Зивелеос. Книга вторая. Поляна Лысой горы

Бабушкины гости

В одиннадцать часов вечера в Москве было совсем темно. Начинался сентябрь. Николай с Таней подлетели к её дому и бесшумно опустились на балкон. В комнате Тани свет не горел, балконная дверь была открыта. Таня действовала по заранее продуманному плану. Оставив Николая на балконе, она тихонько вошла в комнату, прошла в коридор, тихо открыла своим ключом входную дверь, вышла, заперев её, и нажала на кнопку дверного звонка, одновременно отпирая дверь.

Навстречу выбежала бабушка.

– Танечка! Внучка! Откуда ты? И почему звонишь в дверь, когда сама открываешь? – запричитала она, обнимая плакавшую от радости внучку.

– Звоню на радостях, что вернулась домой, и чтоб тебя разбудить, если ты спишь.

– Да что ж это я спать-то буду в такую рань? Ах, ты моя красавица! И не позвонила, что приезжаешь. Я бы пирогов напекла. Почему одна? Ну да, ну да, понимаю, – спохватилась Надежда Тимофеевна, видя, что внучка приложила предостерегающе палец к губам.

Таня, заперев дверь, задвинула засов и повесила цепочку, потом показала на потолок, стены и потянула себя за уши, слегка раздвигая их, что должно было означать: везде уши и нас слышат. Надежда Тимофеевна развела ладони в стороны и сделала удивлённые глаза, не зная, что говорить, а что нет. Но Таня взяла инициативу разговора на себя:

– Бабуль, попьём с тобой чаю, но сначала я хочу принять ванну, а то в нашем захолустье ни помыться, как следует, ни чаю хорошего не попить. А ты телевизор смотришь? Вот и хорошо. Сиди, я сама помоюсь.

Говоря всё это, Таня вошла в большую комнату, где стоял телевизор, включила громче звук и, ни слова не говоря, потянула бабушку за собой в ванную комнату, показывая ей пальцем, чтобы та молчала. Войдя в ванную, она открыла воду, заставив струи душа с громом падать в ванну, засмеялась и сказала совсем другое:

– Бабуль, я тебе плету, чёрт знает что. Не обращай внимания. Это я для тех, кто подслушивает нас. Ты посиди здесь на табуреточке. Я сейчас приведу Николая. Он на балконе. Нас никто не должен слышать, а всюду могут быть прослушки. Разговор же у нас будет очень серьёзный.

Через минуту вслед за Татьяной вошёл Николай в своём костюме, но уже без шляпы, очков и усов. Усевшись с подругой на край ванны, они хотели обсудить возможность вживления Тане микрочипов, но сначала Надежда Тимофеевна рассказала о своём, как она думала, аресте. Николай пояснил, что им это почти всё известно, и потому думают, что будет полезно обезопасить бабушку от действия властей, забрав её к себе. Он вкратце рассказал о своём посещении Абрамова Бора и телефонном звонке о захвате бабушки.

– Погоди! Это что ж получается? Меня хотели взять в заложницы? – всплеснув руками, спросила Надежда Тимофеевна, услышав сказанное Николаем. – На кого ж они хотели меня обменивать?

– На премьер-министра, – засмеялся Николай. – Нет, Надежда Тимофеевна. Шучу. Так могло получиться, но премьер не приехал. А от меня хотели, чтобы я отказался брать деньги у Абрамова Бора. Но я пообещал взять жён генералов, если вас не отпустят, и они испугались.

– Как интересно! И деньги не дали?

– А куда они денутся? Пришлось Абрамову Бору всё подписывать и расстаться с миллиардом.

– Это так много они хотели за мою персону?

– Не меньше, Надежда Тимофеевна. Вы стоите и большего. Поэтому мы хотим вас увезти подальше от этих государственных провокаторов. Они обязательно ещё что-то придумают.

– Да, бабуля, соглашайся, – умоляюще сложив руки, попросила Таня.

Но в ответ на это молодые люди получили весьма чёткий ответ, что у них своя жизнь, а у Надежды Тимофеевны своя и не менее напряжённая. Она напомнила, что у неё десятки студентов, десятки больных, которые ждут помощи и часто хирургического вмешательства. А властей она не боится, так как ничего предосудительного за ней нет, а тот факт, что внучка любит журналиста, к бабушке прямого отношения не имеет. Дети сегодня не спрашивают родителей, что и как им делать.

