Революция микрондов

– Я назову её Аштар в честь вашей матери. Вдруг на долю этой девочки выпадет спасти людей и подарить им новый мир. Я была бы счастлива. Каждый день молю Бога, чтоб тот простил нас грешных за наши грехи и вновь подарил спокойную жизнь, где не нужно было б…

Она не договорила, а моя лига оболочек вновь распалась… В комнату вошли три девушки. Из-за потери равновесия на некоторое время образ доктора выпал с эфирного слоя, обнажая жёлтый спектр моего сияния. Мне пришлось полагаться только на зашоренное зрение людей, которые, если б даже увидели чудо, как посреди комнаты появилась светящаяся фигура, сотканная из языков пламени, спустили бы это разыгравшееся воображение.

– Друзья! – сказал я неслышно, хотя знал, что сознания друзей расщеплены до квантов, кварков и других минимальных значений. – Мы нашли их… 108 совместных пунктов. Уровень сознательности 1:618:011. Это наши братья восстанавливаются в теле куцоков, которые мутировали и по вибрациям смогли как в резервуарах сохранить целостность потенциалов, – восторгался я, видя внутри себя знакомое отражение космического свечения, которое исходило от семьи. Мой спектр переливался, желая слиться с другими, но не мог обнаружить, только чувствовал их близость. Я почувствовал непреодолимое желание здесь и сейчас найти соратников.

– Твои коты не зря притащились в такую даль, Арга. Здесь под боком у паразитов они смогли спрятаться и переродиться… – говорил я спящему брату. – Осталось вскрыть их. Прямо сейчас. Агрегат стоит в режиме полной готовности. Всосёт всё до последнего кванта. Теперь мы сильны… – радостно, не веря в удачу, продолжал я, вновь входя в тело доктора, будто надевая скафандр и подключая монитор и настройки. Хотя уже можно было не маскироваться. Расплавить протеиновую оболочку куцоков я мог одним щелчком плазмы.

«Нет!» – вдруг прервал я свои же скорые размышления, нащупав тонкую, почти порвавшуюся от жажды восстановить справедливость мысль, что искусно спрятанный в куцоках потенциал – не совпадение.

Моё видение объективной реальности восстановилось. Девушки, чуть сконфузившись, уставились в пол, тихо-тихо поздоровались, не зная, как вести себя с господином. Изоляция от общества давала некое одичание. Световое представление с моим истинным проявлением прошло незаметно, как я и предполагал.

Чтобы пауза не затягивалась, я достал из корзины фрукты и вручил каждой из них, представляясь и рассказывая о себе и своей миссии. А потом отвлёкся на малышку Аштар, будто бы продолжить осмотр.

Украдкой глядя на мать, подростки с жадностью набросились на живую еду. В последние несколько месяцев, исходя из отчёта мэрии этого района, их рацион составляли питательные смеси, изготовленные из насекомых и личинок. Это был прожиточный минимум для поддержания социально ненужных слоев общества, с целью их медленного, но верного уничтожения. Вид гуманитарного геноцида. Живые фрукты, овощи, по сути тоже не сильно съедобные, напичканные химикатами и всякой дрянью, всё же были повкуснее перемолотых тел червей. Выглядели как еда, а не серая масса, из которой их мать пыталась лепить знакомые глазу блюда.

– Пойдёмте. В лесу сейчас очень хорошо, – скомандовал я и первым вышел из квартиры, взяв на себя коляску с ребёночком и корзину с оставшейся едой.

Старшие дети и мать попросили минутку на сборы. Я, стоя у подъезда, проверял купол обороны Арраунлари Берри, который изнутри переливался радугой от нашей плазмы. Его щит спасал от тварного взора, а также уводил от вторжения хаоса, что творился на улицах, по которым бегали вооруженные люди, вот уже несколько месяцев ведущие гражданскую войну, совсем не подозревая, что убивая друг друга, они лишь выполняют и перевыполняют план монстров. Купол также спасал от химической атаки: опасный дым теперь обходил стороной место, где жила семья Каламбии. Я решил ускорить время с помощью гироскопов, работавших на плазме Арги, так как идиллия не могла продолжаться долго. Химическая бомбардировка была вероятна и раньше срока. К тому же показатели Каламбии, чуть улучшенные за счёт моего появления, выздоровления Аштар и хорошего сна, всё ещё находились на красной границе.

