Мой тюремный дневник

– Где тут у вас показаны налоги? Вот здесь и вот здесь приход, а здесь – расход. С прихода налог не платится, а при расходе взимается НДС, мы его аккуратно платим, а у вас в схеме этого нет. И не показано, что мы с зарплаты перечисляем НДФЛ (налог на доходы физических лиц) и на социальное страхование.

– Но вы же не платите налог на прибыль, вы её скрываете!

– А где вы видите прибыль? Её нет. Я пользовался известной всем экономически выверенной системой, при которой прибыли нет, вся выгода достаётся клиентам.

– Во-вот! Вы нарушаете налоговое законодательство тем, что не создаёте прибыль! Тем самым наносите ущерб государству!

– Мы исходим из интересов клиентов, иначе они покупали бы квартиры по более высокой цене, а так они её получают по себестоимости. У нас просто нет прибыли, вы это понять можете?

– Ага, значит вы наживаетесь на вкладчиках!

– Это каким же образом? Не даём квартиры, не возвращаем деньги? У вас же на схемах не обозначен ни мой карман, ни бухгалтера, ни кого-либо ещё. Кто пострадал? Назовите! Не надо искать чёрную кошку в чёрной комнате, где её нет.

Он замыкается, молча подписывает мне пропуск на выход, и я ухожу. И так раз за разом: у него задание найти сокрытие налогов, а он ничего не может доказать. Но я зря расслабился – Костянников нашёл-таки блестящий выход из этой тупиковой ситуации – он, чтобы не выглядеть не оправдавшим «высокое доверие» начальства, просто пошёл на подлог: по договору о совместной деятельности мы приобрели для службы спасения 4 квартиры за их же 200 млн рублей, перечисленные нам, а он представил в отчёте о проведенной проверке всю сумму как скрытую налогообложения. Начальство Налоговой полиции закрывает глаза на эту нестыковку и даёт предписание Концерну ТоН-Инвест: перечислить в бюджет 443 млн рублей! – т. е., в двойном размере плюс штраф. Радостно потирая ручки, начальник Налоговой полиции Васильев даёт интервью газете «Капитал» от 7 марта 1996 года, в котором сообщает пензенцам, что его ведомство пресекло преступную деятельность фирм, возглавляемых неким Скобликовым (так было и написано: «неким»!), в результате чего они сумели доначислить в бюджет 5 млрд рублей. И тут я делаю роковую ошибку – 21.03.96 я в той же газете даю отповедь этому невежде, где пишу: от нас ни рубля не поступило в бюджет, и не поступит, т. к. проверка проведена непрофессионально и с большими нарушениями, а мы подали иск в арбитражный суд. Напрасно я это сделал: «высокое начальство» не прощает своих просчётов – как раз этот безграмотный акт проверки и лёг в основу постановления об аресте.

Как знает каждый, беда никогда не приходит одна. Ещё до того времени, как нами стала заниматься налоговая полиция, случились события, развитие которых в итоге больно отозвалось на моей судьбе. Дело в том, что у меня есть недостаток, которого не должно быть у руководителя: наивная доверчивость, основанная на том, что люди говорят о себе правду. И хотя меня много раз подставляли, я так и не смог избавиться от него, что и сыграло роковую роль. Когда пошли валом клиенты, и я с небольшим коллективом перестал справляться с их наплывом, приходят к нам двое ребят из ИЧП «Лора», Игорь и Валера, и предложили работать вместе. Смотрю, толковые ребята, отчего их не принять? Толковые нужны всегда, а особенно мне понравился своей деловой хваткой и энергичностью Игорь Воложанин. Вскоре он стал для меня таким ценным сотрудником, что мы вместе с ним открыли дочернюю фирму – ООО «ТоН-Инвест Центр», или сокращённо ТИЦ, в которой он был председателем правления, а я, смеяться будете, стал у него заместителем.