– Но я тебя обязательно спрошу, можно ли мне выйти замуж, – ввернула Татьяна.

– Спросишь и хорошо. А уж я тебе никогда не откажу, милая ты моя внученька.

Бабушка и внучка обнялись, с трудом сдерживая слёзы. Только после этого Таня приступила к главной цели их появления дома.

– Бабуль, – начала она мягким ласковым голосом. – У нас к тебе очень большая просьба.

Надежда Тимофеевна насторожилась. Она хорошо знала свою внучку, и такой нежный подход всегда говорил о чём-то очень серьёзном, когда бабушке приходилось чем-то жертвовать, то своими лекциями, ради того, чтобы помчаться на концерт внучки, то ещё чем-то ради интересов своей любимицы.

– Ты знаешь, что такое микрочипы?

– Ещё бы мне не знать, если я лекции читаю об их современном использовании в нейрохирургии.

– А тебе приходилось их вживлять кому-нибудь?

– Приходилось, но не людям, а коровам. Помнишь, я ездила в Свердловск? Там в селе мы вживляли чипы стаду коров для учёта качества молока и продуктивности каждой коровы.

– А людям вживляют чипы?

– У нас в стране этот вопрос дебатируется давно. А в Америке практика вживления микрочипов даже в мозг человека существует уже несколько лет. А почему это вас интересует?

– Бабуль, – Таня сделала паузу и потом будто выдохнула: – Мне нужно вживить микрочипы. Мы даже привезли их с собой.

– Внучка! – Надежда Тимофеевна посуровела в голосе. – Ты соображаешь, о чём говоришь? Микрочип – это не кукла, которую купила, а потом выбросила, если не понравилась. С ними люди живут. И потом, вживляют их только в случае крайней необходимости. Например, если пропала память или другие расстройства нервной системы. А тебе это зачем?

– Мы всё это знаем, бабуль. У нас ведь профессор Наукин этим занимается, как физик, а его внучка Маша тоже учёный биолог.

– Ну и что? – продолжала возмущённо Надежда Тимофеевна. – Я, кстати, читала, кажется, в Интернете статью Марии Наукиной по вопросу вживления микрочипов. Интересная статья, но тебе-то это к чему? Чем ты больна?

– Я не больна, бабушка, и микрочипы у нас для другой цели. И они совсем маленькие – меньше спичечной головки. Мне нужно помогать Коле, а эти чипы сделают меня такой же недоступной, как Колю в его костюме.

– Надежда Тимофеевна, – вмешался в разговор Николай. – Мы хотим это сделать не на всю жизнь, а на некоторое время, пока выполним свою основную задачу. Потом чипы можно будет убрать. У нас микрочипы другого характера. Их не считывают компьютеры, по ним нельзя следить за передвижением человека, как вы следили за коровами. Наши чипы создают непробиваемое ничем энергетическое поле вокруг человека. С ними Таня будет в полной безопасности, а передвигаться будет и по земле, и по воздуху так же, как это делаю я.

– Не совсем понимаю, – проговорила Надежда Тимофеевна уже помягче, так что Таня догадалась, что бабушка сдаётся в своих возражениях. – Но неужели вы хотите, чтобы я прямо сейчас вживила эти микрочипы? Это же не так просто.

– Бабуль, – зазвенела весёлым голоском Таня, – мы потому к тебе и приехали, то есть прилетели, чтобы посоветоваться и попросить тебя помочь. Если бы это было просто, мы сами бы справились.

– Нет, внучка, сами вы не сможете. Для этого требуется тебе лечь ненадолго в больницу. Нужны всё же анализы и абсолютная стерильность.

– Ах, нет, – испугалась Таня. – В больнице меня могут найти и обязательно помешают.

Надежда Тимофеевна задумчиво смотрела на молодых людей. Николай начинал ей нравиться всё больше и больше. Он говорил не много, но очень уверенно. Было видно, что парень убеждён в своей правоте и хорошо понимает, что делает. И всё же задача, поставленная перед нею, была не из лёгких во многих отношениях. Всякая операция нейрохирургии сама по себе сложна. А тут ещё добавлялась необходимость секретности.