По моему велению вышедшие из подъезда тут же оказались на милой опушке среди деревьев и нетронутой флоры, по которой шуровали мелкие животные. Поход в лес, прохождение специальной таможни прошли в клиповом режиме, скаченном мною из инфополя.

– Вы можете снять маски. На территории леса не возбраняется дышать свежим воздухом, – приказал я, но семья не решалась.

– У нас нет эпидемиологической отметки, – робко проговорила Каламбия.

Я показал аппарат – на нём ярко высвечивалась зелёная кнопка с их именами. Лица детей и матери расслабились и они медленно сняли стягивающие повязки.

– Я не знала, что в лесу так хорошо, – заметила женщина с наслаждением и дети закивали.

Дело в том, что модой было узаконено лишний раз не соваться на природу, а проводить досуг в гигантских торговых центрах, где имелись парки, горнолыжные курорты, морские берега и другие симмуляционные развлечения, рядом с которыми всегда громоздились непримечательные серые коробки, агрегаты, скачивающие жизненную силу от отдыхающих. Поэтому желающих подышать свежим воздухом на поляне не оказалось.

– Доктор, идея с пикником прекрасна! – радостно проговорила Каламбия, а я считал сколько всполохов порождало её существо при каждом изданном звуке, за которым стояли разнообразные эмоции. В геометрической прогрессии они возрастали, перемешивались, превращались в эфирные вихри и захватывали пространство вокруг, разукрашивая в плазменные цвета. Я не вмешивался, лишь восхищённо наблюдал, как рождается плазма. Новый вид плазмы, возможно, более совершенный, чем у нас, родителей куцоков, их богов.

Бодрый материнский голос, радость и надежда в нём наконец растормошили и подростков, которые, на первый взгляд, походили на тройняшек. Они были погодками, поэтому почти не отличались в росте и весе. В благодатной среде их сознание раскрылось и они с радостью откликнулись на общение со мною: стали делиться своими новостями в основном про жизнь в заключении, где от ничегонеделания прочитали множество старых книг, выложенных в бесплатном доступе в электронных библиотеках специально для их недостойного контингента. На покупку платной литературы, к сожалению, не хватало социальных пунктов и разрешений. Они немного скучали по любимым авторам и их рассказам.

– А ведь было время.., – рассказывали они наперебой: ещё живя в другой части материка, более обустроенной, вместе с папой, когда любимым делом их семьи было посещение литературных кафе.

Теперь мне стала более понятной эта несогласованность резонаторов Каламбии, имен её и дочерей, конечно же, рождённых в другой атмосфере, но насильно перемещённых в этот страшный закоулок Ада. Странное стечение обстоятельств.

– Это было очень счастливое время, – подтвердила Каламбия. – Особенно мне нравилось приходить туда зимой. После катания на коньках или лыжах или игры в снежки сначала хорошенько замерзнуть! – она хихикнула. – А потом завалиться в тёплую кофейню, уставленную живыми книгами. Это было не самое популярное занятие, кстати. Не все наши знакомые и друзья его одобряли. К тому же из-за отсутствия посетителей средств на обогрев помещения не хватало. По-старинке, до техногенной перестройки нового порядка, разводили настоящий камин.

– Как красиво шумел огонь! – вспоминали девочки.

– Я могла бы смотреть на него вечно, – чуть печально вспоминала старшая дочка Эудала, в её глазах зажигались яркие огоньки.

– Не шумел, а горел, – поправила их мать.

– А что тогда шкварчит? – спросила младшая из дочерей, пятнадцатилетняя Виола, выговаривая слово с трудом.

– Мне кажется, про огонь тоже можно сказать, что он шкварчит. Очень красивое слово, – поддержал я девочку.

Каламбия не стала противоречить мужчине и господину, и просто улыбнулась.

– А ещё там продавались очень вкусные булочки. В них не было ничего особенного. Их ещё называли пустышки, – вспоминала средняя Энола.

– И чай! – вскликнула Эудала.

– Да, горячая вода со странными листиками! – подтверждали дети, совершенно не замечая, как редкие животные из леса, оставшиеся в живых после всех катастроф, потихоньку выходят на опушку, чувствуя прилив сил и благость рядом с людьми. Белки подбегали близко и, не ощущая опасности, отбирали объедки у подростков, иногда в шутку покусывали девчонкам пальчики. Те смешно хихикали и даже пытались браниться с задорными грызунами.