Но не сумел я разглядеть в нём ловкача и воришку, и когда принимал на работу, и когда стали работать вместе, за что он меня и наказал, воспользовавшись моей доверчивостью. А такие типы, как Воложанин, наоборот, очень легко распознают эту слабость в людях. Мне бы надо было приглядеться повнимательней к нему после того, как он без моего ведома поставил своего бухгалтера, любовницу сделал секретаршей, и не позволять ему нанимать брокерами своих приятелей и друзей, но… как же не доверять человечку, который проникся твоей идеей? Жуликом же он оказался на редкость продуманным. Когда вышел Указ президента о жилищных сертификатах, который делал наши ЖС незаконными, возник вопрос: что с ними делать? У клиентов были на руках свидетельства о собственности на метры, а теперь они право на них теряли. И он предлагает мне преобразовать ТоН-Инвест в открытое акционерное общество, чтобы вместо ЖС выдавать акции. Подумав, я согласился, потому что иного выхода из-за президентского Указа в тот момент я не видел. Мы регистрируем открытое акционерное общество (ОАО) "Концерн ТоН-Инвест», а раз будем выпускать акции, нужен специалист по ценным бумагам. И оп-п-ппа! Как рояль в кустах, тут же нарисовался такой – Олег Жуков, который, как потом я узнал уже на следствии, был его другом. Вот и получилось, что у меня под боком образовалась сплочённая группировка Воложанина, члены которой потом дружно давали показания против меня, а его выгораживали. Но когда решался вопрос, кто должен был стать во главе новой фирмы, Игорька ожидало фиаско. Он-то рассчитывал, что за предложенный выход будет вознаграждён должностью генерального директора и, возможно, им бы и стал, но, согласно устава, им мог быть только тот, кто внёс наибольший вклад в уставной капитал ОАО. А это был я, т. к. он вообще ничего не перечислил, да и, как я понял потом, никакие свои деньги вообще не собирался вносить. Но имело ли это для меня какое-то значение, если я ему доверял? Нет. И уже став генеральным директором, я назначаю его своим заместителем, чтобы он, зная его хватку, вёл работу по переоформлению клиентов ТоН-Инвеста и ТИЦ в акционеры. К тому же, это вполне меня устраивало, потому что это была рутинная работа: вызвать клиента, объяснить, что с выходом Указа наши ЖС незаконны, уговорить его стать акционером, а не требовать свои деньги назад, что номер его очереди (мы её вывешивали на стенде) останется тот же, и т. д..

Но это было ошибкой. Какой бы не была важной задача, решение которой руководитель замыкает на себя, а я сосредоточился на главном направлении нашей деятельности: подборе на рынке квартир для клиентов и заключением договоров со строителями на долевое участие, всегда надо проверять, как решаются другие задачи и, особенно тщательно, все операции с деньгами. Когда началась работа по смене статуса вкладчиков на акционеров для наших клиентов, Воложанин, имея в подчинении своего бухгалтера (Иванову), давал ей указание оформлять особо крупные взносы клиентов как собственный взнос за приобретаемые акции. То есть, клиент, получая в кассе на руки приходный ордер, был уверен, что приобрёл очередные квадратные метры, а их реальным владельцем, как акционер, становился Воложанин. А потом он через ту же Иванову, которая, вероятнее всего была в доле, эти акции обналичивал и, не получая ничего кроме зарплаты, сумел купить себе две машины, дачу и 4-х комнатную квартиру. Не забыл и тёщу, подарив ей 3 квартиры.

Но как я мог заподозрить его в чём-то нехорошем, если мы стали дружить семьями? На Новый 1995 год он преподнёс нам билеты на корпоратив для городских предпринимателей, где выступала московская дива Лада Дэнс, а летом мы семьями отмечали покупку им дачи в престижном СТ «Родничок» в районе Сурского водохранилища. И если говорить о мошенничестве как преступлении, это, конечно, был высший пилотаж: Воложанин стал мне другом, втёрся в мою семью, т. е., злоупотребил моим доверием, да так ловко, что деньги выгребал из кассы он, а в тюрьму сел я! Ему, если воспользоваться фразой моего приговора, для «незаконного завладения чужим имуществом» как раз и потребовалось акционирование. Клиент думает, что он вносит деньги за квартиру, и ему даже чек дают в подтверждение. А на самом деле его деньги присваивались. Эту мошенническую схему он успешно применял до лета 1995 года, ровно до момента, как я совершенно случайно обнаружил фамилию Воложанина при подписании списка акционеров для получения разрешения на новый проспект эмиссии. Обычно, если руководитель доверяет своему персоналу, он подписывает исходящие документы и бумаги, как говорят, на автомате. И я было собрался поставить свою подпись не глядя, но замешкался и в глаза бросилась его фамилия на первом листе, да ещё с активом на несколько десятков миллионов рублей. Меня чуть током не ударило: откуда это он мог взять такие деньги? Листаю список, дохожу до буквы «С» – и чуть со стула не упал: и я там, оказывается, числюсь как физическое лицо, причём на такую же приличную сумму! Ах ты с-сука! Меня замазать хотел? Немного остыв, вызываю его в кабинет и показываю список:

– Это откуда такие данные?

