Кормундум. Царица Тени

Глава 10

Я стою перед входной дверью в свою квартиру, мои дети стоят в шаге от меня и ждут, когда я войду и заключу их в объятья. Мне не хватает воздуха, чтобы сделать вдох, волнение встало комом в горле. Мое положение временное, отпустили меня лишь на неделю, ну, или до первого приступа. И сейчас это было неважно, гораздо важнее – вспомнить, как дышать.

Я осмелилась наконец приподнять ногу и перенести её через порог. Ещё шаг – и я оказалась в объятьях трех пар теплых родных рук. Кровь шумела у меня в ушах, сердце выпрыгивало из груди – наконец-то я дома.

Я не была здесь уже очень-очень давно, конечно же, все изменилось, но в основном обстановка была той же. Я медленно обошла комнату за комнатой, в животе трепетали бабочки, но где-то в сердце скулила и скреблась тоска – это мой дом, здесь живут самые дорогие мне люди на свете, но, как бы это ни было противно, Нинка в чем-то оказалась права: роднее моего дома мне стала больничная палата. Может, это, конечно, первое впечатление и через минуту все пройдет? Но вот прошла минута, другая, наступил вечер, и мы сели ужинать, а это паршивое чувство не проходило. Наверно, оно прокралось и в мой взгляд, потому что Лёша, долго приглядываясь ко мне, наконец спросил:

– Мам, ты как?

– Я? – как можно веселее переспросила я, прекрасно понимая, что он имеет в виду. – Я в очень приятном шоке, сынок. Дай мне время, уверена, утром будет все ещё волшебнее, чем сейчас.

Мы подбадривающе улыбнулись друг другу.

Максим первые пару часов после моего прибытия тенью ходил подле меня, а потом уехал на какую-то деловую встречу. Вскоре после этого приехали мои родители и долго-долго обнимали меня, плакали, задали уйму вопросов, на большую часть которых у меня не было ответов. Сейчас все мы сидели за столом и пили вкусный черный чай с мамиными блинчиками.

После ужина дети занялись посудой, отец уселся перед телевизором, а мама взяла меня под руку и повела в спальню, бывшую когда-то моей и Максима.

– Доченька, – сказала мама, обняв меня за плечи, когда мы уселись на край кровати. – Я не хочу взваливать на тебя все разом… – она немного помялась и продолжила: – Но хочу спросить: ты знаешь про Таню?

Ах да… Таня… Я успела про нее позабыть в буре эмоций теплого приема.

– Знаю, – коротко ответила я.

– Бедная моя девочка! – запричитала мама.

– Перестань, – одернула я её. – Мы взрослые люди и понимаем, что я слишком долго отсутствовала… А этому дому нужна хозяйка.

– Хозяйка этого дома – ты! Ты не просто отсутствуешь. И я знаю, что ты все это время боролась за то, чтобы вернуться домой. А он… не дождался…

– Все не так просто… – попыталась объясниться я.

– Вы, конечно, взрослые люди, но так и я не младенец и кое-что понимаю, – обиженно заявила мама.

– Давай закончим этот разговор, – настойчиво предложила я. – Это очень важный для меня момент, и я не хочу его портить.

– Да-да, как говорила Скарлетт О’Хара: «Я подумаю об этом завтра».

– Именно…

Я обняла свою маму, как же было приятно поболтать с ней, забраться под крыло, прижаться, почувствовать себя под защитой, почувствовать себя дома.

Уже стемнело, родители пошли домой, а я уложила спать детей. Я так долго ждала этого – поцеловать каждого перед сном, полежать с младшеньким, пока он не заснёт, посекретничать с доченькой.

К полуночи дети наконец уснули. Спать в некогда супружеской постели я не смогла, поэтому перебралась на диван в гостиную. Я лежала в темноте, на полке над телевизором мирно тикали часы, сквозь тончайшие занавески с тонким изящным рисунком пробивался лунный свет. Нежное шелковое постельное белье ласкало кожу, уютный домашний аромат окутывал мою душу, убаюкивая разум, рассеивая тягостные мысли, отгоняя кошмарные смутные воспоминания. На мое лицо прокралась улыбка. Я всегда любила свой дом, но сейчас по-настоящему поняла, что он для меня значит.

