха ударил хрипящего полицейского бутылкой по голове. Тот упал, как подкошенный, гулко ударился лбом о плитку пола. Звук был такой, словно арбуз раскололся.

С ужасом я смотрел, как от разбитой головы полицейского пульсирующими толчками вытекает кровь, как она подбирается к красным сандалиям девочки, как впитывается в них, точно в губку, а красное платье становится ещё ярче, ещё краснее.

Оба соседа смотрели на девочку так, словно ждали приказов. «Что она им говорит, то они и делают. Она ими управляет! И мной тоже хочет завладеть! Что, если прикажет и меня убить?!» – неслись панические мысли.

Я прижался к стене, дыша как загнанная лошадь. Надо было бежать, немедленно бежать! Спасаться! Но путь к лифтам преграждали одержимые соседи.

– О! – воскликнула девочка, поднимая на меня тёмный, нечеловеческий взгляд. – А это Таня звонит! Она уже тут. Это я позвала её. Так же, как она призвала меня.

Тут же, словно по команде, в конце коридора звякнул лифт. Я увидел, как разъезжаются стальные створки и к нам встречу выходит моя Таня.

– Стой… – шепнул я, не веря глазам. Крикнул: – Уходи! Убирайся!

Но Таня уже прошла в коридор, оставив лифт позади. Она замерла, растерянная, напуганная, её взгляд потянулся сначала ко мне, потом к неподвижно лежащему полицейскому, затем к девочке в красном.

– Я так ждала тебя, – прошелестела девочка. Её восковое лицо пересекла тонкая ухмылка. – Мама.

Таня растерянно улыбнулась, медленно пошла вперёд, точно её на канате тащили. С каждым шагом её взгляд затягивала пелена, превращая синие глаза в тёмные омуты.

– Доченька, – пробормотала Таня, протягивая руки монстру в красном. Только тут у меня, наконец, хватило смелости к ней броситься, мимо соседей, мимо девочки. Никто из них даже головы ко мне не повернул.

Я судорожно схватил Таню за худые плечи, поволок к выходу, подальше отсюда, бормоча как потерянный:

– Таня, Танечка… У нас нет детей! Давай уберёмся отсюда, я тебя умоляю. Я тебя так люблю. Бежим отсюда!

– Как нет детей? – непонимающе ответила она. Мы уже были почти у лифтов. – Вон же. Вон же… Или…

Сделав ещё несколько шагов по инерции, она встала как вкопанная, её плечи напряглись. Она холодно спросила, разворачиваясь лицом:

– Вы кто? Куда вы меня тащите? Отпустите! Немедленно отпустите!

Всё происходило как в диком сне. Как в кошмаре. Кто-то положил мне руку на плечо:

– Вам же сказали, отпустить, – произнёс кто-то. Я обернулся и увидел окровавленное лицо полицейского.

Голова закружилось, виски сдавило так, что стало сложно дышать. Двери в лифт за спиной Тани были всё ещё открыты, и мне вдруг почудилось, что кабина – не кабина вовсе, а гигантская пасть монстра, что переходит в жуткую глотку. А внутри – дети. Множество детей – стоят плечом к плечу и смотрят на меня глазами-дырами.

– Папа! – позвала девочка в красном. Она уже успела подойти и теперь протягивала мне руку. Её голос доносился словно через вату. – Тебе страшно… А мама уже согласилась. Мы только тебя ждём. Только тебя нам не хватает. Возьми мою руку, и всё закончится. Стань моим. Тогда я, ты и мама – мы всегда будем вместе. Будем счастливы. И больше никогда не будет страшно.

Я опустил голову, сердце колотилось, точно траурный барабан. Мне хотелось всё прекратить. Вернуться в нормальную жизнь! В любимую скучную, серую жизнь. Без монстров, без убийств.

Перед глазами плыло, девочка улыбалась мне. Моя доченька мне улыбалась.

Бледная ладонь тянулась навстречу.

Я протянул свою в ответ.

Ирина Шишковская. Лучшая Подруга

1985 год

– Так, Козлова, встала и вышла! Я кому сказала?! Вышла вон из класса! Пока не выйдешь, я урок не продолжу и контрольные у всех заберу.

Загребая одной рукой с парты учебник и тетрадь, я другой взяла свой портфель и обернулась на Ленку. Она все видела, показала мне глазами, мол, иди, я догоню.