– А чего вам тут непонятно? Вы и я должны же что-то иметь со своих фирм.

– Ну-ка, ну-ка, объясни, что значит «иметь»?

– Да всё просто – берём и оформляем взносы на себя, а клиенту достаточно иметь приходный ордер и аннуитет акционерного общества.

– Но это же воровство!

– Ну какое же это воровство – мы у себя берём. В долг.

– И как ты его оформил? Долг?

– Акции и есть долг, вы это должны понимать.

– Ты не держи меня за дурака – это чистая махинация. И если вскроется, придётся ответить по закону.

– Вскроется – не вскроется… Надо жить здесь и сейчас.

– Нет, Игорь. Ни мне, ни тебе этого не надо. Ну-ка давай всё возвращай назад, акции должны принадлежать тем клиентам, которые за них заплатили.

– Ну ладно.

Ничего не дрогнуло у него на лице, он повернулся и ушёл. На следующий день с утра я захожу в бухгалтерию и спрашиваю:

– Мы вчера с Воложаниным решили, что деньги клиентов, которые он внёс без моего ведома как наши взносы за акции, необходимо вернуть на их счета. Вы сделали это?

– Он к нам заходил, но ничего не говорил, ни о каких счетах.

– Как не говорил? Ну тогда слушайте: все деньги, что числятся на нас за акции, срочно зачислить на счета клиентов!

– А он вчера свои акции сдал и получил за них деньги, у нас как раз был приход на такую сумму, не успели сдать в банк.

Меня как холодной водой окатило! Иду к нему в кабинет, а там закрыто. Возвращаюсь к себе и звоню ему домой – никто трубку не берёт (тогда не было мобильных телефонов). Так прошло несколько дней в бесполезных попытках связаться с ним, пока, наконец, я не пошёл на хитрость – попросил Жукова позвонить ему, а сам взял трубку:

– Ты что творишь? Я тебя под суд отдам! Немедля верни деньги клиентов.

– Вы со мной не разговаривайте в таком тоне. Если ничего не понимаете, сами пойдёте под суд. А я ничего возвращать не буду.

– Тогда ты уволен, а кто сядет, мы ещё посмотрим, я все деньги, что ты на меня записал, вернул.

– Я записал? А разве не вы эту операцию задумали? Иванова подтвердит, что это вы ей давали указание.

Я похолодел. Формально мне крыть было нечем – чисто сработано. Ай да Игорёк! Во как ловко меня подставил! Я ещё немного побухтел, погрозил, а в итоге он бросил трубку и… больше в ТоН-Инвесте не появлялся. Вообще! Да-а, задачку он мне задал ещё ту: в прокуратуру идти – себе дороже, всё будет против меня, тут он всё рассчитал верно, а оставлять без последствий – себя не уважать. Я издал приказ об его увольнении по статье, да толку? Он и так не ходил на работу. Вот ведь, так ловко меня замазал, что я не мог и коллективу объяснить, что случилось и почему это он так внезапно исчез. А вскоре прочь потянулись и его секретарша, и бухгалтер, и те, кого он привёл: стали увольняться один за другим Симонов, Жуков, Умнов.

Но как же верно Воложанин подгадал время уйти! Шутовская инициатива наказать меня за строительство финансовой пирамиды стала воплощаться в жизнь – как раз по поручению губернатора Налоговая полиция приступила к проверке. У меня голова раскалывалась от навалившихся проблем, как найти деньги, чтобы возвращать их клиентам и купить квартиры, для тех, у кого накопилось достаточно метров для заселения, а мне надо было бросать всё, и идти объяснять Костенникову в налоговую полицию, что я не жулик и ничьих денег не брал. Хорошо хоть немного помог управляющий банком Котломин, наш акционер, дав ссуду на 500 млн, что позволило рассчитаться с самыми скандальными клиентами. А вот Журавлев, ген. директор ОАО Пензастрой, отказался помочь, хотя и мог. Осенью 1994 года, когда был самый успешный период нашей деятельности, мы заказали у него 46 квартир и внесли 50 %-ый аванс за них. Но мой юрист Садовникова, кстати, кандидат юридических наук, прошляпила самое элементарное – цены. Хотя наша компании своим проектом как раз и специализировалась на нивелировании роста цен, она не обратила внимания на то, что в договорах речь шла об авансах на момент заключения договора, а не цене при окончательном расчёте. Так что оказалось, что мы не метры жилья приобретали, а квартиры по рыночной цене, аванс был просто гарантией того, что мы выкупим квартиры при сдаче их нам как заказчикам. Но и доплачивать за каждую пришлось бы вдвойне-втройне, чтобы передать её клиентам. Кошмар! Квартиры для клиентов построены, а отдать их им мы не можем.