– Я помню, мы с папой рассматривали какие-то книги про человейники прошлого. Там писалось, что пикники раньше были очень популярны, – средняя Энола стала рисовать пальцем в воздухе чудную одежду тех времен, шляпы и зонтики, которые ей вспомнились. В эфирном пространстве стали материализовываться эти предметы. Мне пришлось временно заблокировать ментальное пространство, чтоб не испугать детей выпавшими из ниоткуда странными предметами прошлого.

– Почему вы не играете? – наконец спросил я девушек, которые, было видно, устали сидеть без движения. – Наверное, ваши руки и ноги закостенели после стольких месяцев сидения? Бегите! Играйте! Радуйтесь! Вас никто не остановит, я обещаю, – сказал я и достал из корзины игровые предметы, мячи и ракетки.

Дети рванули с места и не в силах сдерживаться, закричали изо всех сил от восторга.

Я наблюдал за их играми, улыбками, румянцем и поражался этому явлению, как легко куцок привыкает к плохой жизни, безропотно снося заточение, голод, психологическую и химическую атаки, и также легко принимает свободу, счастье, любовь и дружбу. Мы не учили их этому. Мы их создали, опекали, но людьми, а потом и человеками они стали самостоятельно, причём вопреки нашим заветам.

– Доктор Алзамора, – кашлянула Каламбия, привлекая к себе внимания. – Вы – образованный человек, скажите, чем мы провинились перед Богом, почему он так обозлился на нас? – она смотрела на невинных своих детей и прикусила губу, явно вспоминая новости телевещания, где ничего хорошего не обещали. – Каждый день по телевизору говорят, что мы, люди – это свиньи, недостойные, звери. Даже хуже зверей! – она принялась гладить подбежавшую белочку, которая блаженно купалась в ласке от рук женщины, больше походя на довольную ручную кошку. – И нас слишком много. Мы убиваем всё, чего касаемся, – она посмотрела на грызуна с печалью. – Превращаем природу в свалку. Плодимся и ещё больше мусорим. Нас, как сообщество, надо свести к минимуму… Сам Бог отвернулся от нас. Мы продолжаем ходить в его храмы, молиться, но он нас отвергает своим молчанием. Какой-то учёный по телевизору сказал, что Бог умер… – она стала ещё более печальной и посмотрела на колясочку, где спала здоровая дочка. – Но это неправда! – тихо, но твёрдо произнесла она. – Мы – не свиньи и не звери. Хотя большинство поверило правителям и их наукам и стало вести себя по-свински. – Взор Каламбии затуманился, и я увидел за ним сцены насилия, притеснения со стороны одногорожан и правительственных сил. – Большинство – это очень хорошие, пусть и простые, наивные люди. Когда ввели программу донорства крови пострадавшим от войны в другом мегаполисе, почти весь регион пошёл сдавать свою кровь для несчастных. Я была беременна и не могла.

Она перевела дух. – Ввели закон о мусоре и штрафы за чрезмерное употребление воды, еды и других ресурсов, так весь наш дом… Да что я говорю! С первого дня товарищество соседей организовало патруль по сбору и сортировке отходов на ещё пригодные вещи и пропитание: люди складывали и раздавали вещи нуждающимся, которых морили голодом, потому что у них не было эпидемиологических разрешений находиться на территории с благами цивилизации. Если б по новостям больше показывали таких людей, как мои соседи, как люди в этом городе, – Каламбия развела руками в стороны, указывая вперед и назад, где за лесом дрались, рубили друг друга на кусочки её соплеменники по каким-то странным неведомым им самим причинам. – То мир стал бы лучше. Кто-то бы один из верховных правителей показал пример, как надо жить, куда надо идти, как себя вести… Я уверена, люди бы поддержали, потому что мы – не свиньи и не крысы. Каждый из нас желает мира во всём мире и хочет, чтобы этот мир походил на тот Рай, который уготовил нам Бог. Бог, что умер…

Из-за появления Аштар мы уже несколько месяцев живём в социальном жилье для отбросов общества, но были времена, когда моя семья жила в человейнике… Там есть кино, театры, есть литературные кафе.., – она тепло улыбнулась, – всё это придумали люди. Мы это придумали!

Она замолчала, глаза её наполнились нечаянными слезами.

– Я знаю: в одном человейнике вовсе запретили упоминать Бога. Его убрали из истории, из учебников, чтобы дети не знали о нём. И попытались самостоятельно навести справедливость, учесть интересы всех жителей…

Она не договорила, так как история этого человейника закончилась печально. Это знали все. Тотальный показательный геноцид.