Таня посмотрела на бабушку умоляющим взглядом и словно пропела, протяжно говоря:

– Бабуль, придумай что-нибудь. Ты же такая у меня умница.

Надежда Тимофеевна посмотрела на падающую из душевой сетки воду, как бы ища у неё ответа, и наконец сказала:

– Здесь в Москве тебя, внучка, быстро вычислят. Но у меня есть идея. Я через пару дней улетаю в Саратов. Меня просят помочь в новом медицинском центре. Давай, там мы тебя положим. У них прекрасный штат и хорошие условия. Это целый медицинский город. Никто тебя там искать не будет. И я сделаю, что смогу. Покажите ваши микрочипы.

Николай достал металлическую коробку, раскрыл её и показал, что каждый микрочип находился запечатанным в стерильный пакет, на котором были надписи: левая рука, правая рука, лоб, правая нога, левая нога. Микрочипы были меньше булавочной головки.

Надежда Тимофеевна улыбнулась:

– У вас всё продумано. Это радует. Но как же они будут работать без питания?

– Так же, как работают у меня в костюме под воздействием источника, спрятанного в платформе обуви. – Объяснил Николай. – Без этой специальной обуви, которую мы подгоним по её ноге, чипы работать не будут.

–

Я позвоню Танечке, когда нужно приехать и куда, а…

– Извините, что прерываю, Надежда Тимофеевна, – остановил её Николай, – у нас большая просьба не звонить Тане с домашнего и своего мобильного телефона. Мы убеждены, что все ваши разговоры прослушиваются.

– А как же мы будем разговаривать?

– Мы привезли вам другой мобильник, который нигде не зарегистрирован, точнее, зарегистрирован, но на выдуманную фамилию, так что если кто и запишет ваш разговор, то никому не будет понятно, кто и о чём говорит. И звонить с него лучше из города, а не из дома, где он может быть сразу засечен.

– Вы делаете из меня настоящую разведчицу, – смеясь, сказала Надежда Тимофеевна.

– К сожалению, мы все вынуждены привыкать к новой жизни. Охота за нами ведётся крупная. Это не игра, и отступать нам теперь некуда.

Обсудив детали, когда и как будет доставлена Таня в больницу, переговорщики закончили совещание. Таня открыла дверь и прокричала:

– Бабушка, я помылась. Принеси, пожалуйста, большое полотенце, а то я забыла.

Часы показывали полночь. Потратив ещё полчаса на чаепитие, во время которого Николай молчал и все вели себя так, словно его здесь не было, Таня попрощалась с бабушкой и молодые люди тихонько выбрались на балкон и улетели к себе на поляну. Переговоры прошли успешно.

Утром Надежда Тимофеевна отправилась на работу, а вечером к ней пришёл другой нежданный гость.

      ____________________________________

Генерал Дотошкин, придя утром в кабинет, первым делом попросил запись прослушек в квартире Иволгиной. Никаких важных записей до сих пор не было. Звонили вечерами сотрудники, заглядывали соседи, но ни Зивелеоса, ни Тани не было слышно. А в этот раз техник сообщил, что вчера приезжала давно исчезнувшая из поля зрения внучка. Естественно, генералу захотелось услышать, о чём она рассказывала. Но запись прослушек разочаровала.

Сначала раздался звонок в дверь. Вошла и радостно приветствовала бабушку внучка. Ей захотелось принять ванну перед чаем. Потом она пила с бабушкой чай. Сказала бабушке «До свидания». Затем слышались шаги Надежды Тимофеевны, стук убираемых после мытья чашек на кухне.

Генерал слушал эту запись несколько раз, и никак не мог понять, что его в ней смущает. Пригласил полковника Глупого. Дал прослушать ему два раза и спросил, всё ли ему здесь понятно и не вызывает ли что-нибудь вопросы. Полковник попросил прослушать с остановками третий раз. После появления Татьяны в квартире прервал запись.

– Сергей Сергеевич, хочу обратить ваше внимание на запирающуюся дверь. Сначала был щелчок английского замка. Это нормально. Потом слышится звук двигающегося железа. Такое впечатление, что там задвижка. Но, может, девушка отодвинула что-то? Ведро, например.

– Вы были в квартире, видели в прихожей ведро или задвижку на двери?