Я к Журавлёву:

– Валентин Михайлович, выручайте.

– Не могу, цены взлетели на всё: цемент, металл, отделку, энергию. Вы же договор подписывали, надо было брать 23 квартиры, мы вам сейчас их бы и отдали.

– Как отдали? Вы же сами мне тогда говорили: бери больше, а то потом не получишь столько.

– Ну, говорил. А ты сам должен был думать – брать меньше, но оплачивать сразу. Или больше, но платить потом. Ты выбрал второй вариант.

Получив отлуп, я, тем не менее, ни сном ни духом даже не помышлял о том, чтобы свернуть проект. Мы пересчитали аванс в квартиры, получилось 4 или 5, сейчас уже не помню, и отдали их очередникам. Это помогло снизить давление клиентов, но подоспела другая засада: я сам попал в аварию. 5 декабря 1995 года, возвращаясь с дачи домой, я под Пензой попал в ДТП. Двигаясь в сумерках по дороге за городом, я переключил свет с дальнего на ближний, подчиняясь сигналам встречных машин вдалеке, которыми они требовали это сделать. И… въехал в брошенный на проезжей части бензовоз, который нельзя было увидеть при ближнем свете – экстренное торможение не помогло, и я врезался в него правым боком. В моей шестёрке были, конечно, ремни безопасности, но я не был пристёгнут и при столкновении лбом разбил лобовое стекло и покалечил ногу. Вызвали ГАИ, они приехали часа через три, всё зафиксировали, и оставили меня. Хотя при столкновении было сильно помято правое крыло, радиатор не был повреждён, мотор работал. Голова гудела как колокол, на ногу было наступать больно, но я доковылял до багажника, взял монтировку, и превозмогая боль, отогнул от колеса крыло, чтобы оно своими краями не порезало резину. Завёл мотор и поехал домой. Приехал за полночь, Вера (жена) меня встретила руганью, но я не стал ей отвечать и не раздеваясь, лёг в зале (мы давно уже спали раздельно).

На следующее утро, не позавтракав, я поехал в больницу скорой помощи, и там определили, что у меня сильное сотрясение мозга, но кость на ноге цела, ссадину обработали и отвели в палату. Пролежал я там дней пять, Вера не приходила, но сосед попался щедрый, ему столько носили каждый день, что одному не съесть. Он видит, что я лежу брошенный, и стал делиться со мной. Лечение было стандартное – чтобы исключить кровоизлияние мне ставили капельницы для того, чтобы исключить коагуляцию кровяных телец, и делали уколы, понижающие давление. Голова гудела, меня шатало, но как только она немного перестала болеть, я, несмотря на то, что по нормативам надо было ещё продолжать лечение, отпросился домой – чего болеть, надо срочно фирму спасать.

Прихожу, а на работе стало всё ещё хуже: каждый день то один клиент, то другой приходил с требованием срочно вернуть деньги, и со всеми, превозмогая головную боль (от нервного напряжения она вернулась), приходилось беседовать мне. Нужно было также решать вопросы с отсрочкой платежей строителям. И тут недели через две после выхода из больницы, т. е. как раз под Новый год, присылают решение ГАИ о том, что я нарушил п.10.1, согласно которому водитель должен вести транспортное средство, учитывая интенсивность движения, дорожные и метеорологические условия и, в частности, видимость в направлении движения. На редкость лукавый пункт, согласно которому любого водителя можно наказывать, т. к. он должен предвидеть, что всегда на дороге есть какой-нибудь мудак, который может бросить машину где попало. За это я и был наказан, мне штраф, а водителю бензовоза – ничего! Ну, хотя бы обоюдку выписали, т. к. если у него мотор стуканул, и он не смог поставить машину на обочину, то надо было включить габаритные огни и выставить сзади знак аварийной остановки. Но… шёл 5-ый год провальных реформ, в цистерне у него был не бензин, а подсолнечное масло. Бензовоз сразу после ДТП отбуксировали на стоянку напротив областного ГАИ (переименовали в ГИБДД в 1998 г) и, следовательно, виноватым обязательно должен был стать я, чему в помощь этот хитрый пунктик ПДД. Но всё равно я подал жалобу на имя начальника ГАИ, в которой обосновал, что основным виновником ДТП является водитель бензовоза. Но постановление оставили в силе.