Щелкнул дверной замок. На часах была половина второго ночи. Максим тихонько проскользнул в квартиру. Не включая свет, он снял верхнюю одежду и прокрался в ванную. Я слышала, как шумит вода, потом тишина, и через несколько минут его темный силуэт возник в дверном проеме. Наверно, он решил, что я легла в спальне, и, не желая меня беспокоить, решил спать на диване.

– Можешь идти на кровать, – прошептала я.

Макс охнул от неожиданности, потом еле слышно выругался и замер на месте, раздумывая, как поступить.

– Я думал, ты там спишь, – так же шепотом ответил он.

– Я пыталась там уснуть, но не смогла.

– Ясно, ладно, не буду тебе мешать… – после этих слов он развернулся и сделал шаг в сторону двери, но остановился на полпути.

– Ты мне не мешаешь, – сказала я, видя, что он не хочет уходить и не знает, как остаться. Макс медленно вернулся к дивану и сел на край.

– Как тебе дома?

– Даже лучше, чем я ожидала.

– Я рад… – это прозвучало немного фальшиво, совсем чуть-чуть, но мне стало не по себе.

– Спасибо, – уже без энтузиазма ответила я. Макс, видимо, понял, что задел меня, и теперь в воздухе висело неловкое молчание.

– Прости, я, правда, очень рад…

Нужно было что-нибудь сделать, чтобы разрядить неловкость момента, да и не только ради этого, но для того чтобы сделать первый шаг на пути к возвращению себя в семью. Я резко села на постели, так что мое лицо оказалось всего в паре сантиметров от его лица. Давно я не чувствовала тепло его дыхания на своей коже, оно будило во мне прежнее желание, которое неизменно вызывал во мне мой мужчина. Его губы приоткрылись, я больше чувствовала, чем видела его пристальный взгляд. Одно уверенное резкое движение – и вот мы в объятьях друг друга сливаемся в опьяняющем поцелуе. Макс подхватил меня на руки и быстрым шагом отнес в нашу спальню, ногой захлопнув за собой дверь.

Меня разбудило яркое теплое летнее солнце, нагло влезшее в открытое окно. Утренняя прохлада ещё доносилась от окна, но уже начала таять в коварных солнечных лучах.

– Доброе утро… – голос Максима раздался совсем близко, на мое лицо упала его тень. Я дотронулась до его лица, и счастье прямо из сердца выползло на мое лицо довольной улыбкой.

– Доброе…

– Как спалось?

Я нашла глазами часы на комоде.

– Ты про те четыре часа, что оставил мне под утро?

Мы тихо рассмеялись, руки Макса сошлись на моей спине, а я покрыла его лицо поцелуями.

Весь следующий день был под стать утру: поздний завтрак с детьми, трехчасовая прогулка всей семьей по городу, непрерывные разговоры на самые разные темы, не включающие в себя истерики, пошлости, дикий мерзкий смех и тому подобное, изобилующее в моей повседневной жизни последние два года. После шикарного вкуснейшего обеда Максим уехал на какую-то очередную деловую встречу, Алёшка убежал на свидание к своей девчонке, а мы с Серёжкой и Машей остались дома, расположившись возле телевизора в гостиной. В выборе программ я не участвовала и с удовольствием смотрела то, что выбирали дети. Ужин прошел так же бурно, как и вчера. Мои родители снова пришли в гости и принесли с собой мой любимый шоколадный торт, испеченный собственными руками, – объеденье. Максим вернулся пораньше, даже успел на десерт. Два дня даже намека на ухудшение моего состояния, как будто ничего и не было.

Ближе к полуночи мы с Максом остались одни на кухне. Вид у него был уставшим и озадаченным. Я застала его врасплох, когда он повернулся, закрыв дверцу шкафа, в который поставил натертые бокалы. Я подошла к нему вплотную и заглянула в глаза, спрятать взгляд он уже не мог, поэтому молча смотрел на меня, явно не зная, что сказать.