– Определённо сказать не могу, так как я встретил Надежду Тимофеевну почти в дверях, собиравшейся выходить. Вёдер точно в прихожей не было, а задвижку на двери, кажется, видел.

– Можно, конечно, пригласить техников, которые устанавливали прослушки, когда хозяйки не было дома. Они наверняка помнят, что там было на дверях, но, думаю, что в этом нет необходимости.

Генерал прокрутил запись ускоренно вперёд и снова включил прослушивание.

– Я убрал ночное время, – сказал он, – послушаем утро.

Слышно было, как кто-то торопливо ходит по комнатам, очевидно, завтракает на кухне и, наконец, покидает квартиру.

– Вот, слышите? – спросил Дотошкин. – Отодвигается засов на двери, сбрасывается цепочка и потом щёлкает отпираемый замок. Значит, дверь была закрыта и на засов. Но этих звуков мы не слышали с вами после того, как внучка попрощалась со своей бабушкой. Как она ушла, не отпирая двери?

– Невероятно! – восхищённо ответил полковник. – Вы настоящий Шерлок Холмс.

– Слушайте, Евгений Иванович, нам не до бахвальства сейчас. Надо сообразить, в чём тут дело. Мне с самого начала в этой истории неясно, почему внучка появилась так поздно одна, почему уходит после полуночи? Как ей позволил это её возлюбленный Зивелеос?

– А почему вы думаете, Сергей Сергеевич, что она ушла после полуночи?

– Внимательнее слушать надо, полковник. В комнате работал телевизор. Там прослушивались ночные новости, которые передают после полуночи.

– Виноват, я к телевизору не прислушивался.

– Напрасно. Однако сейчас не об этом. У меня такое впечатление, что сам Зивелеос должен был там быть.

– Ну, они тоже не дураки и решили его голос не озвучивать.

– В том-то всё и дело. Если это так, то становится очевидным, что они знают или догадываются о наших прослушках и умело играют с нами. Этот журналист Самолётов очень дошлый парень. Он уже нас водил однажды за нос с нашими же прослушками и принёс одну прослушку к нам в контору, сделав вид, что случайно уронил телефонный аппарат и увидел жучок. Такой, оказывается, артист: разыгрывал ничего не понимающего человека. Казёнкин ему тогда поверил. А я не могу поверить в то, что девушка пришла ночью сама, чтобы принять ванну и попить чай. Тут они прокололись.

– Толку-то с этого, – проворчал полковник. – Нам всё равно не понять, зачем они появились. Разговоров никаких не слышно.

– А где у нас нет прослушек?

– Вроде бы везде устанавливали, кроме ванной. Над балконом и то потом поставили.

– Ну что ж, ничего тут мы не решим. Надо будет мне вечером самому появиться у нашей докторши. Она ведь тоже именитый учёный и профессор. Ей, мне кажется, как и журналисту, палец в рот не клади – откусит. Узнайте, где она сейчас, и сообщите, когда поедет домой.

Надежда Тимофеевна едва успела войти в квартиру и умыться с дороги, как в дверь позвонили. Увидев через глазок на площадке интеллигентного вида пожилого мужчину в красивом стального цвета костюме с букетом роз в руках, но совершенно не знакомого, она открыла дверь с удивлённым выражением на лице и со словами:

– Слушаю вас. Вы, наверное, ошиблись дверью. С такими красивыми цветами ходят только к любимым, а я вас не знаю.

Генерал Дотошкин, это был он, широко улыбнулся и произнёс мягким баритоном:

– Надеюсь, не ошибаюсь – вы Надежда Тимофеевна?

– Верно, – услышал он в ответ и тут же продолжил говорить:

– Тогда позвольте мне всё же войти, а цветы и конфеты, – в руках, оказывается, была и коробка шоколадных конфет, – разумеется, вам. Такой красивой женщине они вполне подходят. И ничего плохого у меня в мыслях нет.

Хозяйка слегка улыбнулась, принимая подарки и пропуская гостя в прихожую. Она не могла придумать ничего другого, как сказать в ответ:

– Спасибо, конечно, за цветы и комплимент, но у нас принято предупреждать по телефону о визите. Это всё же Москва. Мало ли кто может придти с подношениями, пряча за ними чёрные мысли. Я обычно не принимаю посторонних, но вы мне не кажетесь бандитом.