Не согласившись с этим, я после новогодних каникул отправился добиваться справедливости к прокурору Первомайского района г Пензы Васильчикову В. В., чтобы оспорить это постановление. Он принял меня, но при этом был подчёркнуто предусмотрителен, как будто уже что-то знал, дал мне возможность сделать выписки из дела, посоветовал, как написать жалобу. Вопрос надо было срочно решать, т. к. пока я лежал в больнице, с моей разбитой машины сняли колёса. Так и движок разберут, пока я буду добиваться справедливости от ГАИ (кстати, когда я вышел на свободу, от моей шестёрки ничего не осталось, кроме остова. Но разбираться с этим прокуратуре было не к спеху – там, вероятнее всего, были в курсе, что мне недолго оставалось ходить на свободе.

Однако, посадить человека не такое уж простое дело, как может показаться на первый взгляд. Уголовное преследование в России имеет очень интересную особенность: не предотвращать противоправные деяния, а начинать действовать только после того, когда поступит заявления от кого-либо об этом – всем известно, как реагируют в милиции: «Вот убьют, тогда и приходите!». При этом совершенно необязательно, имеет ли место быть на самом деле преступление или нарушение закона, для милиции чтобы начать реагировать, нужно наличие жалобы. Когда во второй половине 1995 года стали рушиться пирамиды МММ, Русской недвижимости (РН), Русского дома Селенга (РДС), Тибета и других компаний, проблема неплатежей перекинулись и на другие компании. А наши клиенты, не вникая и не разбираясь в том, что в отличие от них мы не пирамиду строили, отдавая деньги с процентами за счёт новых поступлений, а вносимые ими деньги направляли на приобретение квартир, приравняли нас к этим конторам по сбору денег с населения. Они стали массово расторгать договора инвестиций и обналичивать свои жилищные сертификаты, а поэтому деньги у нас скоро кончились, т. к. они были вложены в строящиеся квартиры, и вытащить их оттуда до срока мы никак не могли. Но т. к. никто в правоохранительные органы не обращался, меня не трогали, пока не нашлись, как это всегда бывает, защитнички «простого народа» (Шутов с его дружком). Не буду гадать, как и что там решали, но через некоторое время меня вызывают к следователю, и почему-то в Первомайское РОВД. Мне это сразу показалось странным – все наши фирмы были зарегистрированы в Ленинском районе Пензы, я проживал в нём же, поэтому поручить проведение проверки в другой район, т. е. не по месту преступления согласно УПК, для этого надо было иметь веские основания. Почему УВД области приняло такое решение, не знаю, но, вероятнее всего, лишь начальник Первомайского РОВД согласился взяться за это тухлое дело. И вот, после публикации моего ответа на интервью Васильеву, я начинаю ходить в Первомайское РОВД уже как на работу, объясняя теперь следователю М. Назировой элементарные вещи. Но поскольку в экономике она была бум-бум, и разобраться в наворотах Костянникова по части ухода от налогов тоже не смогла – а требуют! – ей, я думаю, руководство милиции по согласованию с прокуратурой (как же без неё!) дали задание обвинить меня в мошенничестве.