– Я так понимаю, сегодня спать мы будем отдельно… – это был даже не вопрос.

– Кира… я… – подходящих слов он так и не нашел.

Я отошла от него на шаг.

– Ты не собираешься спасать наш брак, – констатировала я. – Даже если меня выпишут насовсем. Прошлая ночь была спонтанной и… прощальной. Не так ли?

Макс сделал шаг вперед и взял мое лицо в свои ладони.

– Все не так. Я полюбил тебя с первого взгляда и до сих пор люблю. Но прошло уже столько времени, и Таня…

– Не надо. Я пошла спать, – внутри у меня все тряслось от волнения, но лицо оставалось спокойным, лишь глаза стали чуть влажными. Трудно описать тот момент, когда понимаешь, что последняя надежда потеряна. Макс перестал быть моим в тот миг, когда попросил развод, но все же мне казалось, если я вернусь домой, то ситуация изменится.

Максим поймал меня за руку, когда я двинулась в сторону своего дивана. Мне вдруг стало так обидно за себя, что я не смогла сдержаться и вырвала руку из его неуверенной хватки.

– Мне не нужна твоя жалость!

Этими словами закончился мой второй день дома. Иллюзия нормальности начала потихоньку таять. Отголоски отчаяния на мгновение вернулись, вызывая в моем нестабильном сознании ноющую боль.

Утро третьего дня было солнечным, я расцеловала деток и отправилась готовить завтрак. Макса дома не было, и, насколько я поняла, в течение всего дня он не появится. Так и случилось, более того, он не появился даже к ужину. Ещё два дня прошли в том же режиме: я, мои детки и родители. В два часа шестого дня моего пребывания дома в дверь вошел Макс, поприветствовал всю нашу дружную компанию, сидящую за обеденным столом на кухне, и, прочистив горло, представил особу, вошедшую вслед за ним. Представление это было индивидуально для меня, так как остальные были с ней уже знакомы.

– Кира, это Таня.

Я молча кивнула, разглядывая будущую супругу собственного мужа. Она была ниже меня ростом, белокожая, со светло-русыми волосами до плеч. Лицо её было довольно миловидное с большими серыми глазами, в которых читалось некоторое смущение.

– Тетя Таня, привет! – замахал ей рукой Серёжа. Машка ткнула его локтем в бок. – Ты чего? – возмутился он.

– Потом поймешь, а пока заткнись, – шикнула на него Машка.

Меня так умилила её забота, что все негативные чувства к Тане пропали.

– Перестань, доченька, все хорошо, лучше принеси ещё два прибора на стол.

Маша задержалась на мне взглядом, но послушалась и пошла за тарелками. Макс жестом пригласил Таню за стол, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Я наблюдала за тем, как они усаживаются, когда почувствовала, как мое сознание медленно погружается во тьму. Резко встав из-за стола, я быстрым шагом направилась в ванную и трясущимися руками закрыла за собой дверь на замок. Мне почти удалось продержаться эту неделю без приступов, но вот небольшое потрясение – и я опять падаю в эту жуткую яму. Я села на пол, облокотившись спиной на светло-серый кафель с нежным ненавязчивым узором, и закрыла глаза. Мысленно я пыталась вызвать у себя тот спасительный образ, что был способен выдернуть меня из моих кошмаров.

– Моя Вселенная. Моя Вселенная… – бормотала я в надежде на спасение.

Вся правая половина начала болеть, жуткий страх, зарождаясь где-то в груди, растекался по телу.

– Моя Вселенная…

Темный бесконечный простор, медленно плывущие звезды, бодрящая прохлада и покой… Умиротворение пришло ко мне раньше, чем я потеряла себя в пучине хаоса моих видений.

В отдалении послышался стук.

– Кира!

– Мама, открой!

Открыв глаза, я оказалась на полу ванной комнаты, отделанной светло-серым кафелем.

– Уже иду! – отозвалась я. – Все нормально, я скоро! – голос мой звучал почти уверенно, а где-то в мыслях я ещё ощущала присутствие того удивительного покоя.