– Иногда мне кажется, наш Бог – не человек. Потому что человек не способен на такие зверства. Ни одно самое жестокое человеческое сердце не выдержало бы картин с видом несчастных детей, погибающих в жутких муках, при этом мечтающих, молящих, чтоб Бог побыстрее прибрал их к рукам. Но эти руки испачканы кровью, – её лицо ожесточилось. – Я не думаю, что там в его объятиях нас ждёт успокоение.

Что я мог на это ответить?

Плазма серой рекой застывала от моего печального взгляда на семью Каламбии. Ведь она была права. Мы, боги, бросили своих детей на произвол судьбы и умерли в их глазах.

– Я часто наблюдаю отчаяние вокруг себя. Каждую неделю кто-то из соседей выбрасывается из окна или вешается в собственном шкафу. Мы не голодаем, не умираем от холода, как это, к несчастью, происходит в некоторых других местах… Но надежды на мир и светлое будущее тают с каждым днём. И неверие порождает упадок духа. Я не отчаиваюсь только потому.., – она задумалась, посмотрела на меня внимательно, оценивая, стоит ли продолжать изливать свои наболевшие откровения. Я кивнул, согласный слушать дальше. – …Что моя дорогая мамочка научила меня верить в настоящее чудо и полагаться только на себя. Каждый день на ночь она рассказывала мне одну и ту же сказку. Я не уставала её слушать. И если она забывала или желала рассказать другую, я обязательно просила напомнить эту.

Её родители очень верили в Бога, каждый день служили ему, доверяли ему свои тайны и надежды. Кое-какие тот исполнял. Но иногда будто по злому капризу отказывал в своей поддержке. Дедушка и бабушка, не дожившие до 50, учили и мою маму надеяться на Всевышнего. Но когда мой отец почти сразу же после свадьбы вынужденно ушёл на чужую войну убивать за чужую правду и не вернулся, моя мать разуверилась в Боге и стала надеяться только на себя… Война и разруха добрались и до её небольшого городка, жившего уединённо и мирно до поры до времени.

В этот момент повествования я разъяснил для себя ещё одну деталь, оставшуюся скрытой. Родные Каламбии были совсем из других краёв. В принципе, это было видно невооружённым взглядом: цвет кожи, строение тела… Она и её дочери были обряжены по-местному, но всё же проглядывала другая порода куцоков.

– В самый тяжёлый момент, когда закончилась вся провизия и не осталось ни одной надежды на спасение, те, кто смог, уже давно покинули свои жилища и уехали подальше от войны, в дом моей матери ворвалось чудо. Настоящий ангел, – Каламбия погрузилась в воспоминания. Где-то засверкал сказочный образ из детства. В нём я узнал одного из своих потерянных собратьев. – Он был ранен. Весь истекал разноцветными красками, которые расползались змейками по комнате и окрашивали мамин скромный быт в радужные цвета. От его присутствия на стенах расцветали розы, маленькие букашечки, мышки выползали из своих норок поприветствовать волшебника. На душе становилось светло, тепло и радостно… – так утверждала мамочка, думающая, что Бог умер, а вместе с ним и его ангельское войско.

– У неё поднялось сознание с седьмого уровня сразу до десятого, – фоном датчик диагностировал изменение плазмы Каламбии во время её монолога.

Понадобился бы опыт 2-5 поколений куцоков, чтоб привести разум в эту степень разумности.

– Мама не испугалась волшебства, хотя за россказни о подобном можно было б залететь в полицию, а ещё хуже в психушку. Ей нечего было терять. Она стала помогать ему, ухаживала за ним день и ночь. За поддержку ангел рассказывал ей истории, больше похожие на сказки. Он поведал ей самый большой секрет, что её Бог и в самом деле мёртв, правда, он никогда и не был жив, ибо не рождался и не умирал… Но это не имеет никакого значения, ибо самое важное, что он отдал лучшее, что у него было, своим детям. Теперь они сами – боги и могут распоряжаться этой силой, как захотят. Могут наладить мир во всём мире или стать новыми богами. Мама не поверила ангелу, ведь она мечтала о мире всё время, ждала его, но эти ожидания не помогали. На это ангел сказал ей то, что я стала понимать только сейчас, к концу моего жизненного пути, который близко… – Каламбия посмотрела на меня глазами, в которых я прочёл знание о том, что она серьёзно больна. – Этой жизнью ничего не заканчивается. Люди живут лишь миг и не успевают запомнить и осознать замысел сущего, но от этого ничего не меняется, а продолжается…