– Что вы, Надежда Тимофеевна, бандитизм – это не мой профиль. Да и возраст уж не тот, чтобы кого-то грабить, – сказал генерал, продолжая улыбаться и показывая рукой на свою седую голову. – Меня зовут Сергей Сергеевич. А что не позвонил, простите. Но вы, наверное, только что пришли и даже не успели переодеться в домашнее. Я постараюсь не задержать разговорами.

Танина бабушка отличалась умением быстро оценивать ситуацию – этому учила профессия хирурга – и потому она почти сразу догадалась, что визит носит официальный характер, но продолжала играть роль простодушной женщины, говоря:

– Я действительно только что пришла, но вы не беспокойтесь, пожалуйста, проходите в комнату. Я поставлю сейчас цветы в вазу и, думаю, что конфеты принесены к чаю или кофе. Что вы предпочитаете?

«Какая она догадливая и приметливая, – подумал Дотошкин, – а вслух сказал:

– Если не затруднит, чаю, пожалуйста. Кофе предполагает и коньяк, а его я не предусмотрел.

– Ну, коньяк у меня найдётся, так что приготовлю кофе, а вы проходите и располагайтесь, как дома. Можете включить телевизор, а то я ещё не успела, – и, снова восхищённо глянув на букет, Надежда Тимофеевна устремилась на кухню, бросив на ходу – Можете помыть руки, если хотите. В ванной всё есть.

Генерал не преминул воспользоваться предложением посетить ванную, в которой первым делом нашёл местечко за раковиной для умывания, куда никакая женщина не полезет руками, и прикрепил жучок для прослушивания, восполнив тем самым пробел в работе своей технической службы. Ещё позвонив в квартиру, Дотошкин прислушался к тому, каким образом будет открываться дверь. Как он и думал, сначала послышался звук отодвигаемого засова, а потом щелчок замка. Его предположения подтверждались. Закрывая за гостем дверь, хозяйка уже не пользовалась засовом, и это было понятно – она не рассчитывала на долгий визит.

Войдя в гостиную, генерал по привычке сначала направился к окну проверить, куда оно выходит – осторожность прежде всего – потом сделал несколько шагов к пианино, над которым висело несколько фотографий одной и той же пары молодых людей, снятых то во время объятий в свадебных нарядах, то сталкивающимися лбами, словно хотели бодаться, то поющими на сцене, глядя друг на друга.

– Это мой сын с невесткой – пояснила Надежда Тимофеевна, входя в комнату с подносом. – Они погибли в авиакатастрофе по пути в Англию, где должны были выступать с концертом. Это был оригинальный дуэт. По крайней мере, так его называли. Вы, конечно, не помните. Это было тринадцать лет назад. Наша Танюшка была ещё совсем маленькой, но часто бывала с родителями на концертах и полюбила песню. Катюша играла на гитаре, а Володенька на пианино.

Говоря это, Надежда Тимофеевна поставила поднос на стол, сняла с него маленькие кофейные чашечки, кофейник, две маленькие рюмочки, графин с коньяком, тарелочку с нарезанными кружочками лимона и коробку конфет. Разложив всё по местам, она подошла к пианино погладила рукой полированную чёрную крышку, очевидно представляя себе сына за инструментом, и добавила с ноткой сожаления в голосе: – А пели в концертах только под аккомпанемент гитары, как ни странно. Они очень любили друг друга, свои песни и Танюшку.

– А вас? – безо всякой улыбки почти строгим голосом спросил генерал.

– Обо мне какая речь? Мы никогда с сыном не ссорились, а всё, что он любил, любила и я, хотя он всегда говорил наоборот, в том смысле, что ему нравится всё мною любимое. Но невесту он выбрал себе сам в консерватории, и она меня очаровала при первой же встрече, когда я услышала, как они вместе поют на прослушивании.

Голос рассказчицы дрогнул, и стало понятно, что этой женщине, имеющей, наверное, весьма твёрдый характер, соответствующий хирургу, воспоминания тоже даются нелегко.