Выйти мне удалось лишь через несколько минут, когда ноги вновь согласились держать меня. У входа в ванную меня встречала вся моя обеспокоенная семья, Тани нигде не было видно.

– Как ты? – поинтересовалась мама.

– Отлично, – с улыбкой на лице соврала я. Взглянув на часы, мне стало ясно, что мое отсутствие продлилось примерно двадцать пять минут. – Наверно, что-то на завтрак не то съела.

Дети успокоились, родители сделали вид, что успокоились, и все разошлись по своим делам.

– Ты ведь врешь? У тебя был приступ? – серьезно глядя на меня, спросил Максим.

– Я научилась чувствовать их приближение и справляться с ними, – заявила я, желая побыстрее избавиться от его компании.

– Прости, что привел её без предупреждения, но вам нужно было познакомиться…

– Ну, вот и познакомились, – перебила его я. Нежелание мужа попытаться спасти нашу семью, просто вычеркнув меня из уравнения, привело меня в бешенство. Все случилось внезапно, я не ожидала второго приступа подряд, все мое внимание было обращено в тот момент к Максу и его новой пассии. Тьма не наползала потихоньку, я просто рухнула в нее, как в ловко замаскированную ловушку. Пол ушел из-под ног, и я оказалась на каменистой равнине, и со стороны горных хребтов на горизонте в мою сторону неслись страшные кровожадные чудовища…

Глава 11

От того приступа, что внезапно настиг меня дома, я очнулась только в больнице под действием успокоительных. Я не успела попрощаться ни с детками, ни с родителями, ни толком объясниться с мужем.

Как же гадко было видеть мелкую сеть трещин на потолке, похожую на паутину, в отсветах фонаря с больничной ограды. За окном была ночь. Знакомый больничный запах бил в нос и по моему самолюбию. Я была так зла на себя и на мужа за то, что позволила ему вывести себя из равновесия. Весь труд последних недель свёлся на нет лишь из-за появления на пороге моей соперницы.

Рядом раздался жуткий звук, понадобилась секунда, чтобы понять, что это храпит Нинка.

Слезы буквально брызнули у меня из глаз, горло свело, моё тело затряслось, паутина на потолке поплыла и начала превращаться в звериную пасть, которая медленно раскрывалась, обнажать длинные острые зубы и вдруг бросилась на меня. Я почувствовала новое для себя ощущение – острую боль в груди, как будто в сердце попал клык моей воображаемой зверюги. Я провалилась в пустоту.

Рядом с местом, где я лежала, раздавались тихие неровные шаги, кто-то что-то тихо делал. В теле была давящая изнуряющая слабость, открывать глаза вовсе не хотелось. Тут возник ещё один звук, четкий, ритмичный: «Пик-пик-пик».

Шаги стали чаще и начали удаляться.

– Катя, позови Петра Ивановича, пациентка просыпается, – раздался женский голос, видимо, из-за двери. Значит, я была в больнице. Но голоса медсестры я не узнала. Сделав над собой усилие, я решилась приоткрыть глаза. Свет был яркий, дневной, и лился он из большого пластикового окна. Вокруг мигало много странных аппаратов, провода от которых тянулись ко мне. В двери показался мужчина в белом халате, средних лет, худощавый, темноволосый. Больше ничего рассмотреть я не смогла – глаза самопроизвольно закрылись.

– Здравствуйте, Кира Юрьевна, меня зовут Петр Иванович, я ваш лечащий врач, – быстро забормотал тихий мужской голос. – Вы меня слышите?

– Угу, – тихо промычала я.

– У вас в момент очередного припадка случился сердечный приступ. Сейчас вы стабильны, Кира, но я настоятельно рекомендую вам как можно меньше волноваться, – врач сделал паузу, затем продолжил: – Скоро подойдет ваш психиатр, Павел Олегович, а пока отдыхайте. Старайтесь без надобности не двигаться, – вновь пауза. – Кира Юрьевна, вы поняли то, что я вам сказал?