Гардероб был закрыт. Пальто там, за белой решеткой, вот я даже вижу его на одном из крючков нашего класса. И, конечно, возле гардероба никого нет – никто его не откроет.

«Ладно, – подумала, – пересижу на подоконнике в коридоре». Но тут появилась какая-то незнакомая училка, вынырнула неожиданно из столовки.

– А что это ты тут делаешь? Почему не на уроке? Из какого ты класса?

Подхватила портфель и пошла к дверям. Она что-то там еще кричала мне вслед. Остановись, наверное. Но я сделала вид, что не слышу.

Да, на улице уже не лето. Хорошо, что сегодня была физра, и я в спортивных штанах под форму и кофта спортивная сверху. Учителя не любят такое, но это лучше, чем таскать за собой еще полный мешок, а так там только кеды.

Черт, кеды в классе оставила! Может, Ленка догадается забрать. Про пальто она в курсе, выходит, замотав его в свое, держа так в руках оба. У нас гардеробщица – еще та ведьма, не дает выносить чужие вещи.

Ох, как не вовремя на мой стол прилетела эта записка. У меня по математике трояк мог быть в четверти, а теперь уже точно не будет. Бабка начнет причитать, вроде бы жалея, а потом все равно расскажет матери, а та – отцу. Бабка меня всегда вначале вроде как жалеет, а потом все рассказывает матери и еще почему-то обижается на меня за это.

Я зашла за угол школы, где не так сильно дуло. Можно, конечно, сразу идти к Ленке домой, мать ее точно дома. Мать у нее классная, Ленка точно в нее. У Ленки вся семья классная. Отец ее, вернее отчим, но Ленка зовет его папой, работает где-то в другом городе, но часто приезжает и привозит Ленке всякие красивые вещи: то пенал модный, то раз наклеек несколько листов, даже мне перепало парочку. А наклейки не наши, всякие «Ну погоди!», а настоящие – гэдээровские. Я даже думала вначале, что отчим у Ленки – шпион, а потом Ленка мне сказала, что он – музыкант. Но дома у них даже пианино нет, и Ленку мать в музыкалке не заставляет учиться. Ленка мне рассказывала, что училась когда-то, но бросила. Раз перед уроком пения в актовом зале наиграла одним пальцем «Собачий вальс», говорит, что это все, что помнит из музыкальной школы. Мать ее не работает, сидит дома с Витькой, это Ленкин младший брат. Он уже такой, что в ясли можно отдавать, но не отдают. А раз мать дома, то у Ленки всегда и бутеры с собой в школу сложены в белых салфетках, и дома все наготовлено. Мы как к ней после уроков приходим, Ленкина мать сразу кричит еще из кухни, мы еще не успели даже дверь закрыть за собой:

– Девочки, мойте руки! Обед на столе!

И правда, когда мы заходим в кухню, обед уже стоит. И не просто обед, а как в кино показывают. Вот если, к примеру, у нас борщ на обед, то к нему обязательно маленькие булочки, перемазанные чесноком и укропом. Я, вообще не люблю чеснок и укроп терпеть не могу, но эти булочки вприкуску с борщом очень люблю. Да, борща бы я сейчас съела. В животе заурчало, и голова начала кружиться, наверное, от голода. Но я подумала, что надо Ленку дождаться, а то какой я друг, если буду есть борщ, а ей и пальто мое тащить, и кеды, ну если она кеды не забудет.

Что же этот урок все не кончается.

2005 год

Мама звонила мне все утро. Я с трудом смогла написать ей СМС под столом: «Я на совещании, позже перезвоню». Этого хватило на полчаса, не больше, телефон опять начал яростно вибрировать. Еле дождалась, когда шеф закончит свой долгий спич о плохой работе всех, кроме него, и выскользнула из конференц-зала.

– Что случилось?

– А что, чтобы ты ответила матери, должно было что-то случиться? – голос мамы звучал недовольно. – Ты хоть помнишь, какой сегодня день?

Я в ужасе взглянула на календарь, висевший за спиной секретаря. Красный квадратик стоял на 14 октября.

– Да, помню, – соврала я.

– Когда заедешь за мной?

– Мам, ну я сейчас не могу. У нас завал на работе. Давай в субботу?

– В такой день ты могла бы и отпроситься, – голос мамы зазвенел от возмущения.

– Хорошо, я буду в обед.