Но вернусь в то время. Тех, кто не получил ни квартир, ни денег, оказалось всего чуть более 200 человек, т. е., в сотни раз меньше, чем пострадало от МММ и прочих пирамид в нашей области. Но неважно, много или мало людей потеряли свои деньги, в первую очередь должен был бы рассматриваться вопрос как найти и вернуть людям деньги, а не о моей вине и наказании. И если бы так решалась проблема наших вкладчиков, мы могли со всеми рассчитаться, и не было бы никакой необходимости прибегать к уголовному преследованию. Во-первых, иск от потерпевших был предъявлен на 1,7 млрд рублей, а дебиторская задолженность нашим фирмам строителей и других организаций, куда мы перечисляли авансы за квартиры, составила 4,1 млрд рублей. То есть, нам в 2,5 раза были должны больше, чем предстояло выплатить клиентам. Во-вторых, из 154 семей, получивших квартиры, только единицы полностью рассчитались за неё, а потому обязаны были выплачивать долг за оставшиеся метры до 100 % жилплощади. Поэтому, если бы даже ни одного нового клиента не пришло, этих средств хватило бы, чтобы рассчитаться со всеми – система в этом плане была очень надёжной. В подтверждение этого сошлюсь на опыт мэрии Тамбова, которая приобрела нашу систему как «ноу-хау». Так там по ней люди получали квартиры без проблем как до моего уголовного преследования, во время его и после того, как я вышел на свободу. Я лишь об одном сожалею, что не съездил в Тамбов и не собрал информацию об использовании моей разработки.

Нельзя сказать, что я ничего не предпринимал, чтобы избежать уголовного преследования. Когда меня начали вызывать то в налоговую полицию, то в РОВД по делу и просто так, я пришёл за советом к Файкину^[2] и спросил его – меня могут посадить? На что он, смеясь, ответил:

– Женя, на меня завели более 40 дел, но как видишь, я хожу на свободе. Если ничего не клал в свой карман, ты чист. Как у тебя с этим?

– Я все суммы, которые брал под отчёт, давно вернул в кассу, всё до копеечки.

– Ну и чего ты волнуешься? Не посмеют! Если ничего не должен своим фирмам, у них нет оснований для возбуждения уголовного дела.

– Но меня уже с полгода трясёт налоговая полиция, якобы мы не платим налогов за покупки квартир.

Объяснил ему экономическую схему работы с ЖС. Он посмотрел и говорит:

– У них кто там сидит? Что за чудаки, с купленных товаров налог не платится. Не парься, у них этот номер не пройдёт. Я тебе дам в помощь моего юриста Кузина, он поможет вам составить иск на решение налоговой полиции и вести дело в арбитражном суд.

Но тревога не покидала меня, потому что жена, с которой я делился своими опасениями, вместо того, чтобы хоть как-то поддержать меня, стала тоже обвинять меня:

– Ты мошенник, оставил людей без денег! А семья из-за тебя может остаться без крыши над головой. Давай разведёмся.

– Кого это я ещё оставил без денег? Ты в своём уме? Пусть подождут и всё наладится…

– Ничего не наладится! Ты был у Костяева, был?

– Был, я ему последние наши деньги отдал, 4 млн 100 тысяч, как он потребовал, по рыночной стоимости.

– Ты безмозглый дурак! Ему не деньги твои нужны, а наша квартира. Он живёт в старой 9-тиэтажке, квартирка маленькая, а он хочет большую. Тебя арестуют и нашу квартиру заберут. Давай разводиться, иначе я тебе помогать не буду, и ты сдохнешь там в тюрьме.

И так изо дня в день. Живя в таком напряжённом режиме, мне было недосуг хорошенько подумать и посоветоваться с юристами – ну как бы это прокурор области отнял квартиру у осуждённого? В общем, я сдался и за 10 дней до ареста мы развелись, нарочито поделив имущество: ей и сыну отходили 3-х комнатная квартира в новом кирпичном доме на Красной на границе с ботаническим садом, на которую мы поменяли свою 4-х комнатную квартиру на Ставского, а мне полагался хлам в частном доме на Суворова, который принадлежал моей тёще Нине Дмитриевне, и где я был прописан после обмена, чтобы на мне не числилось никакой недвижимости (тоже по её настоянию). В общем, мне было недосуг подумать, что какой бы у нас не был развод, фиктивный или настоящий, у нас нет такого закона, чтобы можно было изымать единственное жильё. Но оказалось, что сделано это было не напрасно, о чём будет рассказано в эпилоге.

Но пойдём дальше. Мои хождения на беседы к Назировой поимели тот результат, что там решили прекратить их самым решительным образом – предъявить мне обвинение в сокрытии налогов, посадить в тюрьму (СИЗО) и спокойно, не опасаясь, что я, как пишется обычно – «мог воспрепятствовать установить истину», вести следствие о мошенничестве как основном составе преступления. Передавали, что очень торопил сам губернатор:

– Вы чего там резину тянете? Почему Скобликов всё ещё на свободе, вы сколько там ещё будете выяснять, виноват-не виноват? Обманул людей – пусть сидит.