Я вновь сделала усилие и посмотрела на доктора, чье имя уже позабыла.

– Да, – хрипло прозвучал мой ответ.

– Хорошо, – кивнул доктор и, сделав запись в карточке, вышел за дверь моей палаты.

Ровное монотонное пиканье аппарата, вторящего моему сердцу, усыпило меня. Я медленно плыла в темноте. Временами мимо пролетали полупрозрачные, еле различимые образы, картинки моей жизни, обрывки видений, лица. Чаще всего это были лица Серёжи, Маши и Лёши. Затем мне показалось, что меня кто-то беззвучно зовет. Ни звука не было произнесено, но все же я знала, что меня ищут. То и дело во тьме забвения начали проглядывать звезды, они становились все многочисленнее и ярче. Они закружились вокруг меня, образуя непреодолимое мерцающее кольцо. Мне стало казаться, что в бликах звездного света возникает и исчезает чей-то образ. Именно его зов я ощущаю, но не слухом, а душой.

– Где же ты? – позвала я в ответ. – Покажись!

Звезды завертелись ещё быстрее, настолько, что слились в единое целое, и тьма вокруг меня обратилась ярким светом.

– Кира.

Тишина.

– Кира Юрьевна, – Павел Олегович настойчиво вытягивал меня из мира грез, полного мира и покоя. В теле чувствовалась беспомощная слабость. – Вы меня слышите?

– Идите к черту… – я услышала свой голос будто со стороны, это был, скорее, хриплый шёпот.

– О! Милая моя, да вы уже ругаетесь. Что ж, видимо, идете на поправку, – я не видела его, но знала, что на его лице все та же неизменная улыбка. Я могла бы взглянуть на него, но мне не хотелось открывать глаза. Все, что угодно, лишь бы не видеть больше больничных стен. – Не желаете взглянуть на меня, Кирочка?

– Нет, – в голосе моем звучало больше уверенности, однако он все ещё казался чужим.

– Не буду настаивать, – легко сдался доктор. – Я назначил вам новые лекарства, которые помогут вам поберечь расшатавшееся сердечко. Будете больше и спокойнее спать.

В ответ я лишь слегка пожала плечами.

– Отдыхайте. Позже мы непременно с вами побеседуем, как только Петр Иванович сочтет это безопасным для вашего здоровья. Сейчас я хотел бы задать только один вопрос: видите ли вы сны?

Я помедлила, не хотелось, чтобы он отнял у меня мои видения, а это было вполне в его власти.

– Вижу, – коротко ответила я.

– Помните, милочка: это всего лишь сны…

– Да…

Шли дни. Недели. С момента моего визита домой прошло больше пяти месяцев. Дабы избежать новых припадков, любой из которых мог бы меня убить, Павел Олегович пичкал меня какими-то убойными успокоительными, так что я почти все время находилась в состоянии отсутствия. Призрачные картины проплывали мимо меня во тьме, тишине и покое. Поначалу образы из прошлого вызывали у меня яркие эмоции: любовь, радость, грусть, злость, тоску, но со временем видения побледнели, стали просто мутными облаками, медленно летящими мимо. Внутренний зов и звездный свет являлись ко мне все реже.

Знаете, такое чувство, когда вы знаете, что у кого-то из соседей звонит телефон. Вы знаете, что это телефон, хотя даже толком мелодии звонка разобрать не можете. И возникает интуитивное желание снять трубку. Несмотря на то что вы можете даже не знать, из какой квартиры исходит звук. Просто где-то на подсознательном уровне ваш разум откликается на раздражитель. И вы уже не можете не обращать на него внимание.

Вот и у меня так. Я как будто что-то слышу, и это вроде бы меня даже не касается, но я продолжаю прислушиваться, пытаюсь разобрать слова.

Шепот. Нет, не шепот. Голоса разные. Мне даже кажется, что все они мне знакомы.

Иногда я не слышу их. Особенно под действием таблеток. А бывают времена, когда они наполняют все пространство вокруг, будто я стою в центре огромной толпы. Но даже тогда удается уловить лишь обрывки фраз. «…иду… следую за тобой… мне страшно… отпусти меня… веди меня… Не бросай…».