Когда я подъехала к дому, в котором когда-то жила, то поняла, что хотя бы в квартиру заходить не придется: мама стояла в светлом купленном во время последнего нашего шоппинга плаще и с черной косынкой на голове возле подъезда. В руках она держала букет фиолетовых астр.

Когда она села в машину, не поздоровавшись и глядя прямо перед собой, сказала:

– Ну, и чего мы не едем?

– Пристегнись, пожалуйста.

Она начала копаться в ремне, заблокировала его, и мне пришлось, перегнувшись через нее, пытаться его вытянуть.

– Осторожно, цветы не помни! – раздраженно сказала она.

1985 год

Холод уже пробирал меня до самых костей. Когда же этот чертов звонок?! Поднятый воротник и натянутые по максимуму рукава спортивной кофты совершенно не спасали. Начала думать, может, зайти обратно в школу? А вдруг и гардеробщица вернулась. Навру ей, что отпустили, ну что, она будет проверять. Контрольная почти закончилась, я, понятно, и половины не решила, но Вика Старобогатова свою сдала, значит точно все сделала и даже два раза проверила, потому еще минут десять, не больше, осталось. Мне было видно из моего укрытия, как из дверей школы вышла группка старшеклассников, они уже все были без пионерских галстуков и многие в форме других цветов. У нас, у девочек, форма только коричневая, а пацанам можно и синюю, синяя считается круче. Ленке отчим привез форму из Прибалтики: серую юбку, белую блузку и жилет. Мы окружили ее толпой, когда он пришла в ней в школу в первый учебный день, и все не могли поверить, что есть где-то в СССР место, где так одеваются в школу. Ходить так ей не разрешила наша классная, и Ленкина мать пошила Ленке красивое коричневое платье. На вид как наша форма, но ткань мягкая, а не колючая и не мнется, а юбка – плиссированная. Она и фартуки пошила. Один черный, особенно красивый, с двумя удобными карманами, мне очень нравился. Ленка, как настоящий друг, давала мне его пару раз.

Ох, как уже живот поджимает. И в глазах темно от голода. Ну скорее бы звонок!

2005 год

Приехали. На кладбище гулял холодный ветер и было совершенно пусто. Мама начала вылазить из машины, забыв отстегнуть ремень.

– Помочь не хочешь? – раздраженно спросила она.

Мы молча пошли на дорожке. Я несла в руках хризантемы, завернутые в рекламную газету, купленные по ее указанию у тетеньки, сидящей у ворот кладбища.

– Посадим в изголовье. До морозов будут стоять.

Мама всегда становилась очень деловитая и практичная на кладбище. Все вопросы – как и что посадить, ремонт памятник, какой краской красить мне ящик с инструментами и надо ли смазать маслом замок на нем – она решала молниеносно. Жаль, что в остальной части своей жизни она не была так организована.

– Вот, пришли, – сказала она, остановившись перед могилой. С гранитного памятника на меня смотрела моя подруга, Галя Козлова.

И этот гранитный памятник, и гранитные вазы у него по бокам, и даже зеленый ящик с инструментами за ним – все это было заказано моей мамой. Я даже не уверена, что родители Гали, ну если еще они живы, бывают тут. Приезжая убираться, я несу к мусорным ящикам увядшие цветы, которые мы с мамой поставили в прошлый свой приезд. Потому что никто не навещает Галю, никто не носит ей цветы. Никто, кроме нас.

Мама уже открыла ключом, прикрепленным к связке, навесной замок и достала из недр ящика банку и веник. Я взяла у нее из рук эту банку и направилась к бочке с водой, которую кладбищенская администрация наполняла для таких целей.

– Мусор захвати, – крикнула мне мама вслед.

Я шла по дорожке мимо стройных рядов могил и привычно читала имена и даты смерти, которые знала уже наизусть. Галина могила была не в «детском» секторе, хотя вроде как было положено, но тогда, учитывая обстоятельства, место там под нее побоялись выделить. И Галя смотрела теперь своим прищуром на мир не среди ангелочков и разложенных игрушек, а среди надписей «Дорогому дедушке, отцу, мужу от скорбящих внуков, детей и жены».

Когда я вернулась, мама уже все подмела, обтерла памятник насухо от пыли и паутины тряпкой, извлеченной из этого же бездонного ящика, и стояла, ожидая меня с лопаткой в одной руке и кустом хризантем во второй.

Обратно с кладбища мы ехали молча. Витька, брат, когда-то сказал мне, приехав навестить маму:

– Как ты это выдерживаешь?