Но за налоговые преступления аресту не подвергали даже в то время, а поэтому нужны были заявления потерпевших. И их скоренько так состряпали довольно примитивным способом: капитан Зюзин вызывал в РОВД клиентов ТоН-Инвеста, не знаю – всех сразу или по очереди – и говорил им (или каждому):

– Скобликов мошенник, он присвоил ваши деньги, сам жирует и собирается сбежать за границу. Но мы не позволим ему это сделать, если у нас будет основание задержать его. Предлагаю вам написать заявление с требованием привлечь его к уголовной ответственности.

– А нам вернут деньги?

– Конечно. Если вы напишете заявление, мы арестуем его счета, конфискуем его деньги и недвижимость, и возвратим вам всё.

Я, разумеется, не присутствовал при этих разговорах, но можно быть уверенным, что именно в таком ключе им предлагали писать заявления, более 20-ти из которых я нашёл в своём деле, когда знакомился с ним. Зюзин, конечно, знал, что он обманывает «обманутых вкладчиков», но тупо исполнил то, что ему приказали. Гораздо хуже то, что никому из подписантов ни тогда, ни в ходе судебных слушаний и за время моего заключения, так и не пришла в голову простая мысль, что это не я, а правоохранительные органы их обманули, говоря им, что только с помощью уголовного преследования можно вернуть деньги. Ну что за люди? Почему так легко поверили вранью? Что можно получить с организации, которую по их же наводке трясут как грушу, а руководитель постоянно пропадает у следователя? Но наши клиенты, я бы сказал даже, «наши доверчивые клиенты», привыкли больше верить официозу, чем доводам разума.

Вот вы представьте себе: ваши деньги, заработанные потом и кровью, зависли в организации, которую проверяют все, кому не лень. К кому вы обратитесь? Конечно, в правоохранительные органы, дабы они вскрыли «преступный гнойник». А как они вскрывают его? С воем, с мигалками, на нескольких микроавтобусах в офис подозрительной кампании прибывает следственная группа с вооружёнными омоновцами, забирают компьютеры, грузят всю бухгалтерскую документацию в мешки и… ждите, граждане потерпевшие, ждите самого честного, самого справедливого суда – год, два, три, а может и больше. Нет, чтобы включить свои мозги – без бухгалтерии фирма не может работать, деньги, если там они ещё оставались на счетах, напуганные таким вторжением бухгалтер и зам руководителя с правом подписи тут же их обналичивают, чтобы рассовать по своим карманам и карманам приближённых, а персонал перед тем, как уволиться, всё не вывезенное ОМОНом имущество растащит. А чего сидеть-то? Зарплаты больше не будет, да и ради кого стараться? И всё – финита ля комедиа! «Потерпевшим» же в награду останется лишь моральное удовлетворение, что «эти негодяи, жирующие на наши народные деньги» будут примерно наказаны, ведь большинство же верит, что девиз у органов: «Воровству нет оправдания – есть серьёзное наказание!» не расходится с делом.

Обычно редко кому приходит на ум, что проблемы «обманутых вкладчиков» чаще всего порождены самими правоохранителями, их неумным и неуёмным вмешательством. Если бы власть не пошла на арест Мавроди, сейчас бы его мавродинки котировались по цене биткоина, а их владельцы назывались бы уважаемыми инвесторами. А что касается моего дела, уголовное преследование вдобавок ко всему обусловливалось необходимостью реализовать личные амбиции – Шутов влез не в своё дело, чтобы выслужиться как правдоискатель перед губернатором, а Васильев, похоже, не мог простить мою отповедь… и меня арестовали ровно в тот день, на который было назначено слушание нашего иска к его ведомству в арбитражном суде. Я в ту пору наивно полагал, что они должны думать в первую очередь о том, чтобы помочь людям вернуть свои деньги, а не наказывать лишением свободы руководителя, т. к. в этом случае клиенты его фирмы ничего не получат. Получалось, что я был больше обеспокоен за судьбу их вкладов, чем правоохранители. Но как же я ошибался, и в правосудии, и в людях, и в себе самом, веря в правду и справедливость, и что я могу что-то доказать! Поэтому моя повесть прежде всего для честных людей, которые, как не зарекайся, могут оказаться в тюрьме, именно для них прежде всего описаны подробно и в деталях все перипетии попадания туда и пребывание в неволе.