Наверно, побочные действия от какой-нибудь терапии, слишком много коктейлей из лекарств.

Доктору я о них не говорю, но он наверняка знает, Нинка такие вещи скрывать не умеет!

Шум в эфире…

Реальность сбивается на соседнюю волну…

Я больше не могу бороться!

Нарастает чувство: это все не моя жизнь! Я как будто раскалываюсь на множество кусочков! Привычный когда-то для меня мир отторгает меня, а я его.

Наверно, именно так люди сходят с ума. Нужна ли для этого особая причина?

Мои мысли зашли в тупик. Я просто лежала на кровати, уставившись в потолок, не видя его. Перед моими глазами возник макет нашей планеты, игрушечный, мультяшный, и он начал искажаться, растягиваться и сплющиваться. А потом – бах!

– Кирочка, я должен вам сообщить, что собираюсь отменить некоторые лекарства. Ваше состояние и поведение на данный момент вполне это позволяют, – заявил Павел Олегович, прогуливаясь со мной по осенней траве внутреннего двора психушки.

– Чудно, – отрешенно ответила я. Его слова мало что значили, мое внимание больше занимала радуга на сером затянутом тучами небе. Она была такой… выбивающейся из монотонности окружающего мира, видимо, потому что лишь мерещилась мне.

Через пару дней после нашего разговора с доктором я ощутила на себе эффект отмены мощных успокоительных. Мир начал возвращаться ко мне, а я к миру. Первое яркое чувство, что вернулось ко мне, было негодование от общества моей неизменной соседушки. День за днем я все больше окуналась в реальность происходящего, а через неделю состоялось мое первое свидание с детками после моего неудачного возвращения домой.

Вслед за способностью чувствовать вернулись и мои приступы. Они стали ещё более болезненными, ещё более неуправляемыми.

Почти постоянно со мной были и голоса. Они не приносили мне ни радости, ни боли. Просто были рядом. Хотя Нинку очень веселило, когда я рефлекторно отвечала на мерещащиеся мне вопросы.

Я исписывала тетрадь за тетрадью и делала это не в качестве терапии, а потому что не могла иначе. Однако о голосах старалась не упоминать. Рука не поднималась написать о них.

Как-то ночью приснился сон, самый жуткий кошмар в моей жизни, с которым не мог сравниться ни один приступ, ни одно видение. Я проснулась в поту, челюсть свело от того, с какой силой я сжимала зубы. Подушка была мокрой от слез, лившихся из моих глаз. Из груди вырывался стон плачущей души. Дрожащими руками я обхватила поджатые к груди колени, уткнувшись в них носом. Глаза я старалась не закрывать, снова и снова оглядывая полумрак больничной палаты, пытаясь убедить себя, что это был всего лишь сон. Как бы я была рада сейчас очередному приступу, который заставил бы меня забыть увиденное хоть на некоторое время, но он не наступал. Тогда я сделала над собой усилие и дотянулась до тумбочки.

«Не знала, что сны бывают такими реальными. Мне приснилось, что я держу на руках младенца, крохотную недоношенную девочку. Она была такой настоящей… до сих пор чувствую её тепло на своей коже. Мне снилось, что она не могла дышать, хрипела, слегка подергивалась, что-то внутри мешало ей. Мне снилось… что я взяла её за шейку…»

Больше ничего написать я не смогла. Ручка выпала у меня из рук. Сквозь застилавшие глаза слезы я смотрела на свои пальцы. Мне казалось, что я чувствую ими слабенький пульс. У меня возникло жгучее желание отрубить собственные руки, чтобы эти ощущения наконец прекратились. Жуткий истошный нечеловеческий вопль вырвался из моей груди.

Остальное я как будто наблюдала со стороны. В палату тут же вбежала Марина, и в моем плече оказалась игла. Долгожданное забвение, темнота и пустота окутали меня.

Когда я пришла в себя, Нинка незамедлительно сообщила, что меня держали в состоянии овоща четыре дня.