– Если бы не тот факт, что внучке нужна была моя помощь, я бы, скорее всего, не выдержала этой внезапной потери любимых людей…

Генерал не решался нарушить возникшую долгую паузу и продолжал смотреть на фото, когда услышал продолжение рассказа, прерывающееся после каждого предложения теперь уже короткими паузами:

– Мне сообщили о гибели самолёта по телефону… Внучка сидела напротив, играя с куклами… Она не знала, в чём дело, но увидела, что мне стало плохо, кинулась на шею и зашептала: «Бабуля, бабуля, не уходи!»… Очевидно, у меня был вид уходящего из жизни человека… И я вернулась… Так что, возможно, внученьке я обязана тем, что продолжаю жить.

Надежда Тимофеевна громко вздохнула, словно сбрасывая с себя тяжёлый груз, и совсем уже спокойным голосом, отметающим всё в сторону, сказала:

– Но что эт я расчувствовалась? Извините. Давно не затрагивала эту тему. А у нас ведь кофе стынет и коньяк ждёт.

Некоторые люди любят произносить все слова чётко, как требует грамматика. Это, разумеется, отличает человека хорошо образованного от недостаточно грамотного. Они, например, никогда не скажут «Чё тебе надо?» вместо «Чего тебе надо?» и не станут проглатывать слог «ло» в слове «человек», произнося скороговоркой «чек». Надежда Тимофеевна была из таких людей, следящих всегда за правильностью своей речи. Однако в минуты душевных переживаний, когда не то чтобы хочется обращать чьё-то внимание на состояние своей души, но так получается, что фразы говорятся чуть приглушённее и скорее, некоторые гласные звуки могут быть просто не услышаны, так как на них не ставится подчёркнуто акцент. Такая речь становится мягче, душевнее.

Генерал Дотошкин не отличался утончённостью характера и особой приверженностью к грамматике, потому не обращал внимания ни на особенности произношения, ни на волнение собеседницы, вызванные разговором о прошлом. Оно ему было хорошо известно – все материалы о Татьяне Иволгиной и её бабушке собраны и изучены. Знал генерал и о том, что Надежда Тимофеевна рано вышла замуж, а рассталась со своим мужем, когда дочь была ещё ребёнком, и новой семьёй не обзавелась. Не мог он только узнать из бумаг, что сначала дочка, а потом и внучка были для этой женщины главными в жизни. И лишь она сама могла бы рассказать, как ей удавалось уделять почти всё внимание ребёнку и в то же время заниматься серьёзнейшим образом медициной, писать научные статьи, защищать диссертации, выступать на конференциях.

– С коньяком вы, наверное, зря…– начал было Дотошкин, однако сразу же встретил безапелляционное возражение хозяйки:

– Ничего не зря. Вы, я вижу, человек военный, большой начальник и кофе без коньяка не привыкли пить, а я принесла кофе, так что прошу за стол.

Садясь на предложенный стул, генерал смущённо спросил:

– Почему вы решили, что я военный да ещё большой начальник? Чем это я себя выдал? Вроде бы портретов моих нигде не печатают?

– Портретов ваших я действительно не видела, – усмехнувшись, произнесла Иволгина, – однако я по профессии врач и обязана быть психологом с пациентами. Вы, во-первых, редко, как мне кажется, надеваете гражданский костюм, поэтому носите пиджак так, словно на нём большие погоны. Во-вторых, вы по-военному как-то вручили мне цветы и конфеты. Ну и, в-третьих, упоминание о кофе и коньяке само уже говорит о том, что передо мной либо интеллигент, к которым вас, извините, вряд ли можно отнести, либо большой начальник, привыкший пить коньяк в любое время дня, как со своими коллегами, так и с вышестоящим начальством.

Говоря это, Надежда Тимофеевна хитровато улыбалась, что не позволяло собеседнику даже подумать об обиде, и начала разливать коньяк по рюмкам.

– Да-а-а, – протянул Дотошкин, не скрывая в голосе восхищения. – Я знал, что вы умная женщина, но не предполагал, что ясновидящая да ещё такая красивая.

– Ах, с комплиментами давайте воздержимся. Спасибо, конечно, однако скажите лучше, с кем же я собираюсь пить коньяк?

– Между прочим, – заметил Дотошкин, оттягивая ответ на прямо поставленный вопрос. Он всё ещё не мог решить для себя, как начинать разговор о причине его прихода. – Врачи, как я понимаю, тоже предпочитают коньяк, если он у вас всегда наготове?