1985 год

Я не услышала, как ко мне подошел какой-то дядька. Подкрался или такой шум ветра, что я не услышала его шагов. Обернулась – стоит. Вначале думала, что извращенец, ну те, что под школами ошиваются, показывают всякое девчонкам. Но те обычно в длинных плащах или пальто. И постарше. А этот не старый и одет модно: джинсы, куртка джинсовая и кроссовки «Адидас»! Я сразу заметила, что фирменные, я в этом разбираюсь. Три полоски и подошва белая. У Ленкиного отчима такие же. Значит, точно фирма.

Дядька этот держал во рту сигарету, а ладони сложил лодочкой, прикуривал, значит. Да это он от ветра спрятался, как я, потому и зашел за угол школы! Фух, а я уже испугаться успела.

Бабка каждый вечер матери на кухне рассказывала всякие ужасы, которые они с другими бабками на лавке обсуждают. И последний, о том, что завелся в городе маньяк, который нападает на девочек, делает с ними всякие ужасы и потом убивает. Мать слушала, охала и расспрашивала по десятому разу подробности. Я тоже слушала, стоя за дверью. Потом Ленке рассказала и ее матери. Мать побледнела и говорит:

– Не стоит, Галя, такое говорить. Особенно такими словами. Так хорошие девочки не говорят.

Ну, я больше и не рассказывала никому. Но не потому, что хорошая девочка, я как раз нехорошая, но побоялась, что Ленкина мать запретит ей со мной дружить.

Мужик этот сигарету прикурил, поднял глаза и вдруг мне подмигнул. И улыбнулся мне. Я аж удивилась. А может, и не мне. Оглянулась – нет никого, значит мне.

2005 год

Высадив маму возле дома, я поехала на работу. Настроение у меня уже было такое сегодня, что работать я точно не смогу.

1985 год

Когда туман в голове рассеялся, я подскочила: черт, я тут лежу, а там Ленка, наверное, меня ищет. И я со всех ног бросилась обратно к школе. Но уроки давным-давно закончились, только ветер гонял листья, которые успели опять нападать, несмотря на все усилия дворника дяди Пети. Этот дядя Петя – хороший человек, пускал меня раньше всегда к себе, мы с ним о многом разговаривали, ну, пока у меня не появилась лучшая подружка. Вот как я сразу не подумала, надо было у него в дворницкой погреться, пока ждала Ленку. Ну ладно, теперь уже и не надо, согрелась я в подвале. Между колоннами под навесом портфеля моего не было. Украли! Ну все, теперь бабка мне житья не даст. Портфель этот старый, еще с моего первого класса, картинки на нем облезли, и хорошо, что облезли, потому что там совершенно детские картинки были. Ленкина мать мне отдала ее прошлогодний портфель, модный и почти не ношенный. Но отец, увидев его, швырнул что было сил им в мать и крикнул, чтобы не смели чужие обноски брать. Ну, я и вернула его Ленке, хотя было обидно, он раз в сто лучше моего был. Оббежав всю школу в надежде: вдруг пацаны куда-то зафутболили, я решила все-таки проверить, может, Ленка в школе ждет меня. Глупость, конечно, уже смеркается, Ленка дома, наверное, борщ с булочками доедает. Вот что странно, даже подумав о булочках, я не почувствовала, что голодна. Нет, я бы их съела, конечно, но вот не так, как когда ждала ее за углом школы, что аж темно в глазах было.

Школьная дверь была открыта, но в вестибюле было темно, только настольная лампа на столе гардеробщицы горела. Самой гардеробщицы не было, как и моего пальто на вешалке. Молодец, Ленка, настоящий друг, забрала пальто. Эх, подняться, что ли, в класс, раз я тут, и посмотреть, взяла ли кеды. Портфель пропал, если еще и кеды, бабка меня точно убьет. Но класс был закрыт, я подергала ручку двери еще раз, но нет, закрыт как есть.

Вышла из школы и быстро побежала к Ленке: надо забрать пальто и скорей домой. Пока бежала, стало совсем темно. Ого, это сколько ж уже времени? Вечер? А если отец уже пришел домой, а меня нет? Может, лучше сразу домой, и из дома позвонить Ленке, пусть пальто принесет. Что же делать? Подбегая к дому, первого, кого я увидела, была Ленкина мать с моим пальто в одной руке и моим портфелем в другой. Вот это удача! Вот мне повезло!