– Доля правды в этом есть, – согласилась Надежда Тимофеевна. – Насмотришься иногда такого во время операций, что, как ни привыкаешь, а порой долго успокоиться не можешь, вот и пьём коньячок, чтобы расслабиться. Благодарные пациенты обычно водку не приносят, а делают упор на коньяк и конфеты. Да и студенты во время сдачи экзаменов любят баловать преподавателей этим напитком. Так что я не специально держу его у себя наготове, как вы изволили выразиться, а, можно сказать, вынужденно. Но скажите же всё-таки как вас величать, таинственный незнакомец? Неудобно пить втёмную. – И мягкий бархатистый смех ударился в стекло поднятых рюмок.

– Да-а-а, – опять протянуто сказал Дотошкин, – я ведь и в самом деле лицо официальное, хотя пришёл к вам, как говорится, по-дружески, а потому в костюме, а не в генеральском мундире.

Тут он поднялся, поставив рюмку на стол, и почти отрапортовал громким военным голосом:

– Разрешите представиться: генерал-лейтенант ФСБ Дотошкин, – но, заметив, как ему показалось, саркастическую улыбку сидевшей напротив женщины, сконфуженно добавил, садясь и беря снова рюмку: – но, честное слово, для вас я просто Сергей Сергеевич и давайте выпьем за наше знакомство. Оно мне очень нравится.

Надежда Тимофеевна и в самом деле улыбалась, но не то чтобы саркастически, а, скорее, с некоторой грустью, так как поняла сразу, что гость не из числа возможных ухажёров и пришёл не ради удовольствия видеть её, а по делу, от которого не следует ожидать приятных последствий. Однако, привыкшая в жизни к самым различным ситуациям – у врачей такого уровня неожиданностями усеян весь путь – она спокойно подняла свою рюмку и, чокнувшись с генералом, сначала вдохнула в себя коньячный аромат, после чего только пригубила напиток, взяла ломтик присыпанного сахаром лимона, с удовольствием закусила им, нейтрализуя крепость коньяка, положила лимонную корку на блюдце, взяла кофейник, разлила кофе по чашкам, отпила глоток и только после этого заговорила:

– Не знаю даже, что вам ответить, Сергей Сергеевич. Знакомство с таким высоким чином для меня крайне неожиданно. Прошу понять правильно. Я не испытываю большого пиетета к вашей организации, особенно после недавнего требования вашего офицера сесть в машину и последующими его извинениями за то, что он взял меня по ошибке.

Генерал не знал значения слова «пиетет», но высказанную мысль понял правильно, потому, хлопнув рюмку коньяка залпом, как пьют обычно водку, он поспешил прервать хозяйку словами:

– Уважаемая Надежда Тимофеевна! Именно эта ошибка моего подчинённого заставила меня придти к вам с извинениями. Я догадываюсь, что сам он не смог этого сделать достаточно хорошо, потому решил принести вам извинения от нашего ведомства, как говорится, собственной персоной. Понимаете, служба у нас очень непростая. У врачей ведь тоже бывают ошибки, от которых даже люди гибнут. Вот и у нас, к сожалению случается. Полковник понёс наказание и отстранён от операции.

– О какой операции вы говорите? – поинтересовалась Надежда Тимофеевна.

– Простите, оговорился. Он отстранён от службы в нашей системе.

– Таким был важным его просчёт относительно меня?

– Это не просто просчёт, а служебное несоответствие, по-нашему. Но давайте не будем об этом. Мне бы очень хотелось, чтобы вы судили о нашем ведомстве не по таким людям. Неудачные сотрудники бывают везде. В целом же наше ведомство обеспечивает безопасность всей страны, а, значит, и каждого из нас. Так что, я думаю, народ нас должен поддерживать и помогать.

– Во имя чего и кому помогать? Вот вопрос, – не удержалась от комментария Надежда Тимофеевна.

– Вы умная женщина, – ответил генерал, отхлёбывая кофе из чашки. – Профессор, доктор наук. А я чиновник. Моё дело сохранять установленный порядок в государстве.

– Какой порядок? Чтобы богатые обирали бедных?

– Почему вы так говорите? – спокойно продолжал Дотошкин. – Вы ведь не из числа бедных, насколько мне известно. Пациенты за консультации у вас хорошо платят. Вы же при этом не считаете, что обираете их, поскольку получаете гонорар за свои знания, за ваш большой опыт. Так же зарабатывают и другие. Я тоже получаю за свои знания и опыт. А руководители или владельцы бизнес структур получают за умение управлять своими делами. Какая разница? Люди, которые не имеют достаточных знаний и умений, получают меньше. Вот и всё.

Генералу хотелось привлечь собеседницу на свою сторону, убедить её, что они оба из одного круга и только потом уже говорить о Зивелеосе. Ему казалось, что возражать его доводам невозможно. Однако доктор Иволгина находила аргументы, говоря гостю:

– Позвольте, Сергей Сергеевич, высказать вам несколько иные соображения, взятые из жизни. На днях у меня был пациент, который действительно заплатил приличную сумму за консультацию в нашей академической клинике. Но он богатый бизнесмен и может себе это позволить. Так вот в пылу откровения он рассказал мне о своём бизнесе. У него несколько швейных фабрик в разных городах. На каждой фабрике более сотни швей готовят одежду для мужчин и женщин. Хорошее дело, не правда ли?

– Чудесный бизнес – согласился генерал. – Думаю, его продукцию раскупают, несмотря на экономический кризис, если у него несколько фабрик.

– Раскупают, – подтвердила Надежда Тимофеевна. – Только тут есть некоторые детали, которые заставляют задуматься о правомерности такого бизнеса и тех, кто этот порядок защищают. Владелец этих фабрик, которыми руководят его сыновья и другие родственники по праву семейственности, а не по праву знаний и умений, признался, что швеи работают у него по десять часов ежедневно на официально зарегистрированный бизнес, за который собственник платит налоги государству, а потом работают сверх этого времени, как он выразился, на себя, выпуская продукцию из неучтённого материала для продажи на неучтённых рынках, то есть для получения так называемого чёрного нала. Это означает, что без ведома государственных органов часть продукции продаётся на рынках, и эти чёрные наличные деньги распределяются и частично выдаются в конвертах работающим сверхурочно женщинам, которые, кстати, используют своё умение и свой богатый опыт для профессионального изготовления одежды, а мы с вами не гнушаемся её покупать.

Нахмурившийся было Дотошкин вдруг просветлел и весело сказал:

– Ну что ж, Надежда Тимофеевна, тут есть, конечно, определённые нарушения законности, и с ними, я уверен, борются налоговики, но ведь вы обратили внимание на то, что этот бизнесмен не забывает о своих работницах, доплачивая им за дополнительную работу.

Ответ был обескураживающим:

– Вы явно далеки от экономики, генерал. Вам, я убеждена, трудно себе представить зарплату в десять тысяч рублей, но именно столько этот бизнесмен платит своим работницам за десять часов такой официальной работы. Мы с вами помним ещё старое советское время, когда по закону рабочий день не мог продолжаться более восьми часов. Этот закон отменён. Да, бизнесмен доплачивает наличными по пять тысяч в месяц за нелегальную работу своим швеям. Вот и посчитайте – женщины получают по пятнадцать тысяч за фактически рабский труд в течение двенадцати, а то и больше часов в сутки, тогда как в иной страховой компании какая-то секретарша может получать вдвое большую зарплату, сидя на телефоне в течение восьми часов. Но ведь доход от продаваемого нелегально изготовленного товара гораздо больше, чем получают швеи. Бизнесмен из этого чёрного нала оплачивает взятки тем же налоговикам, людям, которые выписывают фиктивные документы на якобы меньшее количество полученного материала, ну и самому себе, как организатору такого бизнеса для его дальнейшего развития. Начиналось всё с одной фабрики, а теперь их стало несколько. И всё это благодаря чёрному налу и малой заработной плате основным исполнителям работ, обладающими, как я уже говорила, и умением работать, и большим опытом. Но именно эти специалисты своего дела не смогут оплатить консультацию в нашей клинике, получая столь низкую заработную плату. Я уж не говорю о дорогостоящих операциях, выполняемых теперь зачастую за деньги больных. Не по моей вине в стране внедряется платное лечение. И вы полагаете, что я согласна с таким порядком и буду помогать его охранять?